Текст книги "Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012"

Стать хуже несложно

Наверное, это был объективный и неизбежный процесс. У нас была такая удивительно светлая, я бы даже сказал – целомудренная, школьная археологическая юность, что когда-то она неизбежно должна была закончиться. Взрослые соблазны, грехи и страсти всё более настойчиво стучались в сердце. Защита оказалась взломана изнутри, окончив школу, очень хотелось поскорее утвердиться в статусе взрослого и самостоятельного человека.

Сначала пришел промежуточный социальный статус: летом 1992 года я был уже не школьник, но еще и не студент, и оттого чувствовал себя в несколько подвешенном положении. Но к первому августа списки на зачисление в университет уже были вывешены, и моя фамилия там была, и я знал твердо, что теперь я – студент. Первое, что я сделал по этому замечательному поводу, – это закурил более-менее систематически, при том, что в течение лета уж несколько раз покуривал.

«Зачем?» – спросите вы, а я отвечу: «А как же!» Ведь все, совершенно все мои кумиры юных лет, все наши замечательные сахемы, археологи и руководители школьных археологических кружков – все они поголовно курили (все сахемы мужского пола, естественно, девушки и женщины курили лишь отчасти; и, конечно же, все сахемы мужского пола, кроме Салавата Баязитова. Я до сих пор твердо верю, что именно Салават является живым воплощением всех основных добродетелей, и он, конечно же, не курил). При этом школьников за попытки курения весьма сурово наказывали и могли даже выгнать из экспедиции. Школьником я и не курил, хорошо понимая, что мне это пока не по статусу, и не имея никакого желания тайком нарушать это статусное установление.

Но теперь я окончил школу, поступил в университет, стал студентом, стал одним из сахемов – пусть пока и из самых младших сахемов. И в моем кармане немедленно завелась пачка сигарет.

В середине августа из Челябинска на Каменный Амбар выехала смешанная группа сахемов и вчерашних школьников – помочь небольшому отряду, оставшемуся там после завершения основного сезона выбирать многочисленные могильные ямы синташтинской культуры на большом кургане.

Когда мы выгрузились из поезда на небольшой станции Елизаветпольской и остановились ненадолго в рассветной степи перед началом пешего марша к Каменному Амбару, наши сахемы, естественно, закурили. Я тоже вытащил сигареты. К моему немалому удивлению, то же самое сделали мои друзья – Витя и Марик. Как-то так получилось, что мы с ними одновременно начали курить. Впрочем, Марик не втянулся всерьез в эту привычку и вскорости бросил. Мое же начало было омрачено достаточно идиотскими последствиями. В первый же день на раскопе я умудрился выкурить не меньше пачки сигарет, чего раньше никогда не делал. А это был не простой день, настало 15 августа – День археолога, главный археологический праздник, и вечером по этому поводу в лагере было замечательное торжество с хорошими песнями, душевными тостами, заранее заготовленными деликатесам и изрядным количеством как полезных, так и вредных для здоровья напитков. Однако к вечеру меня свалила жестокая болезнь, от которой я мог только лежать в палатке да периодически бегать из нее в экспедиционный туалет. Несомненно, это было отравление никотином – непривычный к таким дозам этого вещества организм не выдержал и взбунтовался. Было очень грустно и обидно. Впрочем, от следования данной совсем не полезной привычке меня этот случай, к сожалению, не отучил, и бросать курить я начал уже только после достижения тридцати лет.

Следующим этапом надо было попасть в плохую компанию – и я в нее успешно попал. Моя родная, прекрасная и замечательная пединститутская экспедиция работала при крошечной археологической лаборатории, в которой совершенно не было свободных ставок. В университетской лаборатории ставки были, но между этими двумя научными коллективами, точнее, между их руководителями, существовали давние отношения антагонизма. Идти на работу в университетскую лабораторию – автоматически означало поссориться с руководством пединститутской лаборатории, а делать этого очень не хотелось. И тут как раз появился третий вариант: меня позвали на работу в одну археологическую организацию, которая не находилась в отношениях антагонизма с пединститутской экспедицией, и я стал работать там лаборантом.

