Текст книги "Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья"

Другие предположения Магеллана были поразительно робкими, хотя и основаны на внушающих чрезмерную уверенность точных числах. Его расчеты, каковы бы они ни были, исходили из того, что Тордесильясский меридиан следует измерять по самой западной точке островов Зеленого Мыса – Сан-Антан. Он относил его на 22 ° к западу от нее. Португальский сектор, как он уверял, начинался «в португальской земле Бразилии» (en la misma tierra del Brasil de Portugal). На шесть с четвертью градусов к западу он относил мыс Санта-Мария – так он называл то, что в реальности было эстуарием Ла-Платы.

Три острова Пряностей, самые близкие к антимеридиану, находились, по его утверждению, в 2,5 ° к востоку от него. Самую восточную точку Молукки он относил на 1,5 ° градуса далее. Следует отметить, он сознавал, что Молуккские острова пересекают экватор, как мы увидим по его поведению в тот момент, когда он достиг этой самой широкой параллели Земли в конце своего путешествия по Тихому океану в 1521 году.

Его расчеты показывают, что, по его мнению, от эстуария Ла-Платы ему потребуется пройти до меридиана Молуккских островов около 170 ° – недооценка составила около 20 °. Представление о том, что Малакка находится на 17,5 ° западнее антимеридиана, видимо, соответствует его другим заблуждениям. Нужно принять во внимание тот факт, что в любом случае он сильно недооценивал размер Земли. Мы не знаем, насколько именно: можно судить разве что по тому, что он утверждал, будто Малакка лежит в 1600 лигах от мыса Доброй Надежды – реальная разница долгот составляет почти 84 °, а по Магеллану – примерно 75 °. Впрочем, мы не знаем ни значения лиги по Магеллану, ни маршрута, по которому он это расстояние высчитывал, так что это свидетельство мало нам поможет. Кроме того, нужно держать в уме, что он, вероятно, считал, что искомый пролив находится в более низких широтах, чем на самом деле. Имея в виду оба этих наблюдения, можно понять, до какой степени он недооценивал стоящую перед ним задачу. Он сделал то, что по технологиям его времени было практически невозможно, считая, что это относительно просто.

Чтобы понять, какой образ мира был в голове у Магеллана, нужно вернуться к географическим загадкам того времени. Малый мир по Колумбу по-прежнему считался возможным; эта гипотеза выглядела даже более убедительной, чем когда-либо, ведь узость Панамского перешейка уменьшила размеры Западного полушария в представлении большинства. Ширина Тихого океана оставалась неизвестной, а для тех, кто был жизненно заинтересован в осуществимом проходе в Тихий океан с запада, была практически непредставима. Сравнительные размеры Нового и Старого Света тоже были непонятны. Америка могла быть отдельной от Азии обширной территорией, доселе неизвестной; но по меньшей мере с той же вероятностью она могла оказаться продолжением мира, известного еще Птолемею и другим античным гигантам географической премудрости – еще одним крупным полуостровом или выступом вроде Индокитайского или Малаккского, только расположенным еще восточнее[247]247
  Nunn G. E. The Columbus and Magellan Concepts of South American Geography. Glennside, PA, private printing, 1932.


[Закрыть]. Таким она и рисовалась на многих картах того времени. Магеллан считал, что ему нужно только обогнуть этот протуберанец или пройти его насквозь, а не пересечь целое полушарие и океан, более обширный, чем все известные доселе.

Какими бы выверенными ни были его планы при приезде в Севилью, им нужно было вылежаться четыре месяца. В это время он крутил роман с Беатрис, ссорился с Фалейру, совещался с бургосскими купцами и донимал чиновников из Каса-де-Контратасьон. Когда просителям наконец разрешили изложить суть своего дела канцлеру короля Жану де Соважу в Вальядолиде в марте 1518 года, очень удачно для нас у встречи нашелся свидетель – Бартоломе де Лас Касас, доминиканский священник и красноречивый лоббист. При дворе он упорно отстаивал интересы подданных короля из числа коренных американцев, неизменно требуя уважения к их традиционному укладу и иерархии, прекращения их эксплуатации испанскими колонистами и освобождения от непосильной дани или рабского труда. Кроме того, он был по сути литературным душеприказчиком Колумба и самоназначенным историком завоевания Испанией заморских земель. Его наблюдения, заметки, вопросы Магеллану и записанные им ответы заслуживают уважения, хотя и не всегда им можно слепо верить.

Лас Касас позволяет нам дать ответ на неотвязный вопрос: какими материалами Магеллан подкреплял свое утверждение, что может добраться до Молуккских островов через Атлантический океан? Седельные сумки будущего путешественника, по словам Барруша, были полны карт и документов, которые должны были произвести впечатление на короля Испании, «большого любителя морских карт и глобусов». Как обычно, большую часть вины за то, что он считал предательством, Барруш возлагал на письма Франсишку Серрана, на которых Магеллан «главным образом основывал свои аргументы и которые приводил в доказательство». Порицал он и участие Фалейру[248]248
  «ElRey de Castella como estava namorado das cartas e pomas de marear, que Fernã de Magalhães lhe tinha mostrado, e principalmente da Carta que Francisco Serrão escreveo a elle Fernão de Magalhães de Maluco, em que elle mais escorava, e assi das razões dell, e do Faleiro Astrologo». Barros. Decadas da Asia. P. 629 (Dec. III, bk. 5, chaP. 8).


