Текст книги "Звездные трагедии"

Один сезон Александров провел в Италии – тренировал там команду «Сайма-Милан». Затем вернулся в Москву и занялся бизнесом – стал владельцем автостоянки. Играть в хоккей уже не было ни сил, ни желания. А семью, где подрастали уже двое сыновей (второго сына звали Виктором, он родился сразу за Аланом), кормить было необходимо. Однако, всю жизнь посвятив хоккею, долго прожить без него Александров не смог. И в середине 90-х вернулся на родину, поскольку ему поступило неожиданное предложение – возглавить сборную Казахстана, которая сумела пробиться в мировой турнир класса «Б». Весной 1997 года подопечные Александрова завоевали путевку на чемпионат мира 1998 года в группе «А», а также получили допуск и на Олимпиаду в Нагано. И пусть на обоих турнирах казахские хоккеисты больших лавров не снискали, это все равно было большим прорывом на фоне того, что до этого представлял собой хоккей в Казахстане.

На посту главного тренера сборной Казахстана и команды «Казцинк-Торпедо» (так теперь называлось усть-каменогорское «Торпедо») Александров проработал почти пять лет. И ушел со скандалом. Хозяева «Торпедо» обвинили его в финансовых махинациях и вынудили покинуть тренерское поприще. Отныне Александров стал всего лишь консультантом. Но пробыл он на этом посту недолго – до своей гибели в автокатастрофе 31 июля 2002 года.

Вспоминает Ж. Александрова: «Никогда не забуду, как после отставки Боря неожиданно приехал с предсезонного сбора домой. Грустный-грустный. Я пыталась успокоить его, как могла: „Ты чего так переживаешь, у тебя ведь есть приглашения в другие клубы, в том числе и московские?“ А ему, оказывается, команду было жалко, поскольку не сомневался, что ребята без него разбегутся. Потом выдал фразу, которая сейчас, после его гибели, кажется мистической: „У меня такое предчувствие, что после этого падения в моей жизни обязательно будет взлет…“

Обида в нем засела крепко. Он так ее и не пережил. С ней уехал в ту свою последнюю поездку в Уфу. Я отчетливо вижу, как он ехал и жал на газ. До сих пор не могу простить себя за то, что не поехала тогда с ним. Я бы не позволила ему так гнать. А он, между прочим, поначалу предлагал мне поехать с ним. Но когда я согласилась, вдруг передумал: лучше останься, говорит, собери вещи. Вернусь, быстро уволюсь, и уедем в Москву…»

В Уфу Александров поехал не случайно: там проходил хоккейный турнир с участием московского «Спартака», в составе которого играл младший сын Александрова Виктор. И Александров хотел успеть на первую игру. Он собирался приехать в город за пару часов до начала игры, устроиться в гостинице, принять душ. Жене обещал не гнать, поскольку времени было достаточно. Однако в ситуацию вмешались побочные факторы. В тот день на дворе стояла жара, и солнце буквально растопило дорожный битум. И вот, когда до Уфы оставалось примерно 280 километров, у поселка Усть-Катава Александров пошел на обгон. Но его «БМВ» внезапно развернуло на 180 градусов и вынесло на встречную полосу. И «БМВ» лоб в лоб столкнулась с «Волгой». Александров погиб мгновенно после удара о руль. Сразу погиб и водитель «Волги». А вот шурину Александрова повезло – он получил множественные травмы, очутился в реанимации, но в итоге выжил. Похоронили Б. Александрова в Москве, на Митинском кладбище.

Спустя несколько месяцев после этой трагедии на месте аварии был воздвигнут памятник: хоккейная шайба с фотографией Бориса Александрова. А в ноябре 2002 года сессия усть-каменогорского городского маслихата приняла решение присвоить местному Дворцу спорта имя Бориса Александрова.

