Текст книги "Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!"

Темнота…

Перемотка!

– Ты мне не заливай, насчет казахов на той стороне, я тебе просто отвечу: к примеру, есть у них такой Мустафа Чокаев – казах, который мечтает «Великий Туркестан» создать с гитлеровской помощью. И он там не один такой. Или казахов-белогвардейцев не было? Националистов? Скажешь, что ни ханов, ни баев не было у казахов? И Алаш-Орды никакой не было?! И Гражданская вас не затронула?! Что молчишь, Абдиев? Отвечай! Разве не так? Пойми и ты меня.

Блин же! Сам давлю на парней, пургу несу, как злобный особист в самых либерастических фильмах, а самому стыдно! А по-другому никак.

– Что скажешь в свое оправдание, товарищ Абдиев? Говори уж!

– Ну, тогда расстреляйте меня ко всем шайтанам – да и дело с концом! – лейтенант побледнел, глаза в узехонькие щелочки сжались, а сквозь них как два угля раскаленных. Мог бы – прожег бы меня на хрен! Второй, который Нечипоренко, ничуть не ласковее смотрит, еще и на сложенное оружие косится. А ну, как бросятся опять? Валить же придется! И как? Как бы мне со своей бдительностью еще больше не накосячить!

Слегка сбавляю нажим (это печень просит, надоело ей):

– Ты не кипятись, мы невиноватых не расстреливаем. И все проверим, бойцов твоих опросим. А пока лучше скажи, какие у тебя есть доказательства сказанному?

Опять зубами скрипнул. Так ведь и без зубов в молодые годы остаться можно! Но вроде успокоился маленько, отвечает уже потише:

– Что касается доказательств, то мои документы при мне, у остальных – тоже. Еще у меня в броневике лежат немецкие документы – там удостоверения личности убитых немцев, правда, не всех, только тех, у кого была возможность взять их. И оружие трофейное есть. А подбитые немецкие танки я не фотографировал, уж извините, товарищ старший лейтенант, не было у нас такой возможности.

– Ладно! Петро, своди пока Абдиева к броневику, поглядите, что там и как… Только ты это: возьми с собой четверых на всякий случай (у него же кинжал эсэсовский) и обыщите его. Да ребят своих организуй, чтоб танкистов по сторонам развели и поодиночке опросили: как воевали, как выходили и прочее… А второго здесь оставь.

Просматриваю и так, и эдак документы Абдиева, по-моему – нормальные ксивы, не самоделки абверо-гестаповские, на тщательный немецкий новодел-самопал вроде бы не похожи. Сам пистольку с летехи не спускаю, Нечипоренко злобно сопит и молчит. Интересно, о чем танкист кумекает? Зуб даю, что он меня мысленно материт всеми возможными выражениями, а то и пришиб всеми способами уже раз с…дцать. Сильно сомневаюсь, что его мысли обо мне сейчас пребывают в пределах литературного русского?

Во! – заговорил:

– Товарищ старший лейтенант, вы можете объяснить, чем вызвано такое недоверие к нам? Мы действительно воевали, вышли с оружием в руках, а тут…

«Эх, летеха, если дойдешь до наших, там тебя тоже проверки особого отдела ждут, считай, что тут репетиция», – думаю я. Отвечаю, конечно, другое:

– К нам уже выходили «окруженцы», гражданин Нечипоренко. Мы всем поверили. И это нам стоило жизней шестерых бойцов. Заметь, среди них был самый настоящий сотрудник НКВД, перешедший на сторону врага. Ты понимаешь, теперь я лучше перестреляю сотню подозрительных, чем позволю от их рук погибнуть хоть одному своему бойцу. Понятно?

– Простите, товарищ старший лейтенант, но мы не несем ответственности за всякую гниду…

Грохот… Это Ержан, бедолага, споткнувшись на входе, чуть не растянулся, но вошел, в руках охапка зольдбухов. Резко вывалил эту груду на ящик, так, что часть попадала на землю. Выпрямился, отступил на шаг. И смотрит на меня эдак, с вызовом. Губы в ниточку сжал. Следом вошел Онищук – молодец – обоих окруженцев под прицелом держит.

Беру бумажки, затрофеенные танкистами, это семнадцать зольдбухов немчуранцев. Пардон: четыре – офицерских: два лейтенанта, один обер-лейтенант, а один – так даже целый гауптман, если я правильно разобрал: командир танковой роты, А может, и не так! – там в их аббревиатурах сам черт ногу сломит! И что? Буду считать проверку оконченной. Специалист я в этом хреновый, но будем надеяться… Так что молча подхожу к Абдиеву, приобнимаю его по-дружески и говорю:

– Теперь верю, теперь салем[87]87
  Тот же «салам», но по-казахски.


