Текст книги "Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933—1945"

В Белоруссии многие представители местного населения сначала мало помогали советским партизанам, однако еще до истечения года оккупации ситуация изменилась⁷⁵⁰. Белорусы стали помогать не только местным, но и прибалтийским советским партизанам, в том числе продовольствием⁷⁵¹. Именно Белоруссия стала известна наиболее сильно развитым в годы Великой Отечественной войны партизанским движением.

Среди польского населения Западной Украины, Западной Белоруссии и Литвы просоветскую деятельность вела Польская рабочая партия и ее боевой отряд – Гвардия людова⁷⁵². К августу 1942 г. германские власти рейхскомиссариатов «Остланд» и «Украина» отмечали, что «в последнее время произошли первые выступления польских банд, которые держат связь с большевистскими партизанами» и советскими военнопленными⁷⁵³.

В Крыму со временем произошло единение населения на почве вражды к оккупантам⁷⁵⁴. Настроения крымско-татарского населения стали меняться, так как оно начало понимать, «что несут ему немцы»⁷⁵⁵. Во многих деревнях старики осуждали коллаборационистов из числа молодежи, заявляя, что «немцы сейчас вас так же обманут, как они некоторых из нас обманули в 1918 г., когда они были в Крыму». Способствовало росту недовольства то, что многие крымские татары поняли, что оккупанты «их так же начинают грабить, как и всех остальных»⁷⁵⁶. Несмотря на то что крымские татары получили от германских властей преференции, некоторые крымско-татарские селения сопротивлялись попыткам нацистов принудить их к борьбе с советскими партизанами⁷⁵⁷. По советским данным, в ряде крымско-татарских населенных пунктов оккупанты не всем доверяли оружие, что доказала «чистка административно-управленческого и полицейского аппарата в Крыму от антифашистских и советских людей и разоружение некоторых ранее вооруженных лиц» в с. Отузы, Улу-Узень, Арталан⁷⁵⁸.

В деревне Козы⁷⁵⁹, которая оказала продовольственную помощь и содействие десанту Красной армии в январе 1942 г., оккупанты расстреляли свыше 20 человек из числа крымско-татарского населения. Деревни Айлянма и Чермалык⁷⁶⁰ за связь с партизанами были сожжены. В составе Феодосийской подпольной организации, действовавшей с августа 1942 г., были представители в том числе крымско-татарского и армянского народов⁷⁶¹. Даже крымско-татарские антисоветские деятели в начале 1944 г. закономерным образом строили планы, более принимавшие в расчет поражение Германии, чем ее победу⁷⁶².

В Калмыкии приход оккупантов население встретило в подавляющем большинстве враждебно. Несмотря на то что эвакуация в этом регионе была затруднена огромными расстояниями, плохой обеспеченностью транспортом и быстрым продвижением германских войск, в неоккупированные районы республики и за Волгу ушло около 25 тыс. человек⁷⁶³ (около 20 % населения Калмыкии). В национальных регионах Северного Кавказа в период оккупации (август 1942 г. – январь 1943 г.) также не произошло перехода населения на германскую сторону.

Просоветские настроения германские власти наблюдали в Латвии, где к августу 1942 г. «коммунистическая пропаганда заметно усилилась» и «находила почву среди рабочих». В Эстонии уже к сентябрю 1941 г. оккупанты выявили, что «коммунизм в течение одного года, как заразная болезнь, захватил широкие круги, которые до оккупации страны русскими⁷⁶⁴ не были коммунистами». Среди наиболее «советизированных» слоев населения были рабочие – особенно женщины, «которые при большевиках получили хорошие должности», а также школьники, которые, как выявили оккупанты, «до сих пор еще очень красные». В июле 1942 г. в эстонской глубинке – на острове Сааремаа – местный православный священник агитировал эстонцев «идти вместе с русским народом»⁷⁶⁵.