На своем первом месте работы я оказался самым молодым сотрудником. Очень быстро выяснилось, что в функции самого молодого сотрудника входит не только археологическая работа, но и выполнение функций «гонца». Вскоре я уже твердо знал, что в мою сумку влезает ровно 22 бутылки пива и ни на одну больше; что лампочка, горящая днем над пивным киоском, означает, что пиво в продаже есть; что рыбу к пиву лучше всего брать в небольшом магазинчике рядом с рестораном «Цыпленок табака»; кроме того, общительные шофера экспедиционных машин просветили меня, рассказав, кто такие мандавошки, – предшествующие годы жизни я как-то умудрялся избегать этого высокоценного знания.

В общем, на новом рабочем месте я как-то довольно живо приобщился к некоторым дурным привычкам и греховным склонностям, и эта приобщенность впоследствии неоднократно сыграла весьма отрицательную роль в моей жизни. Я далек от того, чтобы винить в этом своих старших товарищей: я уже был совершеннолетним и отвечал за себя сам, а они жили и работали так, как умели и как у них получалось, – впоследствии, кстати, все они преодолели ту склонность к несколько беспорядочному образу жизни, которая была у них в молодые годы, и стали людьми с очень позитивным образом жизни; а прекрасными специалистами они были уже в те времена, и работа с ними дала мне очень много в профессиональном плане. Во всех своих грехах в этой жизни виноват только я сам – такое понимание, во всяком случае, оставляет надежду на их преодоление и собственное исправление, поскольку если что-то является результатом твоих действий – то ты и можешь это исправить.

Как-то в воскресенье я сидел на своем новом рабочем месте, клеил разбитый в древности керамический сосуд, принадлежавший средневековым кочевникам, и параллельно выполнял функции сторожа. В это время на работу пришел мой товарищ Денис, такой же лаборант и тоже студент исторического факультета Челябинского университета. Он пребывал в состоянии гнева и печали, поскольку только что умудрился «завалить» пересдачу «Истории античности» нежно любимому многими студентами преподавателю Юрию Ароновичу Окуню. Денис с размаху сел на стул, вытащил лист бумаги и стремительными штрихами нарисовал на ней канонический портрет: изображение вполоборота рыбы с человеческим лицом, оснащенной характерными усами, большой бородой и очками в тяжелой оправе. «Ракетница здесь?» – отрывисто спросил меня Денис. Я молча выдвинул ящик стола. Денис вытащил ракетницу и упаковку патронов, зарядил ее и, прихватив со стола лист бумаги с аллегорическим изображением профессора Окуня и моток лейкопластыря, направился во двор. Заинтригованный поступками товарища, я вышел следом.

Денис наклеил лист с бородатой рыбой на старую кирпичную стену, окружавшую обширный двор нашей конторы, встал напротив нее в трех или четырех шагах и, прежде чем я успел что-нибудь сказать, выстрелил. Ракета мгновенно врезалась в закрепленный лейкопластырем лист бумаги, порвала его, отрикошетила от стены и, промчавшись над самым плечом Дениса, улетела куда-то за забор, находившийся за его спиной.

Только мы с ним успели облегченно выдохнуть, что все обошлось, и закурить по сигарете, как над стеной, за которой пропала ракета, появились два недоумевающих мужика. «Эй, парни, – удивленно спросил один из них, – а что вы здесь делаете?» «Мы, это… – Мы с Денисом оказались в некотором затруднении. – Ничего. Курим. А что?» «Парни, вы бы поосторожнее. Тут это, кислородный склад», – сказал без слова мата один из мужиков, и они снова скрылись за забором.

Не раз в последующие годы, мысленно присев от очередного взрыва, который сотрясал мою жизнь, я думал: «Идиот, тебе же ясно сказали – там кислородный склад. Зачем ты это делал?»

