Текст книги "Человек, который не хотел любить"
Автор книги: Федерико Моччиа
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава восьмая
Сара вышла из душа и закуталась в халат. Она положила полотенце на голову, наклонилась перед зеркалом и стала вытирать волосы. Сколько лет прошло с того вечера в бассейне? Два. Нет, три. И всё же казалось, будто это произошло вчера, секунду, мгновение назад. Сильное, горячее ощущение растеклось внутри её живота. Тень её вожделения, которое она скрывала до того вечера. А после уже не могла этого делать. Она разоблачила себя, рассказала обо всём, она оголилась перед ним, и не только сбросив с себя полотенце, а обнажив сердце и душу. Она хотела, чтобы он взял её в тот вечер, использовал, любил её. Он. Только он. Безнадёжно он. Она хотела умереть у него на руках, погасив тем самым навсегда эту влюблённость, появившуюся на свет словно издёвка, подпитываемую годами желанием и окрепшую наконец и превратившуюся в безумную, злую страсть. Он! Она хотела его и больше никого и, возможно, была единственной, к кому он никогда не притронется. Из-за Давиде. Из-за Давиде, за которого она выскочила замуж год спустя назло Танкреди, чтобы каким-то образом изменить его отношение. Танкреди и его отстранённое, холодное, высокомерное к ней отношение.
Она сделала из своей свадьбы событие года. Притворяясь влюблённой, она позаботилась о каждой мелочи – от драгоценных обручальных колец из платины до самых изысканных блюд в меню, от бонбоньерок из лёгкого хрусталя с острова Мурано с настоящими лепестками роз внутри до аренды виллы Сасси недалеко Турина. А ещё об оркестре из шестидесяти музыкантов, о самом популярном на тот момент певце и о разнообразнейшем выборе музыкальных композиций, от классики до джаза, от семидесятых и восьмидесятых до самых последних хитов.
Она заставила своего отца, очень богатого человека, владельца компании, производящей арматуру для всего мира, потратить всё до последнего евро.
Но не затем, чтобы поразить и осчастливить Давиде, вовсе нет. Чтобы Танкреди всё понял – кто она такая? Она думала, что потом всё будет как в самых красивых сказках или фильмах: в тот момент, когда она будет стоять у алтаря, Танкреди ворвётся в церковь. Он попросит у неё прощения за ту ночь в бассейне, за ту ошибку, которую он совершил, за то, что он не понял её вечной любви, за то, что оттолкнул её. И так, на глазах у всех, в том числе на глазах его друга Давиде, без всякого стыда, поскольку любовь не знает, что такое стыд, он возьмёт её под локоть и сбежит с ней от поражённых гостей, по-своему завлечённых этой сказкой на современный лад о тайной любви и о внезапно вспыхнувшей страсти.
Но ничего из этого не произошло. Когда она шла в своём роскошном свадебном платье до алтаря, сопровождаемая отцом, она отыскала Танкреди. Они столкнулись взглядами и долго смотрели друг на друга, пока она шагала по ковровой дорожке, по краям которой были разбросаны необыкновенные цветы. Он улыбнулся ей, стоя в первом ряду рядом с отцом Давиде.
Перед свадьбой Танкреди сказал Давиде, что, возможно, не сможет прийти. Несколько дней спустя – правда, Сара узнала об этом несколько позже – он перезвонил Давиде, подтвердив своё присутствие и даже сказав, что будет счастлив быть свидетелем.
– Ты уверен?
– Конечно, если тебе этого хочется и ты не пообещал кому-нибудь другому. Только у меня есть одна просьба. Я бы хотел, чтобы это стало сюрпризом для всех, в том числе и для Сары.
– И для неё? Почему?
– Ты хочешь, чтобы я пришёл? Тогда сделай так, чтобы никто заранее об этом не узнал.
– Обещаю. Даю слово.
И Давиде его сдержал. Так день, который должен был стать самым прекрасным днём в её жизни, обернулся страшным кошмаром. Когда она произносила своё «да», мечта всей её жизни стояла позади неё, и она была уверена, что прощается с ней навсегда. И когда она выходила из церкви, ей показалось, что он злорадно улыбается.
– Дорогая?
