Текст книги "Блогер и Маргарита. Ковидная дьяволиада"

Войдя в здание через единственный подъезд, Шорин прислушался. В нежилом доме сохранялась зловещая тишина, которая не сулила ничего хорошего. Однако Иван преодолел свой внутренний страх и стал медленно подниматься по каменной лестнице, ступени которой были засыпаны штукатуркой с потолка. Вскоре он достиг нужной квартиры под номером 13. Деревянная дверь с покосившимся почтовым ящиком была слегка приоткрыта, что предопределило дальнейшие действия блогера – он взялся за ручку и потянул дверь на себя…

* * *

Всё на том же «Лексусе» Авдей Карпов и бывший сотрудник Пятого управления (идеология) КГБ СССР Ефрем Кравцов мчались на Большую Спасскую улицу, дом 20. На удачу Карпова, он достаточно быстро разыскал в Москве своего бывшего коллегу, который в 1982 году «опекал» московских диссидентов, в том числе и Василия Кулешова, который входил в марксистский кружок «За новый социализм». В виду эпидемии Кравцов отправил всю свою семью за город, а сам остался в Москве и коротал время за Интернетом, с которым он сдружился, благодаря своему внуку-студенту. Когда ему позвонил Карпов и попросил вспомнить адрес Кулешова, Кравцов ответил не мешкая:

– А чего его вспоминать – Большая Спасская, дом 20, квартира 13.

– Не ошибаешься? Дело серьёзное, – с сомнением в голосе спросил Карпов.

– Ни в коем разе. Я же жил неподалёку, на Сретенке, поэтому хорошо помню этот адрес. От меня до него идти было меньше получаса.

– Ну, тогда я сейчас за тобой заеду и мы вместе съездим туда. Ты не против?

– Приезжай, почему бы не проехаться? – с радостью откликнулся Кравцов.

И вот теперь они втроем (вместе с водителем) мчались по нужному адресу на предельной скорости и не боясь ДПСников – у Карпова с собой был особый пропуск, позволяющий передвигаться по городу в любое время суток.

Они подъехали к нужному дому в тот самый момент, когда Иван Шорин был уже внутри и поднимался по лестнице. Выбравшись из машины, все трое обогнули забор и вошли в тот же самый подъезд. И в этот самый момент Шорин потянул за ручку двери и оказался внутри квартиры. Войдя в неё, он очутился в коридоре, который оказался… жилым. Об этом явственно говорила обстановка, в которую попал визитёр. Под его ногами лежала широкая ковровая дорожка, справа от себя он увидел новенький велосипед, прислонённый к большому сундуку, на котором лежали какие-то вещи, а слева возвышался вместительный шкаф с большим отполированным до блеска зеркалом. В дальнем конце коридора из-под двери пробивалась полоска света и доносились какие-то звуки. Именно на них Шорин и пошёл, по-прежнему ступая тихо и осторожно.

* * *

Когда Карпов и его спутники поднялись на нужный этаж и подошли к квартире № 13, Авдей обратил внимание, что на грязном полу, усыпанном штукатуркой, чётко отпечатались следы от обуви. Они были свежие – это было видно с первого же взгляда. «Он уже здесь», – догадался Карпов и осторожно взялся за ручку двери. Потянув её на себя, он первым вошёл в коридор, который оказался… нежилым. Везде была грязь, по углам лежал мусор и какая-то ветошь.

– Вон там он обитал, – указал рукой налево от себя Кравцов.

Когда они подошли к нужной комнате, где когда-то жил Василий Кулешов, они увидели вместо двери проём и совершенно пустое помещение, в котором давно никто не жил.

* * *

Когда Шорин подошёл к двери, он явственно различил за ней звуки музыки. В квартире кто-то слушал пластинку или магнитофон, а в качестве исполнителя фигурировал Булат Окуджава. Постояв какое-то время перед дверью, Шорин, наконец, решился постучать в неё костяшками пальцев. И практически тут же дверь отворилась и на пороге возник мужчина в синем спортивном костюме, которые в современной России давно никто не носил, но они были очень популярны в годы существования СССР.