[Закрыть]. Но что еще повлияло на формирование плана?

Мы знаем из последующего признания Франсишку, брата Руя Фалейру, что у Магеллана был доступ к картам Веспуччи, чья репутация как картографа была, видимо, полностью основана на саморекламе, и Нуно Гарсии – профессионала с отличной репутацией. Фалейру переработал их труды, добавив меридианы[249]249
  Manso Porto C. La cartografía de la expedición Magallanes-Elcano // Congreso Internacional de Historia: «Primus Circumdisti Me» / Ed. C. Martínez Shaw. Madrid: Ministerio de Defensa, 2018. P. 271–301.


[Закрыть]. Возможно, у него были карты, куда Шёнер и Лисбоа нанесли проливы, слухи о которых появились после недавних путешествий. Но, судя по всему, на важнейшей встрече с Соважем всех этих карт под рукой не было.

Самое поразительное наблюдение Лас Касаса, в котором нет оснований сомневаться, состоит в том, что Магеллан демонстрировал свои планы при помощи глобуса, на котором уже явным образом присутствовал проход из Атлантического океана на запад: он «принес с собой хорошо раскрашенный глобус всего мира и на нем показал курс, который собирался взять, при этом место пролива было намеренно оставлено пустым, чтобы никто не мог его опередить». Представьте себе, чтобы соискатель патента отказался описать свой продукт или получатель инвестиций скрыл часть своего плана от потенциальных инвесторов, не до конца им доверяя. Если таким образом выказывается недоверие самому королю или королевскому представителю, то наглость такого соискателя представляется поразительной.

По собственным словам Лас Касаса, он не понимал, на чем основана самоуверенность Магеллана, до самого завершения путешествия, когда он смог прочесть дневник Антонио Пигафетты, одного из уцелевших членов экспедиции, где говорилось, что путешественник заметил «скрытый от глаз пролив» на карте, «нарисованной таким превосходным мужем [quello exelentissimo huomo], как Мартин Бегайм»[250]250
  На русском языке выходила в издании: Пигафетта А. Путешествие Магеллана. М.: Государственное издание географической литературы, 1950.


[Закрыть][251]251
  Pigafetta A. Il primo viaggio intorno al globo di Antonio Pigafetta, e le sue Regole sull’arte del navigare / Ed. A. Da Mosto, Raccolta Colombiana, pt. 5, vol. 3. Rome: Ministero della pubblica istruzione, 1894. P. 61, и First Voyage / Ed. Cachey. P. 21.


[Закрыть].

Карта 2. Магеллан в Индийском океане

Согласно письму итальянца Пигафетты из Виченцы, Магеллан был полностью убежден в том, что найдет пролив, потому что в Казначействе португальской короны видел на морской карте Мартина Бехайма, известного капитана и космографа, пролив, расположенный ровно там, где он его нашел. А поскольку пролив и его берега относились к области, отведенной властителю Кастилии, ему пришлось, таким образом, переехать и предложить королю Кастилии свои услуги по открытию нового маршрута к Молуккским и другим островам. Мартин Бехайм, иначе Мартин Богемский, по профессии был купцом, жил в Нюрнберге, но хорошо знал Португалию. Впрочем, не вполне ясно, заслуживал ли он тех комплиментов, что расточали ему Лас Касас и Пигафетта. Одно из своих путешествий за рубеж он, похоже, предпринял не без задней мысли, желая отсрочить наказание в три недели тюрьмы за танцы на свадьбе друга-еврея во время Великого поста или даже вовсе его избежать. В 1484 году он оказался в Лиссабоне и, судя по всему, не на шутку увлекся географией и составлением карт в этом городе путешественников по Атлантике, откуда вовсю отправлялись исследовательские экспедиции на запад Африки. Он утверждал, что участвовал в этих экспедициях, но это не подтверждается другими свидетельствами, а также вряд ли совместимо с теми ошибками, что он наделал в изображении африканского берега. Похоже, амбиций у него было больше, чем знаний.

Вернувшись в 1490 году в Нюрнберг, он вызвал своими рассказами многочисленные ожидания, которых никак не мог оправдать. Тем не менее, хотя у него почти или вовсе не было опыта навигации или путешествий, он стал кабинетным географом своего времени, добросовестно собирал информацию разной степени достоверности, изучая карты других авторов и судовые журналы настоящих путешественников. Данные, которые он привез в Германию из Португалии, должны были неизбежно вызывать энтузиазм, ведь эта информация была получена с переднего края исследований Земли.

