Текст книги "Государственно-церковные отношения в 1917 – начале 1940-х гг. в национальных регионах СССР"

Названные выше причины напрямую увязаны с проблемами организационного характера, когда в действиях преобладали замкнутость на самое себя и формализм. Как отметил И. В. Сталин на прошедшем 22 октября 1924 г. совещании с секретарями деревенских ячеек при ЦК РКП(б), «коммунисты, оказывается, больше всего заняты собой», «глядят на себя и забывают, что они окружены океаном беспартийных». Выступая спустя четыре дня на пленуме ЦК РКП(б) с докладом «О задачах партии в деревне», он еще раз подчеркнул, что «старый капитал, моральный капитал нашей партии, накопленный в периоды Октября и отмены продразверстки, уже иссякает», «мы должны заново завоевывать крестьянство». «Недостаточную работу» и «слабое руководство» со стороны партийных организаций отмечали и многочисленные корреспонденции с мест в адрес редакции газеты «Безбожник». «Принимать участие в общественной жизни и не отрываться от масс» требовали решения местных уездных парт-конференций²¹⁰. Важно отметить, что в рассматриваемый период во многих сельских населенных пунктах параллельно с государственными структурами существовали практически неподконтрольные общественные институты. Например, проведенное в середине 1920-х гг. Н. Росницким обследование Пензенской губернии показало наличие «неположенных по штату» изб-читален в обычных крестьянских домах, где без цензуры обсуждались различные, в том числе и религиозные вопросы, в то время как от официальной избы-читальни было одно лишь название²¹¹.

Отталкивал от борцов за безбожие и проявлявшийся в их работе формализм, «шаблонный метод». Как и во многих других начинаниях, существенную роль играли факторы планирования и отчетности, при этом последняя имела преимущественно количественные характеристики. Мероприятия по руководству работой местных ячеек со стороны руководителей областных и республиканских СБ выражались только в «посылке планов, протоколов заседаний, циркуляров и помещения статей в газете», а на местах зачастую царило убеждение, что достаточно декларировать тот или иной принцип, и он сам воплотится в жизнь, что работа пойдет самотеком, стоит лишь объявить о ее начале и проведении различных мероприятий. Поэтому, например, грамотно организованные в январе и декабре 1926 г. в г. Рузаевке антирелигиозные диспуты (первый даже с приглашением Е. М. Ярославского) привели к закрытию станционной церкви и превращению ее в красный уголок им. В. И. Ленина, а объявившая в 1927 г. диспуты с постановкой вопросов «есть ли Бог?», «был ли Христос?», «религия – дурман для народа» и т. п. ячейка в с. Шихазаны Канашского района Чувашской АССР ничего не сделала, чтобы организовать дискуссию именно со служителями культа, и как результат – вместо ожидаемого «поединка с попом» получилась рядовая лекция для немногочисленной собравшейся молодежи. Примечателен опубликованный журналом «Капкан» диалог с одним «борцом с религией», когда на вопрос «почему не работает антирелигиозная ячейка?» был получен ответ: «Бога ведь нет… нет смысла бороться с несуществующим богом»²¹².

