Книга: Идиот (адаптированный текст) - Федор Достоевский

2. Некоторые святые вещи трогать своими грязными руками (а особенно после посещения заграницы) категорически нельзя. К таким вещам нужно отнести: участие русских (особенно генералов) в войне, их боевой дух и доблесть; привычку насмехаться надо всем новым и непонятным, а также чем-то хоть немного отличным от среднестатистического русского, а также бояться его и презирать.

3. О твоих делах лучше знают все кроме тебя. Особенно если они старше и при мундирах / чинах / дворянских званиях. Или богаче. Так что прислушайся и будь добр вести себя так, как от тебя этого ждут. 4. Невежество - норм и даже весело. Признаваться, что прочёл больше трёх книг, всерьёз - неприлично. Разбираться в чём-то хорошо - и вовсе дурной тон.

5. Если ты чего-то не знаешь - обратись к духовности. Духовность (лично бог, церковь) всегда выручит и даст правильные ответы. Нужно только помолиться. Но не усердствуя, ибо см. пункт 4.

6. Если хороший человек в чём-то неправ - ему стоит немного раскаяться и всё пройдёт. А возможно, что и не надо - ведь у него своя правда. Если прав нехороший человек - то он неправ или прав как-то неприлично.

7. Говорить откровенно с незнакомыми людьми в поездах - к смерти. Или к дождю.

8. Женщинам можно всё. И мужчинам можно всё, но другое всё. Всем всё можно: иначе что будет обсуждать на ближайшем светском приёме? Надо же каким-то образом отличать нынешний сезон от предыдущего.

9. Работать - стыдно и от бедности. Иметь много денег - хорошо, но не слишком много. Сорить деньгами - благородно. Расходовать с умом - снова неприлично. Говорить о деньгах лучше как об анекдоте, в отдельных случаях лучше прямо спросить: Сколько. Ты. Зарабатываешь (дзынь).

10. Если ты честный и порядочный, и не видишь в каждом действии окружающих заведомого подвоха - ты, очевидно, идиот. Особенно в России.

Как и большинство книг того времени современному читателю он может показаться бессмысленно затянут, большую часть мыслей можно было выразить куда короче.

Очень много персонажей. Эпизодических почти нет, так что всех их надо помнить, запутаться можно очень быстро и очень качественно.

И, в конечном итоге, да, Достоевский отличный психолог. Но психология показана больная. Почти у всех главных героев романа сильно не в порядке с головою. Это неприятно и непонятно.

Последний из минусов это, всё-таки, почти полное отсутсвие чувства юмора. При всём уважении, не называть же чувством юмора выражения Настасьи Филиповны. Юмор не ради смеха, но ради оскорбления, это уже немного другое на мой взгляд.

С минусами закончили. В целом, их не так уж и много, хотя хватает. Дальше уже вопрос для каждого личный, перекроют ли их достоинства романа, которых несомненно больше. Первое и главное достоинство - это его неоднозначность. Редко кто полностью сходится в своём мнении о главном герое, да и не только о нём. Почти все герои романа неоднозначны, у них характеры выпуклые, живые, скрупулезно прописаные. Это здорово, это всегда интересно, за такими героями любопытно наблюдать.

Во-вторых, всё-таки легкая (иногда тяжелая) сумасшедшинка большинтсва главных героев делает роман непредсказуемым. Масса поворотов, в том числе повороты решающие, важнейшие для сюжета, происходит совершенно неожиданно. Решения часто принимаются на эмоциях, едином порыве, из странных довольно побуждений. Вообще, похоже на жизнь, если честно. Решения, которые позже влияют на всю жизнь, не редко принимаются порывом. В течении романа я несколько раз впадала в чистый ступор, не зная вообще, как оценить для себя происходящее. Многие события выглядят одновременно непонятно, неправдоподобно, но при этом до боли по-человечески. В них, к сожалению, верится.

Единственный герой, который мне показался довольно плоским, это Рогожин. Довольно классический такой тёмненькой герой с бушующими страстями. Это было неожиданно и даже несколько обидно, хотя, конечно, может быть я Рогожина просто непоняла. В школе я "Идиота" не читала, и слава богу. Если сейчас я вообще для себя не смогла хоть как-то понять только Рогожина, в 17 лет я бы не поняла ничего.

