Текст книги "Конкистадоры: Новая история открытия и завоевания Америки"

Глава 6
Имперские планы

Король Фердинанд болел уже какое-то время. Он старался не выбиваться из жесткого графика, характерного для странствующего монарха: в начале января 1516 г. ему даже удалось поприсутствовать на свадьбе дочери одного из своих многочисленных незаконнорожденных детей в Пласенсии. Оттуда он должен был ехать в Севилью и по дороге 20 января прибыл в небольшой эстремадурский городок под названием Мадригалехо. Король был изможден и понял, что не может продолжать путь. Там доминиканский монах Томас де Матьенсо выслушал его последнюю исповедь и король внес поправки в свое завещание. Первоначально он видел в качестве наследника престола королевства Кастилия своего второго внука, инфанта Фердинанда. Однако теперь Фердинанд отдал предпочтение первому – Карлу Гентскому, старшему сыну Филиппа Бургундского и Хуаны Кастильской.

В его первоначальном выборе имелась ясная логика. Выросший в Испании, инфант Фердинанд был знаком с языками и обычаями Пиренейского полуострова, чего нельзя было сказать о Карле, который родился и вырос при дворе своего отца в Бургундии. Этот план больше соответствовал широко известным, но неудачным попыткам короля Арагона обеспечить свое королевство отдельным наследником мужского пола, которые начались после того, как в 1506 г. Фердинанд женился на Жермене де Фуа. Более того, за несколько месяцев до смерти короля распространился слух, будто причиной болезни Фердинанда было таинственное зелье из яичек быка, которое королева Жермена давала ему в курьезной попытке повысить его мужскую потенцию[294]294
  Hugh Thomas, Rivers of Gold: The Rise of the Spanish Empire (London, 2003), p. 317.


[Закрыть].

Однако, находясь на смертном одре, король оказался готов прислушаться к мнению своих приближенных, которые в подавляющем большинстве поддержали кандидатуру Карла. Практически все они полагали, что бургундский наследник ослабит напряженность между министрами короны и настроенной резко против Арагона кастильской знатью, которая – как оказалось, довольно наивно – ожидала от гостей с севера Европы больших благ для себя. Со своей стороны, бургундцы были прекрасно осведомлены о тесных связях между двумя экономиками, возникших в результате роста производства кастильской шерсти и той ключевой роли, которую сыграли в этом принадлежащие Бургундии Нидерланды. Теперь эти связи стали еще более выгодными благодаря новым коммерческим возможностям, которые открывал Новый Свет. В таких обстоятельствах между Нидерландами и Кастилией начали непрерывно сновать тайные агенты и карьеристы всех мастей, все как один полные решимости устроить дело так, чтобы наследником стал именно Карл[295]295
  J. H. Elliott, Imperial Spain 1469–1716 (Aylesbury, 1990), p. 135. Члены регентского совета Кастилии написали Карлу, как только узнали, что он был провозглашен королем в Брюсселе, предупредив его, что «порочные люди в этих королевствах всегда жаловались на того, кто правит, и пытались подружиться с тем, кто собирался унаследовать трон, чтобы сеять раздор и легче угнетать королевство». Цит. по: Geoffrey Parker, Emperor: A New Life of Charles V (New Haven, CT, 2019), p. 57.


[Закрыть].

Фердинанд оставил подробные указания, согласно которым регентские полномочия в Кастилии отходили кардиналу Франсиско Хименесу де Сиснеросу (а в Арагоне, Каталонии и Валенсии – незаконнорожденному сыну короля Алонсо Арагонскому), а затем надиктовал необычно прочувствованное письмо Карлу, где выразил сожаление, что «Богу было угодно» не позволить им встретиться перед его кончиной. Он также оставил на попечение Карла свою жену Жермену[296]296
  Manuel Fernández Álvarez, ed., Corpus documental de Carlos V, 5 vols (Salamanca, 1973), vol. i, pp. 48–9.


[Закрыть]. На следующий день, 23 января, король Фердинанд умер, встретив свой последний час в «бедном и недостойном домишке», как описал его Пьетро Мартире д'Ангьера[297]297
  Письмо его двоюродному брату, епископу Туя, цитируется в книге: Fernando Martínez Laínez, Fernando el Católico: Crónica de un Reinado (Madrid, 2016). 'Allí quedó muerto, en una casita desguarnecida e indecorosa'.


[Закрыть]. Ему было 63 года.

Новость о смерти короля достигла Бургундии 10 февраля. Карл сразу же взял инициативу в свои руки, решив действовать лаской: он вызвал ко двору всех испанских чиновников во Фландрии и утроил их жалование[298]298
  Sancho Cota, Memorias, ed. Hayward Keniston (London, 1964), p. 77.


