Текст книги "Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012"

Далёкое время, суровые нравы

Надо честно признать, что во второй половине 1980-х руководство урало-казахстанских школьных археологических экспедиций активно практиковало суровое обращение с вверенным ему несовершеннолетним персоналом. Применялись физические наказания, причем нас наказывали не рукой или ремнем, а специально приготовленными для этой цели предметами, как правило – кедами, оттого и сама процедура носила имя «кедование». Впрочем, роль кедов в разных ситуациях с успехом выполняли любые предметы сахемской обуви – от резиновых тапочек-сланцев до туристических ботинок и кирзовых сапог.

Лично пройдя через неоднократное кедование, могу совершенно точно утверждать, если не за всех, то по крайней мере за себя: для моего детского воспитания и развития факт применения сахемами кеда по пятой точке имел самые положительные последствия. И, уверен, многие бывшие школьники тех археологических экспедиций со мной согласятся.

Конечно, первый абзац данного рассказа необходимо воспринимать исключительно с юмором. Да, кедование было общераспространенным способом наказания за дисциплинарные проступки – но в нем не было ничего жестокого, ничего унижающего самолюбие или достоинство ребенка. Практически все наши сахемы были людьми умными, добрыми и обладали редкой выдержкой. Мы же были молодые, крайне энергичные, безбашенные, постоянно нарушали распоряжения, дисциплину и элементарные нормы индивидуальной и коллективной безопасности. В полевых условиях все эти нарушения были чреваты самыми печальными последствиями. И как только кто-нибудь из школьников вновь совершал очередной вопиющий поступок – в руках у ближайшего сахема немедленно оказывался кед, ботинок или калоша – да, калоша это было очень печально, хуже нее мог быть только резиновый тапочек, которым хлёстко били по мокрым плавкам в случае несвоевременного или небезопасного купания.

Леонид Вячеславович Туфленков, руководитель нашего археологического кружка

Кедование было вторым из столпов экспедиционной дисциплины – первым столпом являлся непререкаемый моральный авторитет наших сахемов. Сама процедура кедования носила публичный характер. В некоторых случаях виновный подвергался наказанию незамедлительно – прямо на раскопе, посреди лагеря или в любом другом месте, где заставал его сахем. Случалось также, что экзекуция откладывалась и осуществлялась на центральной площади лагеря, при всем честном народе. Однажды, вдохновленные примером французских революционеров, наши сахемы даже соорудили специальную кедовальную машину: посредством рычагов и противовесов она должна была отмерять дозированный удар по пятой точке виновного, но, будучи несовершенной технически, сломалась в ходе первого же применения.

На самом деле реальное кедование случалось не часто, только в особо вопиющих случаях – но думали и говорили о нем много, оно было одной из важных тем для размышления и общения. Чемпионы по кедованию среди школьников гордились своим званием, и вообще отношение ко всей этой процедуре и со стороны школьников, и со стороны сахемов имело ярко выраженный шуточный, карнавальный характер. Все хорошо понимали, что это не серьезное наказание, оно совершалось беззлобно и принималось без обид – ну, поболит чуть-чуть попа, эка невидаль. Это было наказание для своих – и школьники хорошо понимали и ценили этот аспект.

Кедовальная машина, действующий образец. Саргары, 1975 г.

Ни в какое сравнение с кедованием не шло другое, совершенно бесконтактное наказание: когда напроказившего, плохо управляемого школьника выгоняли из полевого лагеря и в сопровождении кого-нибудь из сахемов возвращали в город, к родителям. У нас это называлось «петь романс «Выхожу один я на дорогу». Вот это было по-настоящему и тяжело, и страшно. Один раз я умудрился чуть не попасть под такую «экстрадицию» и до сих пор помню тот ужас, с которым воспринимал возникшую перспективу. Быть лишенным степи, раскопок, палатки, друзей, сахемов, быть выброшенным из этого замечательного коллектива, перестать быть свои – да, это было действительно плохо. А получить по попе кедом – пустяки, дело житейское, с кем не бывает; ничего страшного в этом не было.