В 1943 г. недовольство прибалтов оккупационным режимом в Прибалтике стало расти⁷⁶⁶, причинами чего были жесткая политика оккупантов, отсутствие реального самоуправления, фактический отказ в проведении реприватизации (из довоенных собственников только 25 % в Латвии и Эстонии и 4 % в Литве получили свою собственность назад)⁷⁶⁷. По данным советской разведки, к апрелю 1943 г. население Литвы в своей массе «относилось к немцам враждебно, не верило в победу немецкой армии и не хотело этой победы». В Латвии недовольство обострилось в связи с массовым принудительным вывозом молодежи на работу в Германию. Многие латыши скрывались от трудовой мобилизации в лесах. Некоторые мобилизованные выскакивали из вагонов на ходу поезда, в связи с чем вагоны стали пломбировать. Недовольство населения усилилось также в связи с проводимым оккупантами изъятием церковных колоколов⁷⁶⁸. Мобилизация в коллаборационистские части в Латвии вызвала мало энтузиазма – в том числе потому, что она проводилась на фоне «невиданного наступления Красной армии»⁷⁶⁹. Такие настроения отягощались пониманием того, что латышские коллаборационисты, воюющие против Красной армии, не защищены международным правом, так как на советской стороне Латвия считалась одной из республик СССР, «и поэтому латышские пленные будут рассматриваться как предатели страны». После того как был создан Латышский легион, в Латвии распространилось утверждение, что «теперь можно рассчитывать на более сильные авианалеты русских на латышские территории», так как «Россия больше не обязана обращать внимание на латышский народ» (имелось в виду, что теперь СССР больше не имеет перед латышами моральных обязательств). В Эстонии в 1942 г. было выявлено «враждебное к немцам настроение среди эстонской интеллигенции»⁷⁷⁰. Вывоз рабочих рук и промышленных предприятий в Германию и мобилизация в легионы «вызывали у населения только убеждение в том, что у немцев дела плохие». К декабрю 1943 г. в Эстонии настроения стали «всё более антинемецкими». Военнопленный эстонец-коллаборационист из батальона «Нарва» танковой дивизии СС «Викинг» Э. Аллисте в августе 1943 г. на советском допросе показывал: «Немцев ненавидят в Эстонии»; «Солдаты-эстонцы не верят в победу Германии»⁷⁷¹. Большое разочарование прибалтов вызывало осознание того, что германские власти не собираются предоставлять Литве, Латвии и Эстонии независимость⁷⁷².

Заключительный период оккупации характеризовался окончательным разочарованием населения Прибалтики в германской власти. Хотя к февралю 1944 г. вопрос о суверенитете поднимал даже пронацистски настроенный глава «эстонского самоуправления» X. Мяэ, это не привело к результату⁷⁷³. В Латвии повсеместным стало мнение о том, что «немцы для Латвии ничего не сделали, а вместо самостоятельной она стала восточной провинцией Германии»⁷⁷⁴.

Деятельность советских партизан на оккупированной территории СССР была выявлена германскими властями уже 24 июня 1941 г. Так, в Орловской обл., где функционировал антисоветский Локотской округ, к июлю 1942 г., по данным оккупантов, действовали около 18 тыс. советских партизан. Советское партизанское движение, кроме некоторых отрядов, созданных исключительно по национальному признаку (в том числе еврейских и польских), не имело «национальной окраски». Партизанские отряды были в основном смешанными по национальному составу. На Украине, по отчетам партизан, к 15 ноября 1942 г. они истребили 31 640 оккупантов. (В то же время на Западной Украине развитие советского сопротивления шло с большими трудностями.) К августу 1942 г. «партизанский вопрос» стал «проблемой номер 1» для оккупантов на территории Белоруссии. В Крыму с ноября 1941 г. по октябрь 1942 г. действовали 3880 советских партизан. В Калмыкии в 1942 г. действовали шесть подпольных улускомов и пять патриотических групп. Несмотря на провал местными властями программы по организации партизанского движения на Северном Кавказе, в Карачаево-Черкесии действовали 590, в Кабардино-Балкарии – 700, в Северной Осетии – 750 советских партизан⁷⁷⁵.

