Текст книги "Валентина"

– Куда ты ведешь меня? – тихо спросила Валентина дрожащим голосом.

– В один укромный уголок оазиса. Это недалеко.

Лицо девушки осталось бесстрастным, и он добавил:

– Или ты желаешь, чтобы я взял тебя здесь, сейчас?

– Это ты подстроил все случившееся! – обвинила его Валентина, повернувшись к своему противнику.

Свет звезд окутал ее лицо мягким сиянием.

– Нет, но подстроить лучше, чем это сделал сам Саладин, я бы не смог, – он протянул руку и сжал ей локоть, опасаясь, что она убежит, как накануне.

– Отпусти меня! – приказала Валентина тихим голосом, полным угрозы.

– Ты моя! Саладин передал тебя мне!

– Я не твоя и никогда твоей не буду! – выпалила девушка, вырвав свою руку.

– Это мы еще посмотрим! – последовал ответ, в котором таилось больше угрозы, чем в звуке боевых труб.

Снова схватив ее за руку, Паксон зашагал быстрее, поскорее уводя непокорное создание на край оазиса – прочь от грустных глаз дурно пахнущих верблюдов.

* * *

У подножия финиковой пальмы под звездным небом Паксон скинул с плеч плащ и расстелил на траве. Тонкий луч лунного света пронизал густую листву и выхватил из тьмы Валентину, озарив ее лицо серебристым сиянием. Непроницаемые глаза султана оставались в тени, но взгляд был ощутимо тяжел. Девушка чувствовала, как этот взгляд скользит по ней, и пламя гнева расходилось по ее жилам.

– Не так все должно было случиться между нами, Валентина! Но приди ко мне по своей воле, – голос таил теплоту, которой так жаждало сердце.

– Я уже сказала Саладину, что радости тебе от близости со мной не будет! – решительно заявила девушка.

От нее веяло холодом, поразившим сарацина до глубины души.

– С нашим предводителем ты пошла охотно! – напомнил он.

– А теперь я с тобой лишь потому, что так повелел Саладин!

Паксон шагнул к ней.

– Ты всегда повинуешься приказаниям? Но которому же из двоих повелителей ты выкажешь большую преданность, леди Валентина Наваррская?

Он заметил, как высоко вздымается грудь девушки под тонким шелком платья, и представил, сколь легко разорвалась бы в его руках непрочная ткань.

– Если у тебя нет желания на виду у всех воинов Саладина возвращаться в лагерь в одежде, изорванной в клочья, советую самой снять наряд.

Валентина знала: Паксон говорит серьезно. Здесь, наедине с ним, оторванная от всего мира, она будет принадлежать ему, как он того пожелает, и не позовет никого на помощь, потому что Малик эн-Наср высказал свое одобрение.

Глядя на Паксона неподвижным взором, девушка стала молча снимать свое платье и, оказавшись нагой, не сделала ни одного движения, чтобы прикрыться. Султан упивался ее красотой и пьянел от мягких изгибов тела. Ни одну женщину не желал он так сильно.

Насмешка мелькала во взгляде Валентины, она манила медлительной и чувственной улыбкой, полные, сочные губы приоткрылись, блеснули белые зубы. Паксон не отводил от нее глаз, сбрасывая свою одежду.

Крепкие мужские руки обвились вокруг девичьего стана, показавшегося султану горячим при соприкосновении. Сарацин крепко прижал к себе красавицу-христианку и медленно склонился к ее лицу.

Валентина поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, отдаляя тот момент, когда их губы сольются в поцелуе. Паксон погрузил пальцы в ее волосы и, захватив тяжелые пряди, не позволил отвернуться вновь. Он прильнул к ее устам, и губы девушки показались ему ледяными – такими же бескровными, какими стали ее пальцы, когда Саладин соединил их руки.

И все же у него сохранилась жажда обладания этой женщиной. Не отрывая губ от ее рта, он стал подталкивать Валентину к плащу, расстеленному на траве. Девушка отвернула лицо, едва не задохнувшись от возмущения.

– Между любовным совокуплением и утехами обольщения есть разница! – выдохнула она, и звук ее голоса подстегнул страсть мужчины.

