Текст книги "Религия в Китае. Выживание и возрождение при коммунистическом режиме"

Динамика олигополии

При изучении церковно-государственных отношений и религиозных метаморфоз в обществе, применяют социологические теории, основанные на европейском и американском материале. Когда эти теории в отсутствие модификаций прилагаются к обществам за пределами глобального Запада, полученная картина неизбежно будет искажать реальность. Учитывая, что в современном мире преобладает религиозная олигополия, при исследовании церковно-государственных отношений и изменения религии в сегодняшнем мире нам следует использовать теорию олигополии.

Чтобы проиллюстрировать необходимость усовершенствования нашего концептуального аппарата, возьмем только один пример. Согласно Старку и Финке [Stark, Finke 2000], религиозная монополия порождает ленивое духовенство, а следовательно, менее религиозно мотивированное население. Напротив, нерегулируемая религиозная экономика «будет проявлять тенденцию к плюрализму», то есть конкурировать за долю рынка в ней будет большее число религиозных «предприятий» [Stark, Finke 2000: 198]. «В той степени, в которой на религиозном рынке отсутствует регуляция и присутствует конкуренция, – пишут они, – общий уровень причастности к религии будет высоким» [Stark, Finke 2000:199]. Трансформации религии в Соединенных Штатах, по-видимому, в полной мере демонстрируют поведение нерегулируемого рынка религии. Со времени принятия Первой поправки к конституции США процент принадлежности к религиозным организациям среди населения страны стабильно возрастал от 17 % в 1774 году до 62 % в 1990 году [Finke, Stark 1992].

Однако особенность олигополии состоит в том, что в ней одновременно присутствует и государственная регуляция, и конкуренция. Здесь конкурируют религии, одобренные государством, поэтому ситуация несколько отличается от той, которая складывается в плюралистических обществах [Yang 2007]. Фаворитизм со стороны правительства является существенным фактором развития тех или иных религиозных групп, и между конфессиями нередко возникает борьба за благосклонность государства [Yang, Wei 2005]. В то же время, чтобы достичь успеха на рынке, религиозные лидеры вынуждены мобилизовать и другие ресурсы, поскольку на этом рынке с ними конкурируют другие официально санкционированные религии, а также несанкционированные религиозные объединения.

В связи с чем используемую теорию, как это сформулировано в главе 5, необходимо скорректировать. Усиление ограничительной регуляции внутри олигополии не обязательно приведет к снижению участия в религиозной деятельности. Скорее, за этим последует усложнение рынка религии, возникновение трех его видов с определенной динамикой. В условиях усиления регуляции деятельности религий действительно может снизиться членство в формальных религиозных организациях, однако другие формы религиозности не исчезнут. Будет ограничена допустимая численность религиозных организаций и прописаны определенные виды деятельности, которые они смогут осуществлять, но вместе с тем возникнет черный рынок религии, несмотря на высокие риски для индивидов, готовых действовать на этом рынке. Также возникнет серый рынок религии, при этом соотноситься по масштабу с другими рынками он будет пропорционально той степени, в которой красный, официальный рынок религии ограничивается государством, а черный им подавляется. На сером рынке фигурируют как явно религиозные феномены и активность, так и имплицитные формы религиозности. С усилением ограничений и репрессий против религии серый рынок будет расширяться. В условиях жесткой регуляции он будет нестабильным и динамичным, делая попытки государственной суперструктуры регулировать религиозную жизнь невероятно трудной, если не невозможной задачей.

Кроме того, в условиях олигополии, по-видимому, неизбежна религиозная плюрализация. Учитывая соотношение социальных и политических дивидендов от регуляции религии и необходимые для ее осуществления затраты финансовых, политических и человеческих ресурсов, рациональным выбором со стороны государства станет ослабление ограничений и легализация большего числа религий. В Китае, помимо пяти больших конфессий, признаваемых центральным правительством, легальный статус в последние годы получают на местах другие религии, в том числе православное христианство в северо-восточной провинции Хэйлунцзян, культ Мацзу и «Триединства» в провинции Фуцзянь на юго-востоке Китая и культ Хуан Дасяня в провинциях Чжэцзян и Гуандун в южной части Китая. Ряд этнических меньшинств возвращаются к традиционным народным религиям, воспринимая их как часть своей культурной идентичности. В то же время также стремятся к официальной легализации в Китае возникшие за границей различные новые религии, в том числе мормонство, Церковь Объединения и бахаизм. Ряд групп, действующих на черном рынке религии, стремится перейти на серый рынок, а группы серого рынка хотят, получив государственную регистрацию, выйти на красный.