Ещё из плюсов романа. О нём можно бесконечно говорить и думать. Почему так сложилось? Что из решений героев было продиктовано всё-таки логикой и какими-то внутренними причинами, а что просто так ляпнулось на эмоциях?

В романе очень много противоречий. Почти во всех персонажах есть двойственность. В романе очень много знакомых каждому типажей. Всегда и везде были и будут мелкие пакостники, неприятно кривляющиеся Фердыщенки, последовательные и неторопливые комерсанты Птицины, которые спокойно рассуждают о том, сколько у них будет домов, и скорее всего они у них будут. У многих есть знакомые старики, впавшие в детство, и разлекающие и/или раздражающие общественность историями из своей молодости, которые совершенно точно являются враньём.

Мой любый герой тут всё-таки Гаврила Ардалионович. Таких действительно очень много, сама такая, очень хорошо его понимаю. Трагическая ситуация, почти достойная Шекспира. Человек-посредственность, серединка. Слишком умён, чтобы не понимать собственой посредственности, но недостаточно умён, чтобы из неё вырваться. Недостаточно умён, чтобы мирно смириться со своим положением и последовательно, как Птицын, добиваться небольших, но устойчивых высот, но слишком умён для того, чтобы бростаться без оглядки в явно сомнительные авантюры. Ну прелесть же. Про себя Ганя постоянно кричит лозунги вроде "полюбить, так королеву, проиграть, так миллион!", однако он всё-таки слишком умный для того, чтобы идти до конца, так что любит он довольно скромно, да и проигрывает немного.

Настасью Филиповну оставим с миром, она доигралась до закономерного финала, не факт, что заслуженного, но закономерного. А вот про самого Мышкина всё-таки я скажу несколько слов. Он, конечно, не идиот, нет. В целом, он сам прекрасно объясняет, в чём его проблема. Человек добрый, умный, очень проницательный на самом деле, негордый, но и не без чувства достоинства. Но неопытный, это раз. Детсво он болел, юность он лечился и общался в основном с детьми, врослые с ним общаться не хотели, ведь он учил детей милосердию, гад такой, ну и не только ему, он учил детей тому, чего родители не понимали и не хотели понимать, а потому попал в опалу и за юность не приобрёл ровным счетом никаких социальных навыков. В общем, господа, социализация - это важно.

А во вторых при этой своей совершенно детской наивности, которая прошла бы со временем, поживи он в обществе подольше, он по собственному выражению не знает чуства меры. Мышкин старается молчать, не лезть не в своё дело, но если уж он заговорил... Чуства меры нет ни в чём, в отличии от Гани, Мышкин не кричит максималистских лозунгов, он просто берёт и делает. Зовёт замуж на второй встречи из чусвства глубокой жалости в основном, прощает людей, которые прилюдно облили его грязью, оклеветали, да ещё и в его собственном доме в лицо принялись его оскорблять, выражает свою любовь и признательность в пышных речах людям, которые того вовсе не заслуживают, но у него случится порыв... Действительно может показаться глупостью. Однако это именно отсутсвие воспитания и недальновидностью.

Ещё одна проблема Мышкина в классическом "кто любит всех, тот не любит никого". Мышкин пытается сделать хорошо всем, но раз за разом делает плохо. Потому что не способен признать "своими" одну группу людей и играть в её интересах. Из Мышкина мог бы получиться хороший свещенник или монах, может быть учитель, что-то, в чём как раз и необходима ровная доброжелательность ко всем. Но он, очевидно, до этого просто не додумался. Может быть, если бы ему дали возможность пожить подольше, он бы нашёл, что с собой делать, но, увы, драма есть драма.

И тут возникает довольно популярный пародоксальный вопрос - а почему хорошие люди совершают плохие поступки? Как он мог такое сделать, он же хороший? И ещё один вопрос ещё интереснее. А как тогда вообще быть хорошим человеком? И если давать ответ на этот вопрос на основе героя Мышкина, то в первую очередь надо всё-таки знать меру всему, даже добродетели.