– Но разница эта небольшая! – задыхаясь, проговорил Паксон, принуждая Валентину опуститься на плащ.

Она почувствовала спиной землю.

Он целовал ее губы, придавив своим стройным и мускулистым телом. Девушка не могла даже шелохнуться. Сопротивление было бы бесполезно, все силы Валентины поглотило беспросветное отчаяние.

Султан ласкал ее груди, его губы оторвались от губ пленницы, только лишь для того, чтобы изведать нежность шеи, сопровождая теплые касания рта легкими прикосновениями пальцев.

Девушка оставила попытки высвободиться, понимая, что силы их слишком не равны. Она лежала тихо, неподвижно, безучастно. Паксон поцеловал ей мочку уха и прошептал на своем языке нежные слова, его руки продолжали ласкать ее тело, щекоча и возбуждая, пока дыхание Валентины не стало прерывистым и плоть не подалась навстречу ласке, подобно лепесткам цветка.

Пытливые пальцы сарацина безмолвно говорили, как он ее обожает, жаждущие губы боготворили красоту, блуждая по гладкой коже, голова скользила все ниже по упругому животу – к шелковистым бедрам.

Паксон чувствовал, как начинает гореть огнем тело девушки. Окутавший ее лед оказался тонким, под ним билось пылкое сердце. Султан раздвинул коленом ей бедра, и Валентина подалась вперед, изогнув спину, чтобы принять его. Необыкновенно сладостные губы обжигали пылом страсти, сливаясь в поцелуе с его жадным ртом. Он проник в лоно, и сердце мужчины бешено забилось в груди, подчиняясь порывам страсти.

Валентина остро ощущала движения, требующие отклика, и она, обнимая крепче мускулистую спину, откликалась, давая волю своей чувственности. Девушка увлекала Паксона за собой, гулкие удары двух сердец сливались воедино. Она слышала голос, обещавший сделать ее своей, и отвечала, что это будет нелегко, но слова ничего не значили, властвовали ощущения и тяга плоти к неземному блаженству, верх одерживало стремление к полному слиянию тел.

…голос Розалан… «твоя душа… суть… тайная сердцевина… никто не может завладеть ею… только если ты не отдашь сама…» и ее собственный голос… «это будет нелегко… нелегко… нелегко…»

Руки Валентины упали на плащ, тело стало безвольным, но, только удовлетворив свою страсть, Паксон выказал гнев. Наклонившись так близко, что девушка почувствовала его дыхание на своей щеке, он хмуро посмотрел на нее рассерженным взглядом. Валентина бестрепетно встретилась с ним глазами, ответив равнодушным взором.

– Я не глупец, как ты думаешь! Так что поостерегись и не принимай меня за дурака! Твои губы жаждали моих поцелуев, и ты прижималась ко мне так крепко! Разве эти прекрасные руки не смыкались на моей спине, увлекая меня на божественную высоту? Кто противился кому, я или ты? Молчи, не отвечай! – сердито произнес он, откатываясь на край плаща. – Наверное, ты не понравилась Саладину, и сейчас он, без сомнения, смеется над тем, как ловко спихнул мне ледяную красавицу!

Валентине безумно захотелось вцепиться ногтями ему в лицо и разорвать его, и расцарапать. Паксон был прав: она откликалась на призыв и желала его больше, чем какого-либо другого мужчину на свете. Но ни ее отклик, ни наслаждение, которое она получала, не могли считаться достаточным ответом на страсть такого мужчины, как Паксон. Он требовал от нее того, что дать ему она была еще не готова. Мужчина возбуждал ее, но и пугал одновременно. В этом человеке чувствовалась жестокость. В первую очередь он был воином, затем – султаном Джакарда, и лишь потом – мужчиной, человеком.

– Ты нанесла мне поражение, Валентина! Такого я от женщины не потерплю!

– Ты готов принять от женщины все, кроме отказа разделить с тобой до конца твою страсть?