Но всё же взращенное советским образованием чувство справедливости иногда роптало в наших сердцах – и однажды мы отважились на сопротивление. Силами нашего археологического кружка – школьников Леонида Вячеславовича Туфленкова, при участии некоторых ребят из других кружков, в глубокой тайне была создана «Партия упразднения кедования» – сокращенно «ПУК», да, такой вот невзыскательный детский юмор. Партия провела два или три тайных съезда, приняла программу и даже пыталась вести некую вялую агитацию – но на вооруженное выступление не решилась, а только оно могло принести ей победу. Выступление произошло позднее – в то лето восстали палачи инквизиции, и вот тогда сахемам пришлось нелегко.

Наш кружок на Каменном Амбаре, 1988 год: Светлана Шумакова, Федор Петров, Мариан Вербовецкий, Александр Фомин, Александр Виницкий, Сергей Гридин

Ночь инквизиции была одним из традиционных праздничных мероприятий в те годы. Первоначально оно, вероятно, строилось на школьных методических материалах и активной пропаганде прогрессистского мифа о мрачном и жестоком средневековье. Однако к нашему времени сколько-нибудь серьезную связь с учебно-воспитательным процессом это мероприятие практически полностью утратило и носило, главным образом, игровой характер.

Леонид Вячеславович Туфленков

О дате проведения игры объявлялось заранее. В центре лагеря, на площадке утренних линеек, вывешивался специальный почтовый ящик, предназначенный для сбора анонимных доносов населения лагеря друг на друга и на сахемов. Приветствовались как можно более абсурдные и смешные доносы. В преддверии условленной ночи все доносы изымались, просматривались и сортировались сахемами, образовывавшими из себя инквизиционный суд. Из старших школьников и студентов-первокурсников комплектовалась группа палачей – их функцией было держать население лагеря в страхе методами террора, а также творить над обвиняемыми разнообразные пытки в ходе инквизиционного разбирательства.

Мариан Вербовецкий

Леонид Вячеславович Туфленков сражается со школьником и побеждает его

Судилище открывалось с заходом солнца и происходило у большого костра. Инквизиторы зачитывали доносы, отдавали приказания – и палачи повергали перед ними ниц тех, на кого был написан донос, или предполагаемого автора доноса, или вообще ни в чем не повинных, посторонних людей. Распространены были обвинения в лени, излишней прожорливости, плохой работе на раскопе, пении песен без голоса и слуха, коварных замыслах по уничтожению хозяйственной палатки или всего лагеря, шпионстве в пользу инопланетян или по заданию другой университетской археологической экспедиции (о, это было куда серьезнее) и многое другое. Обвиняемые, предполагаемые доносчики или ни в чем не повинные люди подвергались разнообразным пыткам с целью установления правды: им лили за шиворот холодную воду, сыпали на голову землю, заставляли есть аджику. А еще бывало так. Палач с топором уводил осужденного за ближайшую палатку, велел ему кричать погромче и пожалостливее, потом бил со стуком топором по заранее положенному бревну или колоде и возвращался к костру один, потрясая над головой холщовым мешком с кочаном капусты и демонически смеясь: «Ха-ха-ха! Голова!!!» Как-то один особо садистки настроенный сахем даже попытался накормить нас оторванными лапками саранчи. Несмотря на историческое образование, впоследствии он стал офицером милиции: вероятно, помог полученный в экспедициях опыт. Впрочем, все присутствующие адекватно воспринимали происходящее и очень весело проводили время, попытки проявления недовольства со стороны народных масс носили игровой характер и жестко подавлялись палачами – кровавыми наймитами сахемского режима.

На последнем этапе праздника роли участников претерпевали существенное изменение. Правильно проведенное судилище должно было непременно закончиться массовым народным восстанием – и сахемы заранее намекали об этом наиболее активным школьникам. Однажды, когда народные массы были слишком пассивны и деморализованы, мне довелось выступить одним из инициаторов этого восстания со стороны палачей. Мы, палачи, выстроились между сахемами и народом и заявили, что чаша нашего терпения переполнена, а сердца жаждут справедливости, служить своим хозяевам мы больше не будем – и закипело сражение.

Для того чтобы завалить одного сахема, иногда требовались усилия большой группы школьников: сахемы сражались сурово и бескомпромиссно, они знали, что пощады ждать не приходится. Однако массовость и молодой задор, как правило, брали верх в этой борьбе. Единственный раз мне, уже заместителю начальника лагеря, удалось отмахаться от наседающей толпы: я яростно вращал вокруг себя длинный деревянный шест, и ни один из восставших так и не решился сунуться под него. Но тогда к этому были особые обстоятельства: в ту ночь на инквизиции присутствовала девушка, в которую я был влюблен, и мне было совершенно невозможно не устоять и пасть от руки школьников у нее на глазах.