Между тем 6 апреля 2004 года погиб старший сын Александрова Алан, хоккеист команды «Казцинк-Торпедо». Как и отец, он тоже погиб в автомобильной катастрофе. Причем в этом случае без мистики не обошлось. Говорят, после гибели отца Алан психологически сломался. Он часто рассказывал матери, что ему снится отец. Дескать, тот ругает его за уныние, заставляет не вешать носа и продолжать тренироваться. А буквально за неделю до трагедии Алану приснился пророческий сон. Якобы ему снова приснился отец, который решительно взял его за руку и сказал: «Хватит валять дурака, пошли со мной!..»

В машине, в которой ехал Алан, находилось шесть человек. Однако из них погиб только один – Алан Александров.

Трагедии на стадионах

В Советском Союзе спорт считался одним из самых популярных развлечений. Особенно популярными видами были хоккей, футбол, фигурное катание. Чтобы посмотреть на своих кумиров, на стадионы приходили десятки тысяч людей, еще больше их собиралось у голубых экранов. Однако мало кто знает, что в 70—80-е годы прошлого века случилась целая серия трагедий на советских стадионах, когда в результате давки погибло в общей сложности более сотни человек.

Первая трагедия случилась в марте 1975 года. Причем косвенным виновником ее стала… жевательная резинка. Нынешнее молодое поколение даже представить себе не может, что каких-нибудь 25 лет назад такой продукт, как жевательная резинка, был в Советском Союзе в жутком дефиците и ценился чуть ли не на вес золота. Пластинка «чун-гама» на черном рынке стоила от 70 копеек до 1 рубля в зависимости от страны производителя и фирмы. Например, польская жвачка «Болек и Лелек» стоила дешевле, чем капиталистическая «Wrigleys» или «Brooklen». Жвачка была одним из элементов красивой жизни советского человека, и любой обладатель ее стоял на ступеньку, а то и две, выше того, у кого ее не было. Из-за этого куска пахучей резинки иной раз разгорались такие страсти, что не снились никакому Шекспиру. А один раз из-за нее в Москве погибли более двух десятков ни в чем не повинных людей.

Трагедия случилась в начале марта 1975 года. Тогда в Москву приехала юниорская (17–18 лет) любительская команда по хоккею с шайбой «Бэрри коап» из провинции Онтарио. Они должны были провести серию из пяти игр со своими советскими сверстниками: со сборной СССР (две игры), «Спартаком» (две игры) и «Крыльями Советов» (одна игра). Спонсором этой поездки выступила известная фирма по производству жевательной резинки «Wrigleys». Зная, что в Советском Союзе этот продукт считается страшным дефицитом, гости привезли с собой несколько десятков коробок с этим продуктом, даже не подозревая, какая беда из-за этого произойдет.

Между тем приезд канадской команды вызвал небывалый ажиотаж среди столичных болельщиков, особенно среди подростков, в памяти которых еще были свежи игры Суперсерии-74 между советскими и канадскими сборными. Ваш покорный слуга волею случая тоже оказался в числе зрителей, видевших одну из этих игр с участием «Бэрри коап»: в час дня 8 марта я пришел на матч канадского клуба со сборной СССР вместе со своим средним братом и другом. Во время матча, который закончился победой наших со счетом 5:1, мы видели, как канадские болельщики, а также игроки сборной «кленового листа» периодически бросали на трибуны различные сувениры: жвачку, цветные наклейки. Подростки, которым эти вещи были в диковинку, бросались на них, как голуби на хлеб, а довольные канадцы в это время щелкали фотоаппаратами. У себя на родине они собирались демонстрировать эти фотографии как лишнее доказательство того, в какой нищей стране растут советские дети.

10 марта должен был состояться последний матч в ДС «Сокольники». Несмотря на то что игра началась в семь часов вечера, весь дворец был забит под завязку. Во-первых, это была последняя игра канадцев с нашей сборной; во-вторых – после первых двух игр по городу уже успели распространиться слухи о том, что канадцы раздаривают всем сувениры. Как итог – на матч пришло 4,5 тысячи зрителей.

