Текст книги "«Враги народа» за Полярным кругом (сборник)"

А в бухте Провидения и в заливе Лаврентия челюскинцев ждали пароходы «Смоленск» и «Сталинград», но из двух практически одинаковых кораблей предпочтение было почему-то отдано идеологически менее выгодному «Смоленску». Но «Смоленск» ещё в середине ноября побывал в Провидении, причём пришёл он туда как госпитальное судно, предназначенное быть базой для переброски больных с зимующих кораблей особых экспедиций Наркомвода. Он доставил уголь для вырвавшихся изо льдов Чукотского моря «Свердловска» и «Лейтенанта Шмидта» и для «Литке», но ледорез уже ушёл в окончившийся неудачей рейс к «Челюскину». «Смоленск» доставил и два «АНТ-4», которыми предполагалось вывезти с зимующих кораблей экспедиций Дальстроя тех, кого не сумел вывезти Куканов. Начальником лётной части экспедиции был назначен лётчик-наблюдатель Петров, политорганизатором – лётчик Конкин, а второй лётчик остался просто лётчиком, который должен был лететь к трем кораблям экспедиций Дальстроя. Но тут-то стал непреложным фактом дрейф «Челюскина» и предпочтение было отдано «челюскинцам», а не «пассажирам Дальстроя», и вполне обоснованно: «Челюскин» дрейфовал в подвижных льдах Чукотского моря – ледовой кухне Восточной Арктики, три судна стояли недалеко от берега, у кромки неподвижного припая, в куда более безопасных условиях, и «просто лётчик» Анатолий Ляпидевский полетел спасать детей и женщин с «Челюскина». Сообщение об их вывозе пришло в Москву по радиосети ОГПУ через Уэлен – Владивосток. 13 апреля 1934 года чукотская Тройка рапортует руководителям партии и правительства об окончании спасательной операции, и в числе адресатов – имя «её» начальника Г.Ягоды (формально главой ОГПУ оставался смертельно больной В.Менжинский). Единственной государственной структурой, способной действовать на Чукотке в экстремальной ситуации, оказалась политическая полиция и подчиненная ей пограничная охрана.

Как видим, «челюскинская эпопея» постоянно пересекалась со структурами ОГПУ и «дальстроевскими экспедициями», герои-челюскинцы – с заключёнными ГУЛАГа, да и сами «герои» были то врагами народа, то – политически и морально неустойчивыми, то – героями-лётчиками, гордостью страны, то – недостойными службы в армии этой страны. Так и формировалось новое в истории человечества сообщество людей – советский народ, и челюскинцы ещё вольно и невольно будут участвовать в формировании этого сообщества, и ещё хлебнут его «достоинств».

По рассказам старожилов Владивостока, пришвартовавшийся «Смоленск», кроме восторженной толпы, встречали и теплушки с зарешетчатыми окнами и конвоем – видимо, для попутчиков героев: «рабочих Дальстроя» (сообщено автору Г.Левинсоном).

* * *

Пока же – триумфальная поездка через всю страну, во время которой почти непрерывно заседало бюро партийной ячейки «Челюскина». «Угнетённого настроения» людей, как на первом заседании после гибели корабля, уже не обсуждали, а занялись приятным: герои валом пошли подавать заявления в партию [Семёнов]. Физик Факидов ради этого подтвердил разрыв с семьей; Ляпидевский и Леваневский скрыли факты своего увольнения из армии; Ширшову, будущему Герою, наркому и академику, припомнили исключение в 1930 году из комсомола, но отказать не посмели – дважды орденоносец. Лишь по самой низшей, 4-й категории, рекомендовали Ф.Решетникова, тоже будущего академика и народного художника СССР, запечатлевшего в живых и правдивых рисунках всю «эпопею» [Гусарова] и ими прославившегося, хорошо чувствующего конъюнктуру и потому сменившего жанр своих работ и вошедшего в историю соцреализма каноническими картинами «Генералиссимус Советского Союза И.В.Сталин» и «Опять двойка» (для главного героя картины позировал сын расстрелянного соседа Решетникова, известного художника Г.Клуциса), за что он и был объявлен классиком соцреализма и в этом уже качестве боролся в начале 1960-х годов с «абстракционизмом» изобретённым им карикатурным триптихом «Тайны абстракционизма» и одноименной книгой. Геологу В.Рыцку, который возглавил самую большую группу челюскинцев на переходе из Ванкарема в Бухту Лаврентия и довел её быстрее остальных групп, в рекомендации отказано и предложено «проявить себя на общественной работе».