Сара перестала сушить волосы:
– Да?
– Я забыл, мы устраиваем ужин в субботу?
– Да.
– А кто будет?
– Салетти, Мадиа, Аугусто и Сабрина…
– Что скажешь, если я позову Танкреди со своей подругой?
Сара на секунду замолчала.
– Конечно… Танкреди, разумеется, не сможет. Ты заметил, что он никогда не бывает с нами вместе? Он видится только с тобой.
Давиде на секунду задумался.
– Это неправда, в тот раз в гостях у Ранези мы были вместе.
– Ну конечно, мы приехали и так и не увиделись – там же было около двухсот человек!
– Мне кажется, у тебя какая-то навязчивая идея. В общем, если ты не против, я попробую ему позвонить.
– Конечно, пожалуйста, я тоже буду рада. Но вот увидишь, он скажет «нет». И придумает оправдание, чтобы не приходить.
Давиде проигнорировал её последнюю фразу. Он взял телефон и набрал личный номер Танкреди. Этот номер был только у него, ну и у Грегорио, естественно, что было показателем его необыкновенного уважения и дружбы.
– Привет! – Он ответил сразу после первого гудка. – Что задумал, Давиде? Какое дельце для себя и надувательство для меня хочешь предложить?
Давиде решил начать с шутки:
– Понял, тогда позвоню Паоли, без проблем…
Паоли был бизнесменом, с которым Танкреди вроде как соперничал. Танкреди, хотя и терпел убытки, всегда побеждал. Часто все его вложения были сделаны скорее на спор, чем по какой-либо иной причине. В долгой перспективе они приносили такую прибыль, что становились сокрушительными для других предпринимателей. Это невероятно, но всё, к чему ни прикасался Танкреди, становилось золотом.
– Паоли? – засмеялся Танкреди. – А у него опять появились деньги? Тогда наверняка это какое-то небольшое дело. Одно из тех, которые тебе так нравятся: покупаешь, быстренько продаёшь и по ходу чего-то там зарабатываешь…
Давиде рассмеялся. На самом деле такой бизнес может работать. Нужно только иметь несколько ликвидных средств и человека, который вскоре купит всё дело, которое ты построил.
– Нет-нет… В этот раз вкладываться сильно не надо. Максимум принесёшь бутылку вина или цветы для хозяйки. Мы хотим пригласить тебя в субботу вечером, у нас будет ужин, придут Салетти, Мадиа, Аугусто и Сабрина, которые, как мне известно, тебе нравятся…
Давиде сделал паузу. Он подумал, что Танкреди может принести «Cristal» или даже две, потому что будет много человек. Но это не главная причина, почему он его приглашал. Ему действительно было приятно с ним повидаться, а особенно – рассеять каким-нибудь образом абсурдные убеждения Сары…
Танкреди по ту сторону телефона поднялся из-за стола и взглянул в окно. Золотые Ворота вбирали в себя весь свет сияющего над заливом Сан-Франциско солнца. Чуть позже вместе с Грегорио он пойдёт на обед в ресторан Фрэнсис Форда Копполы, чтобы попробовать последний урожай его вина «Рубикон». Он поговорит с ним лично, поскольку хотел бы начать совместное производство с его рестораном «Zoetrope» и профинансировать его следующий фильм. Вдруг у них получится договориться? Он знал, что для Копполы была гораздо важнее личная симпатия, нежели деньги или бизнес. «Так ещё лучше, – подумал Танкреди, – это легко, я ему понравлюсь». И, пользуясь своим воображением, он вошёл в мир кино и представил себе следующую сцену.
Камера движется по рельсам, приближаясь к двери квартиры. Затем тормозит. Крупным планом рука, звонящая в звонок.
В доме Сара прекращает расставлять посуду для обеда на стол и выходит в гостиную:
«Я иду».
Она открывает дверь, не спрашивая, кто там. Она открывает дверь, и перед её носом оказывается огромный букет розовых роз, украшенный по краям маленькими беленькими цветочками.
Внезапно входит Танкреди: «Привет… Давай забудем о той ночи?»