Сохранился глобус его работы, сделанный в 1492 году. Самой очевидной особенностью, почерпнутой из новейших открытий португальцев, стало изображение Индийского океана доступным из Атлантического – мимо южной оконечности Африки. Он показывает африканское побережье вдающимся сильно на восток, в соответствии с традицией старинных карт, где Индийский океан был со всех сторон окружен сушей, а на юге забаррикадирован длинным куском земли, протянувшимся от Южной Африки до Восточной Азии. Ни на одной из сохранившихся работ Бехайма нет Америки; так что на глобусе 1492 года путь на запад к Молуккским островам открыт. Если Магеллан показывал какой-то другой глобус того же автора, то там явно должны были быть отражены открытия Колумба и путь был бы заблокирован. Либо Пигафетта неправильно указал автора карты, либо неизвестная работа Бехайма включала информацию, сходную с той, которую использовали Шёнер и Лисбоа, показывая на своих картах проход из Атлантики в море к западу от Америки.

В любом случае если Лас Касас прав, то Магеллан должен был делать упор на привлекательности Молуккских островов, а не на местонахождении пролива, через который к ним можно добраться. Тут ему могли помочь письма Серрана. Как мы уже видели, согласно Гомаре, Серран отправлял с Молуккских островов цветистые письма, в которых «просил его прибыть туда, чтобы быстро обогатиться»[252]252
  «Una carta de francisco serrano… escrita en los Malucos, en la qual le rogava que se fuesse alli si queria ser presto rico». Gómara. Historia general, fol. 45v.


[Закрыть]. У него было и печатное издание об островах – изданный в 1510 году экземпляр отчета о путешествиях на Восток, ставший настоящим бестселлером на конкурентном рынке травелогов и выдержавший целых 27 изданий на четырех языках уже к середине века[253]253
  Casamassima E. Ludovico degli Arrighi detto Vicentino copista dell’ ‘Itinerario’ di Varthema // La Bibliofila 64. 1962. P. 123.


[Закрыть]. Автор называл себя Лодовико Вартема и утверждал, что путешествует не по какой-то иной причине, как «ради своего удовольствия и для познания вещей»[254]254
  The Travels of Ludovico di Varthema / Ed. G. P. Badger. London: Hakluyt Society, 1863. P. 104.


[Закрыть].

Вартема – персонаж настолько странный и практически не находящий подтверждения в других источниках, что соблазнительно было бы отмахнуться от него, назвав его свидетельства ненадежными, его труды фальшивыми, а его поразительный дар точности описаний и достоверности повествований – результатом работы какого-то извращенного гения, подобного Джорджу Макдональду Фрейзеру с его получившими заслуженную известность книгами о Флэшмене – заведомо недостоверными историческими романами, написанными на основании таких тщательных исследований, что автора почти невозможно подловить на анахронизме или фактической ошибке. Как и Флэшмен, Вартема – плут-пикаро, чьи приключения объясняют эпизодичность повествования рассказчика. Он напоминает Флэшмена и в своей убежденности в сексуальной неотразимости, проявляя нешуточное знание книжного рынка в каждой скабрезной сцене соблазнения и сексуального общения с туземками. В его рассказах есть что-то от книг о Синдбаде-мореходе, он постоянно оказывается на волосок от смерти, причем все истории кажутся весьма правдоподобными. В ходе самой отчаянной эскапады наш герой переодевается мусульманином и попадает в Мекку, а затем в Аден, где его разоблачают как христианина, но он скрывается от наказания в объятьях жены султана. Если эта история верна, то его следует считать первым христианином в священном городе ислама, который он описывает с такой предусмотрительностью и так подробно, что от этого трудно отмахнуться. Он был даровитым лингвистом, и его транскрипция экзотических языков подкрепляет утверждения о том, что он их знал.

Само его существование достоверно подтверждается, в том числе и самым скептическим из его оппонентов доктором Гарсиа де Ортой – медиком и знаменитым травником, который на основании сведений от общих знакомых называл Вартему великим лжецом[255]255
  The Itinerary of Ludovico di Varthema in Southern Asia / Ed. R. C. Temple. London: Argonaut, 1928, xxx; cf. Aubin J. ‘L’Itinerario’ de Ludovico di Varthema // Le Latin et l’ astrolabe, 2 vols. Paris: Centre Gulbenkian, 2000. P. 485.


[Закрыть]. Но чтобы лгать, надо по меньшей мере существовать. Магеллан имел возможность недолго лично знать этого лжеца, потому что Вартема, по собственным словам, состоял у Алмейды на службе в Каннаноре, где рассказывал байки о своем посещении островов Пряностей. Можно считать доказательством и упоминание какого-то «Лудовико» в отчете разведки об Адене в конце 1506 года[256]256
  Aubin. Itinerario. P. 489.


[Закрыть]. Орта отрицал, что Вартема вообще когда-либо бывал дальше Малабарского берега, но Магеллан, судя по всему, с доверием относился к сообщениям Вартемы о двух десятках островов к востоку от Явы, в том числе Бантаме, Борнео, Тидоре «и других островах Пряностей»[257]257
  Gómara. Historia general, fol. 4v.


[Закрыть].