Тем временем 10-го июня Секретариат ЦИК заказывает в своей типографии 129 коробочек для орденов челюскинцев и их спасателей сверх уже заказанных на 1934 год пятисот коробочек для «плановых» награждений. Уже 20 апреля комиссия Куйбышева начинает обсуждать организацию встречи челюскинцев в Москве и 14-го июня утверждает её сценарий. Организация встречи героев и обеспечение порядка на ней была поручена, естественно, ОГПУ. Чекисты в организации торжества мудрить не стали и почти точно скопировали его сценарий, в том числе и «дождь листовок», со сценария встречи в 1927 году в США лётчика Чарлза Линдберга, первым перелетевшего через Атлантику. Газеты пестрели приветствиями и поздравлениями, одно из самых почётных мест занимало почему-то поздравление от «Организации Бойцов и Фашистов Новой Италии». Потом была Красная площадь, фотографирование с вождями, вручение орденов, банкет в Кремле и то, что описано И.Ильфом и Е.Петровым в фельетоне «Чудесные гости», а в Москве и Ленинграде прошли театрализованные представления в честь возвращения героев-челюскинцев и героев-лётчиков под названием «Славим подвиг».

Попутно в Кремль и в газеты посыпались письма трудящихся. Многие граждане Страны Советов, переполненные гордостью за неё (а заодно – за себя) и чувством любви к вождю, предлагали ввести новую высшую награду страны – Орден имени Сталина. Были и письма иные: в архивном деле наградного сектора ЦИК лежит гневное письмо бывшей чекистки, «проливавшей кровь за дело пролетариата», оскорблённой тем, что у неё ордена нет, а этим челюскинским бабам, к тому же – просто жёнам, без должностей, «этим б…» (так в документе – авт.) – ордена дали!

Есть документы и другие. 8–24 марта 1934 года датировано приложение к докладной записке о военном изобретении, поданное в ОГПУ неким Петром Александровичем Орловским и озаглавленное им «О рейде „Челюскина“ и его гибели». На 21-й странице оборотов каких-то чертежей на миллиметровке проводится подробный анализ информации, доходившей до автора через советские газеты и радио, анализ, как нам представляется – объективный и добросовестно профессиональный. Автор приходит к выводу, что причинами трагедии «Челюскина» были некомпетентность и легкомыслие руководства экспедиции. П.А.Орловский особо подчёркивает непричастность к неверным решениям командования судна. Это – прямое обвинение О.Ю.Шмидта – хранится в деле архива ГУСМП с заголовком «Личное дело тов. Шмидта О.Ю.», – но это не подборка компромата, а всякие поздравительные письма, адреса и т. п. панегирики, к которому ОГПУ решило присоединить и свой «подарок».