Создание антирелигиозных ячеек и кружков при этом воспринималось не как необходимость, а как навязываемая обременительная партийная и общественная нагрузка. Это, во-первых, приводило к организации ячеек без учета реального положения дел. Так, в Саранском уезде часть ячеек была создана в летний период 1926 г., когда сельчане с головой ушли в пахотные и т. п. работы и просто не заметили новшеств в общественной жизни, а потому ячейки «не сумели закрепить свою работу». Во-вторых, это сказывалось на отношении к постановке работы. Агитационно-пропагандистские отделы укомов не отслеживали происходивших изменений (даже в части переименования общественной «безбожной» структуры) и случалось, что центральные структуры безбожников в автономиях знали ситуацию в уездах и районах лучше местных «товарищей»; сельские уполномоченные закрывали глаза на активную деятельность духовенства и наиболее религиозных верующих; заявленные докладчики игнорировали общие собрания городских и сельских ячеек РКСМ. Поэтому известны случаи провала с организацией ячеек (Чебоксарский, Цивильский и Алатырский уезды), отсутствия в официально действующих ячейках личного состава (Ядринский уезд), игнорирования со стороны членов ячеек различных совещаний и пленумов (Чебоксарский и Саранский уезды). Примечательно и то, что некоторые из сельчан, числясь в рядах «безбожников», в графе анкеты «сколько времени порвали с религией» поставили прочерк²¹³. В Чувашии негативно на организации антирелигиозной работы сказалось и проведенное в октябре 1927 г. районирование, когда, по сути, заново пришлось выстраивать всю вертикаль управления²¹⁴. Неудивительно, что представителям областных и республиканских СБ СССР приходилось признавать не только слабость, но и «неоформленность» антирелигиозной работы²¹⁵.

Подытоживая анализ атеистических мероприятий в период «религиозного нэпа», следует констатировать следующее. Либерализация советской конфессиональной политики, начавшаяся в условиях относительной политической и экономической стабилизации 1923/1924 гг., меньше всего коснулась вопросов пропаганды безбожия. Именно в этот период произошло оформление основных контуров государственной стратегии и способов ее воплощения. Одним из ключевых элементов стала организация «массового» натиска силами административно-управленческого и партийного аппарата, общественных, в том числе и специализированных антирелигиозных организаций, деятелей науки, культуры и искусства. Выпускалась соответствующая методическая литература, развивалось антирелигиозное художественное творчество, формировался советский атеистический фольклор и так называемый «новый» быт. Основными направлениями антирелигиозной деятельности стали учет национального фактора, работа среди женщин и подрастающего поколения. Однако в организации «безбожной» работы проявлялись как позитивные, так и негативные сдвиги. Несмотря на отдельные успехи, этот период в целом характеризуется несоответствием поставленных задач, затраченных усилий и достигнутых результатов. В качестве причин неудач следует назвать переоценку предрасположенности населения к новшествам, избыточное применение командно-плановых мер, слабый уровень подготовки агитационно-пропагандистских кадров, более того, отчасти был даже подвергнут критике опыт предшествующих лет по организации научно-атеистического воспитания и сделана ставка на силовой метод.

1.3. «Антирелигиозный фронт» конца 1920-х – начала 1940-х гг.

Со второй половины 1920-х гг. важнейшей задачей экономического развития стало превращение страны из аграрной в индустриальную и обеспечение ее экономической независимости. В подобных условиях само государство выступало наиболее активным субъектом исторического процесса, заложив в основу принятого в декабре 1927 г. пятилетнего плана развития народного хозяйства высокие темпы индустриализации и кооперирования деревни. Эффективность процесса модернизации во многом зависела от внутренней однородности общества, степени лояльности различных слоев общества политическому курсу государства. Поэтому бурными темпами строительство социализма развертывалось не только в отраслях хозяйства, но и в быту «трудящихся»: одной из важнейших составных частей второй пятилетки было провозглашено усиление антирелигиозной борьбы²¹⁶. Выступая в апреле 1928 г. перед активом столичной парторганизации, И. В. Сталин призвал считать антирелигиозную борьбу тем фронтом, где «можно добиться максимальных результатов». «Годом великого перелома» стал 1929 г., когда страна, где по партийным оценкам более 80% населения было верующим, превратилась в арену яростной антирелигиозной борьбы²¹⁷.