[Закрыть]. Однако даже эти его испанские сторонники испытывали некоторые сомнения относительно Карла в качестве короля Кастилии. Один из них, будущий генерал-инквизитор Алонсо Манрике, 8 марта 1517 г. предупреждал регента Хименеса де Сиснероса, что Карл ничего не знает об Испании и находится под сильным влиянием фламандских чиновников. Манрике беспокоил откровенно профранцузский уклон главного советника Карла, Гийома II де Кроя, сеньора де Шьевра, который уже договорился о браке между принцем и Луизой, тогда еще годовалой дочерью французского короля Франциска I. Но на тот момент кастильцев больше всего встревожило сообщение Манрике, что в далеком Брюсселе Карла вот-вот провозгласят королем Испании[299]299
  Jerónimo López de Ayala, El cardenal Cisneros, gobernador del reino: estudio histórico, 2 vols (Madrid, 1921), vol. ii, p. 99.


[Закрыть]. Хотя Кастилию и Арагон номинально объединила власть католических монархов, в годы правления Фердинанда кастильцы яростно противостояли арагонским вельможам, которые играли решающую роль в делах Кастилии; более того, они надеялись, что Бургундия поможет им в конфликте с арагонцами. Теперь же они надеялись, что смерть Фердинанда позволит Кастилии восстановить некоторую степень независимости. Королевский совет Кастилии уже направил Карлу вежливую просьбу оставить их страну в покое. Совет писал, что Карлу «нет никакой нужды использовать титул короля, пока жива королева, наша госпожа и ваша мать». Поступить иначе было бы оскорблением «чести и почтения», которые полагались Хуане «по божественному и человеческому закону». На случай, если ключевая мысль вдруг осталась недостаточно ясной, совет напоминал Карлу: «По смерти католического короля, вашего деда, вы не приобрели никаких владений, которыми еще не обладали; ибо эти королевства ему не принадлежали»[300]300
  Alonso de Santa Cruz, Crónica del emperador Carlos V, ed. Ricardo Beltrán y Rózpide and Antonio Blázquez y Delgado-Aguilera, 5 vols (Madrid, 1920–5), vol. i, pp. 106–10. См. также: Parker, Emperor, p. 57.


[Закрыть].

Эта просьба не была услышана. Сам Карл уже подпал под влияние арагонских советников деда. Среди тех, кому он недавно пожаловал награды, были арагонские вельможи, которых из-за подозрений в коррупции ненавидела вся Кастилия, но которые стекались к бургундскому двору, зная, что смерть Фердинанда сделала Карла бесспорным королем Арагона – но не Кастилии. Среди них был и самый влиятельный секретарь покойного Фердинанда, Лопе Кончильос-и-Кинтана. Также в этой группе состояло немало конверсос, новообращенных евреев, которых в то время в Кастилии очень недолюбливали. Оглядываясь на Бургундию в поисках решения своих проблем с арагонцами, кастильская знать меньше всего желала увидеть объединенное правительство из фламандцев, арагонцев и конверсос, но теперь подобный исход казался весьма вероятным. Как иронично выразился секретарь Хименеса де Сиснероса, он предпочел бы доверить дела Кастилии самому горделивому французу, чем подобному сброду[301]301
  Хорхе Варакальдо в письме Диего Лопесу де Аяле, сентябрь 1516 г., в: Vicente de la Fuente, ed., Cartas de los secretarios del Cardenal D. Fr. Francisco Jiménez de Cisneros (Madrid, 1875), p. 29.


[Закрыть].

Такой расклад поставил регента в щекотливое положение. Столкнувшись с группировками воинственных аристократов, которые все еще могли использовать в качестве ценного козыря инфанта Фердинанда и были полны решимости дискредитировать кардинала в глазах бургундских министров Карла, Хименес де Сиснерос не имел другого выбора, кроме как прибегнуть к репрессиям. Изолировав инфанта от его сторонников, Сиснерос приступил к формированию территориального ополчения. При поддержке городов Кастилии, каждый из которых должен был выставить отряд численностью, пропорциональной своему населению (Авила и Сеговия – по 2000 человек; Толедо – 3500), он в короткий срок собрал хорошо вооруженную армию примерно в 30 000 человек. Любые жалобы, которые его враги подавали министрам Карла в Брюсселе, не получали хода из-за твердой убежденности Сиснероса в том, что именно Карл должен был стать бесспорным преемником Фердинанда в Кастилии[302]302
  По этому поводу см.: Federico Chabod, Carlos Quinto y su imperio, trans. Rodrigo Ruza (Madrid, 1992), p. 64.


[Закрыть].