Вспоминает А. Назаров (ему в ту пору было 15 лет): «Мне повезло. Вместе с одноклассниками Андрюшей Королевым и Вовой Лазуткиным мы уселись на третьем ряду в первом ярусе. Как раз за скамейкой запасных сборной Канады. Всю игру канадцы оборачивались в нашу сторону и бросали нам жвачку, какие-то красивые наклейки. Было очень обидно, что они до нас не долетали. Позади канадцев сидели солдаты, и они не позволяли нам подбирать все это. Они гоняли многих ребят. Много иностранцев сидело в девятом секторе, но пробиться к ним тоже не позволяли солдаты и милиционеры. Поэтому, когда матч закончился (табло зафиксировало ничью 3:3. – Ф. Р.), мы заторопились к выходу, чтоб успеть к посадке иностранцев в автобусы – там еще можно было ухватить кое-что. Если б мы знали тогда, что из-за этой жвачки Вовка погибнет!..»

Согласно выводам следствия, которое было произведено после случившегося, трагедии предшествовали следующие обстоятельства. Электрик Дворца спорта «Сокольники» незадолго до матча выпил 200 граммов водки, после чего пришел на работу. Когда матч закончился, электрик решил вырубить лишний свет, но по причине алкогольного опьянения перепутал рубильники и выключил во дворце весь свет. А большая часть зрителей в это время еще не успела покинуть стадион и сгрудилась на лестнице у выхода № 5. Стоит отметить, что во дворце спорта имелись еще два выхода, но их незадолго до конца игры специально закрыли, чтобы пустить через них только иностранных туристов. Сделано это было неспроста, по приказу свыше: там были озабочены тем, чтобы иностранные туристы первыми покинули пределы Дворца спорта и не успели устроить новый разброс сувениров и фотографирование подростков-попрошаек.

Поскольку лестничные проемы в ДС «Сокольники» были узкими, на лестнице № 5 началась настоящая «Ходынка». Вот как об этом вспоминает очевидец – Л. Биченкова: «После матча мы с мужем пошли к выходу. Когда до конца лестницы осталось ступенек 20, я увидела, как какой-то мужчина поднял мальчика и кричал: „Остановитесь!“ Но народ все напирал. А началось все, как потом сказали, с группы молодых парней, которые торопились к автобусу с отъезжающими туристами. Мне удалось удачно пройти мимо упавших. Выйдя на асфальт, я начала искать мужа. Рядом пластами лежали люди, и милиция пыталась хоть кого-нибудь вытащить из завала. Сверху же продолжали давить. Я увидела, что мужа вытащили из кучи и делали ему искусственное дыхание. Затем я вместе с ним села в автобус и поехала в Остроумовскую больницу, где муж и скончался…»

Сами «дарители сувениров» тоже пребывали в шоке от происходящего, поскольку никак не рассчитывали на такой поворот событий. В канадскую делегацию входили не только спонсоры и спортсмены, но и родители последних. Когда они услышали душераздирающие крики со стадиона, они заметались в панике, не зная, что делать. Потом, когда на асфальт рядом со стадионом стали складывать тела погибших, некоторые из канадцев тоже бросились помогать милиционерам и сотрудникам «Сокольников».

Итог этой трагедии был ужасен: 21 человек погиб (из них 13 жертвам не исполнилось и 16 лет) и 25 человек получили увечья. Следуя законам того безгласного времени, никакой огласки в прессе эта трагедия не получила. Когда 12 марта «Комсомолка» поместила заметку о клубе «Бэрри коап», в ней ни слова не было сказано о случившемся два дня назад несчастье. Более того, канадцам разрешили продолжить турне и сыграть оставшиеся два матча с «Крыльями Советов» (14 марта) и «Спартаком» (16 марта).

Забегая вперед, сообщу, что спустя два месяца состоится суд над виновниками трагедии. На скамью подсудимых сядут четыре человека: директор Дворца спорта (на момент случившегося он был на районном партактиве), его заместитель (он ушел домой с половины матча), начальник 70-го отделения милиции (он по ходу матча почувствовал себя плохо и тоже ушел домой), начальник отдела Сокольнического РУВД. Все четверо получат по три года колонии общего режима, однако уже в декабре этого же года трое из четверых будут отпущены на свободу по амнистии.