Сара молча стоит перед ним. Средний план кадра медленно сменяется на крупный план. Музыка подчёркивает напряжение от ожидания её ответа…
Танкреди посмотрел в ежедневник, лежащий на столе:
– Ты говоришь, в шесть часов?
– Да.
Он пробежал пальцем по записанным делам. Встреча в клубе, но ничего важного, к тому же он, кажется, её уже отменил. Затем снова вообразил себе сцену с цветами. Сара всё ещё молча стояла на том же месте. Вдруг она покачала головой: «Нет. Не забудем».
Танкреди глубоко вздохнул:
– Прости, Давиде, я проверил ежедневник, я буду за границей. Может, в следующий раз получится.
– Ага, жалко.
– Передавай Саре мой пламенный привет и извинись за меня перед ней.
– Конечно. – И он положил трубку.
Давиде очень хотелось ему сказать, что «Сара так и знала».
– Ну, так что, придёт он или нет? – показалась Сара у него за спиной.
– Нет, но я вспомнил и сам тоже, что он мне уже говорил… У него будут дела.
Сара улыбнулась:
– Вот видишь. Он не хочет видеть нас обоих.
Давиде подошёл к ней, развернул её и обнял:
– Дорогая, я прошу тебя, не думай ты об этом. Танкреди мой лучший друг, и он никогда бы ничего подобного не сделал.
– Чего?
– Не любил бы тебя.
Сара секунду помолчала.
– И такое случается. Иногда динамика отношений может быть очень непредсказуема.
Давиде отпустил её и сел на диван. Он взял пульт и включил телевизор:
– Знаешь, я всегда думал, что это Танкреди тебе не нравится.
– И почему же?
– Не знаю, просто ощущение такое. С одной стороны, я расстраивался, но с другой – был очень рад.
– Почему?
– Потому что я думал, что наконец встретил женщину, которой не нравится Танкреди, которой он даже неприятен. Если бы он тебе нравился, то, наверное, он бы наплевал на нашу дружбу, мою и его, забил бы на меня, придумал что-нибудь и добавил бы тебя в свою частную коллекцию… – Затем он посмотрел на неё и улыбнулся: – И тогда я бы умер.
Сара замерла посреди гостиной и молчала. Давиде продолжал на неё смотреть. Чем дальше, тем всё более странной становилась ситуация. А она задавалась вопросом: сможет ли она выдержать этот разговор?
– Он мне не неприятен. Мне он безразличен. Скажем, мне не нравится, как он ведёт себя в некоторых ситуациях. Но, в любом случае, он твой друг, и если тебе нравится с ним общаться…
Сказав это, она вышла на кухню.
Давиде сменил канал, а затем решил ещё немного порассуждать:
– Вспомни, как сильно он изменился после истории с его сестрой!
Сара присела за стол. Она вдруг почувствовала себя опустошённой. Это случилось как раз в тот день, когда она поняла, что любит его. Ей захотелось заполнить образовавшуюся внутри него пустоту. Прошло уже столько лет, но страсть Сары даже и не думала угасать. Может, этого никогда и не произойдёт. Одна вещь ей была ясна наверняка: её муж Давиде прекрасно управлял недвижимостью, но был ужаснейшим психологом.
Глава девятая
– Не так. Видишь, ты не выдерживаешь темп?
София сделала глубокий вздох. На занятиях с Якопо требовалось много терпения. Очень много терпения. Но даже такие уроки были ей важны, а заработок необходим.
– Но тогда получается слишком медленно, понимаешь?
София улыбнулась:
– Но если он так написал, так придумал, так себе представлял, значит ему нравился такой темп, как думаешь? Посмотри внимательно: шестьдесят четвертей в минуту! А тут вдруг появляешься ты, спустя двести лет после того, как Моцарт написал свою сонату до мажор, и гонишь как на Формуле-один. Даже великие музыканты играют это произведение очень медленно. Медленно и точно, Якопо.
Якопо улыбнулся. Ему нравилась София, она была не такая, как все его предыдущие учительницы, она была гораздо приятней, а ещё моложе и, самое главное, красивее.
– О’ке-е-ей… – Якопо долго протянул это «о’кей». – Но сейчас постоянно переигрывают старую музыку по-новому! Мне кажется, так можно делать! Ты слышала, как сыграл «Канон» Funtwo на электрогитаре? Даже в моей новой игре офигенно играют, хочешь послушать?