– Добрый день, мне бы Василия Кулешова, – произнёс Шорин, глядя в глаза хозяину квартиры.

В этих глазах гость не увидел никакого страха, а всего лишь удивление.

– Здравствуйте, Кулешов – это я, – ответил мужчина, после чего задал естественный вопрос: – А вы кто?

– Я Иван Шорин и пришёл к вам по поводу Дмитрия Кузнецова, – ответил блогер.

– Димыча? – глаза хозяина квартиры широко распахнулись, после чего он отступил в сторону, пропуская гостя внутрь.

Войдя в комнату, Иван осмотрелся. Это было просторное помещение с высоким потолком и весьма необычным для современного дома интерьером. Осматривая его, Шорин поймал себя на мысли, что это жилище, скорее, напоминает ему квартиру из какого-то старого советского фильма – настолько всё в ней было старомодным. Даже длинный книжный шкаф с рядами полок с книгами, протянувшимися до самого окна, ничего кроме удивления у гостя не вызвали. Ни в одном современном российском доме Шорин никогда такого количества книг ещё не встречал. «Я что, попал в прошлое?» – задал себе неожиданный вопрос Шорин, но в силу фантастичности такого предположения никак не мог в него поверить.

– Что же вы встали, проходите, – вернул гостя к действительности хозяин и предложил ему сесть в удобное кресло, стоявшее напротив высокой тумбочки со стоящим на ней огромных размеров магнитофоном, из которого и доносился голос Булата Окуджавы. Таких аппаратов Шорин отродясь никогда вживую не видел, разве что на картинках в Интернете на сайтах, которые были посвящены советскому прошлому. Однако не это сильнее всего удивило гостя, а другое. На стене над магнитофоном висел большой перекидной календарь, на котором значилась поразительная дата – октябрь 1982 года. Поражённый этим открытием, Шорин опустился в кресло, а хозяин, щелчком тумблера выключив магнитофон, уселся на диван.

– Вы когда видели Димыча? – спросил у гостя хозяин квартиры.

Не зная, как ответить на этот вопрос, Шорин решил выиграть время, задав похожий вопрос:

– А вы?

– Я с ним встречался вчера. Ох, и напугал же он меня своим приходом. Я же его почти десять лет не видел и даже не знал, где он находится. Однако, хорошо осведомлённый о его работе, я лишних вопросов ему никогда не задавал. Но вчера он меня попросту поразил.

– Чем же? – насторожился Шорин.

Однако вместо ответа хозяин дома внезапно спросил:

– Хотите кофе?

– Не откажусь, – согласился Иван, надеясь, что за распитием этого напитка его скованность, наконец, пройдёт.

После этого хозяин квартиры подошёл к столу, который стоял у окна и открыл банку растворимого кофе с доселе никогда ранее не виданной Шориным этикеткой. Оттуда он с помощью чайной ложки насыпал в две чашки кофейный порошок.

– Перед вашим приходом я как раз вскипятил чайник, так что вы пришли вовремя, – сообщил Кулешов гостю. – Вам сколько ложек сахара насыпать?

– Трёх вполне хватит, – ответил Шорин.

– Тогда берите своё кресло и перебирайтесь к столу, – предложил Кулешов.

Иван так и сделал, благо кресло было достаточно лёгким – на изогнутых деревянных ножках. Он уселся как раз напротив окна, откуда открывался вид на улицу. И здесь Шорина ждало новое потрясение, которое окончательно развеяло все его сомнения. На предвечерней улице он увидел людей, спешащих по своим делам, одетых в одежды, которые давно вышли из моды. А по проезжей части улицы проезжали автомобили исключительно советских марок. «Точно – я в прошлом», – с ужасом подумал Шорин, берясь за чашку с налитым почти до краёв кофе.

– Вам что, плохо? – заметив, как изменилось выражение лица у гостя, спросил хозяин квартиры.

Шорин ответил не сразу. Сначала он пригубил из чашки горячий напиток, после чего, наконец, решился на откровенность:

– Я пришёл к вам из этого… из будущего.

