Текст книги "Мой брат Мохаммед Али"

Великое возвращение

К тому времени, как брату вернули боксерскую лицензию, бо́льшую часть денег Мохаммеда уже забрала «Нация ислама». Такое положение вещей особенно тревожило наших родителей – эта организация им никогда не нравилась: папа с мамой считали, что она использует Мохаммеда для достижения своих целей, да и философия Элайджи была им не близка. Отец нередко возмущался: «Черт подери, эти мусульмане обворовывают моего сына!» В такие минуты «Нацию» он просто ненавидел. Брат любил отца, но оставался преданным организации, которая так сильно повлияла на его жизнь. А я, конечно, следовал за Мохаммедом.

У «Нации», в свою очередь, были основания забирать деньги брата. Когда у Мохаммеда начались финансовые трудности после лишения титула, «Нация» по приказу почтенного Элайджи Мухаммада стала выплачивать брату высокую зарплату и дала ссуду в 100 тысяч долларов. Надо отдать Элайдже должное – какое-то время он заботился о Мохаммеде, но главным образом в те времена брату было на что жить благодаря помощи родителей жены. Они копили деньги, чтобы отправить Белинду в колледж, но благородно отдали их, когда дочь и ее муж оказались в трудном финансовом положении.

Мохаммед не отрицал, что должен вернуть «Нации» долг, но ни разу – даже в те дни, когда организация потребовала деньги назад – не задумался о том, что в прошлом она уже получила от него невероятные суммы. Члены «Нации» ждали, что брат вернет ссуду, как только его финансовое положение выправится, – отчасти из-за этого он рвался на ринг после более чем двухлетнего перерыва.

Вот тогда брат и навлек на себя гнев лидера «Нации». От новостей, что знаменитый член его организации собирается вернуться на ринг – ему, видите ли, нужны деньги, – Элайджа пришел в негодование. И с укором сказал брату: «Бог позаботился о тебе, пока ты не выходил на ринг, а теперь снова хочешь туда вернуться. Все кончится с тем, что с ринга тебя унесут на носилках». По его мнению, профессиональный бокс прославлял жестокость и отвлекал мужчин от служения Аллаху, ведь спорт мог полностью занять их мысли. Элайджа считал, что Мохаммед в первую очередь – министр «Нации» и обязан работать на ее благо. Они встретились и поговорили, а после этого Элайджа в газете «Мухаммад говорит» выступил с заявлением: он приостанавливает членство Али в «Нации ислама» на год. Более того, запрещает брату пользоваться новым именем. Конечно, Мохаммед официально поменял свою фамилию, но таково было правило «Нации» – пока брата не восстановят в организации, по крайней мере для них, он будет Кассиусом Клеем.

К этим событиям Герберт относился неоднозначно. С одной стороны, он, конечно, уважал отца и старался следовать его распоряжениям, но как менеджер неизменно стремился организовать для Мохаммеда бой. В случае если брат все-таки согласится служить, даже предлагал участвовать в выставочных поединках, чтобы не терять форму. Но в своем отказе пойти в армию Мохаммед был непоколебим.

Как бы то ни было, брат согласился с решением Элайджи приостановить его членство – и даже публично заявил, что совершил ошибку. «Думаю, он прав», – сказал мне брат. Не знаю, действительно ли Мохаммед так считал. Но он всеми силами пытался вернуть расположение «Нации», и Элайджа в конце концов принял его обратно. Брат приводил десятки новых последователей к Элайдже домой, в Чикаго, где лидер организации их приветствовал – редкая возможность для Мухаммада познакомиться с членами «Нации», ведь обычно он почти не выходил из дома.