Обвел ли Вартема Магеллана вокруг пальца или тот просто готов был поставить себе на службу любой текст, сколь угодно сомнительный? Доступность книги Вартемы, испанское издание которой вышло в Севилье вскоре после отъезда Магеллана, и переиздание в мае 1518 года книги Марко Поло заставляют предположить, что в то время в Севилье существовал определенный интерес к трудам о Востоке[258]258
  Gil. Magallanes en Sevilla. P. 55–56.


[Закрыть]. На первый взгляд кажется, однако, что текст Вартемы вряд ли так уж мог помочь Магеллану в Испании, поскольку в нем воздаются неописуемые хвалы Португалии, португальской доблести и непобедимости, что, возможно, указывает на то, что Вартема на самом деле был каким-то португальским пропагандистом.

Более того, автор так яростно отстаивал претензии португальцев на господство на островах Пряностей, что очернял их обитателей, дабы дать основания проигнорировать их естественное право защиты своих территорий. В результате архипелаг стал выглядеть на редкость отталкивающе. На «уродливом и мрачном» острове Банда, где в основном рос мускатный орех, жизнь была грубой и мерзкой, о законах не знали, а местные жители были так глупы, что «если бы они захотели причинить кому-то зло, то не знали бы, как это сделать». Жители Тернате, производившие в огромных количествах гвоздику, которая ценилась выше, чем мускатный орех, были еще хуже, а их образ жизни столь же дик и груб[259]259
  Badger. Travels. P. 243–245.


[Закрыть]. Из писем Серрана Магеллан не мог не знать, что книга Вартема грубо искажает сложную культуру островов и коммерческие таланты их жителей. Однако вывод, состоящий в том, что острова можно законно захватить, с легкостью завоевать и с большими доходами эксплуатировать, не мог не нравиться как королю Карлосу, так и королю Мануэлу. На самом же деле, как писали и Франсишку Серран, и Томе Пиреш, Тернате было законным государством, где «власть была дарована Богом», правосудие осуществлялось по законам, а следовательно, христиане не имели права его захватывать. А вот земли беззаконных дикарей казались легкой и правомерной добычей.

Лас Касас сразу начал испытывать сомнения по поводу возможности предлагаемого предприятия. Доминиканец вспоминал: «Я спросил его, каким маршрутом он намерен пройти. Он ответил, что собирается пройти мимо мыса Санта-Мария, который мы зовем Ла-Платой, а затем идти вдоль берега, пока не найдет пролив. Я спросил: «Что, если вы не найдете пролива, ведущего в другое море?» Он ответил, что в этом случае пойдет тем же путем, что и португальцы»[260]260
  Las Casas B. de. Historia de las Indias / Ed. el Marqués de la Fuensanta del Valle, D. José Sancho Rayón, 5 vols. Madrid: Aguilar, 1927, 4. P. 378 (bk. 3, chaP. 1); Thomas H. Rivers of Gold. New York: Random House, 2003. P. 437.


[Закрыть].

Это признание показывало, что план имел потенциально роковой недостаток. Предав своего прежнего властелина, короля Португалии, Магеллан теперь заявлял, что готов наплевать на международные договоренности и нарушить монопольные права португальцев на плавание вокруг мыса Доброй Надежды. Король Испании никак не мог юридически одобрить такую наглость, даже если бы очень хотел.

Магеллана постоянно преследовали какие-то подозрения. В течение всей атлантической стадии его путешествия, как мы увидим, подчиненные ставили под сомнение его намерения; некоторые попросту предполагали, что он сразу собирался при первой возможности повернуть в Индийский океан, обогнув южную оконечность Африки. Испанцы, которые наблюдали за его подготовкой к уже утвержденной экспедиции или были включены в состав команды, так и не избавились от убеждений в том, что он предаст их, как прежде предал родную страну, а вся экспедиция – хитрость, призванная обмануть короля Испании в интересах Португалии. Некоторые моряки отказались идти с ним на том основании, что он иностранец. Чиновники из Каса-де-Контратасьон фиксировали неоднократные оскорбления, которым Магеллан подвергался со стороны тех, кто сомневался в его честности, а его тесть жаловался на постоянную враждебность, хотя «чем больше препятствий и забот устраивали те, кто стремился вставить им палки в колеса, тем большую решимость демонстрировали Магеллан и Фалейру»[261]261
  «Tantos etorbos y embarazos para que no se hiciese, cuantas malas voluntades para ello algunos mostraron». Gil. Magallanes y Sevilla. P. 56–57.


[Закрыть]. Ксенофобские сплетни продолжались и во время самого путешествия.

В октябре 1518 года, когда Магеллан в Севилье готовился к экспедиции, произошел случай, хорошо иллюстрирующий противоречия, возникшие из взаимных подозрений между португальцами и испанцами. Магеллан поднял флаги с собственным гербом на рее одного из своих судов – типичный для него жест саморекламы и подчеркивания своего происхождения. Он написал королю Испании, объяснив, что не мог вывесить королевские знамена, поскольку «их изготовление еще не было закончено и потому, что, занимаясь снаряжением судов, я не имел времени за этим приглядеть»[262]262
  «Por no estar acabadas de pintar y yo con el trabajo de sacar la nao no lo mire». Navarrete. Colección de los viajes 4. P. 125.