– В каком смысле? – искренне удивился хозяин квартиры.

– В прямом. У вас здесь сегодня какое число?

– 31 октября 1982 года, воскресенье.

– А я пришёл из понедельника 13 апреля 2020 года.

– Не может быть! – слегка отстраняясь от гостя, произнёс хозяин квартиры.

Тогда Шорин в качестве доказательства достал из заднего брючного кармана свой смартфон, и положил его на стол перед Кулешовым.

– Что это? – спросил тот.

– Это телефон из нашего будущего – называется смартфон.

Отставив свою чашку в сторону, Кулешов осторожно взял в руки незнакомый ему предмет. Внимательно осмотрев его со всех сторон, он спросил:

– Как он включается?

– Нажмите на кнопку сбоку.

Кулешов так и сделал, однако аппарат никак не отреагировал. Тогда эту же операцию проделал и хозяин смартфона, но результат был такой же – гаджет не включался.

– Всё ясно – в вашем времени он не работает, – сделал вывод Шорин.

– И что, по этой штуковине можно разговаривать на расстоянии? – продолжал интересоваться Кулешов.

– Да, причём на далёком – даже в Америку можно позвонить.

– То-то я никак не мог понять, что за одежда на вас одета – вроде бы наша и в то же время чужая, да и не по сезону, – признался гостю хозяин квартиры. – Но как это возможно – вы знаете место перехода из одного времени в другое?

– Ничего я не знаю – это вышло совершенно неожиданно, – ответил Шорин. – Мне оставили визитку с вашим адресом, по которой я и нашёл ваш дом. Снаружи он выселенный, заброшка, а внутри оказался заселенным.

– И что это за визитка?

Вместо ответа Шорин достал из кармана на рубашке упомянутый предмет и передал собеседнику.

– Здесь написано, что время её действия истекает через три часа, – сообщил неожиданную новость Кулешов.

Шорин забрал визитку и действительно увидел на ней каллиграфически чёткую надпись о том, что срок действия визитки завершится в 20.00.

– Значит, мы должны поторопиться, – сделал вывод Шорин, возвращая визитку обратно в карман. – Если сегодня здесь 31 октября 1982 года, тогда слушайте меня внимательно. Второго ноября, то есть послезавтра, в 21 час 10 минут Дмитрия Кузнецова убьют. Это случится прямо при входе на станцию метро «Арбатская», у старого здания. К нему подойдёт женщина, попросит закурить и уронит на землю сумочку, в ручке которой будет отравленная игла. Кузнецов эту сумку поднимет, уколется и умрёт спустя несколько минут, спустившись в вестибюль станции – прямо возле касс. Чтобы этого не случилось, мы должны его предупредить. Вы знаете, где он сейчас находится?

– Не знаю, – коротко ответил Кулешов.

– Как же так, вы же сам сказали, что он к вам вчера приходил? – удивился Шорин.

– Говорил, но адреса своего он мне не называл, – сообщил хозяин квартиры. – Я же говорю, он пришёл ко мне какой-то странный – крайне взволнованный. Сказал, что приехал в Москву инкогнито на несколько дней по крайне важному делу. Сообщил, что если он до пятого ноября больше не даст о себе знать, то я должен готовиться к худшему. Получается, что он пришёл со мной попрощаться.

– А его домашний адрес у вас есть?

– Раньше он жил на родительской квартире, но когда они умерли, он её обменял на другую, но я там никогда не был. Где-то в Свиблово. Я же говорил, что видел его в предпоследний раз около десяти лет назад.

– А сестру его вы знаете?

– Какую сестру? – удивился Кулешов.

– Младшую.

– Нет у него никакой сестры, и не было никогда – Димыч был единственный сын у родителей.

– Но я видел её вчера на Хованском кладбище на его могиле – она представилась его сестрой.

– А как её зовут?

– Этого я не знаю.

– А я знаю, что никаких сестёр, ни родных, ни двоюродных, у Димыча не было. Есть один троюродный брат, но он проживает в Житомире и отношения они не поддерживают.