На том этапе своей карьеры Мохаммед постоянно говорил о том, как велика заслуга Элайджи в его успехе. Порой выставлял Мухаммада чуть ли не ангелом, заявляя и дома, и на публике, что без духовного наставника был бы пустым местом. Говорил, что не обладает никаким особым талантом, едва смог окончить школу, а потом ему просто повезло на Олимпиаде. «Элайджа Мухаммад сделал меня храбрым, сделал меня сильным, готовым защищать свои убеждения и достоинство», – говорил брат. А Элайджа, в свою очередь, перед каждым боем напоминал Мохаммеду: «Брат, ты не можешь проиграть, потому что на твоей стороне Аллах. Другому парню Аллах не помогает». Вот таким образом он вдохновлял Мохаммеда на поединок. Но я сомневаюсь, что брат действительно ничего бы не добился, если бы не Элайджа. В любом случае тот конфликт по поводу возвращения Мохаммеда на профессиональный ринг стал чуть ли не единственным эпиздом, когда брат пошел против Элайджи, и это несколько ослабило их крепкую дружбу. Но ссора длилась недолго, и каждый смирился с мнением другого.

* * *

В середине семидесятых, когда Мохаммед не участвовал в боях уже больше трех лет, его желание вернуться на ринг стало просто невероятным. Герберт, его юрист Чонси Эскридж и я – все мы работали над тем, чтобы Мохаммед как можно быстрее возобновил активную карьеру, но он не был готов поступиться ради этого своими принципами. Однако тогда мы познакомились с очень полезным человеком – Джонатаном Шапиро – юристом по гражданским правам Фонда правовой защиты Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Эта организация борется против расовой дискриминации правительства по отношению ко всем темнокожим гражданам, в том числе к темнокожим мусульманам. Шапиро работал в штате Миссисипи, а с Чонси был знаком, потому что они занимались похожими делами. Также Джонатан участвовал в деятельности Конференции христианских лидеров Юга – организации Мартина Лютера Кинга. В 1970 году, когда шло разбирательство по делу Мохаммеда, Чонси Эскридж связался с Шапиро, поскольку хотел получить поддержку Фонда правовой защиты: это бы повысило шансы брата на благоприятный исход. После консультации с другими юристами организации Шапиро согласился.

В тот момент дело Мохаммеда уже было проиграно в апелляционном суде. Шапиро предстояло подать прошение в Верховный суд США.

На самом деле, из-за отказа Мохаммеда идти в армию все штаты отозвали его лицензию. Но команда брата нашла лазейку. В свете новых обстоятельств Фонд правовой защиты решил подать в суд на Боксерскую комиссию Нью-Йорка, чтобы Мохаммеду вернули лицензию. Логика была простой: комиссия запретила брату боксировать, так как он – преступник, но наши юристы раскопали, что та же самая комиссия позволяла проводить поединки в Нью-Йорке боксерам, осужденным за гораздо более страшные преступления. Значит, основания для отзыва лицензии притянуты за уши, и в действительности это настоящая дискриминация. Юристы, представляющие интересы брата, прямо заявили Боксерской комиссии, что та обязана вернуть брату право выходить на ринг.

Кроме этого, разбирательство по делу Мохаммеда о призыве в армию в очередной раз подняло проблему дискриминации. Все призывные комиссии состояли почти полностью из белых: темнокожих из них систематически исключали. Юристы Мохаммеда считали, что это – явное нарушение прав, и представители других рас тоже должны быть представлены в комиссии – так же, как в суде присяжных. Но здесь юристам, к сожалению, выиграть не удалось.

Положение брата оказалось совсем сложным. Он стал не только громоотводом для расовой и религиозной дискриминации, но и выступал против войны, – а все те, кто ее поддерживал, ополчились на Мохаммеда. Огромное количество американских солдат были темнокожими, и суд боялся, что разрешение одному члену «Нации ислама» отказаться от службы создаст прецедент, который позволит каждому из организации – или вообще любому темнокожему мусульманину – сделать то же самое, а это приведет к подрыву основ законодательства и скомкает весь ход призывной кампании и войны. Разумеется, судьи опасались принимать решение, которое может привести к таким масштабным последствиям. Однако трудно отрицать, что Министерство юстиции и призывная комиссия действовали незаконно, когда отказывали брату в праве уклониться от службы – ведь они рассматривали не религиозные, а политические причины.