В Прибалтике база для советского партизанского движения до прихода оккупантов создана не была, и условия для развития этого движения были тяжелыми. Связь с созданным в Эстонии советским подпольем в составе до 700–800 человек была утеряна после начала оккупации, что объясняется возможным предательством секретаря ЦК КП(б)Э К. Сяре, попавшего в руки оккупантов. Осенью 1942 г. германские власти отмечали партизанскую активность в Латвии и Литве. Основная часть литовских партизан, по данным оккупантов, состояла из советских военнопленных и евреев, которые уклонились от заключения в гетто⁷⁷⁶.

Во второй период войны советское партизанское движение на оккупированной территории СССР усилилось. Комиссар Латышской партизанской бригады О.П. Ошкалнс вспоминал, что в начале 1943 г. в Белоруссии «была установлена власть партизан, и только в городах находились немцы, а во всех деревнях были партизаны. Можно было километров пятьдесят проехать на лошадях и немцев не встретить, они не смели даже показаться»⁷⁷⁷. Многие территории Белоруссии, особенно в ее лесной и болотистой части, превратились в «партизанские края».

К концу 1942 г. усиление «партизанской угрозы» оккупанты выявили в Крыму. К августу 1943 г. в этом регионе действовали 482 партизана. В состав крымских партизан входили представители многих национальностей, в том числе русские, крымские татары, украинцы, греки, армяне, азербайджанцы, болгары и др. Во второй половине лета 1943 г. в партизанские отряды с Большой земли было заброшено до 15 человек советского, партийного и комсомольского актива из числа крымских татар. В ноябре 1943 г. в партизанские отряды вступили несколько десятков крымских татар, а в декабре 1943 г. к партизанам стали более массово переходить и жители местных сел, и коллаборационисты. В 1944 г. численность крымских партизан многократно возросла – до 3453 человек в январе и до 3800 человек к моменту освобождения полуострова Красной армией⁷⁷⁸.

В Карело-Финской АССР карелы и финны составляли 32,5 % численности партизан (при этом доля финно-угорских народов в республике в 1941 г. была 26,9 %). Незначительной доля титульной нации была только среди партизан Молдавской ССР (0,2 %)⁷⁷⁹.

Секретарь ЦК КП(б) Латвии по пропаганде А. Пельше в докладной записке в ЦК ВКП(б) от 2 марта 1943 г. отмечал, что «в последнее время наши партизанские отряды встречают не только исключительно теплый прием и помощь населения, но все шире и шире оно устремляется в ряды активных борцов против немецких захватчиков»⁷⁸⁰. Хотя в таких заявлениях содержалось известное преувеличение, тенденция была отражена верно. Германские власти сами признавали «усиление активности» советских партизан в Латвии – если до того времени партизаны действовали только в восточной части региона, то теперь они стали появляться в других его частях⁷⁸¹. Так, в 1943 г. партизанам удалось значительно укрепить свои позиции в Бирзгальской волости (Центральная Латвия), вплоть до того, что с ними активно сотрудничали латышские коллаборационисты-полицейские⁷⁸².

В заключительный период оккупации деятельность советских партизан в Прибалтике активизировалась. Главный результат работы партизан в Латвии заключался в срыве организованной оккупантами мобилизации – так, в восточной части этого региона в призывные комиссии пришли только 15 % призывников. По советским данным, в этом регионе 3–4 тыс. человек из числа местного населения стали помогать советским партизанам. В то же время отношения советских партизан с местным населением несколько омрачало то, что первые «в некоторых местах не особенно церемонились, особенно с зажиточными крестьянами, которые поддерживали немцев». Начальник опергруппы ЦК КП(б) и СНК Латвии К.М. Озолинь отмечал, что к партизанам переходили латышские легионеры, которые в заключительный период войны стали основным пополнением советских партизанских отрядов. В то же время советское сопротивление в городах играло малую роль⁷⁸³.