Власти все-таки сделали выводы из этой трагедии. В Совете министров СССР был поставлен вопрос о производстве собственной жевательной резинки. Первыми в этом деле подсуетились эстонцы: таллинская кондитерская фабрика «Калев» выпустила в начале 1977 года жвачку с одноименным названием. Несмотря на то, что качеством она значительно уступала многим зарубежным аналогам, ажиотаж в Эстонии, да и во всей стране (ее поставляли в половину республик) был огромный. Особенно за «Калевом» охотились школьники – они даже с уроков сбегали, чтобы занять очередь в магазине.

Что касается российских производителей «чун-гама», то они порадовали своих соотечественников только в самом конце десятилетия, хотя линия по производству жвачки на фабрике «Рот-Фронт» была установлена в том же 77-м. Но два года ушло на раскачку. В июне 1979 года первые 30 килограммов жевательной резинки трех сортов (клубника, апельсин и мятная) сошли с конвейера. Читатели более старшего поколения наверняка помнят это событие: чуть ли не полстраны стояло в очередях за этим продуктом.

20 октября 1982 года жуткая трагедия произошла во время международного матча по футболу между московским «Спартаком» и голландским «Хаарлемом» в Лужниках. Часть зрителей на трибуне «С» за несколько минут до финального свистка устремилась к выходу. Однако милиция перегородила один из двух выходов, и огромная толпа людей оказалась в узком пространстве. Тут, на беду, «Спартак» забил гол, и часть толпы ринулась обратно. Кто-то из людей упал внизу лестницы, а сверху напирали: образовалась пробка, и произошел эффект насоса. Сжатие толпы продолжалось минуты полторы – и все было кончено. В этой давке погибло 66 человек, 61 человек был покалечен. Причем у трупов не было переломов, все погибли от сдавления грудных клеток и животов. Большую часть погибших составляли подростки.

Расследовать это дело было поручено следователю столичной прокуратуры Александру Шпееру. Он вспоминает: «О трагедии я узнал, явившись утром 21 октября на работу в прокуратуру. Это был всеобщий шок. Всех угнетало количество погибших, да еще, по сути, в центре Москвы. Я тут же поехал в Лужники и осмотрел место: заледеневшие трибуны, лестницу с разогнутыми перилами. Помню, кое-где еще валялась чья-то обувь, другая мелочь…

Мне сразу дали огромную бригаду, человек 15 следователей, и начались бесконечные допросы. Было решено опросить максимум милиционеров и солдат, поэтому их привозили к нам чуть ли не повзводно. Вообще в те дни прокуратура ходуном ходила. Коридоры были забиты плачущими матерями погибших детей, нам приходилось заниматься тем, что не входило в наши обязанности: договаривались с кладбищами, звонили в морги, просили для кого-то помощи в Моссовете. Когда в прокуратуру приехали жены арестованных вскоре директора Большой спортивной арены Виктора Кокрышева и коменданта БСА Юрия Панчихина, мы, слава богу, догадались увести их на другой этаж. А то не миновать бы беды. Такая была атмосфера…»

Во время следствия была выявлена масса нарушений. Например, контролерами на злополучном выходе работали пожилые люди, пенсионеры, которые получали за это небольшую прибавку к пенсии – 10 рублей. Естественно, в нормальных условиях они еще могли работать, но к экстремальной ситуации были абсолютно не готовы. Эти же контролеры напропускали на матч детей младше 16 лет, хотя это было запрещено. Правда, здесь во многом были виноваты сами болельщики, которые проводили детей под видом своих родственников.

