Текст книги "Стрижи на рекой"

Но когда на репетициях по сцене летало это существо – маленькая Вероника, а за ней носилась ты, заставляя ее работать, сцена светилась. Три года назад я увидел это сияние, и меня пронзила молния! Я понял, почему мог творить даже в эти безумные времена, с бездарным репертуаром и предсказуемыми актерами. Потому, что в моей жизни была ты, и я всегда любил тебя! Потом, вспоминая все дни, проведенные рядом с тобой, я потрясался своей слепоте. Я полюбил тебя с первого взгляда, но не хотел признаваться себе в этом…

– Петя, почему ты заговорил об этом? – потрясенная Татьяна плакала, а Петр обнимал и целовал ее мокрые глаза.

– Я хочу, чтобы ты все знала обо мне. Этот год страшный, ты сама видишь, что творится. Но самое страшное, что Алиса Четверкина догадалась, что ты для меня не просто любовница, а единственная любовь. Она уже приходила ко мне в кабинет, предлагая себя, но я отшутился. Она затаила злобу. Ко мне приходил ее любовник из органов, очень интересовался тобой и Вероникой. Я понял, что привлек их внимание к тебе, поэтому зло посмеялся над тобой в той беседе. Назвал тебя бессловесной клушей, радующейся, что на нее упал взгляд режиссера. Этот поганый смех вызвал у меня самого омерзение, но генерал, наоборот, сразу поверил мне и стал отпускать сальные шутки. Не знаю, но, по-моему, я убедил его, что ты для меня случайная связь.

Таня, я знаю, что у тебя очень трагичная судьба! Ты, Павел и семья Стрижевых, включая маленькую Веронику, можете потерять свободу, как только в вашу сторону посмотрит эта Медуза Горгона, Алиса Четверкина. Эта женщина не смирится, что где-то есть любовь и двое могут быть счастливы. Верь мне, больше всего в своей жизни я бы хотел жениться на тебе и уже никогда не разлучаться.

Но Алиса ни на минуту не поверила легенде, сочиненной мною для ее любовника. Недавно меня вызвали в отдел культуры и сказали, что репертуар театра косит в сторону мелкобуржуазности. Я мгновенно понял, что моей свободе практически пришел конец. Но если бы меня арестовали по подозрению в буржуазности, боюсь, что они не прошли бы и мимо тебя. Слишком много людей видело нас вместе.

Таня, на столе в моем кабинете осталось письмо, в котором я признаюсь в безответной любви к Алисе Четверкиной, которая заставляла меня искать утешения на стороне, в объятиях заурядной костюмерши. Я решил покончить счеты с жизнью, утопившись в реке. Но это будет только роль, прошу тебя поверить мне. Я должен исчезнуть для того, чтобы жили Павел и Вероника, Стрижевы и ты, радость всей моей жизни…

Татьяна припала к груди Петра, ее худенькие плечи тряслись от рыданий. Потом она успокоилась, выплакавшись. Глубоко вздохнула, посмотрела прямо в потемневшие глаза Петра:

– Петенька, я полюбила тебя сразу, как только пришла в театр. И ты никогда не смог бы сделать меня своей любовницей без моего согласия. Все эти годы я знала, что ты меня любил. Я поняла и принимаю все, что ты задумал. Главное, чтобы ты исчез из города. Ты лучший актер, какого я когда-либо видела, и ты перехитришь их всех. Но, Петенька, я хочу, чтобы ты знал: я буду ждать тебя, и ты вернешься ко мне. Когда – не знаю, но я всегда буду ждать тебя!

– Таня!.. – застонал Петр.

Он покрыл лицо любимой поцелуями, потом расстегнул пуговички на ее платье и стал целовать шею и грудь. В который раз он понял, что под скромными одеждами костюмерши скрывалась страстная принцесса, божественное тело и неукротимая душа.

Они расстались на реке. Петя исчез за деревьями, а Татьяна медленно пошла домой. Впервые она не зашла в кухоньку к Евдокии, а сразу закрылась в своем домике. Павел с ранней весны ночевал в сарайчике.