Как сейчас помню замечательное зрелище в экспедиции на Каменном Амбаре. Восстание уже победило, и последний оставшийся на ногах сахем – Салават Баязитов – стремительно улепётывает по степи на маленьком велосипеде от мчащейся за ним с гиками и криками толпы школьников. Ему почти удается оторваться от погони, но в этот момент колесо велосипеда попадает на какую-то кочку, двухколесную машину резко подбрасывает, Салават впускает руль, падает – и его тут же накрывает ликующая толпа. Это была полная победа!

Заканчивалось всё это мероприятие поздно ночью или даже ближе к утру, под ранним степным рассветом. И школьники, и сахемы, совершенно вымотанные и очень довольные, разбредались по палаткам, а на следующий день на раскопе был выходной.

Раскопки и закопки, днем и ночью

Археологические экспедиции со школьно-студенческим составом, в которых мне доводилось принимать участие, занимались, как правило, изучением двух типов археологических памятников: поселениями эпохи бронзы либо курганными могильниками разных эпох: бронзового века, раннего железного века и средневековья.

Поселение Устье, дешифровка аэрофотоснимка (Зданович Г.Б., Батанина И.М., 2007, рис. 98). 1 – развалы внешних стен; 2 – рвы; 3 – ранние жилищные впадины; 4 – поздние жилищные впадины; 5 – ямки неясного назначения; 6 – бровка надпойменной террасы; 7 – контур антропогенных изменений в почве; 8 – развал песчано-глинистого материала

Практически все поселения, активно исследовавшиеся в Зауральской степи во второй половине 1980-х – начале 1990-х годов, датировались началом второго тысячелетия до н.э., их возраст составлял от трех с половиной до четырех тысяч лет.

Впервые в 1985 году родители взяли нас с братом на раскопки поселения Устье. В дальнейшем, школьником и уже студентом, я работал на этом поселении ежегодно с 1987 по 1991 год и в 1993 году; в 1987-м участвовал в раскопках поселения Синташта, в 1992-м – поселения Ольгинское, в 1993-м и 1994-м – поселения Куйсак, в 1995-м – Аркаим, в 1996-м – Берсуат, в 1997-м, в год завершения студенческой жизни и окончания университета, – поселения Аландское.

Все перечисленные археологические памятники расположены на территории Зауральской степи (южные районы Челябинской области и северо-восточное Оренбуржье). Все они относятся к числу так называемых «укрепленных» поселений эпохи средней бронзы, синташтинской и петровской археологических культур. Синташта стала первым поселением данного типа, исследованным раскопками на Южном Урале, за ней последовало Устье и ставший знаменитым Аркаим, а в последние годы опять, и очень интересно, изучается Ольгинское (оно же – Каменный Амбар).

Что представляют собой эти археологические объекты? Перед нами остатки довольно крупных древних поселков. В каждом из них было несколько десятков жилых помещений площадью свыше 100 квадратных метров. Эти помещения «собраны» в обширные блоки, они были окружены массивными обводными стенами и имели каркасно-столбовую конструкцию. Поселения демонстрируют очень интересный пример весьма развитой архитектурно-строительной организации обширных жилых пространств, которые населяли сотни человек.

За три с половиной тысячи лет, прошедшие со времени существования этих поселков, их развалины давно уже стали землёй, но землёй необычной: тем, что называется в археологии «культурным слоем» – слоем грунта, насыщенным материальными остатками древней культуры, следами прошлой жизни. Этот слой имеет толщину от пяти-десяти сантиметров до одного метра, очень редко – больше; он представляет собой темную землю – насыщенный гумусом грунт, часто включающий в себя золу, угольки древних костров или пожаров, обожженные камни, участки прокаленной огнем земли. В этом слое присутствует множество костей домашних животных – следы приготовления мясной пищи; разнообразные осколки керамических сосудов, часто покрытых интересными геометрическими орнаментами; существенно реже встречаются каменные, костяные и бронзовые орудия, забытые или потерянные в древности, – ножи, шилья, молотки, наконечники стрел; изредка – различные украшения.