По мнению исследователей, враждебность И. В. Сталина к религии питалась не идейным атеизмом, а побуждениями отстаивающего свою абсолютную власть политика, который видел в религиозных системах с их неизбежными нравственными табу и высокими моральными нормами прямую угрозу своему господству и которому необходимо было обострение политической обстановки в стране для укрепления личной власти²¹⁸. 1928-1929 гг. ознаменовались новым этапом внутрипартийной борьбы. После разгрома на XV съезде ВКП(б) «троцкистско-зиновьевского антипартийного блока» в руководстве партии оставался только один человек, упомянутый в «завещании» В. И. Ленина[6]6
  Анализ вопроса о происхождении текста «Завещания» («Письма к съезду») и степени оригинальности опубликованных вариантов см.: Сахаров В. А. «Политическое завещание» Ленина: реальность истории и мифы политики. М., 2003.


[Закрыть], – Н. И. Бухарин, взгляды которого существенно отличались от сталинских трактовок. Один из видных теоретиков партии выступал за активизацию пропаганды и широкое культурное строительство, что вкупе с его «теорией мирного врастания кулака в колхозное хозяйство» должно было привести к созданию единой цепи социалистического хозяйства и государства-коммуны²¹⁹. Отношение к Церкви и антирелигиозной работе стало одним из камней преткновения между И. В. Сталиным и лидерами так называемого «правого уклона». Со стороны последних позицию четко обозначил А. И. Рыков в речи на XIV Всероссийском съезде Советов. Позиционируя себя как «сторонника борьбы с религиозным дурманом», он в то же время отказывался от применения «принудительных мер». Отвечая на обвинения в примиренчестве, выступавший подчеркнул приносимый «излишними административными мерами» вред²²⁰. И. В. Сталин умело использовал имевшиеся разногласия, чтобы обвинить конкурента в отступлениях от «генерального курса» и тем самым дискредитировать его позицию в глазах партийных масс.

В начале 1929 г. на места был разослан секретный циркуляр «О мерах по усилению антирелигиозной работы», объявивший религиозные объединения единственной легальной, имеющей массовое влияние «контрреволюционной организацией», а борьбу с религией – классово-политической. 8 апреля 1929 г. вышло постановление СНК РСФСР и Президиума ВЦИК «О религиозных объединениях», поставившее их в жесткие рамки: запрещалось без согласия властей проведение собраний и назначение руководителей, совершение обрядовых действий вне культовых помещений и т. д. В мае 1929 г. XIV Всероссийский съезд Советов внес изменения в Конституцию, позволив «свободу религиозных исповеданий» вместо «свободы религиозной пропаганды»²²¹. В выступлениях государственных и партийных деятелей подчеркивалось, что даже вопрос о религии в стране стоял по-иному, чем в капиталистических странах, ввиду особого пути развития СССР²²². Директивы центральных органов управления дополнялись местными указаниями. Так, постановлением Президиума Нижегородского губисполкома от 22 июля 1929 г. «О мерах охраны молодняка в лесах от вырубки и порчи деревьев в связи с религиозными обычаями и праздниками» запрещалось в дни последних украшение улиц и зданий срубленными молодыми деревьями и ветвями²²³.

Всерьез власть взялась за так называемых «святых партийцев»²²⁴, а также за по-прежнему «засорявших» различные органы управления и государственные учреждения представителей духовенства, в т. ч. и бывших, и членов их семей²²⁵. Специальные комиссии осуществляли «чистку партии» и фильтрацию аппаратов государственных органов и учреждений. В 1929-1930 гг. прошла вторая генеральная «чистка партии» (первая была в 1921 г.); по стране в среднем «вычищено» было 7,8% членов и кандидатов партии, в Чувашии этот показатель составил 12,9% (и был наивысшим среди национальных районов Нижегородского края), почти треть из которых была исключена по бытовым причинам (пьянство, исполнение религиозных обрядов и т. п.). Правда, достичь желаемого результата не удалось. Проведенная в 1933 г. третья генеральная «чистка партии» опять показала заметную (более 7%) религиозность среди местных коммунистов²²⁶.

