Текст книги "Ильюшин"
Автор книги: Феликс Чуев
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Мне стало не по себе, когда увидел по телевидению, как советский президент Горбачев унизительно семенил за президентом США Рейганом… Такого у нас еще не было!
«Пойдем, Вячеслав, нам здесь делать нечего!» – сказал Сталин и встал из-за стола конференции трех великих держав. Собрал папку Молотов, и они со Сталиным двинулись из зала. Британский премьер Черчилль бросился за ними уговаривать. Даже больного американского президента Рузвельта покатили в коляске…
При Сталине – вера в идею, жестокость к себе и гордость за Родину; при Хрущеве – мещанство маленького человека; при Брежневе – желание украсть как можно больше, когда воровство приобрело размеры стахановского движения; при Горбачеве и далее – поощрение лжи, предательства и животнизация общества. История со Сталиным и события через сорок лет после его смерти показали, насколько велика подлость, приведшая к поражению. Наше счастье в том, что все поражения России временны. А Сталин и их не допускал. Чтобы его низвергнуть, надо уничтожить не только Ленина, революцию и всю коммунистическую идею, надо свалить Ивана Грозного, Петра Великого – они ведь были первыми сталинистами! – всю историю России, ибо она, эта история, таких вождей все-таки чтила. И «Медного всадника» почему-то не переплавили и не продали прибалтам как лом, хотя первый император истребил каждого пятого в России…
Топча Сталина, мнем эпоху. А она, между прочим, была талантлива и крылата. Придется смять и Ильюшина, изъять из неба двадцатого века его самолеты, как в свое время изъяли Ил-28…
Этот самолет летчики быстро освоили. Новый прицел позволял бомбить в облаках – землю можно было вообще не видеть. Самолет воспитал целую плеяду штурманов – цвет ВВС. Роль штурмана возросла – другие маршруты, сложнее полеты, иное вооружение… Ил-28 стал одним из лучших в мире самолетов такого класса. В КБ разработали несколько модификаций этой машины – учебно-тренировочный, разведчик, торпедоносец, научная лаборатория. В гражданской авиации под именем Ил-20 (не путать с не пошедшим в серию штурмовиком Ил-20) самолет перевозил почту и грузы. Кое-где эта замечательная машина служит и ныне…
В период хрущевской «оттепели», предтечи горбачевской «перестройки», развал великой державы только начинался, но авиацию он задел ощутимо. Никита Сергеевич решил, что в эпоху космоса самолеты не нужны. Летчиков увольняли в запас, многие спились и преждевременно погибли (знаю по своим друзьям), а технику резали автогеном.
Ил-28 выпускать прекратили. Решение это и тогда выглядело малограмотным, преждевременным и, как нередко случалось на Руси, довольно глупым. Так сложилась судьба выдающегося самолета: один руководитель государства дал ему дорогу в небо, а другой перекрыл.
«Народ безмолвствует», «горе от ума» и «умом Россию не понять» – все вместе.
Никита Сергеевич увлекся ракетами. Ильюшину тоже поручили заняться этим делом, и он занялся, но не очень охотно. Чувствовалось неодобрение: если нужно, мы ракету сделаем, но это потеря опыта создания самолетов. Его волновало то, что если ракетная лихорадка продолжится долго, то со временем не станет авиационных специалистов, так же как и тех, кто занимался стрелковым оружием, артиллерией, которых разогнали, а потом собирали по всей стране: с появлением ракет не пропала нужда ни в пушечном, ни в пулеметном вооружении.
Не по душе Ильюшину были ракеты. Уже приезжал известный ракетчик Челомей, смотрел фирму, нацеливаясь прибрать ее к своим рукам. Авиацию сворачивали, и ильюшинцы строили крылатую ракету «двадцатку» класса «земля – земля». (Крылатая ракета П-20 внешне походила на истребитель и предназначалась для запуска с атомных подводных лодок.) В эти годы, 1957 – 1960-е, они каждую неделю, а то и чаще ездили в Ленинград на «Красной стреле» по вопросам так называемой «спецтемы». Ездил и Сергей Владимирович.