К апрелю 1944 г. абвер отмечал усиление советского партизанского движения в Эстонии, в том числе вовлечение в эту деятельность учительской интеллигенции и духовенства⁷⁸⁴. Пропагандистская деятельность эстонских советских партизан доходила даже до Латвии, где находились эстонские коллаборационисты⁷⁸⁵.

На оккупированной территории СССР пыталось действовать также «несоветское» сопротивление. Среди его представителей были еврейские⁷⁸⁶ и польские партизаны⁷⁸⁷, а также русские, украинские, польские, прибалтийские и другие подпольные организации.

Среди части русского населения сохранялось неприятие советской власти – и в то же время эти люди были настроены антигермански. Национально ориентированные изменения политики СССР породили надежды на возможность борьбы с Германией при одновременном изменении государственного строя в Советском Союзе. Среди русского населения оккупированной территории проявлялась озабоченность судьбой России: «Что будет с Россией, если Германия победит? Останутся ли немцы здесь навсегда, или же будет создано чисто русское государство под немецким протекторатом?» Люди надеялись на то, что большевистская власть будет «заменена национальным русским правительством, которое поведет борьбу с немцами с новой силой». Они рассчитывали на «революцию в большевистской России», в результате которой «Сталин будет смещен, еврейское правление устранено и создано национальное русское правительство». Ходили слухи о русском партизанском отряде, действовавшем в районе г. Гдов, который стоял на такой политической платформе. Считалось, что деятельность этого отряда будет «представлять собой поворотный пункт в [истории] России, где многие ошибки коммунизма будут исправлены»⁷⁸⁸.

На оккупированной территории СССР действовали подпольные ячейки НТС⁷⁸⁹, в которые влились представители местного населения. После Курской битвы деятельность этой организации, по некоторым данным, «принимала все более открытый антифашистский характер». На стенах домов и фабричных трубах писались лозунги «За свободную Россию без немцев и большевиков», «Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина», «Завершим Отечественную войну свержением Сталина»⁷⁹⁰. В ноябре 1942 г. германские власти арестовали в Орле подпольную группу, которая издавала и распространяла листовки, пропагандировавшие «создание независимой Русской республики»⁷⁹¹. Под Полоцком незадолго до отступления германских войск (очевидно, в мае – июле 1944 г.) члены НТС провели несколько открытых митингов под русским трехцветным флагом. Власти Третьего рейха боролись с деятельностью НТС – в 1943–1944 гг. были осуществлены повальные аресты членов этой организации в Германии, Австрии и Польше⁷⁹².

На территорию Украины вслед за оккупантами проникло от 3 до 5 тыс. членов ОУН. 30 июня 1941 г. специальная группа ОУН во Львове объявила о создании «Украинского правительства» во главе с Я. Стецко⁷⁹³. Однако провозглашение «независимости» Украины не входило в планы Третьего рейха⁷⁹⁴. С. Бандера, Я. Стецко и другие деятели ОУН-Б были арестованы (по данным украинских эмигрантских историков – в июле 1941 г.⁷⁹⁵, по советским данным – в сентябре 1941 г.⁷⁹⁶). Деятельность ОУН-Б была поставлена под запрет⁷⁹⁷. Тогда же был разогнан Украинский национальный совет, созданный А. Мельником, и ОУН-М также ушла в подполье⁷⁹⁸. Тем не менее деятельность ОУН продолжалась⁷⁹⁹. Несмотря на запрет деятельности ОУН, украинские националисты сыграли значительную роль в формировании оккупационных органов управления и полиции⁸⁰⁰. Вместе с тем германские власти потворствовали антисоветской пропагандистской деятельности ОУН⁸⁰¹.