Новые тенденции повлияли и на переименование в июне 1929 г. Союза безбожников СССР в Союз воинствующих безбожников (СВБ) СССР. Следовали призывы укреплять существующие и создавать новые ячейки СВБ как первичное, низовое звено борцов за атеизм. Лозунги СВБ в очередной раз провозгласили, что «религия – тормоз в строительстве социализма», «антирелигиозный фронт есть один из участков общего пролетарского фронта борьбы за социализм» и «безбожие – путь к поднятию культурности масс»²²⁷. Само слово «безбожник» превратилось в навязчивый символ, который хотели видеть везде и во всем. Было создано специализированное издательство «Безбожник», выпускались одноименные газеты и журналы. Ячейки СВБ занимались сбором средств на постройку подводной лодки «Воинствующий безбожник», самолета «Безбожник», образцовой МТС «Горьковский безбожник». Для выполнения этих заданий на страницах периодических изданий была развернута настоящая рекламная кампания²²⁸. В какой-то момент тождественными стали слова «безбожник» и «колхозник». Следуя призывам, вновь возникающие коллективные хозяйства (колхозы в Калайкасинском сельсовете Сундырского района, в населенных пунктах Мертень Козловского и Карамалькасы Татаркасинского районов Чувашской АССР, артели в Алатырском районе Чувашской АССР и с. Перевесье Краснослободского района Мордовского округа) назывались «Безбожник»²²⁹. В 1932 г. был даже принят план первой «безбожной пятилетки»²³⁰.

Совместно с СВБ в антирелигиозную кампанию активно включились различные государственные и общественные структуры. Следуя рекомендации ЦК ВКП(б) «с особой энергией развить настойчивую и упорную работу» по преодолению «бытовых болезненных явлений» и «проявлений чуждых идеологических влияний», пленумы обкомов ВЛКСМ объявляли «походы» против религии. «Усиление борьбы с религией» провозгласили своей боевой задачей и профсоюзы. Придавая «громадное значение» антирелигиозным вопросам, стали принимать решения об «увязке работ» с СВБ различные краеведческие общества²³¹. В этом плане справедливо замечание немецкого исследователя М. Рольфа, что общественные организации, выстраивая отношения с партийно-государственным аппаратом в Центре с учетом собственных интересов, для периферии были «приводными ремнями» столичных директив²³². «Посильную лепту» в борьбу с «опиумом для народа» вносили и архивные службы регионов. Так, в 1929 г. по решению разборочной комиссии Архивного управления при облисполкоме Марийской АО были уничтожены как «навсегда утратившие оперативное значение» изданные в 1890-1910-е гг. религиозные и богослужебные книги на марийском языке (всего 171 наименование)²³³.

Основные векторы антирелигиозной политики, как и основной арсенал используемых средств и методов, остался в целом прежним, произошла лишь некоторая коррекция отживших свое элементов на более соответствующие историческому моменту. Причем, как и в предыдущий период, отдельные действия в порыве новой «бури и натиска» были организованы по принципу декларативной «кампанейщины» практически без подготовительной работы. К числу таковых надо отнести попытку реанимировать возникшую десятилетием ранее идею кремации покойников и инициацию очередного перехода на новое летоисчисление. Ни сопровождавшееся эйфорическими репортажами открытие новых крематориев, ни рекомендации по линии СВБ СССР вступать в Общество крематорцев, ни лекции с целью популяризации огненного погребения как «наиболее гигиенического, способствующего изживанию религиозных обрядов» на собраниях местных ячеек не привели к распространению этого явления²³⁴. Провалилась и идея с введением нового летоисчисления. Напомним, что переход с юлианского на григорианский календарь был закреплен одним из первых декретов советской власти²³⁵, что, во-первых, символизировало разрыв с самодержавным прошлым и, во-вторых, адаптировало российскую хронологию к западноевропейской. В 1929 г. Е. М. Ярославский призвал начать «летоисчисление с первого года пролетарской революции»²³⁶. Однако новый календарь с точкой отсчета «Октябрь 1917 г.» оказался востребован только в специализированных атеистических изданиях (газета «Безбожник», журналы «Безбожник» и «Антирелигиозник»).