– Может, у него есть жена?

– Не было никогда – только мимолётные женщины, о которых я толком ничего не знаю. Да и какие могут быть постоянные женщины у человека, который годами не бывает на родине?

У Шорина голова шла кругом от всего происходящего, но виду он не подавал и старался не упустить из рук нить разговора.

– Тогда у нас один способ его предупредить – через вас, – после небольшой паузы, возобновил разговор Шорин. – Вы должны второго ноября вечером быть у станции метро «Арбатская», чтобы перехватить его. Сможете это сделать?

– Почему бы нет, – легко согласился с этим предложением Кулешов и добавил: – Тем более, что речь идёт о жизни моего друга.

После этих слов волна облегчения разлилась по телу Шорина и он всем телом откинулся на спинку кресла. В разговоре возникла небольшая пауза, которую первым прервал хозяин квартиры:

– И как там в вашем далёком будущем живётся – кто вами правит?

– Президент, – коротко ответил Шорин.

– Американский, что ли? – удивился Кулешов.

– Почему американский – наш родной, доморощенный. Правда, под американским влиянием.

– А куда подевался генсек? – продолжал удивлённо вопрошать хозяин квартиры.

– Генсеков у нас отменили, поскольку Советский Союз прекратил своё существование.

– Не может быть! Вы не врёте? – не веря своим ушам, воскликнул Кулешов.

– Сущая правда, – и в качестве доказательства гость перекрестился.

Услышав это, хозяин квартиры внезапно вскочил со стула и стал нервно ходить по квартире, приговаривая:

– Неужели наши мечты сбылись – это уму непостижимо, это немыслимо.

Наконец, он вернулся на свой стул и, снова обратив свой взор к гостю, спросил:

– И когда же случится этот развал?

– В конце девяносто первого.

И в это мгновение перед взором Шорина возникла надпись на памятнике, установленном на Хованском кладбище на могиле человека, с которым он теперь разговаривал – «1991». То есть, это был год смерти Василия Кулешова. Единственное, чего не знал Шорин – из-за чего умрёт его собеседник. Между тем тот погибнет, причём нелепо – его собьёт автобус, когда он будет перебегать оживлённую улицу, торопясь на баррикады у Белого дома, чтобы защитить, как он считал, демократию. «Значит, к моменту фактического развала СССР Кулешова уже не будет в живых», – подумал Шорин, мысленно содрогаясь от этой мысли. Однако внешне он ничем не выдал своего состояния. Впрочем, его собеседник был настолько возбужден, что вряд ли бы что-нибудь заметил необычное в поведении гостя.

– Как вы думаете, могу ли я рассказать об этом своим товарищам? – возобновил разговор хозяин квартиры.

– А что это за люди? – поинтересовался Шорин.

– У нас небольшой подпольный кружок истинных марксистов, – понижая голос почти до шёпота, ответил Кулешов. – Мы считаем нынешнее руководство Советского Союза ревизионистами, предавшими идеалы марксизма-ленинизма.

– Я полагаю, что вам лучше держать эту тайну при себе, – дал собеседнику добрый совет Шорин. – Если из ваших друзей кто-то проболтается, а это не исключено в виду взрывного характера этой новости, то его сочтут сумасшедшим и отправят в психушку. А ещё хуже – отправят туда вас всех.

– Да, вы правы, – согласился с этим советом Кулешов. – Причём не по части психушки, где я уже однажды сидел. Дело в другом. Если кто-то из нас об этом проболтается и это расползётся по стране, то власти могут об этом узнать и тем самым упредить развал Союза. А этого мы как раз больше всего и не хотим, а хотим обратного – чтобы эта система прекратила своё существование.

– Это почему?

– Потому что вместо неё возникнет более справедливая.

– Вы заблуждаетесь – ничего хорошего на её месте не возникнет. Говорю вам это, как человек, который живёт в этой системе вот уже 28 лет.

– Это потому что вы не жили здесь, в Советском Союзе, – возразил гостю Кулешов. – Эта система построена на лжи, на обмане. Она не даёт людям свободно дышать.