Подпольные группы ОУН действовали в основном на Западной Украине. До начала Великой Отечественной войны эта организация на основной территории Украины не функционировала⁸⁰², однако в период оккупации эмиссары ОУН стали проникать на нее⁸⁰³. Тем не менее, согласно всем выявленным в источниках и литературе оценкам, общая численность активистов ОУН на основной территории Украины была незначительной. В 1943 г. на территории освобожденных Красной армией восточных областей Украины было выявлено 26 групп ОУН (226 человек)⁸⁰⁴. Число оуновцев, арестованных в регионах Юго-Востока Украины, составляло только 3,4 % от общего числа таковых, арестованных на всей территории УССР (27 389 человек)⁸⁰⁵.

Деятельность польских подпольных организаций на оккупированной территории СССР координировалась Делегацией польского эмигрантского правительства (с 1939 г. находилось в Лондоне), военным органом которой была Армия крайова (АК)⁸⁰⁶. АК выступала против вооруженной борьбы с оккупантами, призывая «ждать с оружием у ног». До середины 1943 г. несоветское польское подполье действовало разрозненными группами – АК приняла тактику «вооружаться, организовываться и выжидать». Польская подпольная организация «Союз вооруженной борьбы» разделяла эту позицию: «Рука одного из наших врагов режет другого, и оба они – победитель и побежденный – истекут кровью и ослабеют». Другие польские организации включали «Крестьянские батальоны», «Национальную военную организацию», «Национальные вооруженные силы»⁸⁰⁷.

В Прибалтике с началом войны и оккупации активизировались местные политические деятели. 23 июня 1941 г. в Литве было объявлено о создании «временного правительства»⁸⁰⁸, главой которого был назначен бывший посол Литвы в Берлине К. Шкирпа, который в то время находился в Германии. Однако К. Шкирпа не получил от Третьего рейха разрешения вернуться на родину. 8 августа 1941 г. литовское «правительство» было распущено⁸⁰⁹. В конце июля 1941 г. группа политических деятелей Эстонии во главе с последним довоенным премьер-министром Ю. Улуотсом представила германскому командованию меморандум с ходатайством о восстановлении независимости Эстонии. Ответа на это предложение не последовало. Неофициально оккупанты рекомендовали в дальнейшем не обращаться с подобными заявлениями⁸¹⁰. Создание эстонского правительства так и не было провозглашено⁸¹¹.

В период оккупации в Литве развили деятельность Фронт литовских активистов и Армия освобождения Литвы⁸¹². Их деятельность сводилась в основном к вербовке новых участников, созданию вооруженных отрядов и пропаганде среди населения. Летом 1942 г. германские власти Литвы отмечали «деятельность по выпуску листовок нелегальными националистическими и активистскими группами»⁸¹³. Ожидая, что западные союзники придут к ним на помощь, в конце 1943 г. различные силы литовского Сопротивления объединились и сформировали Верховный комитет освобождения Литвы (ВКОЛ), который смог наладить издание подпольной прессы и организовать небольшие военизированные отряды⁸¹⁴. В феврале 1944 г. литовский генерал П. Плехавичюс организовал вооружённое формирование «Местный полк» для борьбы с польскими и советскими партизанами. В это формирование вступило около 10 тыс. человек. Однако, после того как П. Плехавичюс отказался направить своё подразделение за пределы Литвы, в мае 1944 г. он был арестован германскими властями, а «Местный полк» распущен⁸¹⁵. 13 июня 1944 г. ВКОЛ издал обращение «не оказывать вооруженное сопротивление Красной армии и перейти к пассивному сопротивлению, противиться мобилизации, скрываться до окончания войны»⁸¹⁶. Затем германские власти провели массовые аресты участников ВКОЛ, после чего его деятельность угасла⁸¹⁷.