* * *

В эти же дни целая команда кинодокументалистов во главе с М.Трояновским и А.Шафраном (режиссёр – Я.М.Посельский) срочно монтируют фильм «Челюскин» и в ночь на 29 июня большой любитель и знаток искусства кино Сталин приказывает организовать его показ руководству партии и страны (присутствовали Сталин, Молотов, Жданов, Киров, Постышев и другие). Просмотр и обсуждение закончились около 4-х часов утра. Сталин очень хвалил Шафрана, что, впрочем, его дальнейшей карьере не помогло, высказал несколько замечаний о длиннотах в фильме и пожелал «включить в картину такие существенные моменты: а) трудности борьбы „Челюскина“ и челюскинцев с ледяной стихией в океане; б) больше отразить внутреннюю жизнь лагеря на льду, в частности, отразить жизнь партгруппы и роль женщин; в) выпуклей дать представление о совокупности мер помощи Москвы (партии и правительства) лагерю Шмидта; г) показать ряд пунктов встреч челюскинцев в пути до Москвы». Ещё вождь отметил, что фильм создали «не операторы, а жизнь, героика социализма» и назвал его «подлинным боевиком». Особому обсуждению подвергся вопрос о количестве копий фильма и возможности его широкого показа [«Архив Яковлева…» ]. В тот же день эти пожелания были обличены в Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) (№ 10 п. 50/32 – О кинокартине «Челюскин»), после утверждения «исправленного» фильма комиссией ЦК: «пустить фильм в кинотеатры» [«Власть и …» ] Это, конечно, очевидное свидетельство того, какое значение придавалось идеологической составляющей «эпопеи». Творческими работниками замечания Вождя были учтены, соответствующие сюжеты вставлены и снабжены нужным текстом и в таком виде уже через 18 дней фильм начал демонстрироваться в 26-ти кинотеатрах Москвы [«Кремлёвский кинотеатр…» ]. А в 1935 году уже под названием «Герои Арктики» фильм был представлен на Венецианский международный кинофестиваль, где завоевал приз. Честь эта по праву должна принадлежать и «лучшему другу советских кинематографистов».

31 июля главный редактор «Правды» Л.Мехлис запрашивает разрешение Кагановича на выпуск художественного альбома об «эпопее», указывая на то, что поход «Челюскина», пребывание челюскинцев на льдине и их спасение засняты несколькими людьми и этот ценный материал не использован. Уже 3 августа по существу высший орган управления страной – Политбюро ЦК (других проблем в стране не было —!) поручает издание этого альбома газете «Правда» и Политиздату. Альбом под соответствующим названием – «Героическая эпопея» и три парадных тома на ту же тему [«Поход „Челюскина“»; «Как мы спасали…» ] изданы ударными темпами и уже в конце августа появились в продаже. Всё это в сочетании с «чудесными гостями» подняло градус идеологической и пропагандистской истерии вокруг «Челюскина» до отметки, нормальными людьми уже не воспринимаемой.

* * *

Похоже, что руководство страны стало заложником им же раздутой пропагандистской кампании. Провозгласив поход «Челюскина» великой победой социализма, оно признало этим эффективность деятельности ГУСМП и приняло решение о расширении сферы его деятельности. 26 июня О.Ю.Шмидт проводит заседание Коллегии Управления с повесткой дня: «О необходимых мероприятиях в связи с расширением функций Главсевморпути». На заседании, вероятнее всего, обсуждался разработанный руководством ГУСМП проект соответствующего постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б). Это постановление «О мероприятиях по развитию Северного морского пути и северного хозяйства» принято 20 июля 1934 года [«КПСС в резолюциях и решениях…» ]. Главное управление Севморпути было создано всего полтора года назад и с трудом выполняло поставленные перед ним задачи, в основном связанные с созданием условия плаваний в полярных морях, хотя в преамбуле Постановления говорится об «успехах в научном изучении советского крайнего Севера» и о «героическом труде». Теперь же ГУСМП передавались ещё и вся хозяйственная деятельность в районах Крайнего Севера: местные и союзные предприятия зверо– и моредобычи, рыбный флот, горнорудные предприятия, порты и затоны, верфи и судоремонтные заводы, строительные организации, поставлена задача создания собственного торгового флота, подчинён весь ледокольный флот страны, даже в Чёрном и Азовском морях. По существу, новый ГУСМП становился своеобразным квазигосударством (этот термин применительно к ГУСМП подсказан автору А.Н.Земцовым) со своей структурой управления, не подчиняющейся местным властям, своей территорией (Постановление определяло территорию монопольной деятельности ГУСМП в Европейской части – побережье и острова северных морей, в Азиатской части СССР – всю территорию севернее 62-й параллели, т. е. севернее Якутска, с разрешением размещать необходимые объекты и южнее), промышленностью, связью, транспортом. В его составе не было лишь армии и карательных и судебных органов, двух последних призваны были, очевидно, заменить политотделы и партийные органы, создание которых было особо оговорено в Постановлении. А Постановлением ВЦИК от 10 августа 1935 года Главсевморпути были переданы функции успешно работавшего десять лет Комитета содействия народностям северных окраин («Комитета Севера») с передачей всех его учреждений, прежде всего – культбаз и функций «по хозяйственному и культурному обслуживанию народов Крайнего севера», т. е. государственной национальной политики в отношении этих народов [«Собрание узаконений …» ]