Заключение

В какой степени государство может контролировать религию посредством регуляции? Очевидно, что эффективность политической власти в этой сфере прежде преувеличивалась как при рассмотрении западных обществ, так и при рассмотрении Китая. Теория трех рынков показывает, что в таких случаях необходимо учитывать действие мощных экономических сил и что религиозные группы и верующие не всегда реагируют на регуляции так, как того хочет государство. Искоренить религию в современном глобальном мире жесткая регуляция неспособна, она может привести лишь к усложнению рынка религий, вытесняя религиозные организации и верующих в его серый и черный отделы.

Настоящее исследование демонстрирует недостаточность теории свободного рынка для объяснения сложностей религиозной динамики в олигопольном обществе. Необходимо придерживаться политико-экономического подхода, к чему уже призывали некоторые социологи[88]88
  Например, [Chaves, Gorski 2001].


[Закрыть], однако до сего времени работы, которые бы опробовали новые теоретические модели на эмпирическом материале, по большому счету отсутствуют.

Есть и другие касающиеся религиозной олигополии важные вопросы, которые следует рассмотреть. Учитывая, что сегодня в мире это превалирующая форма взаимодействия между религией и государством, нужно задаться вопросом почему. Всегда ли социальный плюрализм – это позитивное явление? Не является ли олигополия оптимальной формой отношений между государством и религией? Каковы аргументы в пользу и против сохранения олигополии, наделяющей привилегиями одну господствующую религию?

Среди элит сегодняшнего Китая ведутся споры, стоит ли установить в стране государственную, возможно, основанную на конфуцианстве, религию, которая сможет заменить терпящую фиаско коммунистическую идеологию и сплотить общество. Также идут разговоры о сохранении китайских культурных традиций в присутствии «иностранных» религий, таких как христианство и ислам. Подобные настроения продиктованы стремлением не допустить размывание самобытной китайской культуры и национальной китайской идентичности перед лицом стремительной глобализации и вестернизации. Схожие тенденции можно наблюдать в России и других странах, для которых глобализация и гегемония западной культуры также является вызовом.

Если говорить с более отстраненной, научной позиции, можно задаться вопросом: является ли олигополия необходимой стадией на пути к плюрализму? Что требуется, чтобы миновать эту стадию? В нашем распоряжении имеется огромный эмпирический материал, который облегчит понимание динамики религиозной олигополии. Исследование конкретных религиозных ситуаций прошлого или настоящего под таким углом будет иметь не только теоретическое, но и практическое значение.

Глава 8
Как возникли и куда движутся религиозные рынки в Китае[89]89
  Первая публикация:赤ng Е Conclusion: Whence and Whither Religious Markets in China // Shades of Gray in the Changing Religious Markets of China. Ed. by E Yang, J. E. E. Pettit, Ch. White. Leyden, Boston: Brill, 2021. P. 322-353.


[Закрыть]

Эта глава не только завершает настоящий сборник статей, посвященный религиозным группам в контексте динамики религиозных рынков Китая, но также впервые дает ответ на основные положения критики теорий религиозных рынков применительно к этой стране. С тех пор как теория трех рынков впервые была изложена в печати 15 лет назад, она, как и экономический подход в религиоведении вообще, встречала принятие, но также сталкивалась с критикой и отвержением. Принятие могло быть равнодушным или восторженным, отвержение было связано с неприятием экономической терминологии в исследовании религии, а критика с академических позиций оказывалась взвешенной и логичной, однако обнаруживала непонимание отдельных аспектов новой теории, что не редкость в подобных случаях. До настоящего момента я воздерживался от прямого ответа на критику, предпочитая развивать свою теорию в книгах и применяя ее в процессе организации полевой работы. В настоящем эпилоге представляется уместным рассказать о формировании этой теории, представить репрезентативные реакции на нее в Китае и за его пределами, остановиться на ее применимости к этнографическим исследованиям, использованным в этой книге, и наметить пути ее дальнейшего развития.

Я остановлюсь на доступных западным ученым через цифровые базы данных китайской литературы откликах, которые были опубликованы в Китае и по-китайски. Я не рассматриваю рецензии в китайских изданиях местного значения, доступ к которым, как правило, ограничен Китаем. В книгах и статьях, выходивших на Западе, также появлялось довольно много критических отзывов на теорию религиозных рынков в целом и мою теорию тройственного рынка в частности; эти отзывы я в той или иной степени рассматриваю в своих различных исследовательских проектах и публикациях, и потому не считаю необходимым касаться их в этом разделе.