В Латвии деятельность несоветского подполья заключалась в распространении антигерманских листовок, которые оказывали сильное влияние на настроения латышского населения⁸¹⁸. Оккупанты отмечали, что во главе многих местных органов самоуправления оказались «открытые приверженцы Улманиса⁸¹⁹, враждебные Германии». Германские власти выявили в Латвии «усилия по объединению до того разрозненных политических течений»⁸²⁰. В этом регионе несоветское сопротивление с августа 1943 г. возглавил «Латвийский центральный совет», представлявший четыре ведущие политические партии довоенной Латвии⁸²¹. По советским данным, подпольные организации «выпускали много листовок и газет»⁸²². В листовках, которые зачастую распространялись прямо по почте, содержались призывы о провозглашении «свободной независимой Латвии и объявлении войны Германии и Советской России», а также выдвигалась программа борьбы на «два фронта»: «Мы, латыши, которые боролись против нашего самого большого врага – большевизма, также не должны забывать, что друзьями нашей земли и ее хозяевами могут быть только латыши… а не чужеземцы»⁸²³. В Риге были проведены в январе 1944 г. – литовско-латышская, в апреле 1944 г. – две всебалтийские конференции по сопротивлению⁸²⁴. Удар по латвийскому сопротивлению нанес арест осенью 1944 г. лидеров Латвийского центрального совета и их депортация в Германию⁸²⁵. В марте 1945 г. в Курляндии был создан координирующий орган под названием Национальный совет (германские власти поддержали это начинание), который 7 мая 1945 г. сформировал «временное правительство Латвии» во главе с Р. Осисом и Я. Андерсоном⁸²⁶, деятельность которого по объективным причинам развернуть не удалось.

В Эстонии центральной фигурой движения сопротивления стал Ю. Улуотс, вокруг которого собрался так называемый Комитет актуальной истории. Наряду с ним существовал ряд более мелких групп сопротивления, поддерживавших связь с дипломатами бывшей Эстонской Республики в Финляндии и Швеции. Отличительной особенностью ситуации в Эстонии были ожидания помощи от Финляндии. Германские власти осознавали это и рассматривали финскую пропаганду как «враждебную», несмотря на то что Финляндия была союзником Германии. Деятельность несоветского подполья в Эстонии была ослаблена арестами его деятелей в апреле 1943 г. В июне 1944 г. она была возрождена – был создан Национальный комитет Эстонской республики, который поставил своей целью создание временного правительства в период между отступлением германских и вступлением советских войск. Один из эстонских политических лидеров Ю. Улуотс ставил целью удержание фронта в Эстонии с помощью эстонских частей вермахта и СС вплоть до краха Германии, чтобы затем на мирной конференции добиться для Эстонии самостоятельности. 18 сентября 1944 г. (за несколько дней до вступления Красной армии в Таллин) Ю. Улуотс и его соратники предприняли попытку провозглашения независимости Эстонии. Было создано «правительство» во главе с О. Тийфом. Деятельность «правительства» была прекращена вступлением 22 сентября 1944 г. в Таллин Эстонского стрелкового корпуса РККА, после чего «правительство» бежало в Швецию⁸²⁷.

В целом несоветское подполье в Прибалтике было достаточно пассивным. Германские власти отмечали, что оно выражалось в основном в уклонении от выполнения норм производства продукции⁸²⁸, а также от трудовой мобилизации. Например, в Литве в начале 1942 г. было заполнено только 5 % от первоначальной квоты мобилизованных на работу (100 тыс. человек). Тем не менее к июлю 1944 г. оккупантам удалось вывезти на работу в Германию 75 тыс. литовцев, 35 тыс. латышей и 15 тыс. эстонцев⁸²⁹. Часть эстонцев бежала от мобилизации на германскую военную службу в Финляндию (считается, что таких было до 5 тыс. человек)⁸³⁰. В сентябре – начале октября 1944 г. значительная часть населения Риги скрылась от организованной оккупантами «эвакуации» в подвалах и на чердаках, уходила в лес и на хутора⁸³¹.