[Закрыть], брат. Ты тоже меня пойми: вот приняли мы десяток окруженцев, а они оказались засланцами подлявыми, Абвером засланы, чтоб найти какого-то нашего генерала, ну и по пути сдавать немцам таких, как мы. А один из них вообще сотрудником органов перебежавшим оказался! А в итоге шестеро бойцов наших остались тут навсегда. Понимаешь, Абдиев, НАВСЕГДА!

Онищук, выведи пока второго. Рядом где-нибудь побудьте, я позову.

Они вышли, я ткнул пальцем на патронный ящик:

– Садись. Теперь говори, что знаешь о Нечипоренко.

– Да я знаю его с довоенного времени, очень хороший джигит, в одном батальоне служили уже больше года. Жили рядом. Его взвод всегда благодарности от командования получал. Вы не сомневайтесь, Сашка геройски воевал, он танкистов выводил, им больше досталось.

– Хорошо, а остальные бойцы? Все с того, довоенного времени? Никого в окружении не подобрали?

– Почти все из нашего батальона. Трое из рембата, но я их тоже давно знаю. Двое только позднее пристали, но тоже: наши они, наши, советские! Оба пограничники, с самой границы топают.

– Ладно, проверим…

Позвал Онищука с танкистом. Вошли. Танкист все так же обиженным волком смотрит.

– Ну что, товарищи командиры! Будем считать, что проверка по вам обоим закончилась. Оснований для преследования по закону не обнаружено. Так что… Ты иди, Ержан, и ты Нечипоренко – иди. Отдыхайте… Ну, и остальных своих людей заберите. Первым делом шалаши для себя оборудуйте. Не на улице же ночевать. Место для расположения и орудия труда подберет вам наш зам по тылу боец Юхневич. И получше замаскируйте свои апартаменты, щоб немецкие верхогляды со своих салометов (именно не самолет, а спецом саЛоМет) не углядели. Петро, веди сюда этих двух погранцов. А остальным уже оружие можете отдать.

Петр отправил командиров и привел, разоружив, погранцов. Один почти ксерокопия Медведева (не того, что знаменитый партизан, а так, один политик, ВРИО Путина который, или «медвепут намбер ту» – кому как удобнее), правда, этот существенно помоложе будет, и росточком сантиметров на двадцать выше того, политика. И, что характерно, айфона при себе не имеет, и айпада тоже. Второй – классический армянин, черные, с вековечной армянской грустью, очи (такие даже глазами назвать язык не повернется), рост сто восемьдесят почти сантиметров и вес под восемьдесят. Ну, и я спрашиваю, конечно же, грозно, аки Ванятка Грозный, который номер четыре:

– Кто такие, какое задание получили в Абвере?

– Товарищ старший лейтенант, я старший сержант Окунев, это красноармеец Геворкян, мы пограничники восьмой заставы Брестского погранотряда, и вас мы знаем, и товарища лейтенанта Онищука, мы же соседи.

Оглядываюсь на Петра, я-то ни разу не помню ничего вообще до удара по мозгам прикладом покойного немца секьюрити (я ж «попадала»). Тот кивает. Значит, узнал коллег:

– Да, товарищ старший лейтенант, прошлым летом на соревнованиях по боксу пришлось помахаться с этим Окуневым, еле-еле по очкам одолел его, а красноармейца точно не помню, но лицо тоже вроде знакомое.

– Ладно, с этим ясно. Теперь рассказывайте, как сюда попали. С самого начала.

Окунев, словно нырять собрался, набрал побольше воздуха в грудь и, лишь медленно его выдохнув, начал свой рассказ:

– Ну, мы ж у Дубровки располагались. В ночь на двадцать второе я в наряде был, на входе в казарму стоял. Примерно в 4.00 застава подверглась артобстрелу. Начальник нашей заставы старший лейтенант Серветкин[88]88
  М. Н. Серветкин – ст. лейтенант, начальник 8-й заставы, реальное лицо, как и А. М. Жданов. Ниже описываются реальные события на восьмой заставе, упоминаются фамилии реальных бойцов заставы. Это самое малое, что я мог сделать, чтобы отдать дань памяти героям-пограничникам реальной истории.