Зелёный поезд виляет задом

 
Слепой закат догорел и замер,
И вновь худобу кляня свою,
Зеленый поезд виляет задом,
А я с моста на него плюю.
Ему на Север, а мне налево,
И чертыхаюсь я каждый день,
Что держит дома меня холера,
А может дело, а может лень…
 

Эти строки из песни Владимира Ланцберга я напевал, повторяя их раз за разом, после того как проводил на Челябинском вокзале поезд на Карталы, на котором небольшой отряд пединститутской экспедиции отправился копать курган под поселком Анненское. Было начало мая 1993 года, я учился на первом курсе университета, и какие-то, уже не помню – какие именно, студенческие дела не дали мне поехать в поле вместе с товарищами. Однако, проводив поезд и покурив на перроне, я понял совершенно точно, что не смогу вынести такой ситуации – остаться в городе, когда уже пришла весна и поезд только что увез в поле отряд во главе с Владимиром Петровичем.

Археологические работы в окрестностях поселка Анненский

Сделав какие-то дела на скорую руку и попросту «забив» на остальные, я собрал рюкзак и на следующий вечер сел на такой же поезд до Карталов. Там ночью надо было пересесть на электричку, и вот в третьем часу утра я, невыспавшийся и замерзший, вылез из нее на станции Анненское. Электричка прогрохотала дальше, а я растерянно озирал окружающую ночь. Где-то вдалеке горел одинокий огонек. Больше ничего толком не было видно.

Единственное, что я знал, – это что мои товарищи должны остановиться в Анненском в школе, которая не работает в майские праздники, Владимир Петрович заранее договорился об этом с ее директором. Однако я ни разу не был в этом поселке и не представлял, как он расположен относительно станции, и где там находится школа, и куда мне вообще идти. На платформе, естественно, никого не было. Наконец я заметил на путях станционного рабочего, который шел с фонарем по шпалам. Махнув рукой, он обозначил мне направление на поселок, и я двинулся в указанную им сторону.

Спустя два или три часа, чрезвычайно замерзнув и переполошив всех окрестных собак, в предрассветных сумерках я наконец-то вышел к большому типовому зданию школы. Где-то в ней спали мои друзья, я твердо знал это. Во всех окнах было темно, входная дверь школы, естественно, была заперта, на мои попытки кричать и стучать никто не отозвался. Неудивительно: здание большое, где именно в нем расположись мои товарищи – не известно, да и спят они после вчерашнего приезда и первого дня работы явно весьма крепко. На деревенской улице не было ни души – как ни рано встает деревня, но сейчас было еще раньше. Решившись, я начал пробовать окна первого этажа – одно из них оказалось заперто непрочно, мне удалось его открыть и влезть через окно в школу вместе с рюкзаком. Школьные коридоры были темны, и мои шаги гулко разносились по ним.

Наверное, больше часа я ходил по школе, пробуя открыть все встречающиеся мне двери. В открытые кабинеты я заглядывал, ожидая увидеть в каком-нибудь из них своих товарищей, спящих в спальных мешках на полу. В закрытые кабинеты стучал и кричал через двери: «Археологи! Ау!» Никто не отзывался. В итоге мне стало ясно, что школа пуста и никаких археологов в ней не наблюдается.

Не зная, что делать дальше, я зашел в какой-то кабинет, сел за стол, достал банку консервов и кусок хлеба, перекусил, положил голову на руки – и внезапно проснулся, осознав, что прошло довольно много времени. Подойдя к окну, я увидел, что солнце уже встало, поселок проснулся, по улице, на которой стоит школа, ходит довольно много народу. Окно, через которое я забрался в здание, выходило на эту же самую, весьма оживленную улицу. Я вылез из него с рюкзаком за плечами, каждую секунду ожидая, что сейчас меня схватят и сдадут в милицию как совершенно очевидного вора. Однако, к счастью, никто не обратил на меня внимания.

Грустный я шел по какой-то улице Анненского. Где расположен курган, который копали мои товарищи, я не знал, где они могли остановиться, если не в школе, – не представлял. Анненское – крупный поселок, и было совершенно неясно, как найти в нем несколько нужных мне человек, приехавших только вчера, о которых явно мало кто знает. Вероятно, надо было возвращаться на станцию и, как идиоту, ехать обратно в Челябинск – мой романтический порыв оказался совершенно бесплодным, зеленый поезд с пединститутской экспедицией всё-таки убежал от меня, несмотря на все попытки его догнать.