«Я делал на „двадцатке“ пороховые ускорители, стартовое устройство – все новое, секретное, – вспоминает Р.П. Папковский. – Я рассчитал, начертил, Сергей Владимирович пришел утром и сидел до обеда, рассматривая чертеж. Для него это тоже было ново, и он буквально ползал по всем этапам, расспрашивая. Обратил внимание на крепление ускорителя, на которое приходилась нагрузка в 440 тонн: тут что-то надо подумать…
После обеда снова пришел и до конца дня сидел над чертежом. Но, когда спроектировали узел, выяснилось, что сделали неправильно, и именно там, где он засомневался. Интуиция, чутье, хватка конструкторская у него были потрясающие! А ведь совсем новое дело».
Сотрудник принес проект ракеты с четырьмя направляющими. Ильюшин посмотрел и сразу сказал: «Да она ж опрокинется!» И никакие расчеты не нужны, сразу сориентировался, тут же ухватил!
Инициативно вычертили новую ракету. Ильюшин договорился с заказчиком. Пришел, как всегда, к восьми утра и говорит Папковскому:
– Вот что, готовь документацию на макет.
А надо вычертить три вида, написать все данные. Он ушел, а Папковский полдня прикидывал, как лучше начертить. После обеда является Ильюшин:
– Готово?
– Как готово?
– Что-то долго.
Требования, как и прежде.
«С ним, когда говоришь, не надо бояться, – продолжает Р.П. Папковский. – Он заводился, когда не получалось, начинал нервничать: „Ты плохо объясняешь!“ Я обычно сам успокаивался, снова объяснял, и все в порядке».
Инженер написал на доске длиннющую формулу системы наведения – первая производная, вторая… стоит, разглагольствует. Ильюшин послушал и говорит:
– А зачем у тебя вторая производная?
– В общем-то, она большого значения не имеет…
– Ах, не имеет? Тогда ты ее зачеркни.
– Да нет, Сергей Владимирович…
– Ну вот что, на этом разговор мы закончим, ты подготовься.
«С „двадцаткой“ мы далеко зашли, – говорит В.А. Борог. – Очень прицельная ракета была. Но Челомей уже сделал свою, и существовало мнение, что если обеспечена большая площадь поражения, то прицельность не нужна, достаточно попасть в Нью-Йорк или Вашингтон. Такие ракеты, как наша, были не нужны, а сейчас бы пригодились».
Ильюшин возмущался Хрущевым: «Я не понимаю, нас заставляют строить ракеты, колхозников – распахивать и засевать земли, с которых не соберешь урожай. Наоборот, надо сократить площади и получить тот же урожай с хороших земель!»
Думы нелегкие, а работать надо. «Наша страна, к сожалению, очень больна», – бросил он такую фразу. Кажется, болезнь затянулась надолго…
Он гулял по Ленинграду со своими помощниками, ходили в Эрмитаж, Русский музей… Казалось, в Питере не было ни одного значительного здания, историю которого он бы не знал…
За Ильюшиным шел большой коллектив, но сам он был одинок, потому что был гениален. А жизнь всегда идет только на закат. Иногда он повторял слова Руссо: «Не надо бояться смерти. Когда мы есть, ее нет, когда она есть, нас нет». Порой приходит мысль: какой интерес читать литературу, если знаешь, что герой произведения все равно умрет, как все на земле.
Да простит меня читатель, но я позволю здесь сделать одно отступление.