Он поднялся, засовывая руку в карман штанов, чтобы достать оттуда бог знает что.
– Я верю тебе, – сказала София, возвращая его на стул. – Но твоим родителям не понравится, если я буду играть с тобой в игры…
– Ага, потому что ты проиграешь.
– Честно, мне всё равно. Они хотят, чтобы к следующему Рождеству ты мог сыграть хоть одно произведение от начала до конца без миллиона ошибок! Но сейчас… – она потрепала его за волосы, – это кажется очень маловероятным. Давай начинай с анданте, – София ткнула в верх листа, указывая на ноты, – и держи темп.
– Ладно.
Якопо уставился в точку, которую указала София, и начал играть оттуда. Пару раз он выпячивал губу вперёд, чтобы сдуть волосы с лица. Они упали ему на лицо из-за Софии, после того как она их потрепала. На самом деле он ненавидел, когда его волосы трогают, а особенно когда это делали дедушка или папа. Но когда их трогала София, ему не было неприятно. Очень странно. Ему надо было выучиться играть это произведение получше, даже если это значило играть Моцарта медленнее. «Если ей так нравится, значит, и Моцарту так нравилось», – думал он про себя. Он сконцентрировался и почти ни разу не ошибся, пока играл все четыре страницы.
– Браво! Вот! Вот так очень хорошо!
София притянула его за плечи. Якопо чуть не упал с табуретки, но был счастлив уткнуться в её рубашку, почувствовать вкусный парфюм и больше всего – прижаться к её мягкой груди.
– Хорошо… – София мягко отстранила его, когда поняла, что она его обнимает дольше, чем следует. – Тогда увидимся на следующей неделе.
– Ладно…
Якопо встал, снял куртку с вешалки, а потом ему пришла в голову очень обрадовавшая его мысль. Может, ему пришла идея, как можно с ней поиграть?
– О, София, а ты есть на Фейсбуке?
София тоже одевалась.
– Нет.
– А в Твиттере?
– Нет.
– Короче, тебя нельзя нигде найти?
Якопо расстроился, потому что никак иначе он не смог бы узнать, сколько ей лет или что ей нравится, в целом узнать о ней побольше, а может, даже и написать ей.
– Я тебе скажу только одно, Якопо. У меня есть дома компьютер, но, по правде говоря, я им почти не пользуюсь.
Единственным, кто им пользовался, был Андреа. Это был его способ выходить в свет, связываться с друзьями, видеть людей, смотреть кино, узнавать новое. Жить. Только так он мог это делать. Но этого точно не стоило говорить этому мальчугану.
– О’кей, – поднял плечи Якопо. – Жаль. Ты не понимаешь, сколько всего упускаешь. Там же новый мир, новая эра… – В качестве реванша и чтобы оставить за собой последнее слово, он сказал: – Вот почему тебе кажется, что медленно играть правильно: ты живёшь в аналоговой эре.
– Да-да… – смеясь, спускалась по лестнице София. – Передавай привет родителям. До среды!
В целом этот парень ей нравился, ему было десять лет, и он и вправду был очень смышлёным и забавным. У него даже были манеры настоящего мужчины. Она бы хотела иметь такого ребёнка. Мальчика. На мгновение эта мысль показалась ей такой далёкой, словно она никогда об этом не мечтала и не планировала в детстве, как всё будет. На самом деле она спланировала всё. Да так, что её даже дразнили подруги! Как они её там звали? А… да, «счётная машинка». Но вот однажды всё это просто испарилось. Как будто бы огромный корабль был готов отчаливать, отправляясь в кругосветное путешествие. Словно он был полон провизией всех сортов – от шампанского до минеральной воды, от сыра до сладостей, от бургундских до австралийских вин. А потом вдруг стоп! Корабль сел на мель, и никакой силой, никакой скоростью его уже нельзя было вытащить из песка. Он не шёл ни вперёд, ни назад, как и её закованная в кандалы жизнь. Как не выстрелившее оружие. Как впустую лязгающее железо. Вот так. А её любовь к Андреа? Почему в последнее время она издавала этот глухой звук? Почему её сердце больше не слышало её любимой музыки?