Внезапно на крыльце какого-то неказистого одноэтажного дома я увидел Шуру Ковалева, на тот момент – одиннадцатиклассника из археологического кружка Вадима Сунгурова. Он курил, с несколько недовольным видом оглядывая утренние пейзажи поселка – судя по всему, он только что проснулся. Как же я обрадовался Шуре! Уже через минуту я был в доме, где увидел давно ожидаемую картину: какая-то большая комната была заставлена вдоль стен распотрошенными рюкзаками, среди которых в творческом беспорядке стояли рейки и лопаты; в центре она была застелена «пенками» и завалена спальниками, среди которых садились и вставали, просыпаясь, мои друзья и старшие товарищи; на столе у окна громоздилась невысокая куча разных продуктов, там же стояла трехлитровая стеклянная банка с водой, уж закипавшей от вставленного в нее здоровенного кипятильника.

Владимир Петрович Костюков расчищает могильную яму

После бурных приветствий радостной и неожиданной встречи я, естественно, поинтересовался: почему наши археологи расположились не в школе, где я искал их полночи, а в некоем здании неясного назначения. «Как же не в школе, – ответили мне, – это именно что школа, отдельное здание для младших классов; мы сразу здесь и планировали ночевать».

Антон Наумов на раскопе

Совершенно определенно помню, что руководил той экспедиционной группой Владимир Петрович Костюков, в ее состав входили Леонид Вячеславович Туфленков, Дмитрий Нелин, Вадим Сунгуров, Антон Наумов, Шура Ковалев, Максим Соломатов и одна или две девушки, имен которых моя память не сохранила. Возможно, был и еще кто-то, прошу прощения, если упустил.

За пару дней мы раскопали небольшой курган, располагавшийся за окраиной поселка. К сожалению, никакой могильной ямы в этом кургане не оказалось. Мы завершили вскрытие всех секторов кургана и уже заканчивали зачистку. В центре насыпи на уровне материковой глины обнаружилось небольшое скопление угольков – в древности здесь какое-то время жгли костер. На самом краю насыпи лежало несколько крупных кусков гранита, мы их расчистили, да так и оставили на месте.

Все были расстроены – выезд оказался неудачным. Зачистку завершили. Леонид Вячеславович и Владимир Петрович, пытаясь спасти положение, быстро и мощно делали в центре насыпи контрольный прокоп материка, рассчитывая, что, может быть, могильная яма просто не видна на этом уровне и откроется глубже – так бывает в некоторых случаях, впрочем, наш случай был явно не из этих. Остальные участники работ сидели на бровках, курили или бродили вокруг. Получалось так, что мы раскопали не курган кочевников, как намеревались, а какое-то древнее святилище, от обрядов, совершавшихся на котором, не осталось ничего, кроме горстки угля; или кенотаф – пустую курганную насыпь, сооруженную на родовом кладбище в память о погибшем где-то на чужбине сородиче.

Внезапно Вадим Сунгуров, внимательно рассматривавший расчищенные на краю насыпи камни, спрыгнул в раскоп, схватил один из камней, оттащил его немного в сторону, схватил второй, подтащил его и приставил к первому, потом приложил ко второму камню – третий, к третьему – четвертый, затем – пятый. Крупные куски гранита, будучи правильно повернуты, идеально подходили друг к другу и складывались в какую-то длинную фигуру. «Смотрите, это фаллос, фаллос!» – восторженно закричал Вадим. Мы все столпились вокруг камней. Действительно, образовавшаяся из них фигура имела на одном своем конце характерное расширение-утолщение, была совершенно фаллической формы и имела длину более метра.

Вадим, наклонившись, перевернул верхний камень. «Да… А фаллос-то с носом», – потрясенно проговорил кто-то из наших. На обратной стороне верхней части предмета был совершенно четко выбит нос, приглядевшись, можно было различить и другие черты лица. Перед нами было грубое скульптурное изображение человека, изготовленное около тысячи лет назад тюркскими кочевниками Великой Степи – кипчаками, возможно, находившимися в контакте с угросамодийскими народами. Это каменное изваяние, так называемая «каменная баба», представляло собой, как это обычно и бывает, изображение древнего мужчины-воина.