– И снова вы не правы, – стараясь сохранять прежнее спокойствие, произнёс Шорин. – В будущем, из которого я только что к вам пришёл, люди сидят фактически под домашним арестом, на улицу выходят в медицинских масках и только с электронными пропусками в смартфонах – в той самой штуковине, которую я вам показал. А если у вас нет такого пропуска, то вас штрафует полиция. Сумма штрафа – 4 тысячи рублей.

– Сколько? – не поверил своим ушам хозяин квартиры.

– Я забыл вам сказать, что цены у нас будут другие, чем здесь, причем с каждым годом из-за инфляции они растут и растут. И конца этому не видно. Так что ваша система против нашей – это детский сад против публичного дома. Кстати, проституция у нас фактически легализована, как и наркомания, гомосексуализм и другие прелести, так называемого, свободного мира. Двенадцать лет назад у нас была кровопролитная война с Грузией, а сейчас мы фактически воюем с Украиной, где Степан Бандера стал национальным героем. У нас развалена промышленность и мы живём за счёт того, что гоним нефть, газ и другое сырьё на Запад. Если ваши коррупционеры зарывали деньги в землю, поскольку их нельзя было здесь отоварить, то наши чуть ли не ежедневно вывозят миллиарды долларов за рубеж, где скупают себе целые острова, особняки, яхты и так далее. А ещё недавно нам подняли пенсионный возраст – женщинам до 60 лет, а мужчинам до 65. Так что, развалив Советский Союз, вы погнались за журавлём в небе, упустив из рук синицу.

Когда Шорин закончил свой монолог, в комнате наступила такая звенящая тишина, что пролети здесь муха и этот звук был бы подобен грому. Хозяин квартиры сидел совершенно потрясенный и раздавленный от услышанного. Все его марксистские мечтания, которые он вместе с товарищами неоднократно горячо обсуждал вот в этой самой комнате, теперь летели в тартарары. И как теперь жить с этой новой информацией, было непонятно.

– В любом случае наша единственная задача на данный момент – это спасти Дмитрия Кузнецова от гибели, – вновь вернул собеседника к действительности Шорин. – Вы помните, когда и во сколько часов вам надо быть у метро «Арбатская», у старого вестибюля?

– Конечно, помню: 2 ноября до 21 часа 10 минут, – ответил хозяин квартиры практически без запинки.

– В таком случае, давайте расставаться, – и Шорин первым поднялся со своего места.

– У вас же есть ещё два часа, – напомнил гостю о времени на визитке Кулешов.

– Именно поэтому я и ухожу – хочу подышать советским воздухом, – сообщил Шорин. – Я ведь был девятилетним пацаном, когда Союз развалился. Смутные воспоминания остались, но они уже почти стёрлись. Хочу их восстановить.

– Так, может, вам своих родителей навестить? – предложил неожиданный ход Кулешов.

– К сожалению, я не знаю их точного адреса образца 1982 года. Где-то за Красносельской, а где именно мать не говорила.

– Тогда я мог бы стать вашим гидом в этой прогулке по нашему району, – выступил с новой идеей гостеприимный хозяин.

– Спасибо, но одному мне будет комфортней, – вежливо отклонил и это предложение Шорин.

– Тогда возьмите хотя бы это – пригодится, – и Кулешов достал из кармана смятую купюру.

Это была «трёшка» – три советских рубля, на которые можно было, например, три раза плотно пообедать в столовой или хорошо посидеть в кафе. Поначалу Шорин хотел было отказаться, но потом он подумал, что эти деньги даются от чистого сердца, и принял этот подарок. На том они и расстались, обменявшись на прощание крепким рукопожатием.

13 апреля 2020 года, понедельник, Москва, режим карантина, «Фокус-Покус Сити Холл»

– Вы кто такой, товарищ? – с удивлением спросил Изюмов, отрываясь от монитора.

– Меня зовут Вийченцо, я ассистент всемирно известного профессора человековедческих наук Вóландова, – представился гость, проходя к столу и вручая хозяину кабинета визитку.