Фрагмент керамического сосуда в культурном слое поселения эпохи бронзы (Аркаим, 2009, с. 10)

Вообще основные находки в культурном слое поселений – это древний мусор, то, что было выброшено или случайно потерялось; гораздо реже – вещи, оказавшиеся в земле в результате пожаров, под развалинами домов – или специально спрятанные предметы, так называемыми «клады» – это может быть несколько бронзовых серпов, или литейные формы, или какое-нибудь оружие. Никаких драгоценностей в современном понимании этого слова культурный слой поселений эпохи бронзы не содержит, но многие находки обладают большой научной ценностью и позволяют узнать о различных сторонах жизни людей многие тысячи лет назад.

Поселение Устье, зачистка по материку

Ирина Кочи на раскопках

Впрочем, в наших экспедициях часто повторяли присказку: «Находки в археологии – это побочное явление». Действительно, главное в археологических исследованиях древних поселений – это правильно раскопать и зафиксировать слои земли, содержащие остатки древних домов и других сооружений. Особое значение имеет изучение так называемого «материка» – песчаного, каменистого или глинистого грунта, подстилающего культурный слой. Материковый грунт сохраняет в себе следы всех сколько-нибудь существенных строительных работ древности. Рвы и колодцы, погреба и углубленные основания домов, даже ямки от установленных в древности столбов – все углубления, выкопанные человеком в глине или песке и заплывшие позднее темными слоями грунта, можно обнаружить и расчистить в материке.

Раскопки кургана у поселка Черноречье, 1991 год. Дмитрий Нелин, Максим Грейлих, Виктор Лысенко, Евгений Давыдов и другие

Другим типом археологических памятников, на раскопках которых мы работали, были курганные могильники разных эпох. Они представляли собой погребения, сделанные в древности в специально вырытых могильных ямах, поверх которых были сооружены так называемые курганы – специальные насыпи из земли или из земли и камня, в ряде случаев содержавшие в себе еще и деревянные конструкции. На современной степной поверхности курганы выделяются как бугорки или всхолмления разных размеров. Самые маленькие из них имеют диаметр всего несколько метров и высоту 10-15 сантиметров, а самые большие достигают ста и более метров в диаметре и шести-восьми метров в высоту – это уже огромные искусственные холмы.

Иногда курганы находятся в одиночестве, но чаще они образуют более или менее обширные могильники, в состав которых могут входить как две-три насыпи, так и десятки и даже сотни курганов, расположенных, как правило, более или менее ровными рядами. Эти могильники – остатки древних кладбищ, функционировавших зачастую на протяжении сотен лет. Иногда поверх древних насыпей или рядом с ними располагаются и современные погребения.

Под насыпями курганов, в могильных ямах, а иногда и в самих насыпях находятся захоронения людей. Под одним курганом может быть всего одна могильная яма, а могут быть и десятки этих ям. Впрочем, встречаются курганы и вовсе без могил – это развалины поминальных и каких-то еще, не всегда понятных, сооружений.

Наш кружок на вскрытии могильной ямы в кургане у поселка Черноречье

В могиле могут быть остатки одного погребенного, а может быть захоронено и десять-двадцать человек – так называемые коллективные погребения, «братские могилы» древности или склепы, в которые с течением времени подхоранивали все новых умерших. Бывают, впрочем, и вовсе пустые могильные ямы – ими могут быть так называемые «кенотафы», условные погребения людей, погибших вдали от родной земли.

Нина Сонина в раскопе

В древних погребениях языческих времен вместе с умершими, как правило, клали разнообразный погребальный инвентарь. Это были керамические сосуды с питьем или жертвенной пищей, орудия труда, оружие, украшения, конская упряжь. Самих умерших одевали в праздничную или специальную погребальную одежду, которая зачастую расшивалась бусами, украшалась различными бляшками и т.д. Все эти предметы можно найти в могильной яме вместе со скелетами погребенных в них людей – конечно, если яма не была ограблена, грабители курганов встречаются в степи с давних времен; и если в данное погребение древние люди вообще хоть что-то положили – а они могли, по каким-то своим соображениям, не положить ничего.