Виновными были признаны руководители БСА Кокрышев и Панчихин, получившие по три года заключения каждый. Однако первому сидеть после суда не пришлось, поскольку он попал под амнистию. А второй отсидел половину из назначенного срока. А вот командира роты полка патрульно-постовой службы Карягина к суду привлекать не стали, поскольку он сильно пострадал во время давки и получил инвалидность. По словам А. Шпеера: «Да, в ту пору говорили, что следователи занимались поиском „рыжих“ и посадили не тех. Но что мне было делать – выйти в эфир и на всю страну заявить: уважаемые соотечественники, произошла жуткая трагедия, но, поверьте, это стечение несчастных обстоятельств и никто конкретно не виноват? Представляете, что бы было?!.»

Спустя ровно месяц после трагедии в Лужниках грянула новая: 20 ноября 1982 года в Хабаровске в результате давки на стадионе погибли 18 человек. Трагедия случилась во время матча по хоккею с мячом на стадионе имени Ленина. Играли хабаровский СКА и красногорский «Зоркий». Поскольку это был первый матч сезона, стадион был заполнен до отказа – пришло 20 тысяч человек. Когда матч закончился, толпа ринулась к выходу. И тут неправильно повела себя милиция. Мало того, что она закрыла несколько ворот и оставила только два узких выхода, она принялась на очень узком выходе из северных ворот выдергивать из спускавшейся по ступенькам толпы нетрезвых болельщиков. В результате началась потасовка, из-за чего толпа потеряла равновесие. Люди стали падать, а встать уже не могли – толпа их просто затаптывала.

Согласно официальной версии, в этой давке погибло 18 человек. Но в народе ходили слухи, что погибших было значительно больше. Однако в те годы узнать правду было нельзя – вся подобная информация была засекречена. Даже в местных газетах этой трагедии было уделено всего лишь несколько строк. Говорят, некоторых людей можно было бы спасти, если бы «Скорая помощь» приехала вовремя, но ее прождали больше 20 минут. Первую помощь пострадавшим бросились оказывать врачи обеих команд, но их усилий было явно недостаточно.

Главную вину за случившееся понес начальник милиции, которого разжаловали из подполковников и сняли с должности. А мемориальная доска на стадионе имени Ленина появилась спустя год после трагедии.

Трагедии в советском кино

Актеры

Е. Урбанский родился 27 февраля 1932 года в Москве. Его отец – Яков Самойлович Урбанский – был видным партийным работником, которого в середине 30-х направили в Узбекистан на должность второго секретаря ЦК ВКП(б). Однако на этом посту тот проработал недолго: в 1937 году его арестовали как «врага народа» и отправили в лагерь под Воркутой. Его жену – Полину Филипповну – с детьми выслали в Алма-Ату. Там Евгений пошел в школу, в которой проучился до 9-го класса. В 1946 году его отцу снизили срок и определили рабочим на шахту в Инте. После этого его семья в полном составе переехала к нему.

Десятый класс Урбанский заканчивал в средней школе города Инта. Учился хорошо. Помимо учебы увлекался акробатикой и показывал неплохие результаты в этом виде спорта. Кроме этого, наш герой прекрасно читал стихи и часто выступал с ними на различных торжественных мероприятиях. Особенно удавались ему стихи В. Маяковского. Однако большого желания посвятить себя драматическому искусству у Урбанского тогда не было. Именно поэтому в 1950 году он сначала поступил в Московский дорожный институт, затем оттуда перевелся в горный. Именно в последнем творческие устремления Урбанского внезапно нашли себе достойное применение – он стал активным участником художественной самодеятельности, впервые задумался об актерской карьере. В конце концов эти мысли привели его в Школу-студию МХАТ на прослушивание. Несмотря на волнение, которое Урбанский тогда испытывал, был он настолько убедителен и азартен, что педагоги, слушавшие его, оказались им очарованы. «Вам обязательно надо поступать на актерский!» – посоветовали ему тогда. Он так и сделал. В 1952 году он явился на экзамены в ту же Школу-студию, прекрасно прочитал несколько стихотворений В. Маяковского (его любимым произведением было «Во весь голос») и был принят на курс народного артиста СССР В. О. Топоркова.