Это было веским доказательством стороны защиты. Перед судом стояла дилемма, которую в конце концов разрешили в пользу брата, отменив приговор, но основания для этого сформулировали очень аккуратно, чтобы они не имели прецедентной силы. Таким образом, остальные темнокожие мусульмане в Америке не могли отказаться от призыва, ссылаясь на дело Али. В ходе разбирательства были подняты многие важные вопросы, но правовое положение темнокожих в Штатах в сущности не изменилось.

После отказа брата идти служить все считали, что теперь он вряд ли когда-нибудь вообще выйдет на ринг, а рано или поздно Мохаммеда посадят. Я же был уверен в обратном. Чувствовал, что это новый шаг в карьере брата, которая теперь будет развиваться быстрее, а Мохаммед станет еще более знаменитым и будет зарабатывать еще больше. Мы с братом вверили свою судьбу Элайдже и Аллаху, выбросив из головы все сомнения.

В июне 1971 года единогласным решением присяжных приговор отменили. Тогда Мохаммед начал готовиться к своему первому бою после перерыва: поединок должен был пройти в штате Джорджия. Звучит, наверное, странно, ведь Джорджия – южный штат, где расизм процветал. Но разгадка проста: в Джорджии не было Боксерской комиссии. Поэтому организовать бой в этом смысле было не так уж несложно. Однако за само право провести поединок нам пришлось бороться. Преодолеть целый ряд препятствий.

* * *

Перед каждым боем до отзыва лицензии я много времени проводил на тренировках брата и могу сказать со всей уверенностью, что обычно он был в хорошем настроении и излучал уверенность в своих силах. Но перед поединком с Джерри Куорри – первым боем брата после возвращения лицензии – Мохаммед волновался. Нужно было хорошенько поработать в зале, чтобы вернуться в боевую форму, ведь брат прекрасно понимал: стоит допустить ошибку на ринге, как его тут же спишут со счетов, назвав сдувшимся чемпионом.

В тренировках он был очень хорош. Я много с ним работал, мы регулярно спарринговали, постепенно наращивая темп. Брат, казалось, еще никогда не подходил к поединку в такой хорошей форме, но уверенности в себе ему недоставало: из-за волнения – ведь столь многое поставлено на карту – Мохаммеду не удавалось показывать свой максимум. Брат знал: если он проиграет, все будет кончено. За годы отлучения от бокса Мохаммед потерял миллионы долларов и почти весь свой авторитет. Теперь появилась возможность снова выйти на ринг, но брат понимал – его соперник быстр, хитер и может одержать победу. Обычно Мохаммеда, находящегося на пике формы, не волновал статус противника, но от того боя зависело столь многое, что переживания, конечно, были, и события вокруг его возвращения на ринг только все осложняли.

Стоило нам с братом выйти на улицу, как мы привлекали внимание – и атмосфера тех времен гарантировала, что отношение к нам будет негативным. Бой с Джерри Куорри должен был пройти в Атланте, и Мохаммед во время подготовки к нему столкнулся с серьезным противодействием в лице ку-клукс-клана, члены которого обещали перейти к активным действиям. Да и другие группы, безнаказанно пропагандирующие расовую ненависть, заявляли во всеуслышание, что бой на их территории не состоится, и выкрикивали не только предостережения, но и откровенные угрозы. Собрания и митинги они проводили на Стоун-маунтин – высокой горе, давшей название городу рядом с Атлантой, и запугали такое количество людей, что мы едва смогли найти ринг для поединка. Друзья даже посоветовали Мохаммеду носить пуленепробиваемый жилет. Брат ответил, что его спасет вера. «Я никогда не перестану бороться за то, во что верю, – сказал он мне. – Меня защитит Аллах».