Тернистый путь новой теории

В то время, когда я пишу эти строки, мир вот уже почти шесть месяцев борется с пандемией коронавируса. Первой же пандемией века стала в 2003 году атипичная пневмония, из-за которой я остался в университетском городе Уэст Лафайет, штат Индиана, пропустив запланированную поездку в Китай с целью проведения полевых исследований и чтения лекций. В освободившееся время я перевел на китайский «Символы веры» [Stark, Finke 2000; Stark, Finke 2004]. Моей целью было познакомить китайскую научную общественность с последними достижениями социологии религии, но в то же время я хотел сам получить доскональное понимание теории R Старка и Р. Финке, систематически излагаемой ими в этой книге.

В то время я еще не принадлежал к школе исследователей экономики религий или к сторонникам теории рационального выбора в религиоведении. Я учился социологии под началом Д. Р. Ходжа (1937-2008), крупного социолога религии, изучавшего в США католиков и протестантов больших деноминаций, всю жизнь остававшегося открытым для самых различных теорий. При подготовке диссертации и во время своего постдоктората я занимался религиозностью иммигрантов в Соединенных Штатах, используя методику исследований Р. С. Уорнера и Х. Р. Ибо[90]90
  См. [Gatherings in Diaspora 1998; Religion and the New Immigrants 2000; Religions across Borders 2002].


[Закрыть]. Эти известные социологи религии принадлежат к сторонникам новой в своей области парадигмы, однако не примыкают к школе экономики религий и не используют теории рационального выбора. Эту новую парадигму провозгласил именно Уорнер [Warner 1993], многократно заявлявший при этом впоследствии, что она включает в себя множество теорий. R Старк, Р. Финке и их коллеги выработали, по их собственным словам, «теорию религиозной экономики предложения»; другие исследователи формулировали другие теории, например, «теорию субкультурных идентичностей» [Smith 1998], пытающуюся объяснить, почему религия сохраняет в обществе свое влияние, а не приходит в упадок в ходе процесса модернизации, как это предсказывали Бергер и другие [Berger 1967; Berger 1969].

Откровенно говоря, сначала я брезгливо отнесся к так называемой теории рационального выбора: мне претила ее приземленность, граничащая с богохульством. Как можно сравнивать сакральное с нечестивым и полагать, будто религиозная вера может быть основана на рациональном расчете? Однако стоило мне вернуться в академически-отстраненную позицию и примерить эту теорию на различные окружавшие меня религиозные феномены, как я увидел, что эта теория отлично работает. Потеря беспристрастности нередкое явление в научном сообществе, но в данном случае она существенно осложняет жизнь. В этой связи мне приходит на ум китайская комическая сценка о враче, испортившем своим гостям обед, поскольку он не мог не объяснять им происхождение находящихся на столе разных видов мяса с использованием анатомической терминологии. Способность разотождествляться с объектами и предметами исследования —базовый навык, необходимый в науках об обществе.

После публикации в 2000 году «Символов веры» я использовал эту книгу как одно из учебных пособий для курсов социологии религии, которые читал в Соединенных Штатах[91]91
  Я преподавал социологию религии в ^иверситете Южного Мэна и курс «Религия в Америке» в университете Пёрдью.


[Закрыть]. Я также преподавал в разных городах Китая[92]92
  В Сычуаньском университете я говорил о смене парадигм в социологии
  религии в интервью, опубликованном в Journal of Religious Studies. См. [Lin 2003]. '


[Закрыть]. До того, как я взялся за перевод «Символов веры» в 2003 году, некоторые студенты-социологи пытались перевести ее на китайский, но религиозные, экономические и социологические термины, которыми она оперировала, оказались для переводчиков слишком сложными и непривычными. Китайское издание книги вышло в начале 2004 года. В том же году при моем содействии в качестве одного из организаторов при Китайском народном университете состоялся первый летний институт по научному изучению религии в Китае. Собрания института стали ежегодными. В ходе этих двухнедельных собраний Китай посещают ведущие социологи религии из США и Европы и выступают с лекциями перед аудиторией из десятков китайских студентов, аспирантов и молодых ученых, которые учатся и работают в разных университетах[93]93
  Среди выдающиеся исследователей, придерживающихся разных теоретических подходов, которые выступили на летнем институте с курсами лекций: А. Баркер, Д. Ходж, R Финке, Г. Мелтон, С. Уорнер, Г. Дэви, Н. Аммерман, X. Казанова, Д. Демер ат, Р. Киприани, Д. Джордан, R Мэдсен и R Уэллер. Некоторые китайские и западные ученые прочитали одну или две лекции: Фан Литянь, Чжо Синьпин, Хэ Гуанху, Гао Шинин, Ли Сянпин, Цюй Хайюань, К. Мейер, Д. Палмер, Д, Тамни, П. Виттберг, Син Фуцзюн и Минь Чжоу и другие. Моим главным помощником в организации был Вэй Дедун, специалист по буддийской философии, впоследствии занявшийся социологией религии. Некоторые переводчики, работавшие при институте, сами стали исследователями, например Наньлай Цао, Аньнин Ху, Анна Сунь, Юйтин Ван и Цзеся Чжай (Отри).