[Закрыть] и его помощник лейтенант Жданов (ну, вы ж их знали!) еще с утра двадцать первого были в расположении, согласно приказу наркома. Нас вообще еще до обстрела всех подняли, вывели. Окопы у нас давно готовы были. Заняли мы, значит, оборону, приготовились. Как обстрел пошел, казарму почти сразу порушили, и склад, и столовую. Только там уже не было никого. Но к нам в окопы снаряды тоже залетали. Сначала почти не было, случайные только, а потом чаще стали падать. Наверное, у немцев кто-то недалеко сидел и корректировал. Так что мы еще и немцев в глаза не видели, а у нас уже потери пошли. Оба наши станкача раздолбали: у одного только кожух сильно посекло, а второй – в хлам. Ну, и кто за тем пулеметом был – тоже. Дружок там мой был – за пулеметом – Сашка Матвеев, призывались вместе, на заставу вместе пришли. И Мишку Базина, второго номера – тоже, значит, убили. Так мы только с пятью ДП и остались. Потом немцы в атаку поперли. Отбивались… потом, часа через три, к нам на помощь армия пробилась – стрелковый батальон какой-то. Вроде им так и полагалось по плану. Ну, батальон-то чуток левее засел, там для них тоже окопы готовы были. Потом еще атаки были, но какие-то несерьезные: минами покидают чуток, потом взвод-два поднимутся, пробегут маленечко, постреляют – и назад. Больше похоже было, что просто нам уйти не дают. Да и страшно им было, помирать не хотелось. И то: у них-то почти у всех карабинчики, и стрелки – так себе. А у нас на заставе, почитай все – ворошиловские стрелки, да еще и у каждого СВТ, не хухры-мухры! Потом, уже ближе к обеду, разведка вернулась, сказали, что немцы на танках и машинах заставу нашу стороной обходят и дальше идут. Мы все равно стояли, приказа же на отход не было. А потом Серветкин собрал нас вместе и объявил: мол, так и так, в шестнадцать ноль-ноль с делегатом связи поступил приказ на отход личного состава заставы. А оборону, значит, велено оставить тому стрелковому батальону… Так что без приказа мы не отходили, границы не бросали, товарищ старший лейтенант.

– А дальше как? – спросил я

– Дальше? А дальше так дело было: Серветкин решил, что отходить будем группами. Сначала мы ушли с Серветкиным, через час должны были остальные, с ними Жданов оставался. Не знаю, ушли ли они… Вряд ли, так там у заставы и полегли, наверное…[89]89
  На самом деле в реальной истории группа из двадцати человек под командованием Жданова из окружения вышла в район действий 283-й стрелковой дивизии. Судьба первой группы в реальности неизвестна. Жданов остался жив, пройдя всю войну.


[Закрыть] Мы-то вышли. Правда, потом на местных натолкнулись. Зашли на хутор, еды попросить. А они, твари… Во двор-то запустили, а потом с двух сторон, почти в упор… У них там даже пулемет был. Там почти все и остались. Мы втроем ушли, потому что ближе к плетню стояли. Только эти, когда вслед стреляли, Серветкина в спину ранили. Две пули. Думали, обошлось, потому что он сначала еще сам бежал, видать, в горячке. А потом раз – и упал. «Все, – говорит, – отбегался, что-то в груди печет». Посмотрели, а там… Ну, мы командира еще день несли. Только он все равно умер, схоронили мы его. Потом снова шли, а всюду одни немцы, потом вот к танкистам пристали, потом вы вот нашлись…

С погранцами все было ясно. Был бы на моем месте настоящий старлей Любимов, он, ясное дело, их бы сразу узнал и идиотских вопросов про Абвер не задавал бы. Стыдно как-то…

– Ладно, раз пограничники, поступаете в распоряжение Онищука. Все понятно?

– Понятно, товарищ командир.

– Все тогда. Кругом и бегом к разведчикам!

Ну, эти чуваки, братва своя – пограничная! Реальные пацаны, не немецкие засланцеподделки. Теперь и воевать нам будет полегче, правда, для крутой движухи маслят у братвы мало (да что ж это с моим лексикончиком?! Отчего меня то на феню, то на «падонкаффский» сленг бросает? Народ-то нет-нет да и косится на мои перлы. Надо как-то в руки свой язык брать, пока за тот язык не пришпилили, как враждебный чуждый элемент). Хотя, логически рассуждая, если маслята – это патроны к пистолету или винтовке, то для 45-мм пушек БА-10 и БТ-7 снаряды – тогда уж маслятищами будут, наверное. Или, как минимум, белые грибы. Но круто же было бы, если, скажем, сидят немчурины, какой-нибудь юбилей «Хрустальной ночи» справляют под портретом своего преподобного Адольфа, а тут мы как им дадим курнуть в глобально-летальной дозе. А что? Пять БА-10, три БТ-7, мотоциклы с пулеметами, плюс три наших родимых советских миномета, а если еще и счетверенной «косилкой» огонька добавить, то полярный лис им полный! Тушите свет, господа арийцы! Впрочем, немчурилы и свет потушить-то не успеют. Только б узнать, где и когда они расслабленно присядут! Наверное, пора уже разведку подальше рассылать. Завтра и начнем… Сегодня – не-е, и так слишком много всего случилось. Пусть народ хоть немного в себя придет. Хотя готовиться-то уже сейчас надо.