Если не считать запугивания, вряд ли существовал город, больше подходивший для возвращения брата. Атланта была преимущественно черной, и казалось, что здесь даже Кинг-Конг не сможет победить Мохаммеда. Мы чувствовали поддержку жителей города, а незнакомые люди толпами приходили к тому, кто уже успел стать культовой фигурой для мусульман США. Настрою брата по-прежнему мешали проблемы с ку-клус-кланом, но в этой суматохе мы делали все возможное, чтобы оградить Мохаммеда от потоков негатива и ненависти со стороны белых расистов. Наше окружение с нетерпением ждало предстоящего боя. Мы создали вокруг брата барьер, чтобы он не отвлекался на посторонние вещи, и через несколько недель уже сходили с ума от желания выйти побыстрее на ринг и надрать задницу сопернику. У меня ведь были и свои причины предвкушать тот вечер. Я бился на разогреве.

О характере брата говорит один случай, который я помню до сих пор. За пару дней до поединка проходило взвешивание перед полным залом, и оказалось, что среди зрителей был наш старый сосед из Луисвилла, Ларри Монтгомерри – он вместе со своим братом хотел подойти и предложить помощь. Мохаммед, как всегда, был громогласным и дерзким, и Ларри никак не мог привлечь его внимание. Наконец он просто проорал «Джи-Джи!» – детское прозвище брата, – и Мохаммед отреагировал в ту же секунду.

«А сейчас все – тихо, где-то тут есть мой знакомый! – крикнул брат, посмотрел по сторонам и сразу узнал Ларри. – Смотрите, это мой сосед Лоуренс Монтгомерри, из Луисвилла, штат Кентукки, – громко объявил Мохаммед. – Он живет на Гранд-авеню 3300, а я жил на 3302. Это один из наших лучших друзей, и я сидел с его детьми, когда они были маленькими». Действительно, мы с Мохаммедом часто присматривали за ребятишками нашего соседа. Вот таким был мой брат – он хотел, чтобы людям оказывалось внимание. Даже покинув родной город, Мохаммед никогда не забывал своих знакомых.

И все же участия брата требовали более важные дела. Тогда религиозное чувство было в нас очень сильно, и мы верили, что Аллах и «Нация ислама» благословят Мохаммеда и помогут вернуть титул, несмотря на невероятное давление. Мы с братом убеждали себя, что проиграть он просто не может.

Я уже говорил, что стал профессионалом в тот вечер, когда Мохаммед в первый раз бился с Листоном – в 1964 году. После этого я провел только два поединка, а потом у брата отобрали лицензию. Тогда мой интерес к боксу поубавился. Из-за действий правительства я даже немного начал презирать этот спорт, да и тот соревновательный азарт, который я получал, когда бился рядом с братом, исчез. Потом лицензию Мохаммеду вернули – к тому времени я не проводил профессиональных боев уже пять лет, а сейчас выходил на ринг, как будто этого перерыва и не было. Ко мне вернулись старые ощущения, тот запал. В тренировочном лагере, где проходила подготовка к поединку, энергия просто била ключом. Мы действительно ждали боя с нетерпением, готовые с сокрушительной силой обрушиться на наших соперников. Я вышел на ринг и победил. А потом сгорал от нетерпения – так хотелось увидеть возвращение брата и за него поболеть.

И я был не одинок. Многие темнокожие звезды пришли посмотреть на первый бой Мохаммеда после долгого перерыва – от Сидни Пуатье и Дайаны Росс до преподобного Джесси Джексона. Брату писали письма и звонили, говорили слова поддержки, просили быть осторожнее или доказать, что его дух не сломлен. Перед боем мы обнаружили, что за Мохаммеда теперь болеют многие белые. Что-то новенькое: ведь брат привык быть для них лишь болтуном и любителем похвастаться, которого все хотят увидеть поверженным. А сейчас его поддерживали. Уже неплохо. И всего-то пришлось пожертвовать миллионами долларов и тремя лучшими годами карьеры.