Взяв её в руки и прочитав выбитые на ней инициалы, администратор наморщил лоб:

– Что-то я не слышал ни о каком профессоре Вóландове?

– Как же так можно, уважаемый Яков Самсонович, не знать такого человека, – с укоризной в голосе произнёс посетитель. – Его весь мир знает, всё прогрессивное и даже не очень прогрессивное человечество, а вы до сих пор остаётесь в неведении.

– А чем конкретно он занимается? – продолжая держать визитку в руках, вопрошал администратор.

– Он возглавляет всемирно известное открытое общество закрытого типа, которое занимается благотворительностью. Он вхож в самые высокие сферы, его знают и почитают практически все сильные мира сего. Да что я вам рассказываю – вы сами посмотрите и убедитесь, – и гость кивнул на монитор компьютера. – Наберите «профессор Вóландов» и вам всё станет понятно.

Администратор повернулся к монитору и набрал на клавиатуре два названных слова. И тут же на экране возникла череда больших цветных фотографий, на которых был изображён высокий седовласый мужчина в элегантном двубортном костюме в полоску и с белой тростью в руке. Вот он был с Королевой Великобритании Елизаветой, а вот с президентами США разных лет, а вот с главами Франции, Италии, Испании, Германии и другими высокопоставленными особами, с которыми он мило улыбался, жал им руки, а с иными и вовсе стоял чуть ли не в обнимку.

– А это он с кем? – спросил у гостя Изюмов, не узнав одного из собеседников профессора Вóландова.

– Это он с банкиром Ротшильдом – слыхали о таком? – последовал ответ. – А это уже с Рокфеллером, Джорджем Соросом, Генри Киссенджером и Збигневом Бжезинским. И все, заметьте, весьма уважаемые люди.

– А зачем он приехал в Москву и что ему надо от нас? – отрываясь от монитора, задал очередной вопрос Изюмов.

– Он хочет выступить здесь перед лучшими людьми вашего города, перед, так сказать, избранными.

– Как выступить? – искренне удивился администратор. – Да у нас же жёсткий карантин, все увеселительные учреждения закрыты и неизвестно когда будут открыты.

– Для профессора Вóландова нет никаких преград, – с обаятельной улыбкой на устах молвил гость. – Если надо, он уговорит любого вашего большого начальника, невзирая на его статус. Например, с мэрией мы уже договорились.

– Не может быть! – не поверил этому заявлению администратор.

Вместо ответа гость поднял с телефонного аппарата трубку и, глядя в глаза Изюмову, спросил:

– Вы заместителя мэра Геннадия Петровича знаете? Тогда поговорите с ним сами, – и гость, набрав нужный номер, передал трубку администратору.

Вскоре на другом конце провода Изюмов действительно услышал голос заместителя мэра:

– Да, я слушаю.

– Геннадий Петрович, тут ко мне…

– Яков Самсонович, вы по поводу профессора Вóландова? Всё нормально, мы согласны.

– С чем согласны? – спросил Изюмов, но ответа услышать не успел – на другом конце провода повесили трубку.

– Я же вам говорил, что наверху уже всё улажено, – вновь вступил в разговор ассистент профессора. – Да и трудно было бы себе представить, чтобы здесь отказали человеку, которого знает всё прогрессивное человечество и не очень прогрессивное тоже.

– Но когда планируется ваше выступление? – возвращая трубку на аппарат, спросил Изюмов.

– Мероприятие должно состояться послезавтра вечером. Пригласительные билеты уже отпечатаны и рассылаются фигурантам. Их будет полторы тысячи человек.

– Сколько? – не поверил своим ушам администратор.

– Полторы тысячи, или тысяча пятьсот. Это действительно лучшие люди вашего города, да и всей страны в целом, так сказать, сливки общества, которые наверняка почтут за честь встретиться со своим кумиром.

– И что же это за люди? – задал уточняющий вопрос Изюмов.