Высунулся из шалашика: а Онищук, на его беду, рядышком сидит, солдатскую мудрость быть поближе к кухне, подальше от командиров нарушает злостно. А вот не будет лишний раз на глаза начальству попадаться!

– Онищук, найди мне этого… чечена, как его там – Вахаева, найди также Кравцова и передай, что мы с утра уходим на разведку. А он, ну Кравцов, остается за главного. Все ясно? Тогда давай, дуй.

Десяти минут не прошло, как вваливаются в мой штабной шалашик Онищук с Вахаевым.

– Командир, вызывал?

– Вызывал. Вот что: собираемся-ка мы завтра с утречка на двух мотоциклах и паре броников в разведку скатать. Хотелось бы для начала найти деревеньку, где стоит взвод-другой немцев, не больше. И потом показательно наказать вражин! Жаль, что политруков у нас ни единого нема! Смастерили бы они какие-нибудь плакаты-листовки, типа: «Немцы, валите на хрен нах фатерлянд, а не то все так здесь и останетесь в закопанном состоянии».

И вновь мне самому показалось (да еще и не в первый раз!), что как-то мой словесный понос не в меру богат, причем богат не в ту сторону. Не думаю, что неуместные в этом времени и в этих местах словечки повысят мой авторитет. Не, ребята-демократы, надо как-то поднапрячься и тщательно «отфильтровать базар».

Так, в раздумьях о собственном резко испортившемся лексиконе, закончился еще один день моего пребывания в сорок первом. Не знаю, бред ли это, сон ли, или самая распроклятая реальность, но вариантов выбора у меня все равно не имеется. Так что жить надо здесь, сейчас и по здешним правилам, принимая все это как единственно существующую реальность. Иначе точно свихнусь. Или пулю себе в лоб пущу. На фиг, на фиг! И что ж принесет мне нового следующий день? А! – поживем – увидим! Утро покажет.

С тем и заснул.

Глава V
«Путин, НКВД и генерал-скинхед»

27 июня 1941 года, где-то в Белоруссии

Через полчаса после завтрака оба наших нацибайка и два БА-10 были готовы. После краткого совещания решили, что пойдем двумя группами. Один мотик с броником (фи, что за сленг!) отправятся на север под командой Онищука, вторая такая же группа под моим рукомандованием – на юг. По двое на мотоциклах, по трое – в бронеавтомобилях. Пока больше и не нужно. Правда, Онищук настаивал на исключительно пешем способе передвижения групп. Я переубедил, напирая на переодевание: ну скажите мне, какие мы будем немцы, если пешедралом пойдем! Все вырядились в вермахтовский прикид, последний крик аЦЦкой моды, на брониках кое-как замалевали звезды, накалякали свастики, скопировали тактические знаки с мотоциклов на броники (бездумно скопировали, признаюсь), и вперед. На развилке Онищук со своими повернули куда им надо, мы ж поехали прямо, едем, дорога очень ху… короче не автобан, мотику похрен, а броник поскрипывает, ругает своими рессорами (или амортизаторами, я не спец) дорожно-эксплуатационные службы. Едем-едем: опять развилка, поворачиваем снова налево (судьба у нас такая, все воюют, а мы налево).

Едем. И теперь та, первая дорога, ну, которая не автобан была, по сравнению с этой, автобаном показалась. Броник уже не ругается, он прямо материт всем своим нутром дэушников[90]90
  ДЭУ– Дорожно-эксплуатационная служба.


[Закрыть], причем в особо извращенной да изощренной форме.