Применение других методов оказалось более действенным. Так, вместо диспутов со священнослужителями стали проводиться «вечера», на которых «исповедовались» снявшие сан духовные пастыри и «бывшие верующие». В Мордовии в дни крупных религиозных празднеств организовывались публичные лекции типа «Религия, чудеса и гипноз», призванные вскрыть «проделки» церковных проповедников. В начале 1930-х гг. на службу «безбожной» пропаганды были поставлены новые средства коммуникации. С весны 1930 г. в Нижегородском крае антирелигиозные передачи начали выходить в радиоэфир. Кроме общих тем («Религия и борьба за новый быт», «Современные религиозные течения в православной церкви», «Безбожники в борьбе за урожай», «Выполнением промфинплана ударим по религии» и т. п.) лекторами-пропагандистами готовились специальные программы, ориентированные на национальные меньшинства («Язычество в наши дни», «Удмуртские, чувашские и марийские праздники и их реакционная роль для производства и сельского хозяйства» и др.). С 1930 г. начала вещание и радиостанция в Саранске, в «сетке» которой также немало времени отводилось атеистическим беседам и антирелигиозным сатирическим «страничкам»²³⁷.

Одним из ведущих принципов наступления на всех «фронтах» стало ударничество и социалистическое соревнование – они были провозглашены «методами воспитания», посредством которых «рабочий класс под руководством партии успешно преодолевал трудности социалистического строительства». Дух соревновательности проявился и в антирелигиозной работе. С 1 декабря 1930 г. Центральный Совет СВБ СССР проводил конкурс на лучшую ячейку СВБ, в 1933-1934 гг. – Всесоюзный конкурс антирелигиозной учебы. В 1931 г. по инициативе Чувашского Совета СВБ СССР началось социалистическое соревнование между чувашскими и марийскими безбожниками. Проводилось соцсоревнование и между ячейками в районах и городах автономий²³⁸. Стимулировалась активность масс и на основании конкретных примеров. Так, крестьянин с. Стемасы Алатырского района М. С. Костин снял в доме все иконы, отказался со всей семьей от выполнения религиозных обрядов и со страниц республиканской прессы призвал односельчан «сделать то же самое»; рабочий Чебоксарского древзавода А. В. Бронников сжег все иконы и обратился к рабочим завода с предложением «последовать своему культурному примеру»²³⁹. Огонь вообще превратился в один из действенных инструментов борьбы со «старорежимными» символами. В «очистительных» кострах сгорали не только иконы, но и другие культовые предметы. Например, таким способом мордовские безбожники избавились от парсуны и мощей инока Герасима, одного из подвижников Краснослободского Спасо-Преображенского монастыря²⁴⁰. «Иконоборческая» кампания принесла свои плоды. В 1934 г. в 87% квартир рабочих марийских стеклозаводов «Мариец» и «Красный стекловар» не было икон, зато в 97% квартир на стенах имелись отражающие социалистическое строительство плакаты и портреты руководителей партии и правительства²⁴¹. Вот уж действительно, «свято место пусто не бывает», как гласит известная поговорка.