Евдокия сама пришла к Татьяне и принесла ей в укутанной миске ужин. Но Татьяна лишь махнула рукой, отвернулась и отчаянно разрыдалась.

– Танюша, милая, не плачь! Поделись своим горем, и мы вместе что-нибудь придумаем, – Евдокия обняла Татьяну, присев рядом с ней на кровать. Но Татьяна не могла успокоиться, она заходилась в рыданиях. Евдокия вдруг встала, поняв, что у Тани истерика, которую надо немедленно остановить. Она налила полный стакан воды и властно сказала:

– Пей!

Татьяна махнула рукой и снова разрыдалась. Евдокия с силой, неожиданной для такой худенькой женщины, приподняла Татьяну с постели и несколько раз встряхнула, потом вновь подала стакан, сказав тоном, не терпящим возражений:

– Пей!

Татьяна послушно взяла стакан и выпила всю воду без остатка, потом глубоко вздохнула и вернула стакан Евдокии. Взгляд ее стал осмысленным.

– Рассказывай, что случилось.

– Дуся, что делать? Петенька исчез, а я жду ребенка.

– Как исчез? Только сегодня был в театре – Вероника мне говорила.

– Не спрашивай меня!.. Исчез так же, как исчезли Василий Стрижев и Зинаида, чтобы не быть схваченным. Я сама проводила его, но ничего не сказала о ребенке. Дуся, что мне делать, я навлеку беду и позор на вашу семью!

– Позор, опомнись, Татьяна! Ты носишь под сердцем дитя! Как много казаков хотели бы услышать крики своих внуков, но их отцы сложили головы в нашей степи. Стыдись, неужели ты не видишь, что вы давно с Павликом для нас родные. Мы поможем тебе, а там будь что будет, может и Петенька твой найдется…

– Дуся, ты золотая женщина!

– Татьяна, это ты осветила наш дом, когда пришла сама и привела детей. Я не сомневаюсь, что ты не испугаешься и родишь этого ребенка.

Татьяна потрясенно смотрела на Евдокию. Времена страшные: любимые люди исчезают, нет уверенности в собственной судьбе. А увидишь рядом хорошую сильную женщину и понимаешь, что делать дальше. На мгновение Татьяну посетило предчувствие, что она обязательно еще встретится со своим Петенькой, а пока надо готовиться к материнству. Скоро увидит белый свет еще одна крошка, продолжение ее и Петра.

Потом был семейный совет с Михаилом. На нем решили, что якобы от стыда Татьяна уволится из театра. История с Петром была замята чекистом, не желавшим, чтобы его любовница Четверкина стала объектом интересов милиции, как причина самоубийства режиссера. До рождения ребенка Татьяна будет помогать Михаилу обшивать клиентов.

Павел этой осенью начинал учиться в медицинском институте Саратова, а пока работал санитаром в больнице. Вероника, которой уже исполнилось двенадцать лет, продолжала бывать в театре, но у нее появилось новое увлечение: она стала писать стихи. Были и еще обязанности, которые с нее никто не снимал: дочь Василия Стрижева должна играть на фортепьяно и знать французский язык. Но для Вероники и это не было тягостным. Уроки музыки она брала у жены главного дирижера оркестра, а французский знали Михаил и Евдокия. Помимо всего, когда начались события в Испании, оба в совершенстве выучили испанский язык. Павел Граф и Вероника Стрижева не хотели оставаться заурядными личностями. Правда, сами они этому не придавали значения, предполагая, что так живут все. Но ведь не все живут в гнезде Стрижевых. Маленький домик с садом и огромный мир, который с нетерпением ждал встречи с ними.

Глава 6

Павел уезжал в Саратов, впервые оставляя дом и родных людей. На вокзал его пришли проводить Татьяна, Михаил, Евдокия и, конечно, Вероника. Павел стоял немного растерянный. Впереди его ждала интересная жизнь, но он остро осознавал, что главные для него люди остаются в Лещинске.

Татьяна, у которой уже округлился животик, смотрела на него мокрыми от слез глазами. Как дорога ему божественно прекрасная тетушка, как хочется защитить ее от этого страшного мира, в котором она остается.