– Никогда я не приму отказа! – пригрозил он, прижимая снова ее к плащу. – Если я однажды не завладею тобой совершенно, то и никому другому больше не достанешься! Это я тебе обещаю! Мне достаточно лишь положить руки тебе на шею и сдавить как следует, чтобы убить христианку, увеличив тем самым и без того немалый счет неверных, павших от моей руки.

– Почему же ты этого не делаешь? Тебя вдруг стали мучить угрызения совести, не позволяя убивать женщин?

– Ты еще презреннее, чем женщина! Забыла, что я только что стал свидетелем твоей холодности и понял, какая ледяная кровь течет в твоих жилах? Нет, еще не настало время мне тебя убить! Я решил позволить тебе пожить еще немного. Твои глаза так вопросительно смотрят на меня, Валентина! Ты удивляешься, почему я до сих пор не открыл Саладину, кто ты такая на самом деле?

– Ты ошибаешься, могущественный султан! Меня интересует другое: как долго ты собираешься использовать эту угрозу против меня? – насмешливо заметила девушка, сверкнув глазами.

Яростно схватив ее за плечи, Паксон скрипнул зубами и выругался.

– Я поставил себя в невыносимое положение. Не открыв обман сразу же, как мне стало о нем известно, я превратился в твоего сообщника. Это самое ужасное положение, в котором только может оказаться такой человек, как я, ведь мне уготовано судьбой вместе с остальными править этой страной! Я проявил к тебе снисхождение потому лишь, что ты не в силах нанести какой-либо вред народу ислама. И я знаю Рамифа, как человека стойкого и верного правому делу мусульман. Он сумеет удержать тебя в узде, это несомненно. И кроме того, есть еще одно обстоятельство, не менее важное, чем все остальные! – прорычал он более грозно, по-прежнему прижимая Валентину к плащу. – Я еще не готов увидеть тебя мертвой! Я хочу выиграть сражение, в которое ты вовлекла меня своей холодностью. Слушай меня внимательно, Валентина! Я выиграю это сражение! Я всегда побеждаю! Скоро наступит день, когда ты станешь моей совершенно и разделишь со мною страсть!

Неожиданно Паксон отпустил ее и, оставив лежать на плаще, принялся собирать свою разбросанную одежду. Пораженная, Валентина ждала. Ночная прохлада становилась все более пронизывающей, и она дрожала от холода.

Девушка чувствовала себя разбитой и униженной. Обида и горе мучили сильнее, чем в тот вечер, когда ее изнасиловали двое воинов. Близко, слишком близко подошла она к тому, чтобы довериться Паксону и сдаться на его милость. Но между ними не было любви! Она для него всего лишь пока еще не выигранное сражение, и он стремится одержать победу. Между ними не промелькнуло ни искры нежности, кроме той, что он проявлял с целью быстрейшего достижения наивысшего наслаждения, и не было между ними доверия… Ничего! Чувственность, похоть, желание… – все, что идет от плоти. А что же от души? Где дружба? Единодушие? Нежность, которая могла бы противостоять жизненным испытаниям?..

Одевшись, Паксон вернулся к Валентине с ее платьем в руках. Опустившись на одно колено, он надел туфельки ей на ноги, как ребенку. Сжав губы в тонкую линию, лишь бы удержаться и не пуститься в объяснения по поводу своей вялости и безучастности и его напрасно уязвленной гордости, девушка с трудом подавила желание протянуть руку и утешить сарацина.

Паксон бросил ей скомканное платье:

– Одевайся, не то мне придется тащить тебя в лагерь в чем мать родила, – тон голоса был насмешливым и презрительным, и ни одно слово так и не сорвалось с губ Валентины.

Султан смотрел, как она одевается, и девушка не делала попытки спрятаться от его взгляда. Помимо своей воли сарацин ощутил, как в теле вновь пробуждается желание.

– Я думал, что растопил твою сдержанность, но в последний момент ты доказала, насколько я ошибся! Однако все случится иначе в другой раз! Неоднократно я буду возлежать с тобой и в конце концов растоплю твою холодность! Помяни мое слово, Валентина: однажды ты будешь моей совершенно!