В школьные годы мне приходилось участвовать в раскопках на трех микрорайонах, в которых было сосредоточено по нескольку курганных могильников: это микрорайоны Каменный Амбар (в 1988 и 1992 годах), Система (в 1989-м) и Солнце (в 1991-м), последний располагался в окрестностях поселка Солнце Варненского района Челябинской области, и с этим названием у нас была связана пара забавных историй, о которых расскажу позже. Вообще я неоднократно обращал внимание – самые яркие, красочные и светлые названия имеют в Зауральской степи наиболее «убитые», не выдержавшие течения времени и очередного слома сельской жизни, населенные пункты: поселок Заря, хутор Свет, поселок Новый мир, то же Солнце…

Погребение эпохи бронзы (Аркаим, 2009, с. 150)

На этих могильниках мы принимали участие в раскопках курганов самого разного времени – от бронзового века до средневековья. Среди них были большие, с десятками могильных ям, «курганы» синташтинской культуры эпохи средней бронзы на Каменном Амбаре; здесь в погребениях встречались удивительно красивые керамические сосуды ручной лепки, бронзовые ножи и даже наконечники копий; многочисленные кремневые наконечники стрел из древних колчанов; костяные псалии – детали конской упряжи, и доспешные пластины, нашивавшиеся на воинские куртки; сделанные из рога окончания деревянных луков; а один раз – даже крохотное, весящее всего несколько граммов, древнее золотое украшение.

В небольших курганах Системы мы раскапывали так называемые «срубно-алакульские» погребения позднего бронзового века. Здесь в неглубоких могильных ямах в древности были сооружены своеобразные каменные гробницы из гранитных плит, внутри которых находились сожженные человеческие кости – остатки кремированных погребений, а также керамические сосуды очень интересной формы, крайне немногочисленные бронзовые украшения и каменные наконечники стрел. Рядом располагались курганы средневековых кочевников, в которых вместе с погребенными были положены железные ножи и детали конской упряжи. А на могильнике Солнце мне посчастливилось участвовать в расчистке очень интересного и достаточно богатого кочевнического погребения мужчины-воина, в ногах у которого лежали железные удила, его одежда и кожаные ремни были украшены в древности бронзовыми и серебряными бляшками, а под рукой лежал длинный железный меч с халцедоновым навершием – это было незабываемое зрелище.

Владимир Петрович Костюков, Надежда Викторовна и их сын Алексей

Вообще раскопки курганов, в отличие от исследования поселений, – это всегда игра со случаем. На каждом поселении неизбежно будут находки, и они появятся сразу же, как только начнется вскрытие культурного слоя. Даже не очень удачные работы все равно не будут здесь вовсе неинтересны и бесполезны. А вот на курганах основное время уходит на изучение и снятие курганной насыпи, а под ней, в древних погребениях, могут ждать яркие и интересные предметы, а может не оказаться ничего. Полевой отряд может работать неделями или даже месяцами – и не получить практически никакого видимого результата, или же может найти удивительные, прекрасно сохранившиеся вещи, которые составят гордость музейной экспозиции крупного областного музея или даже одного из крупнейших музеев страны. Уверенно предсказать результаты курганных раскопок заранее невозможно, в них всегда есть большой элемент неожиданности.

Мы с братом на рекультивации раскопа

Конечно, с научной точки зрения имеют большое значение не только древние предметы музейной сохранности, но и такие вовсе незрелищные вещи, как тонкие слои грунта в бровке раскопа, отражающие особенности архитектурной конструкции древних курганных насыпей, или хитиновые панцири древних насекомых и семена растений в пробах земли со дна могильных ям – и многое, многое другое. Но для нас, школьников, конечно, интереснее всего были яркие и красивые древние предметы, которые иногда находили в ходе раскопок курганных могильников. Сахемы очень аккуратно извлекали их из земли, очищали от грунта и помещали в хорошие коробочки или иные упаковки, а потом, в палаточном лагере, сидели у разложенных находок с археологическими книгами, просматривали разделы, посвященные таким типам предметов, датировали их, определяли, подбирали аналогии. Это была настоящая научная работа, происходившая прямо у нас на глазах, и было в этом что-то настолько завораживающее, что некоторых из нас так и приворожило на всю жизнь…

Впрочем, каждый курган или участок древнего поселения не только нужно раскопать, но и закопать сделанные раскопы обратно. В земле нельзя надолго оставлять сделанные археологами ямы. Если раскопки были на поселении, то прилегающий к раскопам еще нетронутый культурный слой начнет обрушаться в яму, размываемый дождями и талым снегом. В раскопанных колодцах или могильных ямах могут сломать себе ноги деревенские лошади или коровы, даже человек может случайно упасть в них и получить тяжелые травмы. Поэтому раскопы всегда надо закапывать, однако делать это совершенно неинтересно.