[Закрыть].

Переводя книгу, я задумался над текущей религиозной ситуацией в Китае и в черновом виде представил свои идеи в докладе на ежегодной сессии Общества научного изучения религий в 2003 году. Мое выступление было озаглавлено: «Религии в коммунистическом Китае: открытый, черный и серый рынки в условиях экономики дефицита». Коллеги и участники семинара встретили доклад большей частью непониманием. Стало ясно, что в моем выступлении было слишком много требовавших разъяснения теоретических положений и что необходимо было собрать о религиях в Китае больше информации, чтобы предоставить эмпирическую базу, подтверждающую мои выкладки. Это потребовало бы написания целой монографии или серии статей, где рассматривались бы отдельные аспекты вопроса. Поскольку в исс л ед ов ател ьском университете в Соединенных Штатах я был доцентом-контрактником, комиссия при факультете решила, что мне следует сосредоточиться на статьях, а не писать книгу.

Но я уже знал, что даже теоретические статьи по религиоведению, если они касаются современной китайской темы, встретят в больших журналах сопротивление на уровне принятия к рассмотрению и рецензирования. У меня уже был отрицательный опыт, когда редактор престижного издания отказал в публикации моей первой статьи, посвященной религии в Китае. Отказ базировался на единственной рецензии, в которой говорилось, что автор статьи совершенно не знает китайского религиозного поля, хотя я участвовал в становлении китайского религиоведения в 1980-е годы, сначала как студент Нанкайского университета, где я написал диплом по философии религии, потом как сотрудник Китайского народного университета, где я был одним из двух преподавателей отдела религиоведения при кафедре философии. В итоге я опубликовал свою статью в другом журнале [*ng 2004], но отказ не прошел для меня даром. С этих пор я ожидал, что мои рукописи будут рецензировать коллеги, которые либо в целом настроены против исследования религии с экономической точки зрения, либо являются специалистами по китайскому обществу или китайской религии, но не по тому и другому одновременно. Другими словами, строить экономические теории о развитии религии в Китае было рискованным для молодого ученого предприятием, но я не мог не делиться своими находками в этой области.

Я решил сначала заняться статьей о тройственном рынке, потому что типологию различных видов рынка, как я полагал, объяснить и усвоить проще, чем концепцию олигополии или экономики дефицита, хотя, логически рассуждая, тройственный рынок появляется в результате экономики дефицита, которую порождает олигополия на рынке религий. Прислушавшись к отзывам китайских и американских коллег, я поменял свой первоначальный термин «открытый рынок» на «красный рынок», потому что рынок религии этого типа на самом деле не открыт и не свободен – он подчинен коммунистическому государству, и попасть в его пространство можно только провозгласив свою лояльность коммунистической идеологии, – поэтому определение «красный» ему более подходит. К тому же по-китайски «трехцветный рынок» (саньсэ шичан) звучит удачнее, чем «тройственный рынок». Тщательно переработанную статью, прошедшую две очереди рецензий и дважды отвергнутую ведущими социологическими журналами, все-таки приняли в The Sociological Quarterly, который считается ведущим изданием второго уровня по общей социологии [Yang 2006]. Многие ученые считали, что журналы по социологии высшего уровня настроены к исследованиям религии неблагосклонно. Хотя Американская социологическая ассоциация была основана в 1905 году, лишь в 1994 году при ней была учреждена секция социологии религии. Ведущие журналы не публиковали статей о религии в Китае, и специалистов, которые могли бы рецензировать материалы по этой теме, было мало. Несколько активных социологов занимались китайским обществом, но десятилетия секулярного образования привели к дефициту знаний о религии. Всеобщий китайский социологический опрос (Chinese General Social Survey) не содержал ни одного вопроса о религии ни на одном из уровней. Причиной тому было не отсутствие религии в китайском обществе, а недостаток знания о религиозной жизни страны и неспособность китайских социологов, получивших образование в атмосфере пропаганды атеистической идеологии, оценить социальную значимость религии. В последние годы ситуация несколько изменилась.