Спорить было бы лишь пустой тратой времени и сил, это только отдалило бы тот благословенный миг, когда удастся ей остаться наедине со своими мыслями. Валентина молча шла рядом с султаном к лагерю, и в ее сердце зрело мрачное предчувствие, что на самом деле однажды настанет день, когда Паксон осуществит свою угрозу.

ГЛАВА 17

Весь следующий день Валентина не покидала лагерь, так как должна была справиться с бесконечными обязанностями посланницы эмира Напура. Она постаралась заполнить мысли повседневными делами, не желая думать о прошлой ночи под звездным небом в укромном уголке оазиса.

К вечеру девушка падала с ног от изнеможения и рано скрылась в своем шатре, чтобы немного отдохнуть и привести себя в порядок. Вытянувшись на низком и узком диване, она обнаружила, что все же не в силах окончательно прогнать мысли о сарацине. Воспоминания о нем вдруг ожили. Неужели только вчера она возлежала рядом с ним, ощущая его нежные прикосновения и поцелуи, пробуждавшие в ней желания и страсти, таившиеся в уголках ее сердца, как тени – в пустыне?

– Госпожа, – позвал ее кто-то. – Можно войти?

Это был Ахмар.

– Да, входи, – ответила Валентина, радуясь возможности отвлечься от мыслей о Паксоне.

Ахмар вошел и сел рядом.

– Переговоры подошли к концу. Перемирие невозможно!

Валентина резко поднялась.

– Ты уверен?

– Все ясно! Яснее некуда! Ричард приказал своим людям сворачивать лагерь. Король Англии прибыл сюда с единственной целью: показать всему свету, что он желает вести переговоры! Ничего другого ему и не оставалось: он хотел восстановить свое доброе имя после позорного уничтожения беззащитных людей в резне, устроенной им у стен Акры. Ты не поверишь, когда услышишь, чем закончились переговоры!

Валентина вопросительно взглянула на Ахмара, ожидая, когда тот заговорит снова.

– Ричард Львиное Сердце, похоже, решил, что брак высокопоставленного мусульманина с христианкой королевской крови положит конец войне! Он предлагает брату Саладина Аль-Адилу свою сестру Джоанну в жены! И христиане, и мусульмане должны вверить свои владения в Святой земле в руки этой пары, и тогда мир, полагает английский король, воцарится в Иерусалиме. Он просит также, чтобы Святой Крест был возвращен христианам.

– Этого никогда не случится! – тихо промолвила Валентина. – Принцесса Джоанна – ревностная христианка, она ненавидит мусульман и никогда не согласится на этот брак, и Ричарду не останется ничего иного, кроме как смириться с ее решением. Она вдова покойного короля Сицилии. Джоанна сама правила этой страной, пока не передала трон двоюродному брату своего мужа, Танкреду. Она никогда не согласится выйти замуж за Аль-Адила, сколь бы образованным и любезным он ни был.

– Король Англии осведомлен о положении дел не хуже нас! Он пытался достать луну с неба!

– Что же теперь предпримет Ричард Львиное Сердце? Ты прав: яснее ясного, на самом деле он не может надеяться, что с этим браком воцарится мир.

– Поговаривают, он возвращается, чтобы восстановить Яффу. Английский король все еще удерживает этот город, но в том состоянии, в каком сейчас находится Яффа, отвоевать порт мусульманам не составит труда. Веют ветры войны, госпожа, и более злые, чем зимние шквалы, налетающие с моря!

* * *

Прошел октябрь, потом ноябрь, а Валентина продолжала править Напуром, каждый день выслушивая доклады о продолжающейся войне. Ричард оставил часть своих войск для восстановления Яффы, а сам возглавил подвижные отряды, разъезжавшие по равнинам в поисках вражеских дозоров.

Дюйм за дюймом крестоносцы овладевали равнинами и расселялись в опустевших городах и полуразрушенных башнях. Благодаря своим усилиям, они закрепились у подножия холмов, и перед ними открылась дорога на Иерусалим, пролегавшая среди лощин и возвышенностей. Но время года стало им врагом: вслед за свирепыми северными ветрами пришли дожди и промозглый холод.