Когда человеку плохо, он мечтает умереть, и это единственная мечта, которая обязательно осуществится. В 18 лет я впервые задумался о том, что рано или поздно меня не станет. Натолкнул на эту мысль мой товарищ по институту Саша Мартынов. И такое ощущение осталось от его слов, как будто раньше я не знал об этом человеческом исходе. После разговора с ним я не просто понял, а ощутил, как меня не станет на этой зеленой и черно-белой земле. Я понял пустоту и бесполезность человеческой жизни в 15 лет, когда в 1956 году XX съезд партии своей высокотрибунной ложью отбил охоту жить. Кто-то назвал это «оттепелью». Радиация лжи пронизала нашу жизнь Программой партии 1961 года, подменой истории. И как ни прискорбно сознавать, но существование в России во многом построено на лжи и зависти. Ложь у нас заложена даже в понимании времени года. На улице март, холодина, мороз, все в шубах, а говорят: весна, хотя до весны еще месяца полтора, если сказать по правде. Да какая весна 1 марта, если не на Таймыре, а в Москве снег лежит, как правило, до 17 апреля! Однако извечно привыкли выдавать желаемое за действительное, ждут весны и каждый год искренне удивляются мартовским холодам. Чтобы хоть как-то поднять себе настроение, придумали, что весна начинается не первого, а двадцать третьего марта, в день весеннего равноденствия. Но и так ничего не получается. Это где-нибудь в Молдавии двадцать третьего марта жгут костры и с приходом школьных каникул чувствуется начало весны. Наверно, подобные придумки возникли из-за того, что сам климат российский не особо располагает к тому, чтобы очень хотелось жить. Привыкаем, конечно. Прав был щемящий лирик:
Бедна наша родина кроткая
в древесную цветень и сочь,
и лето такое короткое,
как майская теплая ночь.
В нашей стране великие поэты жили недолго. Однако не только у поэтов жизненные концы не сходятся с идеалами. Может, еще и поэтому ложь кроется в русских характерах. Нередко ее называют придумкой или сказкой. Не ошибусь, если скажу, что лучшие в мире сказки – русские, ибо талантливы. А талантов у нас пруд пруди, хоть и живется им чаще всего неуютно, зато в сказках печка сама ездит и ковер-самолет прилетает безо всяких усилий. В России никогда не было всеобщего, повального увлечения работой. И еще: мы не научились начатое доводить до конца. Писатель Михаил Алексеев рассказывал мне про своего отца, прекрасного тележного мастера. После его смерти на чердаке осталось много недоделанных колес. Начал – не понравилось, бросил. Или что-то отвлекло – то ли новая работа, то ли сосед позвал… Сколько у нас недостроенных домов, сколько брошенного, недоведенного, ржавеющего… Не завершив, бросили социализм.
Всю жизнь в своем Отечестве мы занимаемся реорганизациями и перестройками. А в последние годы сами своими руками, доверясь людям амбициозным и недалеким, а то и попросту предателям, учинили со своей державой то, что не удалось Гитлеру. Более того, своими действиями словно стремимся оправдать расовую теорию о нашей неполноценности, являя все более примеров того, что мы еще не вполне люди. Порой удивляюсь, что иные еще и умеют разговаривать! Неужели мы станем страной пустых слов и необязательных существ, так и не поняв, что отсутствие всенародного государственного ума и нежелание работать приведут нас к катастрофе?
В наши дни предательство в народе стало явлением массовым. Вольно или невольно, уступая врагам, предаем друзей. Мне скажут: наш народ добрый, доверчивый, его в очередной раз ловко обманули политики. Полно! Нашлось сорок миллионов, проголосовавших за власть, при которой легче всего живется ворам, проходимцам и уголовникам. Эта власть развязала войну в
Чечне и по всей России. От Чечни Россия хорошо получила по соплям и, утирая кровавую юшку, плачет по погибшим. Плачут, конечно, матери, а не Россия, которой сейчас на все наплевать. Мне жаль солдат – они, как всегда, выполняли долг, но мне трудно сочувствовать тем матерям, которые проголосовали за президента и получили в подарок из Чечни новенькие гробы. Это они, сверкая еще не замутненными слезой страстными очами, кричали на митингах: «Борис, борись!» и готовы были разорвать в клочья любого, кто посмел бы посягнуть на их любовь, каждого, кто говорил им тогда, что их избранником можно гвозди в стену забивать… Скажете, негоже, мол, так жестоко. Гоже. И нужно. За предательство надо отвечать, и неважно, чем оно вызвано, незнанием или природной неумностью, столь свойственной многим из нас. Скажете, они боролись за демократию. Для кого?
Незаметно для народа и одновременно витийствуя об усовершенствовании социализма, лидеры преступной «перестройки» подменили государственный строй. Народ в очередной раз дал себя обмануть, убаюканный лозунгами о справедливости. Какая может быть справедливость в стране, где процветают всеобщее воровство, всеобщее казнокрадство, всеобщая ложь, всеобщая зависть, всеобщая лень и всеобщее падение культуры? Такая «справедливость» грозит уничтожением нации, что успешно осуществляется в последние годы.