В дальнейшем академическое сообщество постепенно стало менять свое отношение к моим теориям. В 2006 году я удостоился награды за «выдающуюся статью» (Distinguished Article Award) в секции социологии религии Американской социологической ассоциации (American Sociological Association Section of the Sociology of Religion). Именно эта публикация способствовала моему выдвижению в том же году на должность штатного доцента. В то же время коллеги в Китайском народном университете помогли мне напечатать ее сокращенную китайскую версию в Journal of Renmin University of China [Yang 2006а]. Два года спустя полная версия статьи появилась в Journal of China Agriculture University [Yang 2008]. Оглядываясь на те годы, я понимаю, какой свободой пользовалось тогда научное сообщество в Китае; в последующие годы этой свободы стало существенно меньше.

Пока статья о тройственном рынке проходила рецензирование, я углубился в литературу по экономике, особенно в сочинения Я. Корнай, венгерского экономиста, который разработал теорию «экономики дефицита», объяснявшую экономический быт коммунистических стран [Kornai 1980[94]94
  Китайский перевод книги вышел в 1986 году.


[Закрыть]; Kornai 1992]. Подобная литература стала проникать в Китай в 1980-е годы, и она произвела на меня сильное впечатление. Благодаря рыночным реформам, в Китае 1990-х годов был преодолен хронический дефицит товаров и услуг, однако религия осталась в тисках политического контроля, выстроенного по идеологическим лекалам 1950-х годов и усиленного в эпоху реформ. Прошло еще четыре года, прежде чем мои статьи об экономике дефицита и о рыночной олигополии увидели свет в периодических изданиях, поскольку описанные выше проблемы, связанные с восприятием моих теорий рецензентами, никуда из западной науки не ушли [Yang 2010; Yang 2010а]. К тому времени я стал профессором, причем основной объем моих публикаций не касался темы религиозных рынков.

Реакции академического сообщества на мои сочинения подвели меня к необходимости собрать разрозненные фрагменты теории и дать полную картину религиозной ситуации в коммунистическом Китае. Я начал писать книгу под названием «Религия в Китае: выживание и возрождение религии при коммунистическом режиме» (Religion in China: Survival and Revival Under Communist Rule). В ней я мог подробно рассказать о том идеологическом и политическом контексте, в котором следует воспринимать мою теорию рынков, и детально рассмотреть концептуальные основания этой теории. Издатель выпустил книгу в свет раньше намеченного срока (2012) в 2011 году [Yang 2012].

Целое всегда значительнее суммы своих частей. Публикация книги привела к удивительным результатам. На ежегодном собрании Общества научного изучения религии в 2012 году наиболее активные социологи религии посетили собравшую значительную аудиторию сессию «встреча автора и критика». Обзоры на мою книгу появились во многих авторитетных журналах – в том числе в New York Review of Books, American Journal of Sociology, Social Forces, Contemporary Sociology, European Journal of Sociology, Journal of the Scientific Study of Religion, Sociology of Religion: A Quarterly Review, Journal of Asian Studies, Journal of Church and State, Journal of Contemporary Religion, Journal of Chinese Religions, Religion and Society in Central and Eastern Europe, Archives des sciences sociales des religions[95]95
  Отзывы на книгу: [Abel 2012; Cooper 2013; Ebaugh 2013; Goossaert 2012;
  Johnson 2011; Liu 2013; Madsen 2012; Nichols 2013; Spickard 2014; Turner 2012; Vala 2014; Whyte 2012; Woo 2011; Yao 2012; Yu 2012; Zrinscak 2013].


[Закрыть]. Во всех отзывах, кроме одного, книге давалась позитивная оценка, хотя присутствовала и критика, которая обычно встречается в публикациях подобного рода и на которую авторы обычно не отвечают. Негативный отзыв будет подробнее рассмотрен ниже. Увидели свет корейский и итальянский переводы книги [Yang 2017; Yang 2020], готовится ее китайский перевод [Yang (forthcoming)], это вывело мою работу за пределы англоязычной аудитории. В 2013 года я с удивлением узнал о своем номинировании, а потом и избрании на пост президента Общества научного изучения религии. В этом научном объединении я состоял и работал со студенческих лет, а теперь оказался первым с момента его основания в 1949 году его не-белым президентом [Ecklund 2020; Yang 2016].