В то же самое время, когда разворачивалась эта драма высокой политики, неутомимый защитник таино Бартоломе де Лас Касас был занят своим обычным делом. Смерть Фердинанда, который с большим сочувствием выслушал его во время их короткой встречи в Пласенсии, можно было бы счесть дурным предзнаменованием, но Лас Касаса это не остановило. Он послал Сиснеросу латинский перевод длинного меморандума, который он уже отправил послу Карла в Испании, а некогда и своему наставнику Адриану Утрехтскому. Этот меморандум содержал подробное описание многочисленных злодеяний, которые колонисты Кубы и Эспаньолы совершили против коренных народов. Не совсем ясно, имело ли решение Сиснероса уволить главу Королевского верховного совета по делам Индий Хуана Родригеса де Фонсеку (открытого недруга Лас Касаса) какое-либо отношение к содержанию меморандума, но Лас Касас определенно увидел в этом шаге кардинала знак согласия со своими доводами. Адриан Утрехтский был потрясен обвинениями, которые выдвигал Лас Касас, и четко выразил кардиналу свое негодование. Последнему не потребовалось особых уговоров. Он фактически проигнорировал двух недоброжелателей Лас Касаса, Панфило де Нарваэса и Антонио Веласкеса, которые вернулись с Кубы, чтобы подать жалобу на боровшегося против них священнослужителя: они обвинили Лас Касаса в том, что он «легковесен, практически не пользуется влиянием» и недостоин считаться надежным источником, потому что любит «говорить о вещах, которых не знает и не видел, и приводить доводы, которые сами по себе противоречат один другому»[303]303
  AGI (PR), 252, R.1, 12v: '… dezimos que este clerigo es persona liviana de poca abtoridad e credito habla en lo que no sabe ni vio por razones quellas mismas se contradicen'.


[Закрыть]. Но Сиснерос уже решил поддержать кампанию Лас Касаса, собрав группу монахов-иеронимитов, которые должны были провести в «Индиях» реформу. Он также написал письмо самому Карлу, объясняя свое решение при помощи аргументов, которые несли явные признаки влияния Лас Касаса: в подготовленной для монахов инструкции, подписанной Сиснеросом и Адрианом Утрехтским 18 сентября 1516 г., содержалось требование, чтобы туземцы Нового Света были «должным образом обучены… христианской религии» и получили возможность «жить как просвещенные люди»[304]304
  Manuel Giménez Fernández, Bartolomé de las Casas, 2 vols (Seville, 1953), vol. i, p. 220.


[Закрыть].

С другой стороны, объяснить, почему выбор кардинала пал именно на этот религиозный орден, на первый взгляд довольно непросто. Хотя в Новом Свете и присутствовала горстка иеронимитов, в частности брат Рамон Пане, писавший о таино Эспаньолы, принципы ордена практически не касались проблемы обращения туземцев. Этим иеронимиты отличались от нищенствующих монахов, для которых обращение в истинную веру являлось едва ли не смысловым центром всей их деятельности. Тем не менее иеронимиты имели прочные связи с орденом самого Сиснероса. С первых своих лет в Испании они проявляли живой интерес к францисканской духовности мирян, что, в свою очередь, нашло отражение в том, насколько решительно они продвигали классические лауды (хвалебные песнопения), сочиненные жившим в XIII в. итальянским францисканцем Якопоне да Тоди[305]305
  José de Sigüenza, Historia de la Orden de San Jerónimo, 2 vols (Madrid, 1909), vol. i, pp. 6, 29, 198; Marcel Bataillon, 'L'Espagne religieuse et son histoire', Bulletin Hispanique, lii (1952), p. 20.


[Закрыть]. Эта традиция оказала огромное влияние на развитие позднесредневекового движения нидерландского духовного возрождения, известного как «Новое благочестие» (Devotio moderna), которое наиболее ярко описано в классическом богословском трактате «О подражании Христу» (De Imitatione Christi), приписываемом Фоме Кемпийскому. Это движение было очень близко по духу Карлу Гентскому благодаря влиянию его воспитателя Адриана Утрехтского.

Поэтому более чем вероятно, что ставка Сиснероса на иеронимитов была частью широкого замысла по завоеванию симпатий будущего государя. Проект Лас Касаса можно было легко истолковать как неотъемлемую часть того же движения духовной реформы, которое Карл и его советники поощряли в Бургундии и которое из-за отсутствия более подходящего термина стало известно как эразмианство. Этот термин выражает то, как мысль Дезидерия Эразма, влиятельного ученого мужа из Роттердама, смогла завоевать лучшие умы своего времени. Секрет Эразма заключался в той обманчивой простоте, с которой ему удавалось объединить в единую интеллектуальную традицию основные противоборствующие течения конца XV в.: нидерландское «Новое благочестие» и движение за реформы Виндесхаймской конгрегации, флорентийский неоплатонизм, гуманистическое изучение текстов и различные возмущения в среде того, что мы могли бы анахронично назвать растущим «средним классом», все лучше осознающим свои потребности и общественный потенциал[306]306
  J. K. McConica, English Humanists and Reformation Politics under Henry VIII and Edward VI (Oxford, 1965), pp. 18–23.