Развитию антигерманского сопротивления на оккупированной территории СССР мешали несколько факторов. Во-первых, часть общественности продолжала надеяться на перемены в политике оккупантов. В Белоруссии местные националистические круги рассчитывали на то, что в этом регионе будут созданы структуры, аналогичные Русскому комитету и Русской освободительной армии (очевидно, они надеялись, что такие структуры будут реально действующими, а не фиктивными, как Русский комитет и РОА). К июлю 1943 г. в Латвии распространялись спекуляции о том, что германские власти «вследствие дальнейших потерь [на фронте] будут вынуждены пойти на уступки по отношению к малым народам». В листовке, озаглавленной «Протест рейхсканцлеру Германии против уничтожения балтийских народов», от имени «панбалтийского» движения выдвигалось требование изменить германскую политику в Прибалтике, в том числе удалить от власти балтийских немцев и ликвидировать германскую администрацию (очевидно, оставив лишь «местное самоуправление»). В ноябре 1943 г. в Латвии призыв латышей десяти возрастов на военную службу рассматривался как повод для «извлечения политической выгоды» в отношениях с германскими властями – «Латышский легион» воспринимался как «жертва латышского народа… за которую он должен быть вознагражден автономией»⁸³².

Во-вторых, мешала боязнь репрессий со стороны германских властей. Хотя и утверждалось, что «немцев ненавидят в Эстонии», эстонцы сетовали, что изгнать оккупантов они не могут, так как «эстонский народ не так многочислен». С другой стороны, у части населения оккупированной территории СССР германские власти смогли воспитать сильный страх перед возвращением советской власти. Советская разведка отмечала, что «население частично верит этой пропаганде, а пленные… боятся убегать из плена». В январе 1943 г. в Ростовской области отмечался «огромный страх мести со стороны большевиков», подогреваемый германской пропагандой. В Прибалтике в начале 1943 г. во всех кругах населения ходили слухи о «предполагаемом возвращении большевиков» и делались «печальные выводы» о судьбе латышского народа. Солдаты-эстонцы, воевавшие в коллаборационистских формированиях, боялись попасть в советский плен, так как верили рассказам немецких офицеров о том, что «русские в плен не берут»⁸³³. Советская разведка отмечала, что в Крыму сотрудничество крымских татар с германскими властями осуществлялось «меньше за совесть и больше за страх». Некоторые крымские татары боялись прихода Красной армии, думая, что «советская власть им не простит их измены и предательства». Оккупанты активно спекулировали на таких страхах⁸³⁴.

В-третьих, мешала непродуманность и противоречивость целей несоветских подпольных активистов. Например, в Латвии одни деятели призывали «срывать мобилизацию», тогда как другие говорили: «Надо пойти в легионы, это ядро будущей национальной латвийской армии»⁸³⁵.

В-четвертых, часть населения оккупированной территории выражала готовность к сопротивлению, однако находилась в стадии «выжидания». Особенно это относилось к западным территориям СССР. Несоветское сопротивление в Прибалтике сознательно не инициировало вооруженное сопротивление, так как оно «только помогло бы Советскому Союзу»⁸³⁶. В апреле 1943 г. советская разведка отмечала, что «большинство литовцев надеется на восстановление полной государственной самостоятельности» и при этом «многие… якобы имеют оружие, которое они предполагают применить при благоприятной обстановке против немцев». В листовке, изданной латышским Сопротивлением, население Латвии призывали «быть дальновидным», так как «придет время, когда сыны Латвии должны будут горячо сражаться за свою собственную землю». В эстонских коллаборационистских формированиях были распространены ожидания того, что «когда Германия ослабнет, то Эстония будет восстановлена как самостоятельное государство». Эстонские солдаты рассчитывали на то, что, «когда придет время», они «повернут… оружие против немцев и выгонят их из Эстонии»⁸³⁷.