По словам очевидцев, первые два года учебы в студии талант Урбанского был почти не заметен. Лишь на третьем курсе он «ожил», стал намного смелее и ярче. По словам его однокурсника О. Табакова: «Он был похож на шахтера, каким его тогда изображали на плакатах, в кино, в театре: здоровый, кудрявый, белозубый». (Отмечу, что почти год Урбанский ходил в студию в горняцком кителе, который он получил, еще будучи студентом горного института.)

Со своей первой женой Урбанский познакомился, еще когда учился в автодорожном институте. Девушку звали Оля, она была студенткой педагогического института. Вот ее собственный рассказ об этом:

«В то утро ни свет ни заря меня разбудил звонок в дверь. Набросив на ходу халатик, я пошла открывать. Ранним визитером оказался соседский парнишка Володька, он почему-то решил, что сейчас самое время вернуть мне учебник по психологии. Не пытаясь скрыть недовольства и „поблагодарив“ соседа, я тотчас захлопнула перед его носом дверь, успев, однако, заметить за Вовкиной спиной какого-то ушастого мальчишку. До лекций в институте оставалась еще уйма времени, и я бухнулась в постель досматривать сны. А когда наконец вышла из подъезда, навстречу со скамейки поднялся тот самый ушастый парень со словами, что ждет меня уже полдня. Всю дорогу он шел следом, тараторя, что учится в Автодорожном институте, что никогда не встречал такой красивой девчонки, как я, и что зовут его Женя. После чего немедленно приступил к чтению стихов. И я, каким-то волшебным образом позабыв о времени, променяла занятия в институте на поход в кино и явилась домой только в два часа ночи. Так что знакомство с Женей запомнилось мне еще и первым скандалом с родителями.

Любопытно, что мы попали на фильм «Мальва», где главную роль играла Дзидра Риттенберг. Но тогда Женя и подумать не мог, что эта красивейшая актриса впоследствии станет его второй женой. Позже он мне рассказывал, что абсолютно не запомнил, о чем фильм, все время думал об одном – взять меня за руку или не взять.

На следующее утро, когда я вышла умыться (удобства находились на улице), перед глазами предстала такая картина: мой вчерашний кавалер стоял, прислонившись к забору, в совершенно невероятном наряде, собранном, как выяснилось впоследствии, частями по всему общежитию. Завершал ансамбль белоснежный шарф – Женя почему-то решил, что это очень аристократично.

С первого дня мы не могли расстаться ни на минуту. Каждый вечер, проводив меня, он опаздывал на последнюю электричку и шел до дома семь километров пешком. Часто, пропуская занятия в своем институте, сидел со мной на лекциях в Педагогическом, приводя в недоумение преподавателей. С некоторыми из них Женя даже познакомился при весьма интересных обстоятельствах. «Разрешите, я сдам зачет за Ольгу, – умолял он молоденькую преподавательницу физкультуры, – это я виноват, что она пропускала занятия». И ходил на руках вокруг стадиона до тех пор, пока физрук со смехом не ставила мне зачет…»

На момент знакомства с Ольгой Урбанский был немного неотесанным провинциальным юношей. Подруги Ольги даже удивлялись: «У тебя столько интересных кавалеров, а ты выбрала самого невзрачного». Но спустя какое-то время подруги взяли свои слова назад. Поступив в Школу-студию МХАТ, Урбанский мгновенно преобразился в статного и уверенного в себя молодого человека. Он и родителей Ольги тоже очаровал: матери читал своего любимого Маяковского, у отца брал уроки игры на рояле.

Можно смело сказать, что свою творческую карьеру Урбанский сделал себе сам. В отличие от многих своих коллег по актерскому ремеслу, которые по разным причинам (кто по протекции, кто по воле случая) оказались на вершине славы, Урбанский своей главной роли добился самостоятельно. Узнав в 1956 году, что на «Мосфильме» режиссер Юлий Райзман приступил к съемкам фильма «Коммунист», он явился на киностудию и предложил себя на главную роль. В тот же день сделали его фотопробы, которые не всем понравились. Однако режиссер, успевший к тому времени просмотреть многих актеров, решил рискнуть с никому не известным студентом. Так Урбанский получил роль коммуниста Василия Губанова.