[Закрыть]. В самой Испании в этом направлении уже было сделано немало шагов, не в последнюю очередь самим Сиснеросом. Беглый взгляд на фасад в архитектурном стиле платереско (plateresco, что значит «подобный серебряной чеканке»), украшающий одно из главных его детищ, Университет Комплутенсе в Алькале-де-Энарес, в одночасье переносит нас в мир, столь же далекий от чистоты готики, сколь и от манеры эпохи Возрождения, требующей подчинения всех деталей ансамбля единой гармонии. Тем не менее этот стиль сочетал влияния обеих традиций, явно свидетельствуя об интеллектуальной эклектичности, которая сделала Испанию на удивление восприимчивой к произведениям Эразма: торговля с Фландрией вылилась в заметное фламандское влияние; связи между Италией и короной Арагона подготовили почву для распространения итальянского гуманизма; появление в 1473 г. печатного станка помогло популяризировать гуманистическую ученость, сделав классические тексты широко доступными заинтересованной публике; наконец, пришедший из Италии новый гуманизм, быстро снискавший покровительство при дворе, вскоре нашел активных сторонников среди растущего городского «среднего класса» – тех самых людей, на которых прозорливо предпочитали опираться Изабелла и Фердинанд, стремившиеся нейтрализовать дестабилизирующее влияние независимо настроенной аристократии.

Неудивительно, что из всей Европы именно в Испании эразмианство ожидал самый восторженный прием. Все культурные и общественные тенденции, к которым обращалось движение, не только присутствовали там, но и официально поддерживались и поощрялись. Поэтому вполне разумно предположить, что Сиснерос видел в иеронимитах желанных союзников в деле столь необходимого поощрения этого процесса. Убежденность Эразма, что «возвращение к истокам», то есть к Священному Писанию и ранним, особенно святоотеческим, христианским текстам, было важным средством борьбы с упадком современного общества, нашла отражение прежде всего в его «Оружии христианского воина» (Enchiridion militis Christiani). Это сочинение пользовалось в Испании огромной популярностью, которая только выросла после восшествия на престол Карла Гентского[307]307
  Впервые опубликованный в 1503 г., Enchiridion был переиздан в 1509 и 1515 гг. В последующие шесть лет вышло 23 издания; см.: P. S. Allen, ed., Opus Epistolarum Des. Erasmi Roterodami, 12 vols (Oxford, 1906–58), vol. i, epistle no. 373. В Испании он переиздавался каждый год с 1526 по 1531 г., а в период с 1533 по 1556 г. вышло еще шесть изданий; см.: Marcel Batallion, Erasmo y España: Estudios sobre la historia espiritual del siglo xvi, trans. Antonio Alatorre (Mexico City, 1950), p. lvi.


[Закрыть]. Центральные идеи трактата во многом перекликались с подходом иеронимитов, включая любовь к Священному Писанию и ручному труду, недоверие к философским спекуляциям и подчеркнутую эмоциональность духовной жизни[308]308
  Charles F. Fraker Jr., 'Gonçalo Martínez de Medina, the Jerónimos and the Devotio Moderna', Hispanic Review, 34:3 (July 1966), pp. 197–217, at pp. 204–5.


[Закрыть].

В конце октября 1518 г. группа монахов, отобранных для миссии, прибыла в Севилью; там их неожиданно встретил Лас Касас, непременно желавший отправиться в плавание на одном с ними корабле, чтобы в пути должным образом проинформировать их о том, что происходит в «Индиях». Лас Касас был обеспокоен: он узнал, что некоторые из иеронимитов находились под влиянием сторонников его оппонента Мигеля де Пасамонте, влиятельного казначея из Санто-Доминго. Более того, монахи казались довольно враждебно настроенными по отношению к таино, обращение которых в христианство являлось их миссией. Когда Лас Касас высказал свои опасения Сиснеросу, которому нездоровилось, тот якобы заявил: «Кому мы можем довериться? Вернись туда сам и присмотри за всем!»[309]309
  Bartolomé de Las Casas, Historia de las Indias, ed. Agustín Millares Carlo, 3 vols (Mexico City, 1951), p. 138.


[Закрыть] Несмотря на это, когда 11 ноября на корабле «Сан-Хуан» были подняты паруса, иеронимиты не позволили Лас Касасу отплыть вместе с ними – они объяснили это решение тем, что его присутствие мало поможет их душевному спокойствию[310]310
  Las Casas, Historia de las Indias, vol. iii, p. 138.


[Закрыть]. Несколькими днями позже Лас Касасу удалось сесть на судно под названием «Тринидад»; на нем также находился молодой человек из Эстремадуры по имени Гонсало де Сандоваль, которому было уготовано поистине блестящее будущее[311]311
  Thomas, Rivers of Gold, p. 333.


[Закрыть].