– Я же говорю – сливки общества из разных сфер, включая политику, кино, литературу, эстраду, журналистику, в том числе и телевизионную, ну и так далее. Господин Вóландов внимательно следит за их деятельностью и каждого отобрал лично, так сказать с лупой в руках. Им будет очень лестно встретиться с ним и выслушать его благодарственные слова. Такие мероприятия профессор устраивает регулярно и повсеместно. Например, только что мы выступали в Лондоне.

– Так там же эпидемия, – сообщил потрясённый администратор.

– Ну и что? – искренне удивился ассистент профессора. – Эпидемия эпидемией, а жизнь с участием профессора Вóландова продолжается. Он ведь у нас неугомонный, для него не бывает перерывов. Более того, в такие времена как сейчас, он тем более должен быть на острие событий – так сказать, жечь глаголом сердца своих поклонников. И вас он, между прочим, тоже не забудет, Яков Самсонович.

– Что вы имеете в виду?

– Что имею, то и введу – слышали такую шутку? – продолжал улыбаться гость. – Речь идёт о личной благодарности господина Вóландова по отношению к вам, господин Изюмов. Он ведь прекрасно знает о вашей подвижнической деятельности на ниве алчного предпринимательства. Ему известны все ваши денежные счета в оффшорных компаниях, на один из которых он готов прямо сейчас перевести любую указанную вами сумму.

– Неужели любую? – с недоверием в голосе спросил администратор.

– Хотите проверить – пожалуйста! Пять миллионов долларов вас устроит?

Вместо ответа Изюмов молча кивнул головой, не в силах вымолвить ни единого слова.

– Считайте, что эти деньги уже лежат на вашем счету, – произнес ассистент профессора и, взяв со стола лист бумаги и авторучку, написал номер нужного счёта. – Можете проверить.

Дрожащими руками Изюмов взял со стола айфон и принялся с ним манипулировать. А гость стоял перед ним с вытянутым листом в руке, чтобы администратору было удобно сверять цифры счёта. Наконец, всё было сделано – названная сумма действительно поступила на указанный счёт администратора две минуты назад.

– Фантастика! – потрясённый произошедшим, обрёл, наконец, дар речи Изюмов.

– Обычное дело для профессора Вóландова, – сообщил гость, и одним движением скомкав лист бумаги, точнёхонько отправил его в ведёрко для мусора, стоявшее в дальнем углу, где оно тут же и испарилось, превратившись в пыль.

После этого он протянул руку администратору для прощания и сказал:

– Итак, послезавтра в двенадцать часов ночи мы ждём вас на балу у профессора Вóландова. И позаботьтесь, чтобы к этому времени зрительный зал был в полной боевой готовности.

Сказав это, гость удалился, оставив администратора наедине со своими сумбурными мыслями, среди которых чаще других возникал один и тот же навязчивый вопрос: «Что это было, что?..».

31 октября 1982 года, воскресенье, Москва, Большая Спасская улица и роддом Крупской (Абрикосовой)

Когда Иван Шорин вышел из квартиры № 13 на лестничную площадку, то его глазам предстала совершенно иная картина, чем та, которую он увидел сначала. Если раньше подъезд выглядел нежилым и грязным, с разбросанным тут и там мусором, то теперь это было очень ухоженное помещение, где с потолка излучал яркий свет большой старинный плафон, на полу перед дверью лежал круглый коврик, а на окне, выходящем на улицу, стояли в горшках домашние цветы. Из-за соседней двери доносились чьи-то приглушённые голоса, а на верхнем этаже звучала музыка – кто-то слушал «Миллион алых роз» в исполнении Аллы Пугачёвой, ещё молодой и не испорченной большими деньгами и пластическими операциями.

Поражённый всем этим, Шорин спустился вниз и вышел на улицу. И сразу увидел, что и её ландшафт полностью изменился. Не было никакого деревянного забора, огораживавшего дом, и по Большой Спасской шли люди, облачённые в совершенно другие одежды, чем это было несколько часов назад. Они шли совершенно раскованно, улыбались, и на их лицах не было никакого напряжения. Более того – эти лица были открыты, а не скрыты под медицинскими масками, как это было в том будущем, откуда совсем недавно сюда переместился Шорин.