Вероятно, изваяние было установлено на насыпи изученного нами святилища – возможно, древнего поминального комплекса. Однако впоследствии кто-то – возможно, враги, а может быть и родичи того, кто был высечен в камне, совершая какой-то неизвестный нам ритуал, разбили гранитную скульптуру на пять почти равных частей.

Находка получилась просто великолепной. «Каменные бабы» – фигуры древних воинов – вообще очень редко находят в последние десятилетия. Когда-то они стояли по степи в изрядных количествах и были хорошо заметны, но в конце XIX – первой половине XX века практически все они были выкорчеваны и увезены – одни в музеи, другие в частные коллекции или вообще неизвестно куда. Владимир Петрович, замечательный специалист по поздним кочевникам, сразу определил, что найденное нами изваяние относится к редкому типу и представляет большую научную ценность, в том числе – для реконструкции расселения и миграций кочевых племен, и пришел в замечательное расположение духа. Весь отряд, естественно, тоже очень обрадовался – приятно было, что мы поработали не зря.

Если бы древняя каменная скульптура сохранилась в целости, доставить ее в Челябинск стало бы настоящей проблемой. Машины у нас не было, а донести до электрички, потом перегрузить на поезд здоровенную каменную плиту было бы крайне сложно. Однако «каменная баба» была расколота на пять кусков, и каждый из этих кусков был вполне подъемным для одного человека. Куски разложили по рюкзакам самых физически крепких членов отряда, личные вещи которых взялись нести их товарищи. Так в пяти рюкзаках изваяние и доехало до археологической лаборатории пединститута.

Каменное изваяние из культового комплекса Анненское 12 (Костюков В.П., Никулина Е.В., 2003, рис. 1,1)

Финальное приключение случилось у нас на подъезде к карталинскому вокзалу. Промежуток между прибытием электрички в Карталы и отправлением оттуда поезда в Челябинск был весьма невелик, кроме того, на вокзале к кассам всегда в это время стояла большая очередь, и можно было просто не успеть купить билеты на поезд. Поэтому Леонид Вячеславович заранее собрал деньги на билеты и вручил их Вадиму как самому быстрому и ответственному. Его задача была первым выскочить из вагона в Карталах и сразу же бежать в кассы занимать очередь и покупать билеты.

Электричка подъезжала к Карталам ночью, многие из нас дремали на сиденьях в полупустом вагоне. Но не спал Леонид Вячеславович, он следил за временем и за станциями. На последней остановке перед карталинским вокзалом Леонид Вячеславович решил разбудить Вадима, чтобы тот успел приготовиться к выполнению своей задачи. «Вадим, вставай, Карталы скоро», – сказал он и тронул того за плечо. Вадим моментально проснулся, одним движением переместился в тамбур и выскочил из вагона, решив, что раз его будят, значит, мы уже приехали и ему пора мчаться в кассу вокзала. Двери закрылись, электричка тронулась, Вадим остался снаружи – все это произошло буквально в течение нескольких секунд.

Оторопев, мы смотрели друг на друга. Больше всего впечатлился Леонид Вячеславович, который никак не ожидал таких последствий от своих вполне разумных действий. Электричка набрала ход. До карталинского вокзала оставалось еще несколько минут и километров, Вадим остался на какой-то сортировочной станции под Карталами, вместе с ним остались практически все наши деньги – наскрести еще раз на билеты до Челябинска не представлялось возможным.

Приехав в Карталы, мы выгрузились на перрон и остались там в некоторой растерянности. Надо было ждать Вадима, а когда он доберется до нас – челябинский поезд, скорее всего, уже уйдет.

Однако, как это ни удивительно, пропавший Вадим появился через двадцать или двадцать пять минут. Сообразив, что высадился не в том месте, он быстро побежал по рельсам вслед за электричкой и пробежал эти несколько километров единым махом. Мы успели купить билеты на поезд, и рано утром отряд был уже в Челябинске, а все части кипчакского каменного изваяния были доставлены в лабораторию.