Ложь, зависть и воровство правят российской жизнью. Пьянство – не главное. Пьянство – тогда, когда не удались ложь и воровство и опостылела зависть.
Мне в детстве повезло: я вырос в авиационной среде и лет до пятнадцати других людей не видел. А когда столкнулся, то уже в шестнадцать хотел покончить с собой, однако пересилил себя, пережив не одно горе, не одну потерю.
Не могу отделаться от мучительной мысли, что русский народ давно избрал себе путь самоистребления. Примером тому стали наши великие люди, покончившие самоубийством. Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой, Блок, Есенин, Маяковский – все они своеобразно решили свести счеты с жизнью, ибо не могли терпеть окружающий мир, а чтобы его уничтожить, надо убить себя. Либо мир убивал таких, как Гумилев. Теперь мне стало ясно, почему в 37 лет умер мой отец-летчик, а в 34 – мать – честные строители нового общества, так непохожие на многих тогдашних приспособленцев… Мне не надо объяснять, почему ныне с петлей на шее умирают маршал и поэт, стреляется академик…
Возникла проблема надежности нации, и этим займутся ученые, если не погибнет наука…
Пишут, что большевики испортили народ. Но почитаешь классиков – Гоголя, Достоевского, Толстого, Горького, Гарина-Михайловского, почитаешь историю России… Передо мной учебник для гимназий 1913 года:
«С низшими русский человек был высокомерен, а перед высшими унижался и сгибался до земли. Дружба ценилась по выгодам. Искренности в обращении было мало… Для отмщения недругу не гнушались доносов и оговаривали людей совершенно невинных, из одной только злобы; обвиняли в тяжких преступлениях, чаще всего в злых умыслах против царя… Все поэтому друг друга боялись, нигде не было откровенности…
Несмотря на такие богатства природы, русские жили очень бедно, потому что не прилагали к своим занятиям ни умения, ни старания. Земледелием и другими промыслами занимались кое-как, лишь бы иметь самое необходимое…»
И далее говорится о Петре Первом: «Он увидел, что Россия далеко отстала от других государств, что все в ней хуже устроено, чем там: и войско у нас плохое, и промыслы, и торговля плохо идут, и знающих людей у нас нет, за всем нужно обращаться к иностранцам…»
Известно, что Петр Великий решил поправить дело и в другой сфере российской жизни: за воровство стал вешать, но его вовремя предупредили, что он может остаться без подданных.
Ныне с ужасом пишут о сталинских «тройках», но в последние годы совершены такие государственные преступления и в таком количестве, что и «троек-то» не нужно для вынесения приговора лицам, нагло вещающим с телевизионных экранов…
Но когда русский народ был велик? Когда у него был великий Руководитель!
Поняли наши лидеры, быстро усвоив, что из такого народа можно веревки вить и без ГУЛАГа. Проще обмануть, чтоб народ проголосовал за тебя и снова спустился в шахту вкалывать, а ему можно еще и зарплату не платить, главное, обещать. Вроде и забыли. У нас ведь ничего не помнят. Молча живут, как во все века, не веря, но делают вид, что верят, а потом и вправду кое-кто начинает верить…
Нынче многие нацепили на шею православные крестики – кому мода, кому хочется обрести веру. Но пока что это помогает тем, у кого эти кресты на тяжелой золотой цепи, или тем, кто смиренно маячит в храмах рядом с партийными перевертышами, обжигая пальцы парафином свечи.
«Угораздило же меня родиться с умом и талантом в такой стране, как Россия. Весело, нечего сказать», – вырвалось у Пушкина. Самое удивительное – сочетание ума и таланта. Тогда гений. Тогда Пушкин. Но лучший вариант в России – ум без таланта. С умом можно приспособиться и пожить для себя, а талант не даст. Обязательно заставит выкинуть коленце. И сколько завистников появится! «Однако ум – хорошо, а х… лучше», – говаривал мой дедушка, немало лет не по своей воле отмахавший топором в уральских лесах за то, что был поголовастее своих сельчан да еще антиначальственные стишки кропал в районную газету…
Говорят, на Вологодчине каждый второй – самородок, «вологодские – помазанные богом». Наверно, так же, как орловские, тульские, да и другие из забытых богом русских провинций. Один из вологодских строил самолеты так, чтобы они хорошо летали, ибо самолет летает сам только в сказках да в собственном названии «самолет».