Здесь не может не возникнуть аналогии с другим квазигосударством, созданным годом ранее Главсевморпути, в конце 1931 года – трестом «Дальстрой». Отличие было лишь в том, что из-за острой нужды СССР в золоте Колымы (для выполнения пятилетки с закупкой иностранного промышленного оборудования и привлечения иностранных специалистов) и необходимости быстрого решения проблемы требовались большие людские ресурсы, которые мог обеспечить лишь ГУЛАГ ОГПУ-НКВД, для чего одновременно с «Дальстроем», подчинённом непосредственно ЦК ВКП(б), был создан Северо-Восточный исправительно-трудовой лагерь, более известный как «Колымские лагеря», с соответствующими конвойными войсками. Долгосрочные задачи, поставленные при расширении функций ГУСМП, могли быть решены и без привлечения на мало– и неквалифицированные работы больших людских ресурсов. Однако на первых порах и Главсевморпуть использовал подневольный труд. 22 августа 1934 года на совещании у исполняющего обязанности начальника ГУСМП Г.А.Ушакова обсуждался вопрос «О передаче Вайгачского комбината из ведения ГУЛАГа в ведение Главсевморпути». Заключённых ГУСМПу не оставили (хороша была бы профессия – полярник-«вертухай»!), но сотрудничество с ГУЛАГом было тесным: согласно обнаруженным в РГАЭ Ф.А.Романенко документам, Вайгачский трест ГУСМП пользовался трудом заключённых по договору с ГУЛАГом, выплачивая ему за один человеко-день 6 рублей 92 копейки (в первой половине 1935 года, затем цена поднялась вдвое – до 13 рублей 34 копеек).

Поначалу ГУСМП было передано для освоения несколько крупных месторождений полезных ископаемых, например, в том числе трест «Норильскстрой». Видимо, быстрое освоение чрезвычайно важного для оборонной, прежде всего танкостроительной, промышленности месторождения никеля и других руд наёмной рабочей силой оказалось для Главсевморпути задачей непосильной, и уже через год (в июне 1935 года) трест был передан в ведение НКВД, быстро перебросившего в специально созданный Норильлаг тысячи заключённых.

Впрочем, расширенные функции Главсевморпути просуществовали всего пять лет, пока в 1938 году не были резко сокращены и ГУСМП не был возвращен в ранг специализированной организации, решающей конкретный вопрос – организацию регулярного сообщения по Северному морскому пути. Не исключено, что это было победой НКВД, ибо иногда возникает ощущение, что Главсевморпуть и ОГПУ-НКВД вели довольно беспощадную борьбу за владение наиболее важными для страны месторождениями сырьевых ресурсов, прежде всего золота и редких металлов. Примером такой борьбы является, вероятно, передача «искони главсевморпутской» территории Чукотки в 1938 году тресту «Дальстрой», к тому времени вошедшему в систему НКВД. Не с этой ли борьбой связаны несоразмерные репрессии 1936–1938 годов в организациях и подразделениях ГУСМП? (см. статью «„Враги народа“ за Полярным кругом» в настоящем сборнике)