Активизация атеистической пропаганды вызвала потребность в соответствующей литературе. В 1932 г. было организовано специализированное Государственное антирелигиозное издательство. В помощь местным безбожникам ЦС СВБ СССР и Акционерное издательское общество «Безбожник» предлагали библиотеку из 102 наименований, укомплектованную антирелигиозной, естественнонаучной и художественной «с воинственно-атеистическим уклоном» литературой. Выписывать ее «рекомендовалось» не только для государственных культпросветучреждений, но и для низовой сети потребительской, сельскохозяйственной и кустарно-промышленной кооперации²⁴². Основываясь на материалах Центра, на чувашском языке были подготовлены программы и методические письма по антирелигиозной кружковой работе в национальной среде, специальный «Антирелигиозный крестьянский учебник» и др.²⁴³ Марийское областное издательство в 1930 г. выпустило сразу 8 антирелигиозных книг, в которых в фактическом плане преобладал местный материал²⁴⁴. Авторы переводных и оригинальных изданий на эрзянском и мокшанском наречиях мордовского языка разъясняли, как появилась христианская вера, как создавалась легенда о Христе, а также чего хотят безбожники²⁴⁵. Организовывались окружные и областные антирелигиозные курсы. Для подготовки высококвалифицированных переводчиков и редакторов из числа национальных меньшинств в первой половине 1930-х гг. были организованы специальные курсы при Ленинградском Восточном институте²⁴⁶.

Особое место в системе антирелигиозной работы заняла периодическая печать. Союзными и региональными СМИ была развернута очередная кампания по «разоблачению контрреволюционных действий попов». Именно со страниц газет и журналов в массы входили звучные и запоминающиеся лозунги: «Христов мир прикрывает кулацкую контрреволюцию», «Борьба с религией – борьба за социализм», «Вместо Рождества – организованный день труда», «Вместо Рождества – дни индустриализации», «На кулацко-поповское «рождество» ответить массовым социалистическим субботником», «Дни Пасхи – дни ударной работы», «Уничтожим в наших домах религиозных идолов» и т. д.²⁴⁷ Росло и число специализированных изданий: к 1932 г. в СССР выходило уже 23 атеистических журнала и 10 атеистических газет²⁴⁸.

Следует отметить некоторые различия в подаче атеистических материалов в чувашской, с одной стороны, и марийской, мордовской и союзной прессе в целом – с другой. Если в центральных и финноугорских изданиях статьи и заметки на антирелигиозные темы помещались преимущественно накануне больших церковных праздников

или являлись частью более общих по своим задачам публикаций²⁴⁹, то в чувашской периодике ситуация была обратной: в 1930 г. регулярный раздел «На антирелигиозном фронте» появился в центральной областной русскоязычной газете²⁵⁰, а с 1932 г. начало выходить «профильное» издание на чувашском языке «Тене хирё? [Против религии]»[7]7
  Газета издавалась с февраля 1932 г. по март 1933 г., объявленная периодичность (3 раза в месяц) не выдерживалась, всего вышло 23 номера.


[Закрыть]. Однако, несмотря на количественное различие, качество работы было примерно на одном уровне. Несмотря на громогласный призыв «антирелигиозную литературу – в массы!» и выпуск значительного числа антирелигиозных материалов, организации СВБ «почти не занимались» их продвижением в «низовку», а почта Чувашии, по мнению С. Кутяшова, одного из местных идеологов безбожия, даже характеризовалась «оппортунистическим отношением к распространению антирелигиозной литературы»²⁵¹. Подобная ситуация в национальных регионах вызывала озабоченность центральных «безбожных» структур: до населения доходит «количественно крайне мало антирелигиозной литературы на национальных языках», -возмущался автор аналитической статьи в журнале «Революция и национальности»²⁵².