С годами, теряя друзей и людей незнакомых, но любимых, славных, выдающихся, я думал о тех живых, которые старше меня и, возможно, я стану свидетелем их ухода из жизни. Уже в юности мне становилось жутко от знания, что при моей жизни не станет Буденного и Рокоссовского, уйдут Лемешев и Шолохов. Одним из таких людей для меня был Ильюшин, которого я видел только в кинохронике да по телевидению. В коридоре Московского авиационного института, куда я безуспешно поступал, висели портреты богов. Среди них был Ильюшин – в кителе с генеральскими погонами.
То была эпоха великих людей. Сталинская эпоха главных конструкторов. Они излучали мощную энергию, сгустки ее собрались в светящееся облако, и оно еще животворно прольется на землю, потому что энергия не пропадает – мы это знаем из школьных учебников.
Учебником для новых поколений станет двадцатый век. Не раз в этом веке наша страна была на краю и, по мнению и врагов и друзей, должна была погибнуть. А она держится. И так будет всегда, пока наш народ во что-то верит и хочет жить.
Уже за то, что русский народ первым принял идею социализма и зажегся созиданием нового общества, уже за это он взошел на вершину мировой истории; а когда он, не жалея себя и жертвуя всем, победил в главной войне века, он стал знаменосцем всех веков и народов.
Великие люди делают эпоху. Пишу об одном из них – Ильюшине, потому что Россия умеет забыть не только плохое, но даже лучших своих сынов. Пишу эту книгу, чтоб знали, какие были люди, что не весь русский народ двадцатого века оказался недостойным своего имени и что не все изреченные мысли лживы. Ильюшину уже ничего не нужно. И никому почти – ничего не нужно. Нужно единицам…
Может, и лучше, что человек, так поднявший мощь своей
Родины, не дожил до позора, когда красное знамя предатели превратили в ободранную тряпку, о которую вытирают ноги бывшие друзья…
Книга нуждается в интриге, но интрига не для русского характера. А он был русским человеком со многими присущими нашей нации качествами, в том числе и талантом. Интрига – жизнь. Жизнь в стране, где не знаешь, что будет завтра. Интрига – жизнь, и в ней рядом много других людей.
…В 1948 году, когда шли работы по Ил-28, Ильюшин задумал новый бомбардировщик Ил-30 с более высокими данными. Стреловидное, как у истребителя, крыло, новые двигатели А.М. Люльки, велосипедное шасси – большие колеса спереди и сзади фюзеляжа и маленькие колесики на опорах крыльев. При взлете, чтобы создать больший угол атаки и большую подъемную силу, заднее колесо приседает…
Но в это же время Сергей Владимирович получил задание спроектировать и построить бомбардировщик среднего радиуса действия. Новый самолет Ил-46 походил на увеличенный Ил-28. Владимир Коккинаки испытал его в 1952 году. Самолет показал данные, превышающие Ил-28 (скорость 930 километров в час!). Ильюшин на этом не остановился и решил построить тот же бомбардировщик, но со стреловидным крылом. Однако в серию пошел Ту-16 Туполева. Ильюшин продолжает заниматься стреловидными бомбардировщиками и проектирует Ил-54 с околозвуковой скоростью полета, высокоплан с велосипедным шасси и двигателями, подвешенными под крыльями на пилонах, как было впервые у Ил-22. Аэродинамические формы Ил-54 соответствовали формам истребителя сегодняшнего дня. Когда приехал в гости начальник штаба ВВС США, скоростной бомбардировщик выставили для показа в Кубинке. Американцы ахнули. Через несколько дней пришло указание: работы прекратить. Никита Сергеевич Хрущев объяснил: «Вы американцам показали, зачем же делать то, что они уже видели?»
Был 1955 год. Хрущевщина. Раздолье радостных дураков и будущих предателей.