Михаил и Евдокия – они оба не сомневались, что отец и мать Павла вернутся, и только мечта об этом дне помогала ему в самые тяжелые минуты. Они подчеркивали, что Павел взял от них самое лучшее, и что они бы теперь гордились своим сыном. Слыша эти слова, душа Павла взлетала. Юноша ставил себе великие цели, не сомневаясь в своих способностях их приблизить.

Вероника… Эта двенадцатилетняя егоза – невозможно без улыбки думать о ней. Как он будет теперь без ее бесконечных вопросов, безмерно надоедавших ему? Но к ним подходил его главный наставник, Иван Григорьевич Петров, который уже звал его в вагон. Доктор Петров сам вез Павла в Саратов, чтобы быть рядом с ним все это время. Михаил улыбался сквозь усы: Павел для Ивана был ближе родного сына. Старый лекарь безошибочно определил в Павле наследника, столь же одержимого медициной, как и он сам. Он сможет передать ему всю мудрость, накопленную за долгие годы.

Отец Павла Григорий Граф был сыном немцев-колонистов, издавна живших под Саратовом. После окончания Московского университета он стал преподавать математику в мужской гимназии города Царицына. На благотворительном бале, который давало немецкое землячество города, Григорий познакомился с прелестной юной гимназисткой Ксенией Кербс. Они встречались совсем немного, урывками и тайно ото всех, но чувство, вспыхнувшее между ними, было очень сильным. Вскоре разразилась первая мировая война, и Григория призвали на фронт офицером в артиллерию. Всю войну длилась их любовная переписка, которая удивляла родных Ксении. Никто не сомневался, что они поженятся сразу, как вернется Григорий. Он вернулся в Царицын зимой восемнадцатого года, но оставаться после свадьбы в Царицыне не смог, поскольку сразу попал в поле зрения ЧК как вернувшийся с фронта офицер. Молодожены решили тайно покинуть город. Их путь лежал в Самару, где у Григория были друзья. Там он оставил Ксению, чтобы воевать в армии Колчака. Потом неожиданно появился в конце двадцатого года, и они переехали в Оренбург. В ноябре двадцать первого года у них родился сын Павел.

Из Оренбурга Ксения написала коротенькое письмо своей лучшей подруге в Царицын, с просьбой сообщить ее адрес Татьяне, если что-нибудь узнает о ней. Та выполнила ее просьбу, но так сложилось, что Николай Кербс, их брат, пропавший на фронте еще в шестнадцатом году, с неизвестной оказией передает письмо для родных. И добрая подруга, жившая рядом с ними в Царицыне, решила переслать его по известному ей адресу в Оренбург. Это роковое письмо попадает в поле зрение органов, становится понятно, что эта семья ведет переписку с заграницей. Этого оказалось достаточно, чтобы в двадцать восьмом году родителями Павла заинтересовались в ЧК, а затем арестовали их.

В Лещинске Татьяна записала восьмилетнего Павлика на фамилию Граф, позже под этой же фамилией оформила над ним опеку. Она ничего не сказала про его родителей, выдав Павлика за беспризорника.

В школе Павлик учился легко, быстро схватывая необходимые знания. Учителя признавали его способности, но недолюбливали этого красивого мальчика. Он был абсолютно равнодушен к школьным мероприятиям, кружкам или военным играм. Его интересовало естествознание, и все свое свободное время он проводил в больнице. С доктором Петровым Павлика познакомила старенькая учительница ботаники, и с пятого класса Павел уже шел к своей главной цели – профессии врача-хирурга.

Павлику была чужда казенная атмосфера школы еще и потому, что она разительно отличалась от душевного тепла родного дома. Как только он заходил в калитку и к его ногам бросался Сокол, он оказывался совершенно в ином мире. В мире, где он мог не притворяться в своих самых глубоких чувствах, мог задавать любые вопросы и обсуждать любые проблемы. Здесь он мог быть романтиком, никогда не стесняясь этого, быть ранимым и проявлять твердость. Здесь била ключом настоящая жизнь, а не скрывалось двуличие и подлость. Рядом были любимые книги, которые расширяли пространство его мира. Их же читала и Вероника, с которой можно было о них говорить. Татьяна исступленно любила театр и хотела, чтобы Павел знал весь классический театральный репертуар. Евдокия разговаривала с ним на французском, требуя правильного произношения, а потом кормила вкуснейшими пирогами. Но главным авторитетом являлся для Павла Михаил, с которым они могли говорить обо всем, даже о любви:

– Дядя Миша, а как мужчина может понять, что встретил любимую женщину? На вид они все красивые и скромные.