Проехали километра три-четыре: на дороге стоит колонна наших войск… Б..! Стояла, причем давно уже отстояла, судя по густо висевшему над колонной запаху. Жара ведь на улице, сколько дней здесь, ни разу еще дождя не видел. Картина ясная, и следопытом быть не требуется: налетели, значит, немецкие самолеты немалым числом, пробомбили, потом проштурмовали из всех своих бортовых стволов… Считаные уцелевшие красноармейцы пытались укрыться в лесу, да не получилось. В этом чахлом березнячке, переходящем в болотце, не то что «КВ» и «Т-28», пехотинца хрен укроешь! И стоят боевые машины наши да грузовички – все побитые да разбитые… Причем все – передом на запад. Только один «КВ» свернуть успел. Так и застрял, скособочившись, в вязкой почве, погрузившись до половины передних катков. Там и сгорел: корпус разворочен, башня на бок сползла, сорванная с погона. Видимо, выполняя чей-то приказ, шли в бой. Одних танков не меньше двух рот было… Только не дошли… похоже, никто.

– Тормози, Гаджиев (это я водителю броника), давайте, ребята, осмотрим, что и как? Нам-то снаряды к бэашкам и бэтэшкам нужны. Поглядим: вдруг танки есть исправные. А, может, еще что есть, да и в грузовиках тоже что-нибудь должно быть.

Хамзат (это дагестанец наш, высокий, худой, но с орлиным взглядом, то есть носом), с лица, конечно, сбледнул, но послушно тормозит, сперва просигналив байкерам нашим. Да те уж и так сами развернулись – и к нам.

Ну и вонь! Думал, что мне полегче будет, все-таки в моргах бывал. По-моему, проблевались все: кто раньше, кто чуток попозже. а кто и не по разу. Морды тряпками обмотали, вроде чуть полегче. И надежда, что притерпимся, привыкнем, не так погано будет.

Начинаем осмотр… Крайний динозавр «двадцать восьмой» вроде как цел, следующий сгорел напрочь. У одной «КВ-шки» гусеница сбита, у следующей хорошенько посечен близким взрывом бомбы бок. Вахаев нырнул в «Т-28», я в «КВ», который без гусеницы (интересно, конечно, посмотреть на супертанк, от которого гудерианов всех рангов на диарею пробивало), на таком Зиновий Колобанов ушатал двадцать два панцера, и ему за это ничего от гансов не было.

Опа! А снаряды-то в «Ворошилове» есть, только к нашим БТ да БА они ни разу не подойдут. С аналогичной 76,2-мм пушкой на «Т-28» та же история. Ну, и чо с ними робить? Оставлять жалко до ж… то есть очень сильно жалко. Пулеметы точно поснимать надо. Они от пехотных только диском отличаются, да приклад малость другой. В этом отношении ДТ поудобнее ПКТ будет – ни тебе электроспусков, ни прочих прибамбасов… Хотя встречались мне и ПКТ для пехоты приспособленные. Но не то… Вылазаю из танка, зову мотоциклиста нашего (вроде протошнился уже, одна бледность осталась):

– Боец, как там тебя звать-то?

– Красноармеец Путин (ни хера себе! – мгновенно офуеваю).

– А имя у тебя, Путин, есть? (Если зовут Владимиром, то у меня, как минимум, инсульт.)

– Павел Никанорович (уф-ф-ф, не венценосцев родак! Да и не похож совсем… Хотя мне и по барабану, я-то гражданин Таджикистана).

– Короче: заводишь свою мотошарманку и – бегом в расположение, там передаешь приказ Кравцову. Пусть отправит к нам Ивашина (он же у нас «кавэшник») с двумя блицами и человек пятнадцать бойцов. Чтоб обязательно побольше танкистов и Чумака обязательно! Все, товарищ Путин: сажай бойца обратно за пулемет и – аллюр «три креста», и все те кресты – на могилы фрицев!

Фыркнув мотором, видимо, все еще обижаясь за преждевременную смерть своих прежних хозяев, мотоцикл понес Путина с его пассажиром к лагерю.

А мы трое остались. Осматриваем грузовики, что не сгорели, а там – ящиков всяких, как говорят братья украинцы, дюже богато.

К вони почти притерпелись. Если к этому вообще можно притерпеться… Стараясь не обращать внимания ни на миазмы, ни на полуразложившиеся тела погибших красноармейцев, спешно вскрываем ящики, изучая содержимое. И от найденного чуть ли не оргазмируем: у нас теперь есть все: патроны, снаряды, жрачка, даже ящики с индпакетами, вдруг:

– Хенде хох, фашистские ублюдки!