Одно дело – вскрывать насыпь еще нетронутого кургана, когда под каждой лопатой может оказаться нежданная находка, а внизу, в могильной яме, могут ждать какие-то удивительные древние предметы. И совсем другое дело – закапывать курган, это довольно тяжелая работа, в ходе которой, скорее всего, ничего не будет найдено, а результат порадует только начальника экспедиции, которому в любом случае все эти раскопанные курганы надо закопать. А нам-то что радоваться, мы школьники – ответственности за раскопы не несем, нам этот закопанный курган низачем не нужен.

Естественно, работать на закопках никто не хочет, от этого пытаются отвертеться, а если уж приходится – то работают, бывает, «спустя рукава». Кроме того, сердца школьников всегда снедает жажда справедливости, и им представляется совершенно несправедливым, если они будут закапывать какую-то «никому не нужную» яму, а тем временем их товарищи будут раскапывать удивительный древний курган и, возможно, найдут в нем что-нибудь такое, необыкновенное… А грубо нарушать представление школьников о справедливости не стоит даже самым авторитетным сахемам, иначе они рискуют быстро растерять свой авторитет.

Поэтому закопки (или, говоря археологическим языком, рекультивация) раскопанных курганов, как правило, носили в наших экспедициях характер штрафных работ. На них ставили тех школьников, кто грубым нарушением норм поведения на раскопе или распорядка полевого лагеря заслужил достаточно суровое наказание. Такая ситуация вполне соответствовала школьному чувству справедливости – во всяком случае, было ясно, почему именно ты, а не кто-то другой, должен закапывать эти старые ямы. Впрочем, и из штрафных закопок мы иногда ухитрялись устроить себе приключение.

Николай Борисович Виноградов на раскопках поселения Устье

Как-то раз на Системе наша палатка долго не могла достичь приемлемой для сахемов тишины после отбоя. Я, Марик, Виктор, Жека, Сергей и Саша громко разговаривали, смеялись и упорно не хотели успокаиваться. Ловко изображающий свирепость Леонид Вячеславович уже объявил своё коронное: «Считаю до сорока: тридцать восемь, тридцать девять, сорок!» – и выдернул несколько колышков у палатки, однако и эти крайние меры не привели к желаемому результату. В этот момент рядом с палаткой появился не менее ловко изображающий спокойствие Сергей Владимирович и предложил, чтобы не желающие спать школьники незамедлительно отправились на штрафные работы – закапывать один из раскопанных ранее курганов. Мы вылезли из палатки, обулись, разобрали лопаты и вшестером двинулись в ночную степь по знакомому маршруту.

Сергей Владимирович Марков на раскопе

Невозможно забыть, какой была степь ночью в детские годы. Она была огромная и сияющая тысячами звезд. Она была страшная и восхитительная. Идти по ней – это было какое-то чудо, как будто идешь не по земле, а прямо по лежащим вокруг тебя звездам. Где-то в этой степи, наверное, бродили волки; неслись на мотоциклах или разбитых машинах пьяные деревенские молодчики. В траве кто-то шуршал. В реликтовом сосновом бору кто-то кричал или стонал, не то зверь, не то птица. В общем – это были очень сильные впечатления, запоминающиеся на всю жизнь.