– Павлик, смотри глазами, а не пытайся разглядеть красивые картинки, что придумал сам. Рядом с ней все цветет и благоухает: ее дом, сад, она сама. В руках все горит, а губы улыбаются. Она быстра, как веретено, но неожиданно все становится на свои места. Она подшучивает над тобой, но никогда не обидит и не унизит. Рядом с ней всегда легко, она занята, ей некогда отдавать тебе много внимания, но между тем она незримо рядом. Лишь только тебе надо помочь, она вмиг отзовется. Ты во всем ощущаешь ее поддержку, ты уверен в ее верности, она никогда не способна изменить тебе, своей семье и детям. Да что я тебе все рассказываю, ты уже наверняка понял, о ком я тебе говорю, – улыбнулся в усы Михаил.

– Да, понял, о тете Дусе и о Татьяне.

– Правильно, но еще и о Веронике, ведь она тоже Стрижева.

– Ну, она еще ребенок, – снисходительно отмахнулся Павел.

– Она будущая женщина, – Михаил с любовью прислушался к звонкому голосу внучки, доносившемуся с улицы.

Улица для Павла была местом, где жили его друзья, с которыми он играл в мяч, гонял голубей, бегал на речку, а когда подрос, ухаживал за девушками. У девчонок он пользовался успехом, привлекая не только красотой, но и твердостью своего характера. Это был его любимый мир. А еще, конечно, больница, в которой царствовал старый хирург Иван Петров. И вот этой осенью они вместе с ним покидают Лещинск, чтобы Павел сдавал экзамены и учился в Саратовском медицинском институте.

Глава 7

– Татьяна, опять этот противный Николай Желтков ругается в своем дворе, – четырнадцатилетняя Вероника, забросив портфель, забежала в домик Татьяны. К ней тут же приковыляла на еще не окрепших толстеньких ножках общая любимица, полуторагодовалая малышка.

– Наденька, ты так замечательно научилась ходить, и за это от нас с Соколом тебе сладкая морковка, – Вероника протянула малышке зеленый хвостик.

– Вероника, это он выгнал очередную жену. Целый день с их двора доносились его вопли, брань и слезы Агриппины. Он кричал, что в погребе протухла курица, и с ремнем гонялся за ней по двору. Потом она ушла со двора с чемоданом.

– Не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем.

Михаил Стрижев замечал, каким блудливым взглядом провожает сосед Татьяну, не скрывая своего интереса. Татьяна после рождения дочери расцвела, исчезла ее худоба, фигурка стала стройной и притягательно-округлой. Теперь она с удовольствием останавливалась поболтать с соседками, чтобы рассказать, как растет ее дочь. В такие моменты ее лицо становилось нежным и беззащитным, она была восхитительна.

Михаил опасался, что Николай Желтков разрушит еще только налаживающуюся после разлуки с Петром жизнь Татьяны. Поэтому он решил прояснить, до какого момента их сосед готов пойти в своих намерениях.

Михаил сидел на лавке перед домом и курил папиросу, рядом с ним лежал Сокол. Первую шотландскую овчарку еще щенком подарил Михаилу городской чиновник в благодарность за сшитый костюм. Потом Михаил узнал, что арестовали хозяина, занимающегося разведением этой редкой породы. Но свое сердце он уже отдал этому бело-рыжему комочку, назвав щенка Соколом. Той первой собаки уже не было, но года три назад Михаилу принесли другого щенка. И сейчас во дворе резвится молодой Сокол, любимец Вероники.

– Здравствуй, Николай Тимофеевич! – поздоровался Михаил с Желтковым.