[Закрыть]. Собралась возмущенная толпа, гневно указывая на португальские символы, хотя Магеллан и объяснял явившимся полицейским чиновникам, что «вывешенный герб принадлежит не королю Португалии, а мне, а я вассал Вашего Величества»[263]263
  «Como aquellas armas no eran del Rey de Portugal, antes eran mias é yo vasallo de V.A.» Navarrete. Colección de los viajes 4. P. 125.


[Закрыть].

Однако инцидент получил развитие. Доктор Хуан де Матьенсо, высокопоставленный чиновник Каса-де-Контратасьон, приказал Магеллану убрать возмутительную символику. Официальный отчет подтверждает тот факт, что Матьенсо даже пытался арестовать Магеллана и его подручных, «приказав схватить португальского капитана, который поднял флаг короля Португалии»[264]264
  «Llamando gente para prender al Capitán portugués que levantaba banderas del Rey de Portugal». Navarrete. Colección de los viajes 4. P. 125.


[Закрыть]. Люди Матьенсо, как утверждалось, разогнали корабельных мастеров, готовивших судно, ранили одного из моряков и разоружили членов команды Магеллана. Возмущенный капитан и его офицеры оказали сопротивление, напали на людей Матьенсо и отразили их попытки. «Кажется, что натуре Вашего Величества совершенно противоречит то, – заключал Магеллан, – что люди, покидающие собственное королевство и отечество, чтобы служить Вам в столь важном деле, подвергаются подобному обращению»[265]265
  «Me parece cosa muy agena de V.A. ser maltratados los hombres que dejan su reino y naturaleza por le servir en cosa tan señalada». Navarrete. Colección de los viajes 4. P. 126.


[Закрыть].

Магеллан остался безнаказанным, хотя в письме королю Карлосу и содержалась опасная на вид угроза. Он готов был, по собственному утверждению, снять флаги, «поскольку там же находился рыцарь на службе короля Португалии, которому его король приказал приехать в Севилью и убедить меня вернуться в Португалию»[266]266
  «Me placia puesto que me era afrenta hacerlo por estar alli presente un caballero del Rey de Portugal, que por su mandado vino á esta ciudad á contratar conmigo que volviese á Portugal». Navarrete. Colección de los viajes 4. P. 125.


[Закрыть]. Иными словами, Магеллан мог в любой момент передумать и вернуться домой, если бы не получил то, что хотел. Угроза была серьезной. Португальские агенты действительно много работали на двух фронтах, пытаясь рассорить Карлоса с Магелланом, а Магеллана с Карлосом.

К концу сентября 1518 года португальский посланник Алвару де Кошта писал домой, что он много «работал над этим делом» (sobre el negocio de Fernam de Magalhees [sic] he trabajado muchísimo). Он откровенно говорил королю, что «монарху не пристало принимать на службу чужих вассалов» и что «среди дворянства это вещь невиданная»[267]267
  «Cuan feo era receber hum Rei os vasalos de outro… que era cousa que entre caballeiros se nam acostumraba». Pigafetta. First Voyage / Ed. Stanley, Appendix, i.


[Закрыть]. К этим соображениям чести он добавлял и более практические: «Для столь ненадежных и незначительных перспектив» у короля Испании «достаточно собственных вассалов, чтобы не прибегать к помощи людей, явившихся к нему из-за недовольства» Португалией[268]268
  «Mais em cousa que lhe tam pouco inportaua e tam incerta e que muitos uasalos e omens tinha pera fazer seuos descobrimentos quando fore tempo e nam e os que de uosalteza uinham descontentes». Pigafetta. First Voyage / Ed. Stanley, Appendix, i.


[Закрыть].

Карлос, продолжал посол, изъявил признаки недовольства, но предложил решить данный вопрос епископу Бургоса: как мы уже знаем, епископ был уже плотно втянут в дела Магеллана с членами своей паствы. Посол жаловался, что советники «убедили короля Испании, что он должен продолжать начатое и что заявленная цель путешествия находится в испанской зоне»[269]269
  «Fazer crer a el Rei que ele nom eraua nisto a uostalteza porque nom mandaua descobrir sénam dentro no seu lemite». Pigafetta. First Voyage. Ed. Stanley, Appendix, i.


[Закрыть]. В окончательном ответе Карлоса содержалось одно обнадеживающее заявление о том, что Магеллан и Фалейру «имели мало значения» (de poca sustancia), и одна встречная жалоба: Португалия точно так же использовала многих испанцев. Кошта заканчивал свой отчет, предлагая королю попытаться отозвать Магеллана в Португалию: «Это будет серьезный удар для этих испанцев» (que seria gran bofetada para estos). Фалейру же, напротив, можно было пренебречь: по мнению посла, тот «почти не спит и наполовину выжил из ума»[270]270
  «Del bachiller no se haga caso; duerme poco, y anda casi fuera de seso». Navarrete, Colección de los viajes, 4. Р.123.


[Закрыть].