* * *

Со дней всенародного ликования прошло почти четыре года. 3 января 1938 года члены Политбюро ЦК ВКП(б) Жданов, Молотов, Каганович и Ворошилов визируют поданный НКВД «Список лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР по Москве, Московской области и железной дороге им. Дзержинского». Это один из так называемых «Сталинских расстрельных списков», изданных «Мемориалом» в электронном виде [«Жертвы политического террора» ]. В этом огромном, на несколько сотен фамилий списке, в разделе 1-й категории осуждения, предусматривавшей приговор к расстрелу, значится и Бобров Алексей Николаевич. Он к моменту ареста 25 сентября 1937 года занимал пост заместителя начальника морского и речного транспорта Главсевморпути и жил в знаменитом «Доме на набережной». 11 января 1938 года Военная Коллегия оформляет приговор (вряд ли её 15-минутные на человека заседания можно считать судом) Боброву по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации (пункты 7, 8 и 11 58-й статьи УК). Приговор к «высшей мере социальной защиты» приведён в исполнение в тот же день на спецполигоне НКВД «Коммунарка» под Москвой, где в общей могиле и лежит прах челюскинского комиссара. Бобров был расстрелян в группе из одиннадцати руководящих работников ГУСМП и Наркомводтранса, через пять дней будет расстреляно еще 9 членов той же «контрреволюционной организации» в ГУСМП и НКВТ. Через 18 лет, в 1956 году он реабилитирован той же Военной Коллегией. Его имя включено в «Книгу памяти жертв политических репрессий. Бутово-„Коммунарка“» [«Расстрельные списки» ]. Как было положено, подверглась репрессиям и семья Алексея Николаевича. Елизавета Ивановна, врач-терапевт 4-й московской больницы, была арестована через сорок дней после расстрела мужа и по постановлению ОСО НКВД «как социально-опасный элемент» выслана на пять лет в Казахстан. Ещё через месяц Постановлением того же ОСО от 26 марта высланы на пять лет в Свердловск «как члены семьи А.И.Боброва» старшая дочь Елизавета, 25-летняя студентка Московского института тонкой химической технологии, и 19-летний сын Владимир (документов о пребывании их в Свердловске не найдено). Не тронули, к счастью, вторую дочь, 23-летнюю Татьяну. В сборнике «Славным завоевателям Арктики» 1934-го года издания опубликовано трогательно-возвышенно-благодарственное письмо «Семьи челюскинцев – товарищу Сталину» Среди подписей – и четыре подписи членов семьи А.Н.Боброва.

«Тов. Баевский рассказывает о Монголии». Рис. Ф.Решетникова [«Поход „Челюскина“», т. 2]

Если на легендарном «Челюскине» уже в 1933 году были люди, которых теперь принято называть жертвами политических репрессий, то, конечно, челюскинцев в годы Большого террора вряд ли могли спасти звание орденоносца и народного героя. Напрямую по политическим обвинениям после 1934 года было, вместе с А.Н.Бобровым, репрессировано пятеро челюскинцев, то есть, с точки зрения статистики, сравнительно немного, один из 25-ти. Мне довелось заниматься политическими репрессиями против участников экспедиции 1928 года ледокола «Красин» по спасению экспедиции У.Нобиле; среди её участников по политическим обвинениям было репрессировано 19 человек, то есть каждый седьмой, причем 11 из них – расстреляны (см. статью «Судьбы участников знаменитой экспедиции» в настоящем сборнике). Вряд ли такую статистику по челюскинцам стоит относить к чувству гуманности и высокой оценке их заслуг перед СССР работниками ГУГБ (Главное управление государственной безопасности – авт.) НКВД, НКГБ и МГБ, скорее тут ведущую роль играли правила «русской рулетки». По некоторым же, прежде всего ведущим членам экспедиции, судьба в лице упомянутых органов могла ударить и ударила очень больно.