– Здравствуй, сосед! – ответил Желтков, идущий мимо Михаила к своему дому. Это был высокий полный мужчина, одетый как обычно: синие галифе, заправленные в высокие сапоги, защитного цвета мундир и фуражка. Выглядел он очень важно, но впечатление несколько портили крючковатый нос и глаза цвета рыбьей чешуи. На его губах постоянно змеилась гадливая улыбочка. Он изо всех сил пытался казаться добродушным простаком, но это мало кого могло обмануть. Сосед обладал властью уничтожить любого, кто казался ему опасным.

– Что, решил отдохнуть от своих заказчиков? – остановился он рядом с Михаилом.

– Да, отдыхаю, жду, когда Евдокия сметает раскрой.

– А, что Татьяна, так и не нашла работы? Это ее дворянское воспитание, вон, какая она вся ладная, и ручки ее, сразу видно, не держали ничего тяжелее ложки. Да и фамилия у ее Павла странная. Надо бы проверить, почему ей так нравятся царские титулы! – Желтков хихикнул и откровенно посмотрел на Михаила.

– Зачем же, Николай, я тебе сам могу все объяснить. Татьяна из поволжских немцев, мальчик тоже из них, правда, беспризорник. Татьяна его опекунша еще с малолетства, но фамилию мальчику оставила.

– Откуда ребенок мог знать свою фамилию?

– В этом возрасте дети уже помнят свои имена.

– Ну-ну… Один ты считаешь, что ваш Павел какой-то особенный. А ты знаешь, что он воровал у меня голубей?

– Павел никогда не брал чужого, зря ты на него наговариваешь. Когда он уезжал в институт, даже раздал своих голубей ребятам.

– Михаил, а ты на свободе лишь потому, что шьешь костюмы большим начальникам. Помни, из каких казаков будешь сам. Предупреждаю: эта семейка, Татьяна и Павел, до добра тебя не доведут, сам понимаешь, какие сейчас времена. И ребенка Татьяна родила без мужа, еле замяли скандал в театре. Избавься от своих квартирантов, пока не поздно.

– Николай, Татьяна одна тянет на себе все наше хозяйство. Я постоянно работаю над заказами, а Евдокия уже не молода. Татьяна нам заменила дочку, я даже помыслить боюсь, что она уйдет от нас.

– Не уйдет сама, мы поможем, – усмехнувшись, Желтков пошел к своему дому.

Вечером Татьяна сидела в кухоньке Стрижевых – вновь решалась ее судьба. Михаил был крайне серьезен:

– Таня, за тобой могут прийти в любой момент. Желтков об этом сказал определенно. Он играет с нами, как кошка с мышкой, но не сомневается, что заглотнет тебя. Или тебя арестуют, или ты станешь мыть полы в его доме. Сама понимаешь, что это значит.

– Михаил, мне надо уехать. Но как же Наденька? Мне придется везти ее в неизвестность…

– А вот про это даже не думай. Мы с Евдокией уже все обсудили и решили: девочка останется здесь. Вырастим с божьей помощью, а ты поедешь к Павлу. Снимете жилье, пойдешь работать, будешь присматривать за ним. Потом, когда ты сама скажешь, что все в порядке, мы передадим тебе девочку.

– Татьяна, – сидящая рядом Евдокия обняла и прижала женщину к своей груди, – за Наденьку не волнуйся, она здесь остается в родной семье.

– Танечка, и подумай, как будет рад тебе Павлик. Он всегда мучается, когда уезжает отсюда. Ему там без нас очень одиноко, – Вероника обнимала старшую подругу сзади и покрывала поцелуями ее волосы. – Подожди немного, потом и я приеду в Саратов, буду учиться на актрису.

– Михаил, Дуся, я прожила с вами незабываемые десять лет. Хочу, чтобы вы знали: ваше гнездо сделало меня счастливой. Безумие и жестокость мира разбиваются у калитки вашего дома. Я оставлю здесь Наденьку, пока не смогу для нее создать такой же дом.

Татьяна исчезла на следующий день. Все необходимые бумаги ей помог быстро оформить Михаил. В который раз он ходил по острию ножа, но это было необходимо для любимых людей, и он делал это.