Большинство воинов были готовы отправиться на завоевание Иерусалима, но Ричард не решался, ясно осознавая стоявшие перед войском трудности. Необходимо было что-то предпринять, но король Англии ничего не мог придумать. Порывистый ветер обрушивался на крестоносцев, опрокидывая их шатры. Лишенные укрытия, кони дохли. Дождь портил муку и сухари. Металлические кольчуги ржавели, люди умирали от голода и болезней.

Филипп Французский, обеспокоенный мором, настаивал на походе к Иерусалиму, но не находил поддержки у Ричарда Львиное Сердце. Своей нерешительностью английский король вызвал гнев французского короля. Огненноволосый бог Севера счел, что армия не в состоянии предпринять осаду Иерусалима, и приказал отвести войска к Яффе.

Расстроенный француз покинул Святую землю. Он уехал вместе с герцогом Бургундским. Ричард и его племянник Генрих, правитель Шампани, двинулись на Ибелин. День ото дня положение все ухудшалось. Добравшись, наконец, до Яффы, они обнаружили, что отстраивается город крайне медленно.

У Саладина повсюду были свои люди, и ему донесли, что христиане вернулись на побережье. Тогда он объявил своим воинам, что распускает их до наступления весны. Все мусульманское войско охотно разъехалось, так как почти четыре года многие сарацины не были в родных местах.

Когда Валентина услышала, что Саладин распустил своих воинов по домам, она испугалась: Хомед, сын Рамифа, теперь мог вернуться в Напур и узнать о смерти отца. Но Ахмар и Мохаб успокоили ее: этого не должно случиться, ведь Хомед был изгнан из Напура, а кончина Рамифа все еще оставалась для всех тщательно оберегаемой тайной.

* * *

Наступил новый, 1192 год. Прошло уже девять месяцев с тех пор, как Валентина на корабле прибыла в Святую землю, и за это время кончилась одна ее жизнь и началась другая. Из придворной дамы Беренгарии она превратилась в правительницу Напура.

С болью в сердце узнавала Валентина о поражениях христиан. Ахмар ревностно собирал сведения о ходе войны и держал свою повелительницу в курсе событий. По его мнению, повышенный интерес Валентины объяснялся тем, что война влияла на цены, за колебаниями которых, оберегая благополучие жителей Напура, зорко следила мудрая женщина.

Последние известия, принесенные Ахмаром, касались английского короля: Ричард все еще находился в Яффе, наблюдая за восстановлением города. Он не только вел изнурительную борьбу с мусульманами, но столкнулся и с разбродом в своих собственных войсках. Французы устали от ожидания и выбрали предводителем Конрада Монсератского – он должен был сплотить их ряды и повести войска на святой город в качестве Иерусалимского короля, на что Ричард Львиное Сердце дал свое согласие.

Все уже было готово к коронации Конрада, когда до крестоносцев дошло известие, что тот убит. Бедняга возвращался с пира, устроенного в его честь, и пал жертвой головорезов. Это убийство, как и многие другие злодеяния в череде им подобных, люди приписывали шейху аль-Джебалу, Старцу Гор.

Смерть Конрада Монсератского во многом способствовала примирению французов и англичан. Юный Генрих Шампанский теперь должен был принять корону, предназначавшуюся его несчастному предшественнику. Он приходился племянником и Ричарду, и Филиппу, а потому все остались довольны сделанным выбором.

Но коронация Генриха не облегчила страдания крестоносцев. Скудные запасы продовольствия с каждым днем истощались все больше, мор продолжался, заболел и сам Ричард. Он приказывал носить себя по Яффе на носилках, когда ему требовалось дать указания людям, занятым строительными работами.

Ахмар вернулся во дворец Рамифа с новостями. – Госпожа, я только что из города, и то, что мне довелось узнать, весьма прискорбно. Воины Малика Рика мрут, как мухи. Говорят, сам король заболел. Христианам ради пропитания приходится убивать своих лошадей. Животные оказались заразными, и люди теперь сражены болезнью, они лежат и ждут своей смерти. В лагере кишмя кишат насекомые и тучи мух закрывают небо.