Сложно писать о гении, коим я считаю Фёдора Михайловича, но я попытаюсь. На данный момент мной изучена лишь половина его наследия, но "Идиот" - это нечто совершенно особое. Особое не потому, что сильнее или глубже остального, а потому, что было прочитано в момент полнейшей растерянности и непонимания себя и своих переживаний. "Идиот" помог мне, как минимум, сформулировать и осознать то, что я долгое время чувствовала, но не могла описать. Прочтение этого романа стало одним из переломных моментов в моем восприятии себя.

Федор Михайлович, как всегда, феноменален. Читать его - это всегда наслаждение. Он довольно просто пишет о непростых вещах, о сложных чувствах и переживаниях, да ещё и настолько мощно, что приходиться останавливаться и обдумывать то, о чем тебе только что поведал автор. Такие остановки приходилось делать  и по мере чтения "Идиота".  Ведь действительно "пройдите мимо нас и простите нам наше счастье". Ведь истинно, что "красота спасет мир", но вот только какая красота? И разве не правда в том, "что значит моё и горе и моя беда, если я в силах быть счастливым"? И кто сказал, что желание, вложенное в слова "я хочу хоть с одним человеком говорить обо всем, как с собой" невыполнимо?

Достоевский создал поистине сильные и настоящие образы. Лев Николаевич Мышкин подкупает своей простотой. Он не обижается. Он открыт к людям. Он любит их. Или же жалеет?

"Сострадание есть главный, а, может, единственный закон бытия всего человечества"

. Но он не видит границ и не понимает, когда пора остановиться. Сперва его речи забавляют окружающих, но вскоре это им надоедает, и сам он вскоре всем надоедает. Он не видит своего места, он чувствует, что он " всем чужой и выкидыш", потому что не следует своим путём, а распыляется на чужие. Он видит и раскрывает сердца людей, в их лжи он видит и светлые стороны этих душ, чем вдохновляет их и, может, в какой-то мере спасает. Но в своем стремлении спасти всех он переходит грань, за которой все портит, забывая о том, что это всего лишь люди и что он сам всего лишь человек, а люди подвержены ошибкам и иллюзиям.  По сути, все то, что он делал только приближало его к пропасти, и он добровольно прыгнул в нее. Результат прыжка мы все увидели в финале.

Довольно интересна семья Епанчиных, в которой явно верховодит Лизавета  Прокофьевна и в которой всеобщей любимицей является младшая дочь - Аглая. Это идол, в услужение которому брошено все в этой семье и святость которого никто не подвергает сомнению. Идол взбалмошный и наглый, но на плечи которого ложится немалая ноша ожиданий и ответственности за честь семьи. Жалела она Мышкина, любила, уважала? Не был ли ее интерес продиктован его необычностью и, так сказать, странностью? Особенно учитывая то, к чему она пришла в финале.

Парфён Рогожин - страсть и неистовство. Его прогоняли - он уходил, но оставался неподалеку, словно тень. Стоило поманить, и он снова прибегал. В моем восприятии он был темнотой, которая не отступала и несла опасность, не тая и не скрываясь. Темнота, которая чувствовалась с первых строчек романа, и без которой не обходится не только ни один роман Федора Михайловича, а ещё и ни одна жизнь в том мире, в котором нам доводится жить.

Умирающий Ипполит, не желающий оставить живых в покое. Может даже добрый и умный парень, с достойными стремлениями, но понимающий, что нет проку в этих стремлениях. Ощущение смерти пробуждает в нем злость, которую он спешит вылить на окружающих,как будто виня их в своем страдании. Он отчаянно хочет жить, но не может достичь этого. Но и не может простить живым того, что они идут дальше и остаются безучастными к его приближающейся гибели. Отсюда и

"пройдите мимо нас и простите нам наше счастье"

Ещё с моего первого знакомства с этим романом, которое произошло лет семь назад, мне было жаль Настасью Филлиповну. Я, толком не знавшая жизни, не любившая никого ни разу ещё в жизни на тот момент, чувствовала, как мне жаль эту женщину. Проходило время, я возвращалась к этой истории, многое видя глубже и богаче, а Настасью Филлиповну все так же было жаль. Она была совсем ребенком, когда с ней все произошло. На тот момент, она не могла себя защитить, но об этом практически никто не думал. Но она проявила гордость, силу и стойкость не упав в низость и разврат, хотя клеймо позора крепко к ней прицепилось. И когда желание, которое она берегла в своей душе, начало сбываться,  воплотившись в лице Мышкина, она хотела пойти за ним, но ощущение собственного позора давило на нее. В первую очередь, она сама себя не могла простить, отсюда и все ее метания. Веря в свой позор и то, что она должна положить себя на жертвенник этого позора, она бросается к темноте, которая всегда ждала рядом.