Достигнув 20 декабря Санто-Доминго, иеронимиты, держась обособленно как от поселенцев, так и от официальных лиц, немедленно приступили к выполнению инструкций Сиснероса. Освобождая любых таино в энкомьендах, чьи владельцы не жили на острове, они двинулись на золотые прииски и попытались переселить их работников в близлежащие городки, где их можно было бы обучать основам сельского хозяйства. В ходе своих путешествий по острову монахи нашли подтверждение резкому сокращению численности туземцев. Многие города, основанные Николасом де Овандо, практически исчезли, а те, что оставались, казались не более чем трудовыми лагерями при приисках; кроме того, имелись убедительные свидетельства экспедиций с целью захвата туземцев в рабство под надуманным предлогом их каннибализма[312]312
  Giménez Fernández, Bartolomé de las Casas, vol. i, p. 373. Это подтвердил Алонсо де Суасо, который описал, как в набегах были замешаны судьи, в первую очередь Лукас Васкес де Айльон; см.: AGI (J), 43. 4.


[Закрыть]. К тому же монахи подтвердили, что основная масса испанских поселенцев презирала таино, считая их не заслуживающими обучения. Однако поставить диагноз было тут легче, чем подобрать лекарство. Сообщая о своих наблюдениях Сиснеросу, монахи дали только один практический совет: на Эспаньолу необходимо было срочно завозить африканских рабов, чтобы заменить ими истощенных таино.

Лас Касас был доволен, что его рекомендации наконец начали приносить некоторые плоды, но его конфликт с иеронимитами так никогда и не удалось сгладить. Проблему лишь усугубляло настойчивое стремление Лас Касаса доказать, что монахи не проявляли достаточного сострадания к таино и не желали удовлетворять их духовные и материальные потребности. Вскоре он решил, что сможет намного сильнее влиять на ситуацию, находясь при дворе, куда он и вернулся в начале июня[313]313
  Las Casas, Historia de las Indias, vol. iii, p. 154.


[Закрыть]. Без помех добравшись до родины, он сразу же отправился в Аранда-дель-Дуэро на встречу с Сиснеросом, но здоровье кардинала ухудшилось. Ему было уже за восемьдесят, он был прикован к постели и страдал от болей. Сиснерос был слишком плох, чтобы принять Лас Касаса. Характерно, что в этой ситуации защитник таино решил, что ему нужно обратиться на самый верх и донести свое мнение непосредственно до Карла. Он уже собирался ехать к нему в Бургундию, однако проблема решилась сама собой: в сентябре 1517 г. Карл наконец решил посетить свои новые испанские владения, получив от своего дяди, Генриха VIII Английского, ссуду в 40 000 дукатов на покрытие дорожных расходов[314]314
  Las Casas, Historia de las Indias, vol. iii, p. 166; Parker, Emperor, p. 76.


[Закрыть].

Вынужденный из-за плохой погоды высадиться на отдаленном побережье Кантабрии у Сан-Висенте-де-ла-Баркера, Карл со свитой из 200 сопровождающих медленно двигался к Тордесильясу, куда и добрался изрядно утомленным 4 ноября 1517 г. Там у него состоялась короткая встреча с его матерью Хуаной, которую он не видел более десяти лет. Получив от нее – по крайней мере, по его утверждению – разрешение взять на себя единоличный контроль над королевством, он без отлагательств освободил дряхлого Сиснероса от его обязанностей. Письмо от Карла было доставлено тяжелобольному кардиналу 8 ноября, и в тот же день он умер[315]315
  Легенда, что это письмо послужило причиной скоропостижной смерти кардинала, не совсем фантастична. См.: Elliott, Imperial Spain, p. 144, где представлена другая точка зрения.


[Закрыть].

Спустя десять дней Карл триумфально вступил в Вальядолид. В последующие дни и недели его доверенные бургундцы были назначены на ключевые посты в правительстве, в то время как конкурент Карла инфант Фердинанд был спешно отправлен во Фландрию. Тем самым король оставил беспокойных кастильских дворян без потенциального символа своей борьбы. Ближайший советник Карла, сеньор де Шьевр, стал главным счетоводом Кастилии – эта должность была настолько прибыльной, что он продал ее герцогу Бехару за 30 000 дукатов. Жена де Шьевра и жена главного конюха короля Шарля де Ланнуа получили королевские лицензии, позволявшие им вывести из Испании 300 лошадей и 80 мулов, нагруженных драгоценностями и другими предметами роскоши. Тем временем шестнадцатилетний племянник де Шьевра стал архиепископом Толедо – преемником самого Сиснероса[316]316
  Elliott, Imperial Spain, p. 145; Parker, Emperor, pp. 82–7.


[Закрыть].

Лас Касас, быстро адаптировавшийся к смене власти в Кастилии, обратился с прошением к новому канцлеру Карла Жану Соважу, которого он удачно счел «в высшей степени замечательным, осмотрительным и способным человеком»[317]317
  Las Casas, Historia de las Indias, vol. iii, p. 168.