Способствовать координации усилий и служить своего рода методическими кабинетами должны были антирелигиозные музеи. Первый опыт создания в стране учреждений подобного профиля относится еще к середине 1920-х гг., с рубежа 1920-1930-х гг. отмечается резкий рост их численности (с 11 в 1925 г. до 80 с учетом антирелигиозных отделений при различных музеях в 1933 г.)²⁵³, в том числе и появление в национальных регионах Среднего Поволжья. В 1929 г. были открыты антирелигиозный музей в г. Саранске и антирелигиозный отдел при Темниковском районном музее в Мордовии²⁵⁴. В одной из работ мордовского исследователя Л. Н. Альмяшевой упоминается об имевшем место в 1932 г. социалистическом соревновании Саранского и Чебоксарского антирелигиозных музеев, но по архивным данным последний как самостоятельное учреждение был открыт только в марте 1941 г. в здании закрытой Крестовоздвиженской церкви, а до того существовал как отдел при Центральном чувашском музее²⁵⁵. Вместе с тем известно о, как минимум, одной нереализованной в Чувашии идее создания антирелигиозного музея (по инициативе Порецкого районного совета СВБ в начале 1930-х гг.)²⁵⁶. Ничего не сообщают источники и литература о создании (и даже попытках создания) антирелигиозных музеев и в Марийской автономии. Поэтому, на наш взгляд, говорить о каком-либо серьезном значении этого типа учреждений «культуры» в деле атеистического воспитания в регионе Среднего Поволжья не приходится.

Отсутствие каких-либо статистических данных, слабое освещение со стороны прессы (не считая эйфории по поводу начала работы) позволяют считать малоэффективным и открытие антирелигиозных отделений при СПШ, и организацию специальных антирелигиозных вузов. Первые учебные заведения такого профиля возникли в стране в 1928-1929 гг.²⁵⁷ Из трех находящихся в фокусе нашего внимания автономий подобная практика существовала лишь в Чувашии, где в 1933-1934 гг. были открыты специальное антирелигиозное отделение при Канашской СПШ, а также рабочий и детский антирелигиозные университеты в г. Чебоксары. К сожалению, нам неизвестна ни хронология их существования, ни общее количество выпускников. Однако показательным как наглядный пример, видимо, был сам факт их существования, поскольку Нижегородским краевым Советом СВБ опыт Чувашии был рекомендован остальным регионам²⁵⁸.

Более продуктивным как с научной, так и с практической точки зрения стало включение организации безбожной работы как профильной задачи национальных НИИ. Например, вопросы антирелигиозного воспитания различных категорий населения разрабатывала секция народного образования Марийского НИИ; религия «как орудие кулацкого сопротивления социалистическому строительству» изучалась в Институте мордовской национальной культуры; вопросами атеистического воспитания в школах занималась специализированная секция педагогического сектора Чувашского комплексного НИИ, при котором с 1932 г. даже открылась аспирантура по направлению «антирелигиозная работа». Если в ранее проведенных историко-этнографических экспедициях (например, изучение в 1926 г. жизни мари Марийской АО, Татарской АССР, Башкирской АССР и Уральской области) анализ религиозного компонента не входил в число основных задач, то с начала 1930-х гг. организуются специальные экспедиции (антирелигиозная экспедиция Чувашского комплексного НИИ в 1932 г.; комплексная (по изучению культурных сдвигов) экспедиция НИИ мордовской культуры в 1934 г. с отдельной темой «Отмирание религии в среде трудящихся Мордовии»). В качестве одной из важнейших задач было определено и изучение «сектантско-православного быта»²⁵⁹.

Особым направлением деятельности оставалась работа на селе. Более того, она стала ключевой, боевой задачей как одно из условий успешного проведения коллективизации. Директивами сверху городские ячейки обязывались организовать «безбожное шефство над деревней», подготовить и провести культурные походы и ликвидацию «антирелигиозной неграмотности», для сельских ячеек формировался свой «производственный план» и разрабатывались специальные формы и методы работы. В Чувашской АССР в 1932-1933 гг. был даже выработан и спущен в низовые ячейки СВБ особый план изучения религиозного состояния районов. В районных советах СВБ выделялся специальный информатор, обязанный ежемесячно извещать Центральный совет автономии о состоянии церковных и сектантских организаций. В Марийской АО важное значение придавалось преодолению не только христианских верований, но и языческих традиций, а в Мордовии с «высоких трибун» в очередной раз декларировалась отсталость коренного этноса и необходимость вести соответствующую работу²⁶⁰.