И.Л.Баевский. Тюремная фотография 1937 г. [«Расстрельные списки» ]

В том же «Сталинском расстрельном списке», что и А.Н.Бобров, значится другой заместитель начальника экспедиции, Илья Леонидович Баевский. Он был осуждён по тому же обвинению («участие в контрреволюционной террористической организации»), осуждён в тот же день, что и А.Н.Бобров, и в тот же день, 11 января 1938 года, расстрелян в той же «Коммунарке». В «Книге памяти жертв политических репрессий» [«Расстрельные списки» ] справка о нём сопровождается тюремной, последней в его жизни фотографией. Уроженец Саратова, Илья Леонидович имел два высших образования, окончив в 1916 году медицинский факультет Саратовского университета и в 1925-м – факультет общественных наук Московского университета. С 1921 года – член РКП(б). После окончания МГУ он четыре года работал старшим научным сотрудником Госплана РСФСР, потом на два года был направлен в Монголию советником правительства республики по делам здравоохранения и труда, в 1931–1933 годах был членом Президиума Госплана РСФСР, с организацией Главного Управления Севморпути был направлен в него начальником планово-финансового управления, став одновременно членом Коллегии. На первом её заседании, посвящённом организации экспедиции на «Челюскине», 31 марта 1933 года, он вместе с И.А.Копусовым назначается заместителем начальника экспедиции. Зачем было идти в полярную экспедицию сугубо кабинетному работнику, какие планово-финансовые вопросы он собирался решать среди льдов – не очень понятно. Эта ошибка, опять-таки вызванная абсолютной уверенностью в успехе экспедиции, как и отвлечение от основной работы заместителя директора Арктического института Копусова, выявилась достаточно скоро (см. выше радиограмму Шмидта Куйбышеву и Иоффе от 3 января 1934 года). В ледовом лагере Илья Леонидович оказался, однако, очень полезным человеком. Вместе со Шмидтом он был основным лектором на самые разные темы, организовал выпуск знаменитой стенной газеты, всячески стимулировал ведение челюскинцами записок и дневников, а по возвращении в Москву стал по существу руководителем издания серии книг о челюскинской эпопее, в частности, двухтомника «Поход „Челюскина“» (где есть и его заметки), сборника воспоминаний «Как мы спасали челюскинцев». Кроме Шмидта и Баевского, в редактировании этих изданий принимал участие тогда ещё мало известный, но недобро прославившийся вскоре Л.З.Мехлис.

П.К.Хмызников. Рис. Ф.Решетникова [«Поход „Челюскина“», т. 2]

Когда в 1936 году бдительные чекисты обнаружили в Главсевморпути право-троцкистскую организацию во главе с начальником политуправления С.А.Бергавиновым (он умер на Лубянке 12 декабря 1937 года, через полтора месяца после начала следствия), в руководстве началась перестановка кадров, и в 1937 году опытнейший экономист и плановик Баевский был назначен исполняющим обязанности начальника Архангельского территориального управления ГУСМП, хотя продолжал жить в Москве, в той же квартире в Козицком переулке, откуда и был 7 августа 1937 года увезен на Лубянку. Через полтора месяца после расстрела мужа, о чем она, конечно, не знала, была арестована и его 46-летняя жена, Мария Павловна Баевская-Гоберник, врач детской Филатовской больницы. Постановлением ОСО НКВД от 16 марта 1938 года «как ЧСИР (член семьи изменника Родины)» приговорена к заключению в лагерь на пять лет и отправлена в Северо-Двинский ИТЛ. Дальнейшей её судьбы выяснить не удалось (документов о пребывании её в лагере не обнаружено), как и судьбу их детей – 14-летнего (в 1937 году) Владимира и 12-летней Аллы. В апреле 1956 года и Илья Леонидович, и Мария Павловна были реабилитированы. Имя И.Л.Баевского, единственного пока из репрессированных челюскинцев, увековечено на плите памятника «Никологорцам – жертвам тирании», открытом в 1996 году в престижном во все времена подмосковном дачном поселке Николина Гора.