Она подошла к автомату, чтобы взять кофе. Пока она пила, кто-то позвал её:
– София?
Она обернулась.
Её старая преподавательница по фортепиано стояла перед ней в тёмном коридоре школы, в которой много лет назад София сыграла свои первые ноты.
– Привет, Оля.
Оля, а точнее, Ольга Васильева преподавала вместе с ней в церкви Фьорентини и в консерватории. Она была русской и одевалась по-старинному: носила широкие юбки, накрытые сверху ещё одной юбкой, которую достали бог знает из какого сундука, уцелевшего, видимо, после переезда её семьи в Италию.
Обе женщины обнялись, затем Оля отстранилась, но всё ещё держала Софию за плечи.
– О чём ты думала?
– А что?
– У тебя был такой вид… где же твоя обыкновенная улыбка?
«На мгновение ты стала такой же старой, как и я», – хотела добавить преподавательница, но подумала, что это может её ранить.
– О, – улыбнулась София, – я думала о том, что забыла сделать.
– Или о том, о чём перестала мечтать? – Оля не дала ей ответить. – Тебе достался весьма особенный талант, а твоя наивность была особенно милой.
– Какая наивность?
– Ты думала, что то, что могут эти пальцы, совершенно естественно… – Она взяла её за руки. – Я никогда не забуду, как мы вместе готовили Рахманинова… Тебе было всего лишь шестнадцать. А теперь они вялые, уставшие, загубленные… А самое главное… – она посмотрела ей в глаза, – ты испытываешь чувство вины.
– Да нет, Оля… я ничего не сделала.
– В этом ты и виновата. Ты ничего не сделала.
София стала серьёзной:
– Я же сказала, что не буду больше играть. Я дала этот обет ради него, ради его жизни. Я молилась, и мне пришлось отказаться от самой прекрасной вещи в моей жизни. А отречься от всего остального было проще… Возможно, однажды он излечится, и тогда я вновь стану играть. Но, к сожалению, пока это невозможно…
В этом «пока» Оля увидела намёк на надежду, проблеск света, тот слабый огонёк, который оставляют в детской, чтобы дети не боялись ночью. Тогда она улыбнулась. Она всё ещё была девчонкой благодаря своему дару и, в ещё большей степени, благодаря любви к жизни. Она засияет вновь.
– Ты виновата, София, не потому, что отреклась от музыки, а потому, что отреклась от жизни.
Они молча стояли посреди коридора. Там, где София начала свои уроки в шесть лет, получив аттестат по фортепиано. Она единственная из всей музыкальной школы была способна сыграть «Трансцендентные этюды» Листа на память, не закончив ещё и девятого класса.
Оля была её основным преподавателем по фортепиано, и она не переставала испытывать бурю эмоций каждый раз, как за инструмент садилась София – многообещающая молодая итальянка, пианистка, способная поразить весь мир, о которой уже знали все вокруг. А она была всего лишь простой учительницей.
Затем Оля мягко на неё посмотрела:
– Даже брак или другие прекрасные истории кончаются, но из-за этого они не становятся менее важными. Мы всегда ищем виноватого, но случается так, что не виновен никто. Как и в твоём случае.
София опустила глаза, чтобы немного успокоиться, как бывает с пианистами, которые ждут, когда публика затихнет, и сосредоточиваются, прежде чем поставить руки на клавиши. Но в этот раз исполнения не последовало. Она просто улыбнулась, слабо, бессильно, но по-своему твёрдо:
– Я не могу.
И она нежно посмотрела на учительницу, ища её прощения, но не находила его. Ольга не понимала.
София стала медленно удаляться по коридору, затем ускорилась, сбежала по лестнице, добралась до двери, распахнула её и вышла из школы. Она оказалась на улице, среди людей, в свете дня. Она остановилась на площади. Люди проходили рядом с ней, перед ней, позади, не замечая её. Кто-то шёл к газетному киоску, кто-то заходил в бар, третьи гуляли и болтали друг с другом, другие ждали автобус на остановке. «Вот, – подумала она, – здесь я хочу быть. Чтобы меня не замечали, не узнавали люди. Мне не нужна слава, не нужен успех, я не хочу быть идеальной пианисткой, не хочу, чтобы кто-то думал обо мне, не хочу вопросов и не хочу искать ответы».