В конце февраля 1519 года Карлос лично написал Мануэлу, уверяя его в добрых намерениях. «Я слышал, – неискренне объяснял он, – что у вас возникли какие-то подозрения относительно оспаривания ваших прав в этих регионах из-за экспедиции, которую мы повелели собрать для розыска Индий под командованием Эрнандо де Магальянеса и Руя Фалейру… Первое, что мы можем утверждать, – добавлял он, – что указанные капитаны письменно обязались соблюдать линию разграничения и что они под страхом сурового наказания никоим образом не будут заходить в районы, земли и моря, принадлежащие вам по соглашению о демаркации». Язык наказа короля своим будущим капитанам отражает как его опасения из-за того, что те могут проявить личную инициативу, так и стремление заставить и португальскую сторону соблюдать договор[271]271
  «He sabido que vos teneys alguna sospecha, que del armada que mandamos hazer para yr a las Indias, de que van por capitanes Hernando de Magallanes y Ruy Faleiro, podria venir algun prrejuizio a lo que vos pertenece de aquellas partes… el primer captulo y mandamiento nuestro, que llevan los dichos capitanes, es que guarden la demarcacion, y que no toquen en ninguna manera, y so graves penas, en las partes y tierras y mares qie por la demarcacion a vos estan senaladas». Ramos Coelho. Alguns documentos. P. 422–423.


[Закрыть].

Усилия португальских агентов по организации разрыва между Магелланом и испанцами предпринимались все лето – сначала в мае в Барселоне[272]272
  Gil. Magallanes y Sevilla. P. 52; Garcia. Viagem. P. 155–158.


[Закрыть], потом, когда флот уже готовился к отплытию, в Севилье, откуда португальский представитель Себастьян Алвареш отправил письмо с кратким описанием своих попыток. Он начал с издевательств над Магелланом, который якобы превратился из дворянина в лавочника. Он писал: «Увидев благоприятную возможность совершить то, что мне приказывали Ваше Величество, я пришел к Магеллану в дом и застал его за сбором провизии, припасов и т. п.; и я сказал ему, что таков итог его злостных намерений и что это последний раз, когда я с ним разговариваю как друг и добрый португалец, а ему следует хорошенько поразмыслить над ошибкой, которую он собирается совершить»[273]273
  «Viendo ocasion oportuna para hacer lo que mandó V.A. fuime á la posada de Magalheas [sic], y halléle componiendo vituallas, conservas, etc., y le dije que aquello me parecia conclusion de su mal propósito, é porque esta seria la última vez que como su amigo y buen portugés le hablaria, pensase bien el yerro que iba a hacer».


[Закрыть].

Алвареш все еще надеялся на то, что Магеллан передумает, но последовавший разговор, который можно с достаточной достоверностью воссоздать из приведенной в письме oratio obliqua[274]274
  Косвенная речь (лат.).


[Закрыть] (в соответствии с моей угрозой – или обещанием), – его обескуражил.

– Моя цель, – сказал Магеллан, – продолжить начатое.

– Нет никакой чести в недостойных приобретениях, – возразил Алвареш. – Даже кастильцы считают тебя ренегатом и изменником собственной родине.

– В путешествии я не намерен предпринимать ничего против его величества или покушаться на какие-то его владения.

– Это дело причинит много вреда Португалии, – настаивал Алвареш, – если ты действительно найдешь в кастильской зоне те богатства, которые обещаешь. Но если ты исполнишь свой долг, то обещаю, что у его величества не будет к тебе претензий.

– Но у меня нет причин покидать короля Испании, который выказал мне такое расположение.

– Главная причина – остаться верным долгу и избежать бесчестья. Позорно было покидать Португалию и нарушать клятву только потому, что король отказался прибавить к твоему содержанию сто реалов[275]275
  «Dijome que era punto suyo seguir lo empezado. Acudí que no era honra lo que se ganaba indebidamente; que hasta los castellanos le miraban como ruin y traidor contra su patria. Respondió que él pensaba en su viage hacer servicio á V.A. y no tocar en cosa suya. Dígele que bastaba descubrir la riqueza que ofrecia en demarcacion de Castilla para hacer un gran daño a Portugal… No sabia causa por dejar al Rey de España que tanta merced le habia hecho. Dígele que por hacer lo que debia y no perder su honra, y que pesase su venida de Portugal que fue por cien reis mas al año d moradia que V.A. dejó de darle por no quebrantar su ordenanza».


[Закрыть].

Несмотря на решительность отказа, Магеллан был впечатлен тем, как хорошо его собеседник осведомлен о его делах, а также, видимо, в той же степени не доверял своим новым хозяевам, что и они ему. Алвареш играл на его страхах, намекая на то, что, судя по данным разведки, Фалейру не станет придерживаться намеченного маршрута, а отправится на юг – скорее всего, к мысу Доброй Надежды. У других помощников Магеллана тоже были тайные указания, противоречащие планам командира, да и епископ Бургоса был ненадежен.