В день боя моего соперника Тома Коэна вдруг заменили на багамца «Урагана» Гранта. Может, его и прозвали «Ураганом», но в тот вечер сокрушительная сила исходила от меня: я был настолько хорош, что почти сразу заставил Гранта уйти в глухую оборону. Первый раунд он выдержал, немного поатаковал во втором, и через шесть минут мы коснулись перчатками в знак уважения. Но в самом начале третьего раунда мне удалась отличная комбинация, Грант упал, и стоило ему встать, как я довел дело до конца. В день возвращения брата я просто не мог проиграть.

Куорри же был сильным и заряженным на борьбу, но оказать серьезное сопротивление брату не смог. Мохаммед действовал быстро, раздавал тяжелые удары правой, за которыми следовали фирменные джебы, мастерски уворачивался от попыток Куорри контратаковать, словно не замечая их. Брат стал тяжелее и немного потерял в выносливости, но ему удалось нанести дюжину ударов, на которые Куорри не смог ответить. В конце концов, бой остановили в третьем раунде, хотя Куорри, возможно, предпочел бы завершить все и раньше.

Однако на этом события вечера не закончились. Сразу после поединка Белинда получила анонимный звонок: «Раз Мохаммед Али выиграл, ты проиграла, – грубо сказали на той стороне провода. – Бомба взорвется в полночь». Угроза оказалась фальшивой – ничего не произошло, но такие звонки явно были лишними.

К счастью, никто не пытался похитить членов семьи Мохаммеда. А ведь вполне могли найтись такие сумасшедшие. Мало кто знает, что к подобному повороту событий брат был готов: например, в лагере Дир-Лейк под большим столом на кухне был скрытый люк, ведущий в маленькую потайную комнату. К тому времени у Мохаммеда было трое детей – Мариюм, которую называли Мэй-Мэй, родившаяся в 1968 году, и близняшки Джамила и Рашида, старше ее без малого на год. Почти никто не знает, что у Мохаммеда и его жены был еще один ребенок – сын, который родился раньше срока и прожил всего три часа. Поэтому, растя близняшек, родители педантично следовали советам врачей. Потеря сына, конечно, стала тяжелым ударом для Мохаммеда и Белинды. И к любым угрозам, пусть они и оказывались ненастоящими, нельзя было относиться легкомысленно. В любом случае все обошлось.

* * *

Через сорок дней, 7 декабря 1970 года, на арене Madison Square Garden Мохаммед расправился с Оскаром Бонавеной техническим нокаутом в финальном раунде. Я в тот же вечер довел свою серию до семи побед при нуле поражений. В январе Мохаммед перевез семью в городок Черри-Хилл, штат Нью-Джерси. Он вдруг захотел биться с Джо Фрейзером, который тогда был чемпионом мира. За бой под такой вывеской можно было получить огромные деньги. Обоим боксерам гарантировали по 2,5 миллиона долларов – фантастическая сумма по тем временам. Герберта заваливали предложениями со всего мира – из Европы, Японии, Техаса, Нью-Йорка. Главные телевизионные компании были готовы заплатить 2 миллиона за съемки поединка. Такие предложения Мохаммеду понравились, однако Герберт считал, что можно заработать и больше. Какое-то время он изучал различные варианты. А вскоре позвонил снова и сообщил, что есть одно прекрасное предложение в 5 миллионов, которые будут разделены поровну между Али и Фрейзером. Мохаммед, не сомневаясь ни минуты, сказал Герберту: «Соглашайся на два с половиной». Но брат не догадывался, что из всей этой суммы ему перепадут только жалкие 16 % (400 тысяч долларов). Герберту показалось, что сейчас самое время объяснить брату, как распределяется прибыль. Он подробно рассказал, что гигантская часть денег окажется в карманах федерального правительства и штата Нью-Йорк. Потом, разумеется, гонорар ему, Герберту, – об этом менеджер никогда не забывал, – и траты на тренировки. Поэтому от огромной суммы останется немного. Вообще-то это был грабеж средь бела дня. Но Мохаммед, как всегда, спокойно согласился. Нужно сказать, что несколькими годами ранее брат нанял белого менеджера – Джина Килроя. Однако всеми переговорами по поводу боев и контрактов по-прежнему руководил Герберт, чье мнение почти всегда было решающим.