Она медленно зашагала, словно была невидимкой, не зная, что совсем скоро ей придётся столкнуться с самым сложным вопросом в её жизни. Ты хочешь снова быть счастливой?
Глава десятая
Лопасти вертолёта шумно и быстро вертелись. Пилот повернул ручку управления немного вправо, подступая к последнему особенно заснеженному хребту.
– Прибыли. Лагерь там, внизу.
Грегорио Савини посмотрел в мощный бинокль, достающий до пяти тысяч метров. Небольшой лагерь казался словно нарисованным на фоне солнца, встающего чуть поодаль.
Пилот потянул ручку управления на себя и переместил несколько переключателей, готовясь к посадке. Лопасти замедлились. Грегорио следил за его движениями – он был профессионален, хотя и молод. После шестичасового полёта на личном реактивном самолёте Танкреди они приземлились в аэропорте Торонто и на вертолёте отправились к горам вокруг Тандер-Бей. Они пробыли в воздухе почти четыре часа, и Грегорио чувствовал лёгкое недомогание. Кем он только не был в своей жизни: и частным наёмником, и десантником, и командиром самолёта, и даже пилотом вертолёта. Он даже управлял вертолётом Sirosky S-69, за которым сидел сейчас молодой пилот, и именно поэтому ему так хотелось оценить его навыки. Долгое время в молодости он любил войну, работал наёмником и успел узнать, что такое кровь, насилие, жестокость, настолько, что теперь это вызывало у него отвращение. Тогда он присоединился к сухопутным войскам, которые занимались проверкой и контролем возможных террористических атак. Это там он научился всевозможным способам перехвата данных, маскировки и разведки. Не было на свете человека, о котором Грегорио Савини не смог бы с лёгкостью узнать всё. Он построил сеть дружеских отношений, основанную на одолжениях и подарках, и потихоньку распространил её по всему земному шару.
Проект этой сети ему предложил Танкреди. Сначала он без особого энтузиазма отнёсся к нему, но затем понял, насколько для того это важно. Теперь эта самая сеть за короткое время удовлетворяла все их потребности, а любая проблема находила самый лёгкий путь решения. Тогда Грегорио пришлось изменить своё мнение, и с того дня он смотрел на этого парня другими глазами.
У Грегорио были прекрасные отношения с Танкреди. Он работал у них, когда Танкреди был ещё совсем маленький. Его отец нанял Грегорио в качестве наставника, телохранителя, водителя и в некотором смысле отца. Он прибыл в их дом, когда мальчику ещё не исполнилось и тридцати.
– Зачем тебе пистолет? – высунулся из окна в сад маленький Танкреди.
Грегорио уже давно заметил его, но притворился, что ничего не видит. Танкреди был самым младшим из троих детей, а к тому же и самый любопытный.
– Этот? – улыбнулся он, поднимая взгляд на мальчика в окне. – Он помогает научить плохих людей хорошим манерам.
Танкреди развернулся, выбежал через дверь и плюхнулся на соломенный стул в углу:
– А плохих людей много? Больше, чем хороших?
И уставился на Грегорио простодушным взглядом, с детской улыбкой на лице, с нетерпением ожидая ответа.
Грегорио закончил смазывать пистолет и всунул его в кобуру, которую носил под левым плечом:
– Их одинаковое количество. Плохие – это хорошие, которые иногда теряют то, во что они верили.
Танкреди понравился ответ, хотя он и ничего не понял.
– Тогда тебе надо выстрелить в Джанфилиппо. Он сказал, что мы поиграем в теннис, а теперь играет на корте со своим другом. Сначала он был хорошим, а потом стал плохим.
Грегорио погладил его по голове:
– Из-за такого не становятся плохим.
– Но он мне обещал!
– Тогда да, это немного плохо. Хочешь, пойдём посмотрим на лошадей?
– Да, я их люблю.
Они дошли до конюшни и провели там весь день. Они гладили молодого арабского жеребца, неизвестно откуда появившегося. Грегорио хорошо ладил с Танкреди, он всегда хотел ребёнка, и кто знает, может, жизнь ещё сделает ему такой подарок. Но для него с его стилем жизни это было бы непросто.