Татьяна приехала к Павлу, который уже третий год учился в институте. Они сняли домик на дачной окраине городка и зажили уединенно. Павел почти все свое время проводил в институте, а вечерами работал санитаром в больнице. А Татьяна устроилась работать костюмершей в свой старый театр, где работала еще при жизни Зинаиды Хмелевой.

Через год, летом сорокового года, на гастроли в Саратов приехала труппа музыкального театра северной столицы. Татьяна любила оперетту и уговорила Павлика пойти с ней вечером в театр. Павел прихватил с собой двух однокурсниц, которые буквально приклеились к нему. «Нет, ну какой Дон Жуан, – в который раз думала Татьяна, скрывая улыбку. – Не зря Вероника всем раскрывала на это глаза, а никто ей не верил. Да и мудрено не влюбиться в этого красавца».

Она с обожанием смотрела на своего племянника, который с легкостью пленял сердца юных студенток, не придавая этому значения. Девушек с неумолимой силой тянуло к нему, сам Павел был галантным, но всерьез никем не увлекался. Ему исполнилось восемнадцать лет, и вся его жизнь была уже спланирована заранее.

Татьяна читала программку – фамилии ей ничего не говорили. Потом стал гаснуть свет, заиграла музыка, тихо открылся занавес. Началась божественная сказка «Летучей мыши», и Татьяна всем сердцем отдалась действию на сцене. Эта легкая и красивая жизнь на мгновение отдалила ее от ужасов сегодняшнего дня. Женское сердце возносилось на гребень волны под чарующие звуки, и тут же падало и разбивалось, и от этого полета захватывал дух. Но она не умирала, лишь испытывала восторг и упоение.

Но что это? На сцену вышел герой, который пел известную арию князя, встречающего гостей. Он был необыкновенно красив, голос его был мягким и пленительным, она узнала бы его из тысячи голосов. Это был ее Петенька.

Едва дождавшись завершения спектакля, она постучалась в дверь гримуборной. Услышав приглашение, она вошла и застыла на пороге. В комнате находилось несколько артистов, но ее глаза выхватили лишь одно лицо, с голубыми глазами и рассыпанными до плеч русыми волосами. Обернувшись, эти глаза сначала прищурились, а затем застыли на лице Татьяны, а губы стали растягиваться в счастливой улыбке. Уже переодевшийся Петр одной рукой обнял Татьяну и, закрывая ее от друзей, потащил куда-то за кулисы. Он целовал ее глаза, лоб, волосы, гладил ее спину и его руки дрожали. Из глаз Татьяны лились слезы счастья.

– Таня, я был рад, что наши гастроли начались с этого города. Я надеялся разыскать в институте Павла и расспросить о тебе.

– Петенька, но в программке стоит другая фамилия, я даже не подозревала, что это ты.

– А, это сценический псевдоним. Знаешь, я встретился со своим старым учителем по вокалу, когда-то он уговаривал меня заняться музыкой. Я приехал домой, и он предложил мне работу в филармонии маленького городка. Через некоторое время уговорил прослушать меня своего старого друга, дирижера театра оперетты. Так меня приняли в состав этой труппы, оставив сценический псевдоним. Таня, ты можешь поверить, что с самого момента нашего расставания я ни на минуту не забывал о тебе!

– Может, ты еще скажешь, что у тебя не было ни одной женщины? – ревниво спросила его голубка.

– Не было, почти… – Петр грустно рассмеялся.

Они шли под темными кленами по аллее города в сторону гостиницы.

– Не знаю… А я хотела доверить тебе одну тайну.

– Какую тайну?

– Волшебную тайну! В одном королевстве у тебя растет дочь, маленькая принцесса с волнующим именем Надежда.

– Это правда? Таня, за три года унижений я услышал самые желанные слова! У меня есть ты и моя дочь, больше мне никто не нужен. Где она?

– Осталась в Лещинске с Вероникой, надеюсь, ты ее помнишь? Вероника продолжает грезить театром, возможно, она передаст нашей дочери все свои старые роли. Петенька, я боюсь, что ты меня задушишь под этим деревом.

– Да, я тебя задушу… Это будет первая жертва, задушенная от счастья. Но до этого я хочу еще тебя съесть, моя сладенькая.