Много героев, глубины и силы в этих строках, много нюансов и намеков или явных объяснений. Это нужно читать, чувствовать, понимать, разбирать. И то, у каждого будет свой взгляд и свое мнение.

Все положительные черты князя теперь выглядят как блажь и дурь, а сам он становится в глазах других ... идиотом. 

Событий много: любовные интриги, ревность, страдания. В конце вообще убийство, которое Мышкин пережить уже не может: он снова сходит с ума...

Интересная и по сей день актуальная книга. После прочтения о многом можно задуматься.

О романе Ф.М. Достоевского «Идиот» на сегодняшний момент уже написаны тысячи страниц, сказаны миллионы слов — по обе стороны океана — так что и сказать-то больше нечего должно быть. Нам же, живущим после перестройки, несмотря на все эти тысячи и миллионы — результаты многолетней работы советских литературоведов, — нам сомневаться в некоей религиозной основе романа и всего творчества Федора Михайловича в целом уже не приходится. Более того, даже те, кто в годы «застоя» уверенно писал или цитировал о «зубастой капиталистической действительности», сегодня уже не сомневаются в ней. Тем более — о чем еще тут можно говорить? Однако и по сей день ежегодно защищаются десятки работ по творчеству Ф.М. Достоевского. Попробую и я внести свои пять копеек в общую копилку.

Сергей Довлатов отмечал в «Соло на IBM», что

«всякая литературная материя делится на три сферы:

То, что автор хотел выразить.

То, что он сумел выразить.

То, что он выразил, сам этого не желая.

Третья сфера — наиболее интересная...».

И действительно: чем крупнее и талантливее писатель, тем больше эта «третья сфера» в его творчестве, произведения же Великих от Литературы, — к числу которых бесспорно принадлежит и Федор Михайлович, — и вовсе бездонны. Именно поэтому каждое новое поколение читателей и исследователей находит в них что-то свое, что-то новое. Даже если в них этого и нет. Но только если простой читатель воспринял нечто и понес дальше это нечто как составную часть своего багажа, то исследователю нужно остановиться, обнюхать это нечто, осмотреть со всех сторон и — самое главное — суметь доказать, что это нечто именно такое, каким он его увидел, обнюхал и понял. И вот тогда идут в ход черновики, письма, дневники, воспоминания и прочие косвенные доказательства, которые и трактуются-то не всегда адекватно. Подобные — что называется, «притянутые за уши» — доказательства часто срабатывают с точностью до наоборот, т.е. скорее опровергают мысль (порой весьма и весьма верную), чем подтверждают ее.

Избегая по возможности скользкого пути «обязательной» доказательности, я, тем не менее, стараюсь идти по — не менее опасному — пути практически-бездоказательной ассоциативности, основываясь на том, что не всякая интертекстуальная связь может быть зафиксирована в черновиках, тем более что литературный процесс может двигаться не только от прошлого к будущему, но и наоборот. Одно из лучших выражений данная точка зрения нашла в эссе Хорхе Луиса Борхеса «Кафка и его предшественники»: «Лексикону историка литературы без слова “предшественник” не обойтись, но пора очистить его от всякого намека на спор или соревнование. Суть в том, что каждый писатель сам создает своих предшественников. Его творчество переворачивает наши представления не только о будущем, но и о прошлом». И дело даже не в выстраивании некоей ретроспективы, вписывающей «предшественника» в традицию «последователя» (хотя уже одно это многого стоит!), дело в понимании факта одновременности, вернее, вневременности литературного[1] процесса: не только и не столько «источники» могут «прояснить» смысл более позднего текста, сколько этот «более поздний» может и должен служить неким трафаретом, через который мы смотрим на «источник». Причем таким трафаретом может быть не только текст литературный, но и картина, и фильм, и даже исследовательский текст. Главное здесь — не забывать, что это — всего лишь полупрозрачный трафарет, глядя через который, легче заметить нечто. И не так важно, сознательно или бессознательно это нечто вложено в текст автором. Итак, не сказав ничего нового, попробую перейти все-таки собственно к предмету данной статьи.