У него всегда были очень непродолжительные отношения, которые длились, пока он находился в одном месте. Конечно, вот уже несколько месяцев он работает в этой семье, они хорошо платили, ему нравилось место, так что, возможно, он останется тут дольше обычного. Может, он познакомится с девушкой и проведёт здесь остаток своей жизни.
Танкреди потянул его за куртку:
– Грегорио, можно я на неё сяду?
– Не боишься?
– С чего бы? Это моя лошадь, мне её папа подарил.
«Ага, вот, значит, как размышляет этот ребёнок».
– Но это не вещь. Это животное, а животные отличаются от людей. У них нет разума. Животное нельзя купить; если вы с ним поладите, значит, всё будет в порядке, а иначе оно никогда не станет твоим.
– Даже если я за него сам заплачу?..
Грегорио улыбнулся:
– Даже в этом случае.
– А как же нам тогда подружиться?
– При помощи любви. Смотри. – Он взял мальчика под руки, поднёс к жеребцу и медленно положил его руку на гриву. – Вот, погладь его, вот так.
Но как только Танкреди начал его гладить, жеребец заржал, внезапно подняв морду, так что мальчик, испугавшись, тут же отдёрнул руку.
Грегорио Савини засмеялся:
– Ты же сказал, что не боишься!
– Это из-за того, что ты меня совсем запутал!
Грегорио опустил его. Он хитро посмотрел на мальчика:
– Держи, дай ему вот это. – Он подал ему немного сахара.
В этот раз жеребец вёл себя спокойней, и Танкреди удалось положить ему несколько кусочков в рот, прежде чем тот отвернулся. Примерно через неделю он уже сидел на лошади и катался в загоне перед конюшней. Грегорио следил за ними, держа жеребца за длинную верёвку, чтобы он ходил по кругу.
Постепенно Танкреди, ударяя его с силой пяткой, начал переходит на рысь:
– Эй, смотри, Грегорио… Она идёт, бежит… Работает!
– Помни, что животным нужна твоя любовь!
Пока жеребец бежал, Танкреди гладил его по шее и говорил ему что-то на ухо. Грегорио был рад, что научил его кататься на лошади. Это была первая вещь из многих, которым он научил Танкреди, но потом тот вырос и сильно изменился после смерти Клодин. В девятнадцать лет он решил навсегда покинуть виллу в Пьемонте, начал путешествовать и хотел, чтобы Савини везде его сопровождал. Может, поэтому Грегорио и оставил идею о сыне, потому что в каком-то смысле он уже нашёл его без всяких дополнительных сложностей вроде жены. Их отношения укреплялись, даже несмотря на то, что между ними всегда присутствовала некая дистанция.
– Что ж, прибыли.
Лопасти замедлялись, пока лыжи вертолёта касались земли, углубляясь в снег. Не успели они вылезти из вертолёта, как старый индеец пришёл их поприветствовать:
– Добро пожаловать! Как долетели?
– Прекрасно, спасибо.
– Вы, наверное, хотите отдохнуть немного. У нас есть две палатки полностью в вашем распоряжении. Внутри вы найдёте самое новое обогревательное оборудование, как вы и просили. Я попросил принести вам кофты из флиса и микрофибры. Ступайте, пожалуйста, я подожду вас снаружи.
Танкреди взглянул на Грегорио и улыбнулся. Савини уже обо всём позаботился, о каждой мелочи и в самое короткое время. Этот человек был уникален. «Мне повезло», – подумал Танкреди и исчез внутри своей палатки. Когда чуть позже он вышел оттуда, Грегорио и индеец были уже готовы. Все трое сели в джип и по узкой горной дороге поднялись в гору.
– Меня зовут Пекин Пуа. По крайней мере, так меня зовут в здешних местах. Настоящее моё имя очень длинное, слишком сложное и бесполезное, потому, как я уже говорил, я привык к этому, так что если вы назовёте меня другим именем, то я, может, и не откликнусь… Ах-ха-ха! – И он в одиночку рассмеялся несколько неуклюжим смехом, который в итоге перешёл в кашель, намекая на его страсть к курению. А с другой стороны, на полное отсутствие чувства юмора.