Ишь ты! А где это фашисты и кто это их раком ставить собирается? Ага! Это нас за фашистов приняли. Откуда-то повылазило человек восемь в советской форме. Драные, худые, но лица уж очень решительные. У половины пулеметы – те самые ДТ – штука неприятная, когда на тебя направлена. Мелькнули перед глазами петлички – краповые, с чуть более светлым малиновым кантом… Охренеть, это ж родная Контора! То есть она станет мне родной спустя несколько десятилетий, НКВД и НКГБ ведь, если не ошибаюсь, как раз в феврале сорок первого ненадолго на два самостятельных ведомства распилили. И только в июле этого года НКГБ и НКВД объединят заново…

– Товарищи, спокойно, мы свои, на нас только форма немецкая, мы из…

Хорошим ударом приклада Мосинки в пузо мне затыкают рот (хорошо, хоть не в рыло, так и без зубов можно остаться).

Нас обезоруживают: быстренько так, умело. Тут как раз послышался рокот моторов – слава богу, кажись, едут наши, которых ведет сам Путин (нет, не тот). Заслышав шум моторов, нас, понукая прикладами и растакой-то матерью, направляют в лесок, там укладывают на землю. Лежим, рты надежно забиты нашими же пилотками (хотя пилотки, скажем, не совсем наши. Но мы-то их честно унаследовали от немцев). Тут хоть вони поменьше, чем у дороги. Хотя тоже, добивает порядочно… Зато стал чуять, что от наших пленителей мертвечиной несет как бы не так же, как от тех, кто у дороги лежит. Что еще за зомби такие?! Однозначно положительный момент, это то, что эти «зомби» завалили меня прямо грудью на какую-то кочку, и мне дорогу, хоть плохонько, но видно.

Бойцы, ведомые Путиным (а звучит-то как!), подъезжают и, фигея и хренея, начинают поиск пропавших братьев по разуму. Та-а-ак! Это нам повезло, что все прибывшие, кроме Путина с пулеметчиком, одеты в советскую форму, да еще и, нарушая мой приказ, вопят во всю ивановскую:

– Товарищ старший лейтенант!.. товарищ Любимов!.. Гаджиев!.. Семакин!..

Смотри-ка! За нас так обеспокоились, что, похоже, даже вонищи не замечают! Во всяком случае, никого из вновь прибывших на блевашки не потянуло.

Продолжают звать. А мы-то ни хрена ответить-то не могем! Однако эти окрики действуют правильно на наших пленителей. Один из них, со «шпалой» лейтенанта ГБ (ёпрст! капитан это, по-нормальному, то есть на наши, общевойсковые, деньги) высокий, статный, движениями и внешностью слегка напоминая Василия того самого Ланового, выходит к дороге.

– Кто такие?

– Лейтенант Ивашин с группой бойцов, а ты кто такой?

– Лейтенант госбезопасности Елисеев![91]91
  Согласно приказу Народного Комиссара Внутренних дел № 319 от 10 октября 1935 года: лейтенант государственной безопасности приравнивается к капитану РККА или капитан-лейтенанту РККФ.


[Закрыть] Что вы тут делаете?

– Мы ищем боеприпасы, выходим из окружения, сюда подъехала наша разведка, и товарищ старший лейтенант послал бойцов за нами. Вот мы, взяв два трофейных грузовика, приехали, а где наши?

Лейтенант ГБ повернулся к своим и скомандовал нас развязать и отпустить. Развязали, пилотку из пасти выдернули. И даже отпустили. Только, похоже, на прицеле все равно держат, ж… то есть затылком чую, аж кожу на нем свело. Выходим, руки затекшие разминаючи… Как же ты сладка, свобода!

Подбегает Ивашин. Ну, я ему сейчас!

– Ивашин, какого ананаса без оружия?! А если б это были не свои, а немцы? – Это я, так сказать, рисуюсь перед «кровавым гэбьем». Ну, и досаду от собственной лопуховости (или лопушистости?) на ближнего своего выплескиваю.

– Так, товарищ старший лейтенант, оружие-то в машине.

– Какая разница? Ты чего немцам сказал бы? Мол, «Битте-дритте, подождите, камрады, я щас только оружие возьму!», да? НИКОГДА впредь чтобы такого не было! Даже посрать ходить с оружием! И так – пока мы в тылу врага! Едрит-мадрид, твою Барселону в «Голубую дивизию»![92]92
  Группа оккупационных войск Испании в СССР, Испания «типа» была нейтральной, но Франко должен был отплатить Гитлеру и Муссолини за помощь в победе над республиканской Испанией. Потому испанские антикоммунисты-«добровольцы» «самовольно-добровольно» воевали против СССР. За время ВОВ (официально до 1943 года, а неофициально и до сорок пятого) через «Голубую» (она же «Синяя») дивизию прошло более 40 тысяч испанских «добровольцев».