Валентина расстроилась еще больше Ахмара. Ее соотечественники умирают! Гибнут воины Ричарда! Остаются лежать в полях и по обочинам каменистых дорог, сраженные голодом и болезнями, вызванными истощением. А в ее распоряжении хранилища и кладовые, которые ломятся от запасов провизии!

* * *

Шадьяр, белая пантера, росла с пугающей быстротой, хотя все еще проявляла игривость, иногда бывая при этом неуклюжей. На этот раз она опрокинула многочисленные флаконы и кувшинчики с мазями и притираниями, стоявшие на туалетном столике Валентины, и повелительница Напура кинулась поднимать их. Однако никакие хлопоты не могли отвлечь молодую женщину от чувства вины, терзавшую ее постоянно с того самого дня, как Ахмар сообщил ей о положении дел в лагере христиан.

Войско Ричарда гибнет! Несомненно, английский король должен теперь поторопиться заключить перемирие, если не хочет и в дальнейшем терять своих воинов, погибающих от голода.

Может, попытаться тайно послать христианам продовольствие – так, чтобы даже Розалан не знала?.. Стоит только подумать обо всех этих умирающих от голода людях!..

«Глупая! – ругала себя Валентина. – Что ты можешь сделать? Ты всего лишь женщина…» И все-таки она продолжала мучиться: может, самой повести караван?.. «Глупости! Ты нужна здесь, во дворце! Ты обязана сдержать свое обещание!» Да и где взять таких людей, которые согласились бы сопроводить караван в Яффу? Нет, нельзя злоупотреблять доверием, оказанным ей Рамифом! Голод…

Но даже если она найдет людей для сопровождения каравана, шейх аль-Джебал, Старец Гор, наверняка воспрепятствует задуманному ею. Не он ли в какой-то степени и был причиной того, что войска Ричарда и Саладина все время ведения войны испытывали трудности с поставками провизии? Шейх аль-Джебал завладевал каждым караваном, до которого только мог добраться, а затем перепродавал украденное вдвое дороже тому, кто предлагал самую высокую цену. Старец Гор в этой войне не сочувствовал ни мусульманам, ни христианам. Единственное, к чему он стремился, – это стать еще более могущественным, увеличив свое богатство.

Нет, скорее всего, ей не удастся послать провизию воинам Ричарда! А Саладин и его войско сейчас ни в чем не испытывают нужды! Сарацины вернулись в свои родные края и восстанавливают силы после тягот похода среди родных и любимых. У христиан же в этой земле никого нет! Крестоносцы лишены даже того утешения, которое могли бы им принести возлюбленные, отдаленные от них сейчас тысячами миль. Но, может быть, все же?..

А если караван встретится с отрядом воинов Саладина? Что тогда? И весной, когда возобновятся боевые действия, как объяснит она отсутствие припасов в закромах? Припасов, уже закупленных Саладином для мусульманских войск? Нет! Это невозможно! Но…

Валентина снова и снова перебирала в памяти то, что ей известно о Старце Гор. Известно ей, однако, было очень мало: живет он в Аламуте, Гнезде Орла, неприступной крепости на вершине горы, расположенной менее чем в одном дне пути от Напура. Никто из смельчаков, пытавшихся вскарабкаться на эту гору, не возвращался живым.

«Наверно, я сошла с ума! – смеялась над собой Валентина. – Подумать только! Собралась отправиться к шейху аль-Джебалу с просьбой помочь христианам!» Но ведь слышала же она о многих деяниях Старца Гор, обращенных против мусульман, людей его веры и соотечественников! Ей было очевидно, что шейх аль-Джебал создал для себя особый мир, в котором он не являлся приверженцем ислама и обладал могуществом, не выказывая преданности ни стране, ни вере.

Какая же причина могла бы показаться Старцу Гор достаточно весомой, чтобы он оказал помощь в доставке провизии христианам? «Богатство!» – сам собой напрашивался ответ. О чем же еще мог заботиться шейх аль-Джебал, завладевая караванами и продавая награбленное по двойной цене? Богатство было первейшей заботой этого предводителя убийц.