[Закрыть]. Первоначально ему сопутствовал успех, и Соваж попросил его представить подробный меморандум о делах в «Индиях». Но 7 июня, вскоре после того, как Лас Касас отправил канцлеру набросок плана мирного обращения жителей северного побережья Южной Америки в христианство, Соваж умер от тифа. Хотя его смерть не вызвала особого сожаления в Испании, где за ним успела закрепиться слава прожженного взяточника, для Лас Касаса она обернулась прискорбными сложностями. Теперь, когда Соваж не мог ему помешать, Хуан Родригес де Фонсека быстро соблазнил де Шьевра щедрой взяткой, которая позволила ему восстановить свое влияние в Королевском верховном совете по делам Индий. Не заинтересованный как-то решать вопрос реформы, он начал выдавать много новых лицензий на экспедиции с целью захвата рабов. 18 августа он подписал документ, разрешающий губернатору бургундской области Бресс, фламандцу Лорану де Горрево, завезти в «Индии» 4000 черных рабов. Вскоре Горрево продал эту прибыльную привилегию главному счетоводу Торговой палаты Индий Хуану Лопесу де Рекальде, который, в свою очередь, перепродал ее генуэзским купцам. Фонсека также настроил короля против посланных Сиснеросом в Новый Свет иеронимитов, убедив того прекратить их миссию на том основании, что она не достигла желаемых результатов. Чтобы окончательно пресечь любые разговоры о реформе, Фонсека назначил губернатором Эспаньолы своего протеже Родриго де Фигероа. Он также предложил, чтобы помощником нового губернатора стал не кто иной, как сам Лас Касас, – несомненно, для того, чтобы убрать надоедливого священника подальше от испанского двора[318]318
  Thomas, Rivers of Gold, pp. 361–3.


[Закрыть].

Лас Касас не поддался на уловку Фонсеки. Также он не очень расстраивался из-за прекращения миссии иеронимитов, которые, в конце концов, никогда не проявляли особого интереса к его предложениям. Более того, из своей переписки с красноречивым монахом-доминиканцем Педро де Кордовой он знал, что все планы иеронимитов пошли прахом из-за первой серьезной вспышки оспы в 1518 г. Таино не имели иммунитета к этой болезни, и ее последствия оказались разрушительными. Именно эта ситуация сделала потребность в черных рабах еще более острой. На тот момент Лас Касас не имел ничего против этой идеи, но он был потрясен бесстыдной продажностью Фонсеки и его соратников на фоне неуклонного сокращения населения Эспаньолы. Когда 10 сентября 1518 г. Фонсека издал указ, даровавший каждому бедняку Испании право переселиться в Новый Свет и обещавший им бесплатный проезд, лекарства, землю, животных, семена и двадцатилетнюю отсрочку выплаты любых налогов[319]319
  Manuel Serrano y Sanz, ed., Orígenes de la dominación española en América, in Biblioteca de Autores Españoles (Madrid, 1918), vol. xxv, pp. 580–82.


[Закрыть], Лас Касас обратился к Адриану Утрехтскому, который уже был кардиналом и великим инквизитором. В пугающих подробностях он пересказал ему все, что узнал от брата Педро относительно продолжающегося жестокого обращении с таино[320]320
  Las Casas, Historia de las Indias, vol. iii, pp. 168–87.


[Закрыть]. Лас Касасу не потребовалось много времени, чтобы заручиться безоговорочной поддержкой старого наставника Карла, и тот добился для Лас Касаса решения о сохранении за нищенствующими орденами исключительных прав на участок континентальной суши, простирающийся от залива Ураба до острова Маргарита и известный как Кумана. Лас Касас, не теряя времени, отбыл из Сарагосы, где пребывал двор Карла, чтобы убеждать людей в различных приходах Старой Кастилии оставить свое нищенское существование и перебраться в Новый Свет. Он вернулся в Сарагосу в октябре 1518 г., набрав, к большому удивлению Фонсеки, 3000 добровольцев. Лас Касас хвастал, что это число можно было бы легко утроить, если бы он не опасался возможной реакции местных аристократов, которые были глубоко возмущены тем, что у них уводят дешевую рабочую силу[321]321
  Las Casas, Historia de las Indias, vol. iii, pp. 190–93.


[Закрыть].