[Закрыть]

Мои излияния прервал гэбист (а на дорогу-то никто, кроме него, так и не вышел!):

– Старлей, вы что за часть? И что вообще тут, во вражеском тылу, делаете?

– Воюем мы, товарищ лейтенант. Нормально так воюем. Нами только за один день уничтожено до роты немцев и отделение диверсантов из «Бранденбурга»[93]93
  «Бранденбург-800» – воинская часть специального назначения Вермахта. Вначале была создана как батальон, в 1943-м развернута в дивизию. Основная миссия – диверсии переодетых в форму РККА солдатов «Бранденбурга» в ближних тылах РККА: захват мостов, уничтожение проводной связи, убийство командиров и делегатов связи, создание искусственной паники.


[Закрыть]. Так-то вот… А ты, пся крев, вместо того чтобы выслушать, прикладом в тушку…

Как-то нехорошо у летехи глазенки сузились на меня. И ручка как-то тихонько к кобуре поползла… Чего это он? Б! Б! Б!!! Язык мой поганый! Это ж он на мое дурацкое присловье «пся крев» так отреагировал! Ну, есть у меня привычка еще со школьных времен: в речь вставлять словечки из разных языков. А ЭТОМУ я как объяснять буду. А если он сейчас просто махнет рукой как-нибудь по-особому, сам откатится, а нас на дороге покрошат к чертовой матери? У-у-у! Главное, резких движений не делать, может, обойдется тогда.

Как будто ничего не заметил, продолжаю треп (главное – опять чего-нибудь лишнего не ляпнуть!). Говорят же, что лучшая защита – это нападение. Вот и пытаюсь в ответ наехать (не перегнуть бы только):

– Товарищ лейтенант, вы сами-то здесь каким макаром оказались? Кстати, у нас документы в порядке, можем предъявить. А вы свои пока не показывали! Не позволите ли поглядеть?

– Сначала свои предъявите! – сказал, как в харю плюнул.

Ну, ничего, мы не гордые, можем и предъявить. Достаю, протягиваю. Полный набор: удостоверение, комсомольский билет. Рядом Ивашин свои протягивает.

Взял. Что-то долго рассматривал, чуть ли не обнюхал. Может, в документах какие-нибудь секретные отметки еще есть, о которых нам знать не положено? Нет, вернул, вроде лицо малость помягче стало. А то было – ходячая функция при исполнении, а не человек.

Смотри-ка! Не стал кочевряжиться: тоже кармашек расстегнул, свою ксиву мне протягивает. Я, понятное дело, сразу взглядом в скрепки вцепился (потому как больше и не знаю ничего, даже того, как вообще должны документы у сотрудников НКГБ выглядеть). Так: выдано в марте этого года в Минске. А ржавчина где? Вроде есть немножко, а вроде… С другой стороны, с марта не так уж много времени прошло, чтобы сильно проржаветь… Да ну его на хрен! Буду считать, что лейтенант настоящий. С тем ксиву и возвращаю.

Он бровь приподнимает:

– Что, все в порядке?

– В полном, – буркаю в ответ. – А вы проверкой удовлетворены?

– Представьте себе, да! – лейтенант вдруг улыбается. – Да ладно тебе, Любимов! В нашем деле всякое бывает, сам знаешь! И, если честно сказать, были у меня подозрения, пока твои документы не увидел.

– И что вы там такого в моих документах убедительного увидели? – Я еще не отошел, потому продолжаю в хамовато-обиженном тоне. (Ага! А как сам вчера Нечипоренко с Абдиевым прессовал, ничего было? Нормальненько? Вот и получил ответку! Бог – не фраер! Он все видит.)

– Фамилию твою с именем!

– И чего в них такого? – Я честно не понял прикола.

– Чего-чего! Не додумаются немцы своему шпиону такие данные выписать! У них фантазии все больше на Ивановых хватает. А я аккурат перед тем опять было тебя заподозрил, когда ты по-польски выругался…

Я перебиваю. Уже расслабившись и с чувством интеллектуального превосходства:

– Ну, ругаться я на многих языках могу. Есть у меня такая привычка.

Ну, и начинаю прямо на месте читать лекцию от всесоюзного общества «Знание». И про «Бранденбург» ему, все, что знал, вкратце выложил, и про РОА, Туркестанский и другие легионы (которых еще нет), и про эсэсовцев-тибетцев (а были ли вообще такие в реале?), и еще какую-то хрень в том же роде. Все равно проверить он сейчас не сможет. а потом вряд ли и вспомнит, не до того ему будет, если еще жив останется.