Валентина нисколько не сомневалась, что Ричард мог бы щедро заплатить за продовольствие, чтобы остался доволен выгодой Старец Гор. Золота у английского короля было в избытке, но не хватало зерна и мяса. И в этом случае окажутся нерасстраченными сокровища Напура! Валентина свято следовала своей клятве, данной Рамифу: она обещала заботиться прежде всего о благе народа Напура.

Весь день и всю ночь напролет девушка не могла принять решения. Что бы она ни предприняла, осуществить задуманное следует без посторонней помощи. В этом деле ей нельзя полагаться ни на Розалан, ни на Ахмара. Решение – ее, и только она должна отвечать за последствия.

В течение всей бессонной ночи Шадьяр ад-Дарр ходила кругами по комнате. Хозяйка была взволнована, и пантера чувствовала это, скребя когтями ковер у постели Валентины.

* * *

Раннее утро было холодным, но чем выше поднималось солнце, тем становилось теплее. Валентина ехала на белом арабском скакуне, а Шадьяр бежала рядом. Время от времени пантера гналась за птицей или кроликом, но неизменно возвращалась к хозяйке, догоняя коня быстрыми изящными прыжками.

Направляясь к подножию гор, среди которых возвышался Аламут, Валентина едва могла поверить, что пустилась в путь для встречи с живой легендой о воплощенном зле. Шейх аль-Джебал!

Снова и снова Валентина спрашивала себя, почему же предприняла она это опасное путешествие, ради чего оставила Ахмару и Розалан записку, сообщив, что отправляется в пустыню, чтобы побыть в одиночестве. Они же ее друзья!

Старый Мохаб сражен горем со дня смерти Рамифа. Он рад слышать от нее слова утешения и надеется хоть чем-то оказаться полезным. Каждый день старик носит поднос с едой в опустевшие покои Рамифа, чтобы не возникло ни у кого никаких подозрений. И каждый день Розалан выносит из спальни эмира постельное белье и одежду и отдает ее прачкам, хотя никто не спит на этих простынях и не носит эту одежду. И Ахмар, этот удивительный человек, тоже посвятил свою жизнь сохранению тайны смерти Рамифа!..

По какому же праву подвергает она опасности себя и своих друзей – самых замечательных, какие только были у нее в жизни! Почему она так поступает? Ответ ей был ясен, и все же Валентина избегала признаться в том себе: потому что она христианка! «Познай сам себя», – сказал ей Саладин.

«Признайся, ты хочешь, чтобы это душераздирающее решение принял за тебя шейх аль-Джебал! Тогда сможешь спокойно спать по ночам! Но когда Старец Гор рассмеется, выслушав просьбу, твоя участь определится: ты будешь умерщвлена, и перед смертью сердце твое наконец успокоится: ты сможешь считать, что сделала все возможное для спасения умирающих. Ты ведь не исключаешь возможности получить отказ? И даже предполагая, что вскоре над тобой лишь посмеются, ты продолжаешь карабкаться к Гнезду Орла!»

Валентина расстегнула яркий пурпурный плащ и отбросила его за спину. Кафтан у нее был темно-коричневого цвета, зато туника – ярко-фиолетового. Она преднамеренно оделась в кричащие тона, чтобы привлечь внимание федаинов, которые, она не сомневалась, станут следить за каждым ее движением.

Девушка смело ехала по дороге, плащ развевался у нее за спиной – она направляется в эти края не для того, чтобы выведать тайну Старца Гор!

На своем арабском скакуне, в сопровождении Шадьяр, Валентина поднималась все выше и выше – к Гнезду Орла, где затаился шейх аль-Джебал. Удивительным казалось ей, что никто не останавливал одинокую всадницу. Солнце стояло высоко в небе, когда она сделала привал. Валентина обежала глазами густую листву и подлесок.

Для чего она остановилась? Высоко ли удастся подняться на гору, прежде чем ее схватят федаины? Если бы кто-то подкрадывался, пантера дала бы хозяйке знак. Никого и ничего. Тишина.