В реализации своих устремлений прибалты возлагали надежды на помощь стран Запада – прежде всего Великобритании и США, в соответствии с Атлантической хартией 1941 г., которая провозглашала уважение к праву «всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить». К началу 1943 г. в Прибалтике широко обсуждалась тема создания «Северного блока государств» под главенством Швеции. Латвийский центральный совет, имевший связь со странами Запада, надеялся, что «конец войны оставит и Германию, и СССР ослабленными, позволяя Латвии восстановить свою независимость при поддержке Запада». В Эстонии надежды на помощь Запада были столь ярко выраженными, что в июле 1943 г. руководство политической полиции этого региона издало циркуляр о борьбе с англофилами. В апреле 1944 г. абвер в Эстонии раскрыл деятельность подпольной организации, которая была связана с британской разведкой. В июне 1944 г., после открытия второго фронта «англофильские настроения» в Эстонии усилились. Распространению прозападных настроений в Латвии способствовало то, что в этом регионе можно было слушать передачи британского радио, которое, в отличие от советского, «было очень хорошо слышно». В Эстонии широко распространялись слухи, что она «отойдет к Швеции». Распространенность прозападных настроений в Прибалтике была известна на советской стороне⁸³⁸.

В Крыму и на Кавказе, в свою очередь, в период оккупации ярко проявился «турецкий фактор». Так, балкарские антисоветские деятели планировали отделение Балкарии от Кабарды и объединение ее с Карачаем под протекторатом Турции⁸³⁹. Этнорелигиозную связь крымских татар и ряда народов Кавказа с Турцией понимали и германские власти – заигрывая с ними, А. Гитлер «всерьез рассчитывал на поддержку со стороны Турции и мусульманского мира»⁸⁴⁰.

В то же время часть населения СССР – особенно в западных регионах страны – в течение всего периода оккупации оставалась в состоянии политической апатии. Как отмечали германские власти, в Западной Белоруссии местное население и ранее – как при польской, так и при советской власти – «страдало экономически и этнически и поэтому, как правило, терпеливо несет трудности немецкой оккупации». В Латвии в июле 1943 г. отмечалось «апатичное отношение латышского населения ко всем политическим вопросам», тогда как «вопросы питания и экономики все еще находились на первом плане». К октябрю 1943 г., «несмотря на озабоченность населения событиями на фронте», изменений в настроениях латышей выявлено не было⁸⁴¹. В заключительный период оккупации основная масса населения Западной Белоруссии как не принимала участия в советском партизанском движении, так и уклонялась от работы на оккупантов и участия в деятельности созданных германскими властями политических организаций – Белорусской центральной рады и Союза борьбы против большевизма⁸⁴². Выжидательную позицию занимало население Прибалтики. Впоследствии некоторые жители, например в Риге, оправдывали свое бездействие тем, что они были не вооружены⁸⁴³. Политическая апатия и пассивность части населения оккупированной территории СССР были обусловлены необходимостью ежедневного выживания людей в тяжелейших условиях оккупации.

Воздействие германской пропаганды выразилось в воспитании у части населения оккупированной территории СССР боязни перед советской властью и Красной армией. В марте 1945 г. советские воины обнаружили в германском городе Картхауз⁸⁴⁴ два письма от «советских военнопленных, находящихся на службе в германской армии», в которых пленные спрашивали: «Товарищи бойцы… скажите, пожалуйста, за что вы, русский народ, убиваете тех, которые находятся у немцев в плену?»⁸⁴⁵ Жители Риги «были очень запуганы немцами и боялись прихода Красной армии, а еще более боялись возвращения НКВД, о котором немцы рассказывали самые ужасные вещи⁸⁴⁶. Рижане опасались, «что если большевики придут, то в Сибирь увезут»⁸⁴⁷.