Натурные съемки картины проводились в городе Переславль-Залесском. Урбанскому они запомнились не с самой лучшей стороны. Вот что он рассказывал позднее:

«Съемки – это какая-то мука, знал бы, не пошел. Я буквально подыхал на съемочной площадке от ужаса, что ничего не выходит. Моя неповоротливость, неумелость угнетали меня почти физически. А Райзман был доволен. Я считал, что половину придется переснимать, а он был доволен и после просмотра материала ходил радостный. Только увидев фильм смонтированным, я понял: все мое – самую мою неумелость – использовал режиссер для Губанова. Так ведь это он – молодец!»

Действительно, в самом начале работы у Урбанского практически ничего не получалось. На площадке он был чрезмерно скован, неповоротлив и стеснялся своих партнеров до неприличия. Даже главный его партнер актриса Софья Павлова (она тоже была дебютантом и играла его любимую девушку) была им очень недовольна. Из-за своей чрезмерной стеснительности Урбанский казался ей чуть ли не мальчиком, и его зажатость в любовных сценах порой выводила актрису из себя. Да и другие участники съемочного процесса также были недовольны молодым актером и настойчиво уговаривали Райзмана «заменить его, пока не поздно». Но режиссер остался при своем мнении. И оказался прав.

Между тем после двух лет встреч Урбанский решился наконец сделать Ольге предложение руки и сердца. Но родители девушки выступили категорически против: мол, дочь должна сначала закончить институт. Однако Ольга решила все сама. Утром, перед лекциями, они встретились с Урбанским и отправились в ЗАГС. А вечером невеста уже благополучно забыла, что несколько часов назад вышла замуж. И отправилась на вечеринку к однокурсникам. Урбанский заехал к ней домой и обнаружил, что она там не объявлялась. Он бросился ее искать и под проливным дождем облазил чуть ли не полгорода. А когда нашел, закатил такой скандал, что девушке мало не показалось. Именно тогда она впервые поняла, каким ревнивцем является ее новоиспеченный супруг.

В течение месяца молодожены тщательно скрывали от родителей Ольги свой новый статус. Правда обнаружилась случайно, когда мать девушки заглянула к ней в паспорт. Однако скандала не последовало: родители поняли, что менять что-то уже поздно.

Тем временем в 1957 году на экраны страны вышел фильм «Коммунист», и на Урбанского свалилась всесоюзная слава. Фильм посмотрели 22,3 млн. зрителей, на фестивалях в Венеции (1958) и Киеве картина получила главные призы. Кроме того, в 1959 году «Коммунист» был назван в числе трех лучших фильмов года по опросу читателей журнала «Советский экран». Но к обрушившейся на него славе Урбанский отнесся с иронией. Однажды они зашли с Ольгой в магазин «Армения» на Пушкинской, и Урбанский предложил жене… воровать конфеты из экзотических ваз. Ольга буквально застыла от ужаса. А Урбанский как ни в чем не бывало принялся набивать сладостями карманы.

В год, когда фильм «Коммунист» вышел на широкий экран, Урбанский закончил Школу-студию МХАТ. Его мечтой всегда была прославленная сцена Художественного театра, однако туда его не взяли. Наш герой стоял на распутье, когда актер Театра имени Станиславского Евгений Шутов, с которым он познакомился на съемках «Коммуниста», предложил: «Давай поступай к нам в театр!» Дважды уговаривать себя Урбанский не дал.