Танкреди и Грегорио переглянулись. Грегорио развёл руками, чувствуя свою вину за эту неудачную попытку устроить стендап. Танкреди улыбнулся ему – всё это тоже было частью прекрасного пейзажа. Джип ехал по узкой, крутой горной дороге. Солнце поднималось быстро, так что некоторые склоны совершенно внезапно освещались его лучами. Снег сиял и отражал розовый свет восходящего солнца, падавший в самые тёмные и скрытые ущелья.
– Остановимся тут.
И все трое вышли из джипа.
Пекин Пуа закрыл двери и открыл огромный багажник.
– Наденьте вот это… – Он протянул Танкреди и Грегорио большие снегоступы.
Они тут же их натянули.
– А теперь возьмите вот это…
Он дал им то, ради чего Танкреди и прибыл сюда. Арбалеты из углеродного волокна. Лёгкие, точные, смертельные. В колчан уже были вставлены десять стрел, а прицельная дальность смертоносного оружия достигала трёхсот метров. Танкреди прочитал о нём в статье, и мысль о том, что в Канаде появился такой вид охоты, очень взволновала его.
– Пойдём этим путём, и арбалеты держите наконечниками вниз.
Больше Пекин Пуа не шутил. Они медленно шли по каньону и с большим трудом поднялись на холм, усыпанный свежим снегом. Они шли больше часа, пока не достигли входа в небольшой каньон.
– Шш… – Пекин Пуа притаился за камнем. – Кажется, они здесь.
Потихоньку он поднял голову, выглядывая из-за камня. Он улыбнулся. Да, как он и предполагал. Они мирно паслись на небольшой поляне, собирая ягоды с кустов. Солнце стояло высоко и становилось теплее. Танкреди и Грегорио подошли к камню и посмотрели, куда указывал Пекин Пуа. И тогда они их увидели. Это была прекрасная пара белых оленей. Один бьш больше, выше, грознее, у него были толстые и сильные рога, которые он то и дело просовывал между кустов. Он встряхнул головой и чуть было не вырвал куст с корнем, настолько у него была крепкая шея. Но зато тогда его партнёрша могла есть ягоды, упавшие в снег.
Пекин Пуа посмотрел в бинокль, который носил на шее, и настроил его. Затем он посмотрел на цифры под линзами:
– Они больше чем в трёхстах метрах. Отсюда невозможно попасть.
– Трудно, но не невозможно, – сказал Танкреди, снимая арбалет с предохранителя.
Индеец улыбнулся:
– Да, почти невозможно. Можно надеяться только на удачу.
Танкреди присел, поднял арбалет и положил его на камень. Затем он взглянул в прицел и увидел в нём белого оленя. Красивый, невнимательный, наивный. Он продолжал бороться с ветвями куста под солнцем, почти сбрасывая их, танцуя своими рогами, выгибая спину, показывая Танкреди всю силу своего тела, своих диких ног, привыкших бегать по местным скалам. И тут он как будто что-то почувствовал. Он внезапно остановился. Поднял голову и уставился в одну точку. Он не двигался и не шевелился, что-то заподозрив. Олень дважды рывками развернулся, но снег слепил ему глаза и он ничего не видел. Тогда он беспечно вернулся к своему кусту.
Танкреди поставил палец на курок.
– Постой. – Рука индейца внезапно опустилась на арбалет.
Танкреди обернулся и уставился на него. Индеец не отрывался от своего бинокля.
– Смотри. – Он указал ему в том же направлении.
Танкреди посмотрел в прицел и сдвинул его на пару миллиметров. Рядом с двумя оленями он вдруг увидел маленького белого оленёнка. Тот неуверенно плёлся на своих ногах, скользил и падал носом в снег. Тогда мать ставила его на ноги и помогала ему, подталкивая снизу. В тишине солнце освещало эти заснеженные вершины.
Высокие сосны со снегом на ветвях то и дело шевелили ими. Можно было услышать звук водопада, приглушённый новым снежным покровом, улёгшимся под деревьями. Его лёгкое эхо разносилось по долине.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?