Известен миру Ил-2, знают Ил-4, Ил-28, на разных аэродромах можно встретить пассажирские Илы, но сколько самолетов, разработанных ОКБ Ильюшина, не пошло в серию! Многие из них можно назвать черновиками Ильюшина. Не пошли бомбардировщик Ил-6, штурмовики Ил-8, Ил-16, Ил-20. Но были и чистовики, не пошедшие в серию, такие, как бомбардировщики Ил-22, Ил-54… Ил-54 смело можно отнести к выдающимся самолетам, оставшимся неизвестными.
К середине пятидесятых годов стало ясно, что для гражданской авиации нужны многоместные скоростные реактивные самолеты. Началось с возмущения Хрущева: правительственные делегации западных стран прилетают в Женеву или еще куда для переговоров на современных лайнерах, а тут приходится по-прежнему трястись на поршневом Ил-14! Десять лет назад было не стыдно, все летали на самолетах такого класса, а сейчас… Собрали ведущих конструкторов, и Никита Сергеевич поставил перед ними задачу создать пассажирский самолет, который можно было бы использовать и как грузовой, то есть сделать универсальную машину.
В истории авиации самолеты такого типа называют многоцелевыми. Есть грузопассажирские самолеты у Антонова, но все-таки их строят по классической схеме пассажирских самолетов, а приспосабливают для перевозки грузов или частично – грузов, частично – пассажиров, если на линии низкий пассажиропоток. Но таких самолетов все-таки мало.
Ни один начальник не мог заставить Ильюшина сделать нечто противоречащее его убеждениям. И на совещании у Хрущева он сказал: «Универсальный самолет – это все равно что утка. Она все умеет – ходить, плавать, летать, и все умеет плохо. Такой самолет я делать не буду».
Понятно, как после такого заявления к нему стало относиться руководство. Не был он человеком Чего Изволите. Понимал, что слишком доизволялись. Он был лидер, и его организация напоминала модель крепкого государства. Потому и государство было мощным, что оно состояло из таких цементирующих организаций. Сам Ильюшин, как и Сталин в масштабе страны, работал больше других, был примером для других – не отнимешь. И разговаривал одинаково и с уборщицей, и с премьер-министром…
В моем сознании подобной личностью остался главный редактор журнала «Октябрь» шестидесятых – начала семидесятых годов Всеволод Кочетов. Если и были какие недостатки у главного, они не мешали работе. Принципиальность на любом уровне. Как у Ильюшина: такой самолет я делать не буду.
А.С. Яковлев вспоминал об этом так: «Антонов, желая не упустить для своего КБ задания на создание новой машины, пошел навстречу требованию Хрущева. После этого разработка машины была поручена ОКБ Антонова.
Однако позже Хрущева удалось убедить в правоте Сергея Владимировича, и он согласился дать задание ОКБ Ильюшина на постройку специального пассажирского самолета. В результате вскоре почти одновременно на летное поле вышли для испытаний два новых самолета – Ил-18 и Ан-10. Ил-18 – стоместный пассажирский лайнер с четырьмя турбовинтовыми двигателями АИ-20 конструкции А. Г. Ивченко – успешно прошел все испытания и стал основным, самым массовым самолетом Аэрофлота. Правильность идеи Ильюшина о необходимости создания специальной пассажирской машины без попыток совместить несовместимое полностью подтвердилась. А самолет Ан-10 очень скоро сошел с эксплуатации в гражданской авиации в качестве пассажирской машины, был снят с производства и остался только в военно-транспортном варианте под маркой АН-12.
В этом маленьком, но принципиальном эпизоде – весь Ильюшин. Его убежденность в своей правоте и бескомпромиссность не позволили ему согласиться с требованием такого могущественного в то время, но малокомпетентного в вопросах авиации Хрущева».
Это Яковлев написал в своих заметках к 80-летию Ильюшина. А когда я беседовал с Александром Сергеевичем, он сказал: «Характер у него был такой, что он никому не смотрел в рот и ни за кем из начальства ничего не повторял, а вел совершенно самостоятельную линию. Поэтому его очень не любили наверху, в частности Хрущев. Хрущев был личность неописуемая. Но ничего не поделаешь, да.