«Фантастика, да и только! – думал про себя Иван, вдыхая полной грудью чистый воздух реальной советской действительности. – А ведь через 38 лет здесь всё будет по-иному. Большинству москвичей придётся сидеть фактически под домашним арестом, а на тех, кто вздумает выйти на улицу, наденут маски по 50, а то и дороже, рублей за штуку, да ещё вдобавок заставят завести электронные пропуска. За отсутствие того и другого введут штрафы. Боже мой, к чему мы вскоре придём?!».

С такими грустными мыслями Шорин свернул налево и, застегнув на молнию ветровку, медленно направился вдоль по улице в сторону Большой Колхозной площади, в будущем – Большой Сухаревской. И тут же, метрах в ста от дома, он наткнулся на газетный стенд. В постсоветской действительности этого атрибута жизни отродясь не было, зато в советские времена, которые Иван краешком всё-таки застал, это был привычный элемент декора советских улиц. На этих стендах вывешивались свежие газеты разных наименований, которые можно было почитать, если не особо куда-то торопишься. Остановившись перед стендом, Шорин увидел, что на нём висела газета «Советская культура» за пятницу 29 октября 1982 года. «Газета трёхдневной давности», – подумал Шорин, вспомнив, какое здесь сегодня число. Он не знал, что это издание в те годы выходило не ежедневно, а два раза в неделю – во вторник и пятницу.

На первой же странице внимание Шорина привлекла большая «шапка»: «Совещание военачальников в Кремле». Углубившись в чтение, Шорин узнал, что 28 октября, Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев выступил перед военными по инициативе министра обороны СССР Дмитрия Устинова. И тут же Шорин вспомнил о Дмитрии Кузнецове. «А ведь его сестра, а вернее, та женщина, которая представилась мне на кладбище сестрой, упоминала о том, что Кузнецов по приезде в Москву интересовался Брежневым – что говорят о нём в народе и каково его самочувствие, – внезапно вспомнил о своём разговоре на Хованском кладбище Шорин. – Интересно, почему именно это его так сильно волновало? И не эта ли причина пригнала его так спешно в Москву? Ведь буквально спустя две недели после его приезда Брежнев скончался. Да и самого Кузнецова убили, причём за неделю до смерти генсека. Нет ли здесь какой-то связи? Судя по всему, есть, чёрт возьми – как же я раньше об этом не додумался?!».

Поражённый этим открытием, Шорин отошёл от газетного стенда и возобновил свою прогулку по советской Москве. В эти вечерние часы Большая Спасская выглядела не слишком многолюдно и являла собой куда более скромное место, чем это станет потом, в постсоветские годы. В советском варианте не было световой рекламы, да и общепитовский заведений (кафе, ресторанчиков) было наперечёт, поскольку мысль о «вечной жратве» советских людей преследовала гораздо меньше, чем это станет потом, в постсоветском мире. В приоритете тогда была духовная пища, поэтому пока Шорин вышагивал по улице, ему на глаза попались сразу два книжных магазина и два киоска «Союзпечати».

Заглядывать в эти магазины Шорин не стал (хотя до их закрытия ещё оставалось время), а вот перед киоском «Мороженое» не удержался, остановился. Перед его взором открылась та самая картина, которую он ещё успел застать в далёком детстве. За стеклом новенького киоска были выложены все разновидности советского мороженого тех лет. Здесь было семикопеечное «Фруктовое» в бумажном стаканчике, девятикопеечное «Молочное» в брикете, одиннадцатикопеечное «Эскимо» на палочке, тринадцатикопеечное «Крем-брюле» в брикете, пятнадцатикопеечное «Шоколадное» в брикете, девятнадцатикопеечный вафельный стаканчик «с розочкой» и так далее. Из всего этого набора Шорин выбрал последнее – вафельный стаканчик, который он в детстве просто обожал, впрочем, как и большинство советских детей и не только – например, его мама тоже была от него в восторге (про отца Шорин не помнил, поскольку на момент его гибели ему было всего два с половиной года).