Как я уже писал, религиозно-этическая основа «Идиота» неоднократно обсуждалась, описывалась, интерпретировалась исследователями. Однако основное внимание всегда уделяется главному герою романа — князю Мышкину, в образе которого исследователи, основываясь на черновиках и письмах Достоевского, видят некую проекцию Христа — «положительно-прекрасного человека». Рогожина же довольно часто трактуют как противоположность Мышкину, его антагониста, «темное» начало в романе — чуть ли не воплощение «оскала капитализма». (В скобках признаюсь, что подобная интерпретация образа Парфена Семеновича меня всегда печалила и раздражала. «Как, — думал я порой, — как они могут прямо выводить из Рогожина всех этих ставрогиных и верховенских? Ведь прямой-то его наследник — Митенька Карамазов, но не Ставрогин! Митенька, у которого, как и у Рогожина, “две бездны”…» Но, впрочем, я опять отвлекся). Как писал профессор В.Г. Одиноков: «Рогожин, утверждая свое “Я”, возвел Мышкина на “голгофу” … Вместе с тем Рогожин “распял” и себя … Рогожин, убив Настасью Филипповну и сгубив Мышкина, нравственно умер. “Второе пришествие” не состоялось»[2], — и далее как раз цитата о «зубастой капиталистической действительности», которую, впрочем, можно и не принимать во внимание, учитывая время, в которое издавалась книга. В более же поздней статье В.Г. Одиноков трактует финал романа совсем по-другому: «Сокрытый смысл убийства Настасьи Филипповны, интерпретированный в плане сознания Рогожина, может быть объяснен как жертва-благодарение и соединение с Богом. Ведь Рогожин в последней сцене с Мышкиным ведет себя не как злодей и отпетый уголовник, а как инициатор сакрального действа, соотносимого с «общим делом», коим и является Божественная Литургия. Потаенное желание Рогожина соединить во взаимном «прощении» и «любви» троих участников «действа», а, кроме того, получить через «безгрешного» Мышкина Божеское благословение и через него же ощутить сошествие Небесной благодати, имитирует парадоксальным образом пафос Литургической службы в Храме. Достоевский … учитывал … то обстоятельство, что Храмовое служение Богу отличается от возможных земных форм, которые может «учинить» человек, в перспективе только становящийся, как Рогожин, на путь истины и веры»[3]. Таким образом, Рогожин, ранее находящийся во «тьме языческой», встает на путь от «оглашенного» к «верному» и не только не погибает нравственно, но и обретает надежду на спасение. Разумеется, я не ставлю своей целью поймать Виктора Георгиевича на каких-то противоречиях (тем более что я глубоко его уважаю как одного из тех немногочисленных людей, которые смогли меня хоть чему-то научить): настаивать на постоянстве мнения на протяжении двадцати лет (да еще каких лет: смена строя, смена запретных тем etc.), тем более касательно настолько тонкого вопроса — по крайней мере, глупо. Но, во-первых, работы Виктора Георгиевича — практически единственный знакомый мне материал по данному вопросу (см. предуведомление), а во-вторых, обе приведенные цитаты необходимы мне как некие «опорные точки», от которых я буду отталкиваться в дальнейших рассуждениях.

Самое любопытное, что первая — советская — трактовка В.Г. Одинокова, быть может, намного ближе к истине, чем его рассуждения о Литургии. На эту мысль меня натолкнул рассказ все того же Хорхе Луиса Борхеса «Три версии предательства Иуды», который и послужил для меня тем «трафаретом», через который я вновь посмотрел на великий роман Достоевского. Напомню вкратце, о чем пишет Борхес. Герой рассказа богослов Нильс Рунеберг пытается разгадать причины предательства Иуды и в итоге доходит до того, что именно Иуда — воплотившийся Бог: «Бог стал человеком полностью, но стал человеком вплоть до его низости, человеком вплоть до мерзости и бездны. Чтобы спасти нас, он мог избрать любую судьбу из тех, что плетут сложную сеть истории: он мог стать Александром, или Пифагором, или Рюриком, или Иисусом; он избрал самую презренную судьбу: он стал Иудой».