Валентина возобновила подъем. Конь скакал с одного каменного уступа на другой, оскальзываясь на гладких скалах. Солнце уже клонилось к закату, заливая своими сверкающими золотыми лучами каменистую тропу, когда девушка взобралась на вершину. Валентина ожидала увидеть голую, пустынную местность, но теперь удивленно оглядывала холм, поросший травой и блестевший в угасающем солнечном свете. Вокруг холма плотной стеной стояли деревья, а впереди вздымались вверх массивные стены Аламута.

Никакого признака жизни! Валентина, сидя по-мужски на своем прекрасном коне, двинулась к цитадели федаинов, белые стены которой казались рыжеватыми в лучах заходящего солнца. Шадьяр не отставала от хозяйки. Приближаясь к воротам крепости, Валентина почувствовала страх, но решительно расправила плечи. Над воротами она увидела надпись:

ТОТ, КОМУ ПОМОГАЕТ БОГ –

ВЛАСТЕЛИН МИРА.

ОН РАЗРЫВАЕТ ЦЕПИ ЗАКОНА.

ПРЕКЛОНИСЬ ПЕРЕД ИМЕНЕМ ЕГО.

Валентина долго стояла, размышляя над смыслом надписи. За огромными воротами крепости возник шум, и вдруг ворота распахнулись, как бы приглашая войти. Девушка осторожно приблизилась, тихо позвав Шадьяр.

Даже если ворота были распахнуты руками людей, увидеть их оказалось невозможно, но ощущение, что чьи-то глаза неотрывно следят за ней, неожиданно стало почти осязаемым.

Вокруг царили тишина и спокойствие. Едва дыша, Валентина двинулась вперед. Она бросила взгляд на Шадьяр. Пантеру, казалось, ничто не тревожило: она не прижимала уши и не била себя хвостом по бокам – и Валентина успокоилась. В случае опасности пантера вела бы себя иначе, в этом отношении хозяйка с уверенностью полагалась на свою питомицу.

Тропинка привела к другим воротам, и они тоже распахнулись при ее приближении, беззвучно повернувшись в петлях. Всадница спешилась, оставив коня в полной уверенности, что, когда вернется, найдет своего скакуна на этом же самом месте.

Валентина вошла в полутемную комнату, освещенную только слабым светом факелов, прикрепленных к стенам. Воздух был напоен сладким запахом благовоний, и Шадьяр наморщила нос. Незваная гостья Аламута медленно двинулась вперед в сопровождении пантеры.

Она нерешительно приблизилась к дальнему концу комнаты и, когда глаза привыкли к полумраку, различила очертания человека, сидевшего в позолоченном кресле, похожем на трон, позади завесы из блестящих бусин, отделявшей его от посетительницы.

У ног человека стояли горшочки с благовониями, от которых поднимался легкий дымок. Мерцающий свет факелов отбрасывал призрачные тени, скрывавшие лицо, походившее на череп, обтянутый кожей, тонкой, как бумага. На скулах проступали голубые вены, редкие седые волосы ниспадали на костлявые плечи. Тело казалось доведенным до крайней степени измождения. Скрюченные руки были сложены на коленях, худые ноги – скрещены. Дымящиеся благовония испускали струйки дыма, спиралеобразно поднимавшиеся вверх. Глаза старика оставались сомкнутыми, рот – сжатым в прямую линию.

Валентина содрогнулась: чем может этот слабый старик помочь ей? Он должен был знать, что прибывшая стоит перед ним, но не подал никакого знака. Однако, не для того же приехала она сюда, чтобы теперь развернуться и уйти, даже не попытавшись добиться своего! Валентина заговорила тихим, умоляющим голосом:

– Мне нужна твоя помощь, о шейх аль-Джебал! Я Валентина из Напура и хотела б, чтобы твои люди помогли мне доставить зерно и запасы провизии в войско христиан, – сказала она. – Может, мы договоримся поделить деньги, которые Ричард Львиное Сердце заплатит за продовольствие?

Все не то говорит она! Все не то! И почему так дрожит? Не от страха же за свою жизнь, которой ее легко могут лишить в наказание за оскорбление, нанесенное властелину федаинов появлением в Аламуте. Нет! Совсем по другой причине: от страха получить отказ.