Несмотря на то, что на меня Ильюшину многое наговаривали, у нас с ним ни на минуту не прекращались хорошие, добрые, товарищеские, доверительные отношения. И он у меня бывал часто, и я у него бывал. Вы знаете, Ильюшин был похож на скульптора Аникушина – такой же русский мужичок!.. А жизнь шла, идет и будет идти. Как ни хотим, так или эдак, а она идет по-своему».
Дружили трое – Ильюшин, Яковлев и Артем Микоян, встречались на работе и дома. Сергей Яковлев, сын Александра Сергеевича и заместитель генерального конструктора фирмы, носящей имя его отца, запомнил Ильюшина у них на даче: «Я был хлипкий, маленький, Сергей Владимирович посмотрел на меня и говорит:
– Ну-ка, тезка, потрогай мои мышцы! Я потрогал.
– А теперь стукни меня в живот, да посильнее! Я стукнул.
– Вот видишь, а мне уже столько лет! Зарядку надо делать, спортом заниматься!
А я уже понимал, что это – Ильюшин».
Не тот стар, кому за шестьдесят, а тот, кто скис в тридцать. В застольях Ильюшин провозглашал тост: «За молодость! – Иногда добавлял: – За молодость без костылей!»
Он задумал маленький самолет мест на двадцать, пассажирский. Посмотрел – экономика не получается такой, как хотелось: «Пусть Яковлев делает. Тем более, он просил меня уступить ему такую машину».
И Яковлев построил Як-40. В 1969 году мне довелось испытывать на этом самолете автопилот «Кремень-40». «Время молодости нашей – авиация…»
Мне говорили, что кое-кто пытался поссорить Ильюшина и Яковлева. Оба вызывали разные чувства, но талантам завидуют. Талант – как пыльца на крыльях бабочки, экая малость, а без нее бабочка не полетит. Пытались искусственно нанести пыльцу – не полетела бабочка…
Откуда у акулы такие скоростные качества? Оказывается, ее кожа покрыта тончайшими бороздками, и это придает ей особые гидродинамические свойства. Вероятно, «акулий эффект» будут использовать авиационные конструкторы, а может, уже где-то используют это недавнее открытие. Таланты учатся у природы, а остальные завидуют им…
Еще в тридцатые годы авиаконструктор Шавров в комиссии по самолету ДБ-3 пытался внести поправки в проект, но Ильюшин прогнал его. Тот настолько невзлюбил Сергея Владимировича, что заявил: «Ил-4 – хуже всех в мире спроектированный самолет!»
Однако каждый в жизни должен носить свои погоны.
Приходится отвлекаться от прямой дороги героя нашего повествования, но ведь жизнь состоит не из прямых дорог и, помимо прочего, в ней есть и воспоминания. Думается, не прав был Лермонтов, утверждавший, что у России нет прошедшего, она вся в настоящем и будущем.
Существуют конкурсы проектов. Скажем, за рубежом фирма «Боинг» выставила свой проект «707», а фирма «Дуглас» – ДС-8. Это примерно два равноразмерных самолета, равнопроизводительных, равнодальних. Два конкурирующих проекта, но оба строились, оба пошли в серию. Для нас такое редкость, чтобы строились два одинаковых самолета одного назначения. Ил-18 и Ту-104 – примерно равной пассажировместимости, дальности, но с разным решением задач. Можно понять Туполева, переделавшего бомбардировщик в пассажирский самолет: мы не настолько богаты, чтобы строить сугубо пассажирские машины. Туполев сделал реактивный пассажирский самолет быстрее. Ильюшин строил турбовинтовой высокоэкономичный Ил-18 в инициативном порядке. Оба самолета эксплуатировались в одно время, а тираж Ил-18 превысил тиражи Ту-104, Ту-124, Ту-134 и АН-10 вместе взятых.