Под так называемое «Дело Гидрографического управления Главсевморпути» попал Павел Константинович Хмызников. Состав ведущих специалистов Гидрографического управления был арестован почти полностью, во главе с его начальником Павлом Владимировичем Орловским, чудом уцелел челюскинец Яков Яковлевич Гаккель. Хмызников был арестован одним из последних, 28 мая 1938 года. Излагаемый ниже материал о П.К.Хмызникове и деле Гидрографического управления представлен в 2002 году участницей проводимого «Мемориалом» и Государственным гуманитарным университетом исторического конкурса для старшеклассников (председатель жюри конкурса – Сигурд Оттович Шмидт), тогда ученицей 10-го класса одной из школ Санкт-Петербурга А.Резниковой.

Биография Хмызникова давала «органам» большой простор для обвинений. Бывший офицер Русского Императорского флота, подводник, в 1918–1919 годах он был флаг-офицером службы связи в Северном правительстве Чайковского-Миллера, в 1919 году пробирается в Сибирь, к адмиралу Колчаку, где служит в Морском министерстве Омского правительства. Однако в марте 1920 года в Иркутске он сдаётся частям Красной Армии и уже через месяц уезжает на два года в экспедицию по изучению устья Лены. Потом – два года учёбы в Географическом институте в Ленинграде, и с 1926 года – постоянное участие в гидрографических экспедициях в Арктику (в ледовом лагере Шмидта он получил два прозвища – «Хмыза» и «Лагерный звездочёт»), с 1935 года – начальник сектора навигационных характеристик Гидрографического управления, а затем – начальник гидрографического отряда. Список крупных научных публикаций Хмызникова превышает 20 наименований, в их числе – воспоминания «На „Челюскине“». Следствие над полярными гидрографами длилось долго, до июня 1939 года, предъявленные обвинения гарантировали расстрельный приговор, тем более, что дело должно было быть передано в Военную Коллегию Верховного Суда, в ведомство печально известного В.Ульриха. Однако тем временем сделавший своё дело Ежов был смещён с поста главы НКВД, а заступивший его место Берия по указке «хозяина» решил немного сгладить впечатление от оказавшихся в своём рвении чересчур колючими «ежовых рукавиц». Дело гидрографов рассматривал Военный трибунал Ленинградского военного округа и тут происходит неожиданное. Обвиняемые отказались от своих признательных показаний, данных «под физическим воздействием», т. е. под пытками; более того – от своих выводов отказались эксперты, заявившие, что заключения, якобы подтверждавшие вредительскую деятельность обвиняемых, построены на их личных предположениях и домыслах и необъективны. Поступок экспертов по тем временам иначе как героическим посчитать нельзя (см. статью «Судьбы участников знаменитой экспедиции» в настоящем сборнике). В результате дело в августе 1939 года было направлено на доследование (случай в те времена редчайший), но поскольку органам с этими упрямцами возиться надоело, то решено было обойтись без суда. 23 декабря 1939 года ОСО НКВД приговорило П.В.Орловского и известного полярного гидрографа Н.И.Евгенова к 8-ми годам лагерей. Стоит сказать о том, что Евгенов, заместитель начальника Гидрографического управления и руководитель планировавшейся к лагерю Шмидта экспедиции на «Красине», «за заслуги в деле организации спасения челюскинцев и сохранения научных материалов экспедиции» в 1934 году был награждён Грамотой ЦИК Союза ССР [«Славным завоевателям…» ]. Павел Константинович Хмызников был приговорен к 5-ти годам лагерей, остальные – к меньшим срокам заключения или к ссылке. В июне 1940 года Хмызников был доставлен в Ивдельлаг на Урале, в январе 1941 года переведён в Карелию, в 1942 году – в Коми, в город Кожву. В июле 1942 года он тяжело заболел, лечился в лагерной больнице, возвращён в лагерь, снова отправлен в лагерный сангородок. Последнее письмо от него дочери было датировано 23 декабря 1942 года. Впоследствии выяснилось, что он умер в лагерном лазарете в Кожве 47-летним, 13 июля 1943 года, когда уже практически были оформлены документы на его освобождение (срок закончился 28 мая). Павел Константинович был реабилитирован в 1958 году, но имя его не оставалось в полном забвении и в сталинские времена: Владимир Юльевич Визе упомянул Павла Константиновича в классическом труде «Моря Советской Арктики», вышедшем в 1948 году [Визе, c. 307]. Поступок отнюдь не рядовой! О репрессиях против семьи Хмызникова, тоже в полном составе подписавшей благодарственное письмо Сталину от семей челюскинцев, ничего не известно. В 1938 году жена Хмызникова Валентина Леонидовна работала в Зоологическом институте АН СССР, дочери Елене было 14 лет, сыну Константину – 8.