– Тогда пойдем ко мне! Павел сразу из театра ушел на дежурство в больницу.

Татьяна и Петр почти не сомкнули глаз. Сначала Петр мешал Татьяне готовить ужин. Он постоянно сжимал ее стан, щекотал шею поцелуями, подтрунивал и смешил. Потом все же поел, чтобы не обижать хозяйку.

А когда пришел черед десерта, в лунном сиянии перед ним обнажилась белокожая и белокурая нимфа. Она заманивала бедного странника глубиной своих синих глаз, обольстительной улыбкой и белизной высоких куполов, тут же обхваченных его длинными пальцами. А ее рука как бы невзначай задела его тугую плоть, и та рванулась ей навстречу. В ушах у обоих раздался звон, но потом полилась щемящая мелодия. Под нее Петр и Татьяна взлетели на немыслимую высоту, а потом страсть бросила обоих в бездну, чтобы рассыпаться осколками звезд на ночном небосводе и уже никогда не разлучаться. Эти две души безошибочно нашли друг друга, чтобы выжить в этом безумном и страшном мире.

В конце гастролей Петр женился на скромной костюмерше провинциального театра. Его коллеги-актеры сочли это за мезальянс, решив, что их друг не решился замахнуться на более популярных актрис, а срубил елку по себе. К тому и стремился Петр Василевский, который прекрасно знал, откуда к нему приходит вдохновение. Они уехали в Ленинград, решив, что Наденьку заберут к себе летом будущего года, когда определятся с жильем сами.

Снова Павел остался один, но это не тревожило его. Все его внимание занимал институт и больница, в которой он считался уже своим. В институте Павла выделил профессор, взявший его к себе в ученики. Кроме того, Павел все это время активно тренировал и закалял свое тело. Когда в институте проводились спартакиады, Павел всегда выступал в своей коронной дистанции – в марафонском беге. Павел был удивительно выносливым: как бы трудно ему не приходилось, он никогда не сходил с дистанции. И эта его черта привлекла внимание очень далеких от мира медицины людей. В сороковом году Павла призвали в армию, не дав завершить курс института.

Глава 8

– Дедушка, почему мальчишки дразнят Павлика немцем и дают обидные прозвища? – Вероника спрашивала об этом Михаила, пока Евдокия смазывала ссадины мальчика мазью после его жестокой драки с обидчиками.

– Просто они глупы! Нет, не потому глупы, что они не знают таблицу умножения, а потому, что не способны видеть широко. Обидно обозвать человека немцем, евреем, или еще кем-то. Это значит сознательно расстроить его, усомниться в нем, в его способностях, в его душе. А ведь душа человека бессмертна, именно она двигает эту жизнь. С человеком нужно дружить, смотреть на него и видеть, есть у него честь или нет. А друзьями у настоящих казаков были многие народы. Казаки умели с ними жить мирно и договариваться. Немцы издавна селились в наших местах, они приносили в нашу жизнь много порядка, аккуратности и педантизма. В нашей гимназии были преподаватели-немцы, и хозяином центральной аптеки тоже был немец. Много немцев было военными, они служили в столице и пользовались большим авторитетом в нашем городе.

– Павлик, если еще раз этот Сережка Нестеров откроет свой поганый рот, я затолкаю ему туда его фуражку! – взлохмаченная Вероника не могла успокоиться, вспоминая прошедшую драку.

– Вероника, перестань меня жалеть. Я подрался с ним не из-за того, что он меня дразнил. Сережка мой друг, он сто раз пожалел, что обозвал меня.

– А почему же ты подрался?

– Из-за женщины.

– Из-за Лельки? – выдохнула Вероника.

– Нет, все, больше не спрашивай, я пошел, – и Павел удалился в свой сарайчик.

Веронику тогда кольнула непонятная обида, кого на этот раз защищал ее Павлик. Она не предполагала, что пятнадцатилетний Павел тогда подрался из-за нее. Его друг, такой же страстный голубятник Сережка Нестеров, сидя как-то с ним на крыше, сказал, что волосы у Вероники золотые, а глаза – как у ведьмы. Павлу это не понравилось, и он сам нарвался на кулак друга, когда толкнул его. А уж в процессе драки они обзывали друг друга от души. Эти оскорбления и услышала Вероника.