Можно вспомнить, что за рубежом проектировались в это время среднемагистральные конкурирующие машины: английский «Вэнгэрд» фирмы «Виккерс» и американский «Локхид». «Вэнгэрдов» сделали 60 штук и больше не заказывали – не оправдал себя. «Локхид» получился легким, даже на зависть Илам, которые всегда славились высокой эффективностью. Но вскоре пришла и разгадка: «Локхид» переоблегчили настолько, что он оказался непрочным. Несколько машин развалилось в воздухе, фирма заплатила большие неустойки, но выручило то, что на базе «Локхида» сделали противолодочный самолет, а с пассажирским порвали. Первая встреча конструкторского мира с живучестью и усталостью самолета произошла, когда погибли в воздухе три машины фирмы «Виккерс» – одна развалилась в небе, две упали в море. Был громкий суд, где защитником выступал знаменитый Шоукросс, обвинитель на Нюрнбергском процессе…
Ильюшинцы строили Ил-18, новый, турбовинтовой, в отличие от поршневого самолета 1946 года. Сергей Владимирович встретился с молодыми специалистами, проработавшими два-три года. Многие думали, что состоится беседа о том, как надо работать, а он провел техническую учебу. Нарисовал на доске форму Ил-18 и рассказал, как надо подойти к проектированию. Молодых поразило, как он буквально вбивал им в голову свою классическую формулу: силу нужно брать там, где она возникает, не надо таскать ее по всему самолету, иначе придется увеличивать вес.
Потом собрал уже не молодых, а ведущих работников ОКБ и рассказал о проектировании ресурсного самолета. Невольно думаешь – ему самому приходилось учиться всю жизнь, чтобы быть, как говорится, на уровне времени. У него не было лозунгов, он тихо, спокойно рассказывал, над чем предстоит работать. Ему говорят: ГВФ требует так… А он: при чем тут ГВФ? Вы как считаете? Так? Значит, так и делайте!
А если кто-то зарвется, Ильюшин скажет ему:
– Ты у кого работаешь?
– У вас, Сергей Владимирович!
– Вот и делай, как я.
Его самолеты, построенные без особых согласований, эту линию оправдывали. Делали их за год-два, сейчас подобные машины строят лет шесть.
Ильюшин с присущей ему хозяйской рачительностью подсчитал, что наиболее выгодными для пассажирской машины будут турбовинтовые двигатели. И стал строить такой самолет, чтобы стоимость билета на полет не превышала стоимости проезда в купейном вагоне. И это у него получилось. А герметичный фюзеляж, сила тяги, изменяемая поворотом лопастей винта, и другие новшества сделали Ил-18 машиной уникальной. Сам Ильюшин говорил:
«На поршневых двигателях, чтобы менять тягу, дают газ, то есть увеличивают число оборотов. На турбовинтовых число оборотов постоянное. Летчик может увеличивать тягу увеличением шага винта, варьируя поворот его лопастей. Но при определенном повороте лопастей винт может начать давать и отрицательную тягу, то есть тянуть самолет не вперед, а назад. Это могло бы вызвать весьма неприятные последствия в полете. Пришлось, конечно, в тесном сотрудничестве с конструкторами двигателя создать специальные устройства и сигнализацию, чтобы обратная тяга была управляема и возникала при вполне определенных обстоятельствах, например, во время посадки, чтобы уменьшить пробег.
Другой трудностью было создать фюзеляж. Впервые на пассажирской машине нам пришлось вводить герметический фюзеляж, внутри которого система кондиционирования должна была обеспечить нормальные жизненные условия пассажиров на высоте в семь-восемь тысяч метров. Трудность заключалась в том, что фюзеляж этой машины имеет громадные размеры, вырезы для окон, дверей и т. д. Долго искали наилучшую конструкцию, достаточно устойчивую против разрушения от усталости. Металл ведь тоже устает. К тому же надо было, чтобы обшивка фюзеляжа даже при повреждениях не давала больших трещин. При этом прочность силовых элементов нельзя было повышать за счет значительного утолщения, так как это бы вызвало большое увеличение веса конструкции. А его следовало всячески снижать».
Чтобы снизить вес, решили поднять рабочее давление в гидросистеме, тем более что этот вариант был проработан еще на Ил-14, но не успели внедрить. Ильюшин побывал у Мясищева, увидел, как убираются шасси при помощи электропривода, никаких жидкостей, нет утечек, перетечек. Понравилось. Приехал к себе и говорит Левину:
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.