Эти предостережения нашли в Магеллане подготовленную почву. Как мы увидим, во время экспедиции он все время опасался бунта на корабле. Алвареш подводил Магеллана к мысли, что для успеха тот должен стать единоличным командиром. «Я сказал, – писал он, – что ему следовало бы следить за приказами, полученными другими, а в особенности за Руем Фалейру, который открыто говорил, что не будет следовать за флагманом Магеллана и намеревается идти на юг или вовсе не участвовать в экспедиции. И я предупредил его, что отправляться в плавание он должен только в статусе командующего, в то время как мне известно, что в экспедиции есть люди с другими приказами, о которых он не знает и которые противоречат его намерениям, притом всю славу могут забрать себе эти другие. И не нужно обращать внимания на тот мед, которым смазаны уста епископа Бургоса»[276]276
  «Que mais queria veer que os regimentos e Ruy Faleiro que dezia abiertamente que no avia de navegar ao sull ou non hira na armada, e que ele cuidara que hia por capitao mor e qu eu sabia que avia outros mandados en contraio os quaes ello no saberia senao a tempo que non rremedear su onrra, e que non curasse do mell que lhe punha pellos beiços do bispo de Burgos».


[Закрыть].

Магеллан начал терять уверенность и сказал, что может отказаться от своего предприятия, если испанцы не выполнят какое-то из уже согласованных требований. Какие выгоды может предложить ему король Португалии, если Магеллан решит вернуться?[277]277
  «Qué no dejaria la empresa sino en caso de faltarle á algunas de las cosas capituladas; y ntonces queria saber qué mercedes le prometía V.A.».


[Закрыть] Судя по всему, родная земля все еще что-то значила для него. Алвареш усилил натиск. По его словам, настало время, «чтобы, если Магеллан даст мне письмо к Вашему Величеству, я приму на себя задачу по его доставке из любви к нему и сделаю все от себя зависящее; поскольку у меня нет никакого сообщения от Вашего Величества, но я просто откровенно рассказываю ему о своих соображениях, как и много раз в прошлом. Он ответил, что не примет никакого решения, пока не увидит какого-либо послания от Вашего Величества»[278]278
  «E que me desse carta para vossa alteza e que eu por amoor dele yria a vossa alteza a fazer seu partido, porque eu non tinha nenhum rrecado de vosa alteza para en tall entender somente falava o que me pareçia como outras vezes lhe avia falado. Dyseme que non me dezia nada ate veer o rrecado que o correo trazia».


[Закрыть].

Алвареш беседовал также с Руем Фалейру и понял, что его упрямство во многом связано с психическим расстройством. «Он говорил только, – сообщал Алвареш, – что не пойдет против своего господина короля, который оказал ему столько чести… Он кажется мне человеком, чей разум пошел наперекосяк [como homem torvado do juizo], но если Магеллан передумает, то Руй Фалейру, по моему мнению, последует за ним»[279]279
  Navarrete. Colección de los viajes, 4. P. 153–154: Pigafetta. First Voyage / Ed. Stanley, Appendix, iii—xi.


[Закрыть]. Сомнения в здравом уме Фалейру возникли не только у Алвареша, который преследовал свои цели. Гонсало Фернандес де Овьедо тоже сообщал, что Фалейру «сошел с ума и стал весьма безумен»[280]280
  Fernández de Oviedo G. Historia natural y general de las Indias occidentales / Ed. J. Amador de los Ríos, 14 vols. 1851–1855; repr., Asunción: Guarania, 1944–1945, 2. P. 9.


[Закрыть]. После того как он окончательно утратил психическое здоровье и попал в заключение, распространились слухи, что в его астрологической славе наличествовало что-то от Фауста и что безумие было вызвано какими-то злыми духами[281]281
  «Todo o que fingia que sabia era por hum spirito familiar». Lopes de Castanheda F. História do descobrimento e conquista da India pelos portugueses, 7 vols. Lisbon: Rollandiana, 1833, 6. P. 9 (bk. 6, chaP. 6).


[Закрыть].

Разумеется, Алвареш тщательно готовил свое письмо, стремясь оправдаться в неудаче. Но картина, которую он рисует, одновременно убеждает и тревожит: Магеллан обладал чрезвычайно гибкой моралью и стремился чуять благоприятный ветер, лавируя между соперничающими государствами; его очень заботило возможное предательство со стороны партнеров и сотрудников; он не был способен сосредоточиться на цели и постоянно всех подозревал. Он говорил на языке чести и доблести, вынесенном из рыцарских романов, но в части принципов его никак нельзя было назвать надежным.

Какова была его подлинная цель? Не пытался ли он обвести вокруг пальца обоих своих хозяев? Доверие к нему со стороны короля Испании было непрочным. Как мы увидим в следующей главе, поручение возглавить экспедицию он получил не благодаря собственным заслугам и доводам, а потому, что за него хлопотали купцы из Бургоса. Король беспокоился – и, как выяснилось, не зря, – что Магеллан в море перестанет подчиняться приказам. Это беспокойство читается между строк множества документов, где предписывается строгое следование согласованному плану. Например, 19 апреля 1519 года Карлос так писал Магеллану и Фалейру о подтверждении свидетельств торговцев о богатствах Молуккских островов: «Насколько я могу быть уверен, согласно подробным данным, сообщенным мне лицами, имеющими должный опыт и видевшими сие воочию, на островах Малуко в изобилии имеются пряности, и ваша основная задача – достичь их со своей флотилией, я повелеваю вам следовать прямо к этим островам… так что в первую очередь, не отклоняясь в других направлениях, вам необходимо плыть к островам Малуко без каких-либо поворотов»[282]282
  «Por quanto yo tengo por çcierto, segund la mucha informaçcion que he havido de personas, qie por esperiençia lo han visto, que en las islas de Maluco ay la espeçiairia, que principalmente ys a buscar com esa dicha armada, e mi voluntad es que derechamente sigais el viage a las dichas islas… para que, antes e primero que a otra parte alguna, vais a las dichas islas de Maluco, sin que aya ninguna falta». Ramos Coelho. Alguns documentos. P. 430.