Волна Большого террора захватила и заместителя Шмидта, остававшегося «на хозяйстве» в его долгое отсутствие на «Челюскине» и в ледовом лагере, Семена Самойловича Иоффе. Именно он в Москве, как Г.А.Ушаков на Чукотке, будучи членом Правительственной комиссии (комиссии Куйбышева), вёл основную работу по организации спасательных работ. 20 июня 1938 года по обвинению в участии опять же «в контрреволюционной террористической организации» Военной Коллегией Верховного Суда он, работавший уже заместителем начальника Аэрофлота, был приговорён к расстрелу и в тот же день расстрелян на том же спецполигоне НКВД «Коммунарка» в группе из 25 человек руководящих работников ГУСМПа и Гражданского Воздушного Флота. Среди них был ещё один член Комиссии Куйбышева, Н.М.Янсон (он был обвинён ещё и в шпионаже), в 1934 году – нарком водного транспорта, а в 1937 году – заместитель начальника ГУСМП (о репрессиях против работников Главсевморпути см. статью «„Враги народа“ за Полярным кругом» в настоящем сборнике). Ещё один член Комиссии, И.С.Уншлихт, в 1934 году – начальник Главвоздухофлота, был расстрелян 28 июля 1938 года по приговору той же ВКВС, обвинённый в «создании контрреволюционной организации, шпионаже и подготовке террористических актов». Следовательно, были расстреляны трое из пяти членов комиссии Куйбышева, лишь её глава и замнаркомвоенмор С.С.Каменев умерли своей смертью.

З.М.Каневский, проделавший огромную работу по репрессиям среди советских полярников [Каневский], тем более трудную, что он не имел доступа к архивам спецслужб, пишет о том, что третий заместитель начальника экспедиции на «Челюскине», Иван Алексеевич Копусов, «тоже находился под дамокловым мечом, но сумел выжить (кажется, ему удалось „отсидеться“ на зимовке на полярной станции „Бухта Тихая“ в архипелаге Земля Франца-Иосифа)».

Уже на излёте Большого террора, 6 сентября 1940 года, в Москве был арестован 47-летний Александр Адамович Канцин, на «Челюскине» – заместитель заведующего хозяйством, после гибели Б.Могилевича возглавивший хлопотное завхозовское дело, хотя вообще-то он направлялся на зимовку на остров Врангеля. Латышский крестьянин первую мировую войну прошёл судовым машинистом на Балтийском флоте, в июле 1917-го вступил в партию большевиков, воевал и в Гражданскую, в 1921 году направлен в Наркомат иностранных дел, где и проработал дипкурьером до 1932 года, когда перешёл на хозяйственную работу в Главсевморпуть. В челюскинской экспедиции он был ещё и членом бюро ячейки ВКП(б). Заведующим хозяйством «Челюскина» он числился до 1936 (!) года. Любопытно, что в Постановлении ЦИКа о награждении не только искажена его фамилия (он назван Канцелем), но и должность – он стал «заведующим буфетом». Постановление ОСО НКВД от 28 мая 1941 года за «участие в антисоветской группе и антисоветскую агитацию» определило наказание персональному пенсионеру в пять лет лагерного срока. Он был направлен в Воркутино-Печорский лагерь. Его дальнейшей судьбы установить не удалось (документы о его пребывании в лагере не найдены), но в Воркутпечлаге в военные годы выживали немногие.