Сколько себя помнила Вероника, ее жизнь всегда протекала рядом с Павликом. Несмотря на то, что она была его младше, Павел никогда не отталкивал ее. В сарайчике он собирал приемники и объяснял Веронике их устройство. Он дал ей детское прозвище Черника, терпеливо отвечал на все вопросы, был ее защитником. Павел научил Веронику плавать – она до сих пор вспоминает тот восторг, который испытала, когда не ушла под воду, а поплыла.

Павел научил ее кататься на велосипеде, единственной обладательницей которого была Лелька Егорова. Эта гордая девочка только Павлу разрешила приблизиться к своей машине с блестящими спицами, тугим звонком и шелковой сеточкой над колесами. Но Вероника прекрасно понимала настоящую причину доброты к ней хозяйки велосипеда – она носила от Лели записки к Павлику.

Позже Павлик научил Веронику кататься на коньках, когда они вместе ходили на зимнюю речку. Там местные подростки сообща расчищали от снега лед и катались на дешевых коньках, пристегнутых к валенкам. Павлик катался хорошо, но Вероника словно парила на льду. Своими ловкими ножками она умела делать замысловатые фигуры, могла подпрыгнуть и совершить рискованный прыжок. У нее было идеальное чувство равновесия, она очень редко падала. Ее гибкая фигурка в красном свитере и шапочке, из-под которой свисали две желтые косы, притягивала взгляд. Будучи еще маленькой, Вероника уже несла в себе зачатки будущей красоты.

Любимым праздником Вероники был день ее рождения. К этому дню Михаил шил очередное платье для своей любимицы. Фасон выбирала непременно сама Вероника, и Михаил всегда соглашался, понимая, что в этом проявляется стремление девочки к самостоятельности. Ей дарили подарки бабушка, дедушка, Татьяна и Павлик. Вероника с самого утра с нетерпением ждала их, сидя у теплой печки, перед занятиями в школе. Павлик забегал, быстро вручал собственноручно сделанные в сарайчике шкатулки, рамочки и убегал. Татьяна к выбору подарка всегда относилась основательно, ей хотелось порадовать девочку чем-то изысканным. Дарила красивые сумочки, которые сама вышивала, платочки, духи, плела кружева для ее воротничков и сорочек.

В Николу поздравлять Веронику приходило много казачек, близких знакомых Стрижевых. К празднику все готовились заранее, еще с вечера Евдокия и Татьяна не отходили от плиты, а с утра начинались визиты. В этот день Михаил не работал. На столе постоянно подогревался самовар, а за столом пили чай с пирогами немолодые гостьи. Они внимательно разглядывали Веронику, дарили ей незамысловатые подарки и надолго не задерживались. Веронике всегда казалось, что они присматриваются к ней. Но от этих женщин в ее сторону шли любовь и восхищение, поэтому Вероника любила эти приемы.

В десять лет она испытала настоящее горе – ее не приняли в пионеры вместе со своим классом. Учительница жестко объяснила причину: ее бабушка и дедушка ходят в церковь. Вероника была очень подавлена этим случаем, она на какое-то время выпала из общения с одноклассниками. Но не склонила головы. Дома ее ждали близкие люди, на улице – соседские девчонки, а еще был Павлик в своем сарайчике и театр. Позже ее все же приняли в отряд пионеров, но это уже не затронуло в ней глубинных струн.

Татьяна и театр – это была еще одна самая любимая сторона ее жизни. Она любила запах кулис, цвет рампы, освещавшей сцену, партнеров в красочных костюмах и, наконец, само действие. Она появлялась на сцене и присутствовала очень недолго, но и этого оказывалось достаточно, чтобы она поняла, что здесь ее место. Она была предана главному режиссеру театра, Петеньке Василевскому, видела, как он относится к Татьяне. Она мечтала, чтобы когда-нибудь и на нее кто-то взглянул с таким же обожанием, как смотрел Петенька на Татьяну. По выходным она проводила в театре целые дни, пока Татьяна не заставляла ее идти домой и готовиться к школе.