Другой момент, трактуемый обычно как выражение внутреннего состояния Рогожина, «бродящего в языческой тьме», — мертвый Христос на картине Гольбейна. «Но по христианскому вероучению Христос не может быть мертвым в принципе — он вечно живой. Мертвый Христос — это ложная “личина”, которая могла возникнуть лишь как “соблазн”, по дьявольскому наущению, — пишет В.Г. Одиноков. — Ведь Христос воскрес, смертью смерть поправ»[5]. Однако чтобы воскреснуть, необходимо сначала умереть. Вечно живой Христос умер, чтобы воскреснуть и тем самым дать людям надежду на Царствие Небесное, на вечную жизнь. Бессмертный умер, мертвый воскрес — чудо, лежащее в основе Веры. Веры, недоступной материалистическому сознанию, что подтверждается в монологе Ипполита: «Но странно, когда смотришь на этот труп измученного человека, то рождается один особенный и любопытный вопрос: если такой точно труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все ученики его (курсив мой — А.Кв.), его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет? … Эти люди, окружавшие умершего, которых тут нет ни одного на картине, должны были ощутить страшную тоску и смятение в тот вечер, раздробивший разом все их надежды и почти что верования. Они должны были разойтись в ужаснейшем страхе, хотя и уносили каждый в себе громадную мысль, которая уже никогда не могла быть из них исторгнута. И если б этот самый учитель мог увидать свой образ накануне казни, то так ли бы сам он взошел на крест и так ли бы умер, как теперь? Этот вопрос тоже невольно мерещится, когда смотришь на картину».

«…как они могли поверить…?» — вопрос, заданный человеком неверующим. Почти то же отмечает и князь, когда видит эту картину в доме Рогожина:

таланту Фёдора Михайловича  построения

диалогов и раскрытия характера героев,

я кайфанул от его романа и готов советовать

вам. 

Что ж, сюжет: 

раз в осознанном возрасте. Из Швейцарии

в Санкт-Петербург. Вылечился там от

мышиной лихорадки (болезнь которая

делала его идиотом)  и вернулся за большим

наследством от покойного и незнакомого

родственника. Счастливый обладатель

говорящей фамилии оказался далеко не

глупым, даже здравым человеком, но

неопытным и простодушным. В самый первый

день он влюбился в обиженную девушку с

грустной историей и при этом невероятной

красоты- Настасью Филиповну. У князя

был конкурент Парфён Рогожин, который

хотел жениться на ней, и по-началу

Настасья тоже была не против , но несколько

раз сбегала со свадьбы и  оттягивала

этот момент. (Другие ветви сюжета   даже

затрагивать не хочу, потому что всё и в

правду сильно затянуто) На протяжении

6 месяцев «невеста» бегала от одного к

другому, от дерзкого психопата к

добродушному простачку. Настасья

Филиповна

ведь действительно искренне  любит

Мышкина, но, скорее всего, прекрасно

понимает, что его стремление к ней - не

любовь. а всего лишь желание спасти ее. Но

после всех интриг князь и Настасья

решили пожениться и назначили дату

свадьбы, с которой девушка сбегает с

Рогожиным. Ошеломленный князь решает

найти беглецов, наверно хотел дать

благословение и отказаться от этих

интрижек, но этого уже не узнать. Когда

он их отыскал, стало ясно что Рогожин

зарезал Настасью. Эта была последняя

ночь и для сознания Мышкина. Он впал в

припадок и опять  превратился в идиота.

 Почему

он идиот? Издавна в русском обществе

называли идиотами тех, кто может соврать,

украсть, получить выгоду и этого не

делает. Простодушный парень, который

не вывез давления безнравственности в

обществе. Давно уже он мог остановить

эту бессмысленную гонку за девушкой,

признав что даже не любил её , а лишь

жалел. И после всей суеты , продолжал

верить и ей и Рогожину. Верить в их

исправление , в чистоту их души. Да, не вывез!

Наполненный амбициям человек, у которого

был потенциал к успеху, пытался быть

идеальным и остался идиотом на всю

жизнь. Запутанный вывод, как и сам роман.

3 из 5.