Как и в предыдущие периоды, актуальным видом атеистической пропаганды стало проведение кампаний против «особо вредных праздников» Рождества и Пасхи. Распространялись пропагандистские издания вроде книги И. Я. Елизарова «Нужен ли рабочим праздник рождества?» В периодических изданиях появились новые рубрики с типичным заголовком «Пасха – праздник бывших людей» и призывы «антирождественскую кампанию и месячник всеобуча объявить месячником штурма по ликвидации прорывов на хозяйственном и культурном фронте». Инструктивными письмами местным ячейкам предлагалось «сейчас же» приниматься за подготовку соответствующих кампаний путем «беспрерывной» индивидуальной и групповой обработки «в семье, среди знакомых, на работе, на сходках, на улице». Как и ранее, организовывались антирелигиозные вечера с демонстрацией подходящих безбожных инсценировок, судов, докладов и спектаклей, исполнением безбожных частушек с гармошками и хором, декламаций, выпуском стенгазет и т. п.²⁶¹ Стремясь по призыву И. В. Сталина «добиваться максимальных результатов», прибегали и к административным методам борьбы: запрещали церковным советам производить перерегистрацию членов религиозных объединений, самовольно снимали с повестки дня различных собраний вопросы об организации церковной жизни и др.²⁶² Некоторые выходки носили откровенный провокационно-хулиганский характер: например, «горячие комсомольские головы» в Марийской АО срывали иконы с ворот и часовен и били стекла в церквах, а в Мордовском округе вели стрельбу по часовням и иконам²⁶³.

Вместе с тем был учтен и негативный опыт прошлых лет. Больше внимания стало уделяться тому, чтобы удержать во время религиозных праздников рабочую силу на местах, для чего призывали не допустить «ни одного прогула в дни масленицы», а вместо празднования Пасхи устраивали субботники (в городах) или «большевистский сев» (на селе). Ячейки безбожников в учебных заведениях добивались переноса каникул на допасхальные недели, чтобы в дни Пасхи все учащиеся присутствовали на занятиях. Более того, власть «играла» на противоречии близко стоявших в календаре праздников, провозглашая, что «у нас своя Пасха – праздник Первомая», и приурочивала к нему закрытие церквей. «Пришло время оставить суеверные обычаи», – заявляли агитаторы-антирелигиозники, – «в нашу жизнь входят новые обычаи и революционные праздники». В конце 1920-х гг. был озвучен призыв заменить Пасху «более торжественным и культурным» Днем коллективизации, а «антирождественские кампании» связывались с практической работой по созданию колхозов. «Превратим колхозы и совхозы в центры безбожия!» – декларировала установку местная периодика²⁶⁴. Правда, несколько комичным выглядит создание в Мордовии колхоза «По заветам Ильича» в селе с характерным названием Рождественки или идущий в «передовиках» Монастырский сельсовет Саранского района²⁶⁵.

Коллективизация дала новый толчок формированию обрядов «красного календаря». Продолжилось «переформатирование» под требования «дня насущного» традиционных обрядов. Одним из таких календарно-обрядовых действий был религиозно-магический обряд, в основе которого лежало представление о «бракосочетании земли и плуга» (чувашский праздник «акатуй», марийский «ага пай-рэм», мордовский «кереть озкс»). То обстоятельство, что праздник являлся своеобразным подведением итогов первого цикла полевых работ и смотром сил участников этого процесса, обусловило его сохранение. Праздник был использован СВБ для «решительного развертывания работы на антирелигиозном фронте» и должен был стать «социалистическим праздником». В условиях колхозного строительства праздник приобрел характер массового действа, лишенного религиозной составляющей и посвященного смотру трудовых побед и достижений колхозного крестьянства в период весеннего сева. Другие носившие ритуально-религиозный характер обряды (например, чувашский «ака патти» [букв. – «каша сева»]) под влиянием общей обработки земли исчезли вообще²⁶⁶.