Но в начале 1519 г. эти многообещающие начинания на время отошли в тень. Заручившись согласием арагонских кортесов признать его королем, Карл направился в Барселону, но в Лериде до него дошла новость, что его дед, император Максимилиан I, умер 12 января. Произошедшее меняло все, поскольку Карл имел все основания претендовать на императорский престол. Это, однако, отнюдь не было решенным делом, поскольку желанный титул был выборным и три других кандидата – французский король Франциск I, Генрих VIII Английский и курфюрст Саксонии Фридрих III – также активно претендовали на корону Священной Римской империи. Лидером гонки был Франциск, поддерживаемый папой Львом X, которого явно беспокоила неприятная перспектива заполучить в качестве императора Карла, уже являвшегося королем Арагона и, следовательно, всей Южной Италии, Сицилии и Сардинии. Франциск заручился поддержкой пфальцского курфюрста и архиепископа Трира, а также предлагал заманчивую сумму в 300 000 гульденов в качестве подношений другим выборщикам. Но Карл был полон решимости бороться до конца. К этому его упорно подталкивали многие из ближайших советников, в том числе тот человек, которого он недавно выбрал в качестве преемника Соважа на посту великого канцлера, – Меркурино Арборио, маркиз Гаттинара. Назначение этого государственного деятеля, имевшего смешанное бургундско-пьемонтское происхождение, означало радикальный отход от профранцузской ориентации Соважа и де Шьевра. Едва известие о смерти Максимилиана дошло до испанского двора, как Гаттинара ухватился за недавно открытые «Индии» как за убедительное свидетельство в пользу растущей веры, что Карл станет, как он выражался, «последним мировым императором»[322]322
  Paul J. Alexander 'The Medieval Legend of the Last Roman Emperor and its Messianic Origins', Journal of the Warburg and Courtauld Institutes, 41 (1978), pp. 1–15; Marie Tanner, The Last Descendant of Aeneas: The Hapsburgs and the Mythic Image of the Emperor (New Haven, CT, 1993), pp. 120–30. См. также: John M. Headley, The Emperor and his Chancellor: A Study of the Imperial Chancellery under Gattinara (Cambridge, 1983), pp. 140–43.


[Закрыть].

Идея была не нова. Недавно обнаруженный документ под названием Oratio Supplicatoria (в переводе с латыни – «Просительная речь»), направленный Гаттинарой Карлу в 1516 г., как раз когда молодой Габсбург унаследовал испанский трон, проливает свет на постепенное становление имперского видения Гаттинары. Этот во всех смыслах любопытный текст начинается с короткого сонета на итальянском языке, в котором перечислялись различные сверхъестественные источники веры автора в «истинную вселенскую монархию»[323]323
  Mercurino di Gattinara, Oratio Supplicatoria, British Library, MS 18008, fol. 7r. Этот документ был обнаружен Джоном Хедли в 1990 г. и использован Ребеккой Бун в публикации 'Empire and Medieval Simulacrum: A Political Project of Mercurino di Gattinara, Grand Chancellor of Charles V', Sixteenth Century Journal, 42:4 (2011), pp. 1, 027–49, at pp. 1, 036–8.


[Закрыть]. Эта фраза имеет немало параллелей со старой идеей, популярной среди тех, кто считал, что верховная власть императора Священной Римской империи превосходит даже власть папы[324]324
  В XIV в. гибеллины – так в итальянских городах-государствах называли сторонников императоров в борьбе против пап – насчитывали среди своих сторонников, в частности, Данте Алигьери и Бартоло да Сассоферрато.


[Закрыть]. Раскрытие этой идеи позволило Гаттинаре сформулировать то, что можно назвать заявлением о готовности взять на себя исключительно высокую роль: помочь будущему императору осознать свою божественную миссию, которая состояла не иначе как в достижении кульминации христианской истории. Карлу, как писал Гаттинара, суждено было покорить неверных, въехать в Иерусалим, подняться на Голгофу, снять корону со своей головы, поставить ее на то самое место, где был распят Христос, и преподнести христианский мир Богу-Отцу[325]325
  Невозможно передать несколько безумный тон оригинала: 'Ascendet tunc Rex Romanorum sursum in Golgata, in quo confixum est lignum sanctae crucis, in quo loco pro nobis dominus mortem sustrinuit, et tollet Rex coronam de capitae sua, et ponet eam super crucem, et expandet manus suas in coelum, et tradet regnum Christianorum Deo Patri …' Gattinara, Oratio, fol. 93v.


[Закрыть]. Иными словами, Гаттинара побуждал Карла принять назначенную Богом миссию так же, как это некогда делал Колумб, адресовавший свои мессианские наставления Изабелле и Фердинанду. С этой целью он сопоставлял мотивы имперской пророческой традиции с апокалиптическими идеями, связанными с короной Арагона, в частности с произведениями арагонского эрудита XIII в. Арнольда из Виллановы, которые снова вошли в моду при дворе Фердинанда[326]326
  См. выше, глава 1. Гаттинара цитировал связанное с Арнольдом из Виллановы популярное пророчество, известное как Vae mecum; см.: Boone, 'Empire and Medieval Simulacrum', pp. 1, 043–4.