И вот мы дошли до кургана, поднялись на отвал, разошлись по нему цепочкой и начали бросать землю лопатами в раскопанную могильную яму. Луны в ту ночь не было, звезды сияли ярко-преярко, но ничего на земле не освещали. Каменистый грунт скрипел под лопатами, наугад втыкаемыми в темный отвал. Земля, бросаемая вниз, шуршала, в ней иногда щелкали камешки, налетевшие друг на друга. Внезапно в забрасываемой нами могильной яме кто-то громко засвистел. Мы спустились с отвала и собрались вокруг ямы. Свист не прекращался, в нём даже слышались какие-то переливы. Всем стало жутко, мы не могли понять – кто это свистит в земле? Суслик? Но для чего суслику сидеть там, куда мы бросаем лопаты грунта, да ещё и свистеть ночью, а не днем? Саша несколько раз наотмашь ударил в могильную яму лопатой. Свист моментально оборвался. От этого стало гораздо страшнее. Кто же свистел в яме и что с ним стало? Как-то очень быстро мы выбрались из кургана, сразу решили, что «ну его нафиг», и быстро зашагали в наш полевой лагерь, а там составили лопаты в стойку и сразу же завалились спать без всякого шума. Сахемы могли быть довольны.

Впрочем, на следующую ночь мы снова, уже сознательно, устроили шум и гам, и Сергей Владимирович «по проторенной дорожке» отправил нас на закопки – на этот раз мы, правда, пошли уже на другой курган, и там никто не свистел. Впрочем, мы недолго закапывали его и вскоре разожгли рядом с отвалом костер и сидели вокруг него, разговаривали и жарили на палочках над огнем заранее запасенные ломти хлеба. Когда и на третью ночь мы попытались спровоцировать сахемов на такое же наказание, они сообразили, что их, грубо говоря, «разводят», и утихомирили нас как-то иначе, без отправления в понравившийся нам ночной поход. Позднее мы иногда ходили в такие походы тайком от сахемов по собственной инициативе. Как-то ночью на Устье мы с Мариком и Витей ушли почти до самого поселка Солнце, за шесть или семь километров от лагеря, и только услышав громкий лай деревенских собак прямо перед собой, повернули обратно.

В завершение этого рассказа я всё же скажу пару слов о своем нынешнем отношении к раскопкам древних могильников. В школьные годы я воспринимал это как должное: конечно, немного страшно первый раз расчищать скелеты, но раз всем этим занимаются наши сахемы, значит, вся эта работа, несомненно, правильная и нужная. Ребята постарше иногда фотографировались в каких-нибудь живописных позах рядом со скелетами или изображали какие-нибудь сценки с черепами, впрочем, сахемы все эти художества не жаловали, и расчищенные костяки достаточно быстро разбирались и запаковывались, исчезая в ящиках и коробках. Помню, как-то слышал от одного из очень уважаемых мною руководителей такое шуточное рассуждение: мол, говорят, что за раскопки древних могил мы все попадем в ад – зато оцените, какая там будет хорошая компания…

Позднее, в студенческие годы, я решил для себя, что древние погребения раскапывать все же неправильно, что это нехорошо по отношению к тем людям, которые в них лежат. Мы, собственно, не имеем никакого права тревожить их прах, разрушать их посмертные «дома», растаскивать их кости. После этого я старался больше не участвовать в раскопках могильников, но делал это как-то не очень последовательно. Один раз, уже после принятого решения, работал на раскопках кладбища первостроителей Челябинска – но там были аварийные работы, по этому месту должны были провести трубопровод, и если бы мы не раскопали могилы – их просто уничтожил бы экскаватор. В тот год из земли достали кости более чем ста человек, похороненных больше двухсот лет назад по православному обряду – насколько я слышал, позднее руководитель той экспедиции организовал их перезахоронение на старом кладбище, и даже позвал православного священника, который служил, вероятно, поминальную литию…

В другой раз мне, уже руководителю раскопок, под одиночным камнем – древним менгиром совершенно случайно встретилось погребение женщины с двумя новорожденными детьми. Этой могиле было около трех с половиной тысяч лет, и я совершенно не ожидал, что она может оказаться в этом раскопе. Мы докопали погребение, сдали кости и находки в фонды археологической лаборатории – наверное, я еще расскажу об этом подробнее… А потом мне еще раз довелось участвовать в раскопках древнего могильника – я, правда, не был там руководителем, просто работал на лопате и вскрывал только верхние слои грунта, не раскапывая самих могильных ям… Конечно, мне вовсе не надо было туда ехать, но работала там одна девушка, от мыслей о которой я в то время сходил с ума…

Во всяком случае, я твердо рассчитываю больше никогда не участвовать в раскопках древних погребений и уж тем более не организовывать такие раскопки. На мой век вполне хватит поселенческой археологии.