[Закрыть].

Но что за направления могли привлекать Магеллана? Мы не можем знать, куда, кроме Молуккских островов, он намеревался отправиться, отплыв. Но есть причины сомневаться в том, что он был настроен так решительно, как требовал от него Карлос, и даже в том, что Молуккские острова вообще являлись его основной целью. Их местонахождение относительно Тордесильясского антимеридиана было сомнительным. Франсишку Серран уже проник туда и действовал в португальских интересах. Магеллан из писем друга знал, что тот предлагал по меньшей мере построить на островах португальский форт. Острова уже активно торговали с Малаккой[283]283
  Thomaz L. F. F. R. As cartas malaias de Abu Hayt, Sultão de Ternate, a El-Rei de Portugal // Anais de história de Alémmar, 4. 2003. P. 416–421; Documentação para a históra das missões do padroado português do Oriente, 1 / Ed. A. Basílio de Sá. Lisbon: Agência Geral do Utramar, 1954. P. 85–87, 113–115. Благодарю профессора Санджая Субрахманьяна за предоставленный экземпляр этой работы.


[Закрыть]. Любые возможные испанские поселения стали бы уязвимыми для атаки со стороны португальских баз, расположенных сравнительно близко. Выбирая между несколькими гипотезами в отсутствие решающих доказательств, мы склоняемся в пользу той, что подходит под все факты. То, что конечной целью маршрута Магеллана были Молуккские острова, подтверждается рядом свидетельств, но плохо согласуется с тем фактом, что он не пошел туда, имея такую возможность.

Магеллан знал о другом архипелаге, расположенном за Молуккскими островами, еще не тронутом португальцами и более перспективном с точки зрения быстрого обогащения. Привлекательность Филиппин (как впоследствии стали они называться) была очевидной, особенно грела душу мысль о золоте – товаре, превосходившем в цене все остальные. В Малакке была колония филиппинцев, так что Магеллан, как и другие жители города, знали примерное местонахождение островов и понимали их относительную уязвимость, а также степень богатства. Как мы увидим, одно из самых поразительных решений Магеллана в ходе руководства экспедицией состояло в том, что, добравшись до экватора, где, как он хорошо знал, и находятся Молуккские острова, он предпочел следовать мимо них, к широте Филиппин. Эта смена направления шла вразрез с чаяниями его офицеров и матросов и ставила под угрозу само выживание экспедиции, участники которой к тому времени после пересечения Тихого океана были слабы, больны и умирали от голода[284]284
  Bernabéu Albert. Magellanes. 129–133.


[Закрыть].

Попав на Филиппины, он понял, что все его ожидания насчет обилия золота полностью оправданны. В судовом журнале одного из штурманов Магеллана, который всегда отличался трезвым взглядом на мир и редко упоминал что-то выходящее за пределы своей профессиональной компетенции, фигурирует неожиданная деталь: «У большого острова… который населен и имеет много золота, мы плыли вдоль берега к юго-западу, где обнаружили другой, небольшой остров, он тоже населен, люди там очень хорошие, и там мы воздвигли крест на вершине холма, а оттуда нам показали еще три острова к западу и юго-западу, сказали, что там много золота, показали, как его собирают, и заявили, что находят самородки размером с турецкий горох – и другие, размером с чечевичное зерно. И этот остров лежит на девяти и двух третях градуса северной широты»[285]285
  «En una isla grande llamada Seilani, la cual es habitada y tiene oro en ella, y la costeamos, y fuimos al Oessudoeste a dar en una isla pequeña, es habitada y llamse Mazava, y la gente es muy buena. Allí pusimos una cruz encima de un monte, y de allí nos mostraron 3 islas a la parte del Oessudoeste, y dicen que hay mucho oro, y nos mostraron cómo lo cogían y hallan pedacicos como garbanzos y como lentejas. Esta isla está en nueve grados y dos tercios de la parte del Norte». Albo F. Derrotero del viaje al Maluco, formado por Francisco Albo, piloto de la nao Trinidad y, posteriormente, de la nao Victoria, 1519 // Documentos para el quinto centenario de la primera vuelta al mundo: La huella archivada del viaje y sus protagonistas / Trans. C. Bernal, 2019–2022, http://sevilla.2019–2022.org/el-derrotero-defrancisco-albo-en-la-octava-entrega-de-los-documentos-para-el-vocentenario/, 14.


[Закрыть].