Тот аж рот раскрыл:

– Ничего себе! Любимов, а ты откуда это все знаешь?

Пришлось выкручиваться (аблакат же), пользуясь тем, что у нас уже почти полгода разное начальство:

– Так приказ был по погранвойскам. Еще перед войной. Доводили, предупреждали.

– Вот же! – возмутился Елисеев. – А нам ни хрена такого не собщали! Даже странно. У Цанавы[94]94
  Цанава (Джанджгава) Лаврентий Фомич – в период 26 февраля – 31 июля 1941 года – нарком госбезопасности Белорусской ССР.


[Закрыть] с этим строго…

– Может, и сообщали, но не по всем отделам, – успокоил я Елисеева, – у нас ведь тоже только командирам, да и то не всем. Ты лучше скажи, как здесь оказался и что дальше делать думаешь? Или это секретно?

– Да какие, к чертям, секреты! Архив брестского НГКБ, НКВД и обкома партии вывозили. Я сам из Минска, в командировке был. Вот на меня поручение и навесили, мол, по пути все равно. Дали две машины, четырех энкавэдэшников и четверых милиционеров. По пути присоединились к колонне мехкорпуса. Думали, с ними идти. А они приказ получили разворачиваться и обратно идти. Хотели с ними дойти до Кобрина, а тут эти налетели. Грузовики с архивами сожгли. Колонну тоже. Кто жив остался, те и со мной. Тут, кроме меня, два милиционера из тех, которые со мной из Бреста выезжали, остальные – из остатков двух танковых и двух стрелковых рот, что в колонне шли.

– Так это когда здесь все было?

– Двадцать второго вечером. Мы тут чего задержались – решили, что ребят надо похоронить. А их много. В первый день много не успели, да и прятались сначала. Да и ночевали далековато – километрах в полутора отсюда, ближе просто невозможно. А потом тела разлагаться начали, долго не потаскаешь, никто не выдержит. Все равно так бросать нельзя было! Это же все – наши люди лежат, советские! Вот и провозились столько. Очередных закопали, выходим к дороге, а тут вы в немецкой форме возитесь, по машинам шаритесь. И всего трое. Ну, и не сдержались, решили за наших отомстить… С похоронами-то поможете?

Эх, лейтенант-лейтенант! Не знаешь ты (а я только теоретически), сколько за эту войну погибших просто так еще брошено будет! И хорошо, что не знаешь. Если сейчас такое сказать, не поймет ведь. И правильно сделает.

Как ни протестовала вся моя внутренняя сущность против долгой возни с разложившимися телами, но не согласиться я не мог. Пока есть возможность, надо хоронить. Нельзя, чтобы наши вот так вот валялись. Неправильно это! А вонь эту как-нибудь перетерпим. Вот только боюсь, что и сами пропитаемся так, что не отстираться. Придется новую одежку подыскивать.

Хорошо, что Ивашин с собой народу аж три десятка привел! Так что с похоронами оставшихся бойцов и командиров мы часам к пяти управились. Лопаты-то были, и даже больше, чем требуется, – в одной из машин целая груда нашлась.

А Чумак все это время с техникой ковырялся. Не один, конечно, в помощь ему еще четверых выделили. Ну, и Ивашин с ними, как без него.

Так что, когда мы, похоронив последних, кого нашли, вернулись к дороге, Ивашин уже тут как тут и докладывает:

– Товарищ старший лейтенант, по результатам предварительного осмотра техники: один «КВ» исправен, ему надо только гусеницу приладить на место, еще один тоже почти годен, но слабоват, повредили его немного, двадцать восьмой тоже гож, но у него проблемы с коробкой, может и встать.

– Ну, сколько сможем, столько сможем, пока в лес его отведите и замаскируйте, а второй «КВ» никак?

– Ну, он, если постараться, еще сможет и ехать, и стрелять, только башню заклинило и, возможно, фрикционы пожгли, проверять еще надо. Но можно пока на сцепку взять.

– Тогда этот шкаф-гардероб тоже пока в лес и замаскировать, пусть стоит, запас карман не дестабилизирует.

Наши ребята начали грузить в машины все, что могло бы нам пригодиться, а Ивашин с пятеркой танкистов продолжили возню с танками.

А Елисеев, сделав жутко таинственное лицо, отозвал меня в сторону, типа побалакать тетатетно. Отошли.