Е. Бабаева вспоминает: «Женя Шутов и я стоим в зрительском буфете театра, разговариваем. Мимо нас прошел яркий, бросающийся в глаза молодой человек со светлой шевелюрой. Высокий, мощный. Я сразу подумала: актер. „Кто он и откуда?“ – спросила я. „Это актер Женя Урбанский. Я привел его в наш театр, – сказал Женя и прибавил с гордостью: – Хорош, правда?“

Первой ролью Урбанского на сцене Театра имени Станиславского был Ричард в пьесе Б. Шоу «Ученик дьявола». И так уж вышло, что в день премьеры «Коммуниста» Урбанский играл свой первый спектакль на театральной сцене.

Первый брак Урбанского нельзя было назвать идиллическим. Виной всему – неуступчивость обоих супругов. И еще они жутко ревновали друг друга. Урбанский непрерывно ревновал жену к ее однокурсникам, а Ольга ревновала мужа к его поклонницам.

Вспоминает О. Урбанская: «Женя страшно боялся: вдруг мне кто-нибудь понравится. Он постоянно твердил: „Запомни, Ольга, я всегда нахожусь рядом и целую тебя. Так что губы твои все время заняты“. Из-за ревности происходили самые острые и комичные конфликты. Например, как-то после лекций я поехала в баню. Женя, не застав меня дома, догнал на площади около Ярославского вокзала и устроил сцену ревности. Поводом послужило то, что я отправилась в баню в том же платье, в котором была в институте. (С чего он решил, что я отправилась на свидание на шестом месяце беременности?..) Сцена на вокзальной площади разыгралась очень живописная. Женя кричал, размахивал руками, хватал меня за локоть и куда-то волок, привлекая внимание постового милиционера. Молодой блюститель порядка пытался оттащить хулигана от беременной женщины, но, с трудом разобравшись, в чем дело, отпустил нас на все четыре стороны и долго смеялся вслед…

А однажды к Урбанскому приехал с Севера лучший друг Дима, с которым я флиртовала еще задолго до нашей женитьбы. Друзья, как полагается, выпили, душевно побеседовали и легли спать. Но Жене не спалось. Позднее он мне признался, что смотрел на спящего Димку и думал: «Как резанул бы его сейчас ножиком по горлу за то, что он с тобой заигрывал…»

Женя сам страдал от своей жуткой ревности, порой даже не понимая, что с ним происходит. К сожалению, в браке с ним я была еще большей собственницей: не позволяла Жене опаздывать с репетиции или лекции даже на десять минут. Если он не приходил домой в назначенный срок, его чемодан уже стоял на лестнице. Когда он возвращался, мама заносила чемодан на кухню, там же ставила раскладушку…»

Когда у молодых родилась дочь, Урбанский взял ее воспитание в свои руки. Вот как об этом вспоминает О. Урбанская:

«Когда Аленку только привезли из роддома, он никому не разрешал к ней подойти: сам первый раз искупал ее и перепеленал. Мама, глядя на это, очень беспокоилась, но Женя все сделал как профессиональная няня и очень собой гордился.

А незадолго до этого (я только родила Аленку и лежала в роддоме) муж залез на третий этаж по водосточной трубе и проник через окно в палту, чтобы меня поздравить и поцеловать.

Пока Аленка была маленькая, он не спал ночами, стирал пеленки, ездил каждый день за 10 километров за грудным молоком. Если уезжал надолго в экспедицию, писал письма: «Олечка, все мои мысли с тобой и Аленочкой. Она у нас такое золотко. Я здесь долго не смогу, скучаю, целую, твой Женя».

С успехом фильма «Коммунист» к молодому актеру пришла всесоюзная слава. Люди стали узнавать его на улице, просить автографы. Многие режиссеры бросились предлагать ему роли в своих новых картинах. Однако Урбанский не торопился принимать их предложения. Видимо, помня свои муки на съемках «Коммуниста», он боялся пережить их вновь. Ведь не каждый режиссер смог бы, как это делал Ю. Райзман, лепить из молодого актера звезду. Поэтому в течение двух лет Урбанский набирался актерского опыта на театральной сцене, играя в месяц по 22–25 спектаклей. И только в середине 1958 года он наконец вспомнил о кино.