[Закрыть]. Смерть императора Максимилиана послужила стимулом для имперских панегиристов, с новой энергией взявшихся за переложение на язык империи истории о завершившейся почти три десятилетия назад Реконкисте: освобождение древнеримской провинции Испания от мусульман было ярким доказательством того, что испанская корона представляла собой назначенный Богом инструмент для окончательного объединения мира. Теперь, находясь под властью Габсбургов, наследников Августа, Испания станет новым сердцем империи, богоданным бичом ислама и вместилищем «пиетас» (лат. pietas – «благочестие»), залога величия Древнего Рима[327]327
  Anthony Pagden, Lords of All the World: Ideologies of Empire in Spain, Britain and France c. 1500 – c.1800 (New Haven, CT, 1995), pp. 42–3.


[Закрыть].

Этот новый дух, выраженный Гаттинарой, одновременно нес в себе черты классические и романтические, имперские и христианские; он был в полной мере задействован в битве за то, чтобы не допустить Франциска I до императорской короны. Первым препятствием тут был недостаток денежных средств, но Карл обратился за помощью к Якобу Фуггеру. Этот сказочно богатый немецкий банкир имел очень значительные активы во владениях Габсбургов, что делало Карла очевидным в его глазах кандидатом. За несколько месяцев Фуггер собрал сногсшибательную сумму в 850 000 гульденов, и 28 июня 1519 г. в церкви Святого Варфоломея во Франкфурте Карл был единогласно избран императором Священной Римской империи. Эта новость дошла до него 6 июля, когда он находился в Барселоне, после чего Гаттинара провозгласил его «самым судьбоносным императором» со времен Карла Великого, поскольку теперь он был в состоянии объединить весь мир под «опекой единого пастыря»[328]328
  Giménez Fernández, Bartolomé de las Casas, vol. ii, p. 259.


[Закрыть]. Этот образ навеки запечатлен на конном портрете императора кисти Тициана. Карл там походил на античные конные статуи римских императоров, в первую очередь на статую Марка Аврелия на римском Капитолии, и одновременно выступал рыцарственным императором-христианином с цепью бургундского ордена Золотого руна. Именно поддержка и расширение им этого престижного ордена позволили Карлу утвердить свой статус истинного императора-рыцаря, поклявшегося поддерживать единство христианского мира путем защиты веры и воплощения в себе имперских добродетелей – добродетелей, которые он и его преемники намеревались распространить по всему миру вместе с Евангелием. Именно в этом ключе Лудовико Ариосто провозгласит Карла правителем, который стал плодом союза «австрийской и арагонской крови»{15}15
  Перевод М. Л. Гаспарова.


[Закрыть] и унаследовал диадему Августа, Траяна, Марка Аврелия и Септимия Севера, приведя христианский мир в новый золотой век[329]329
  Frances Yates, Astraea: The Imperial Theme in the Sixteenth Century (London, 1975), p. 23. Строки Ариосто цитируются ниже, pp. 195–6.


[Закрыть].

Лас Касас с интересом наблюдал за таким развитием событий. Он горячо приветствовал избрание Карла, усмотрев в нем дополнительную возможность заручиться поддержкой канцлера – а значит, и нового императора – для своего проекта в Кумане и при этом поставить крест на планах Фонсеки. Со своей стороны, новый император и его канцлер видели в плане Лас Касаса быструю возможность на деле представить Карла как единого пастыря и «мирового императора». Они предложили создать специальный комитет, который должен был способствовать деятельности Лас Касаса, и даже позволили тому лично определить его состав. Более того, проект был доработан с учетом нового имперского видения: предполагаемым колонистам сулили титул рыцаря Золотой шпоры, который до той поры оставался прерогативой чиновной элиты из окружения императора Священной Римской империи. Их должны были сопровождать двенадцать нищенствующих монахов и десять туземных переводчиков; им разрешалось торговать жемчугом и иметь в своем распоряжении африканских рабов[330]330
  Giménez Fernández, Bartolomé de las Casas, vol. ii, p. 730.


[Закрыть].

Избрание Карла изменило статус Лас Касаса: теперь он был любимцем императора. Когда Хуан де Кеведо, францисканец, сколотивший в Дарьене значительное состояние и не согласный с положительным мнением Лас Касаса о таино, затеял с последним спор в присутствии Карла и Гаттинары, и государь, и его канцлер решительно отвергли его позицию[331]331
  Las Casas, Historia de las Indias, vol. iii, pp. 242–4.


[Закрыть]. Несмотря на то что единственный доступный нам источник, проливающий свет на эту дискуссию, – это книга самого Лас Касаса, которому льстило расположение Карла и Гаттинары, сам факт их поддержки говорил о многом. Безусловное одобрение императором его плана по передаче 1000 лиг плодородных земель полусотне рыцарей Золотой шпоры – вопреки понятному скептицизму ряда придворных, включая Фонсеку и хрониста Гонсало Фернандеса де Овьедо, – дает нам основания полагать, что точка зрения Лас Касаса по вопросам о Новом Свете на тот момент победила[332]332
  Marcel Bataillon, Estudios sobre Bartolomé de las Casas (Barcelona, 1976), p. 232.


[Закрыть].