Благоразумный Анджело вообще выступал против поединка. Ему казалось, что брат пока не набрал достойную форму после паузы, а Куорри и Бонавена – просто слабые соперники. Да, на тренировках Мохаммед выглядел отлично, но Данди настаивал, чтобы брат провел еще несколько боев – нужно убедиться, что он полностью готов, как физически, так и психологически.

Но Анджело было трудно спорить с Мохаммедом. Несмотря на трехлетнюю паузу в карьере, брат по-прежнему оставался особенным спортсменом. Он был настолько высококлассным боксером и так сильно хотел провести этот бой, что помешать ему не мог никто. Мохаммед поддерживал невероятный тренировочный ритм, чтобы выйти на пик формы, – и это говорю я, человек, который работал с ним почти каждый день. Но Анджело чувствовал, что брат еще далек от своих лучших кондиций. С Куорри он провел короткий бой, а гораздо более длинный и тяжелый поединок с Бонавеной посеял сомнения в душе тренера. Хоть Мохаммед и выиграл техническим нокаутом, Бонавена сумел продержаться до 15-го раунда, а ведь Фрейзер – несравнимо более сложный соперник.

С Анджело была согласна и Белинда: она считала, что в этом бою Мохаммед проиграет. Еще больше ее тревожила чрезмерная уверенность мужа в своих силах, вызванная ажиотажем вокруг его персоны. Из-за чего Мохаммед менее серьезно подходил к подготовке. «Слушай, ты же не тренируешься, – говорила ему Белинда. – Не бегаешь. Не пытайся убедить себя, что выиграешь. Этот парень хочет победить больше, чем ты. Если не сосредоточишься на подготовке, проиграешь. Хотя, может, это и к лучшему – хотя бы научишься не расслабляться раньше времени». После этих слов Мохаммед сделал то, чего, по-моему, не делал никогда – кинулся на жену с кулаками. Не всерьез, конечно, а так, чтобы показать – она неправа, он в отличной форме.

Белинда инстинктивно увернулась от удара и завопила: «Ты совсем с ума сошел?!» Она поняла, что шансов вразумить мужа нет никаких, и больше не заводила разговоров о поединке с Фрейзером. Словно забыла о предстоящем бое и перестала давать Мохаммеду советы. Это был важный и грустный момент в их отношениях. Точка невозврата.

Несмотря на то что перед боем о соперничестве Али и Фрейзера очень много писали, поверьте, брату на самом деле Джо нравился. Он считал его великолепным боксером, истинным воином. Фрейзер отлично двигался и постоянно наступал, словно пес, рвущийся с привязи. Брат отдавал себе отчет в том, что Джо – настоящий мастер. И видел, как Фрейзер разделал под орех Джимми Эллиса – чемпиона в тяжелом весе, воспитанника Анджело, пока брат был отлучен от спорта. У Джимми были отличные удары с правой, но Джо не обращал на них внимания. Думаю, сейчас Мохаммед признал бы, что действительно тогда еще не вышел на пик формы, хотя и провел после возвращения уже два боя. В этом плане любому боксеру, как и любому спортсмену, тяжело: нам важно культивировать свое эго, оно мотивирует нас на свершения. Мохаммед действительно думал о себе слишком много, но он все же был олимпийским чемпионом и бывшим чемпионом мира, который возвращался на ринг. Да и зачем вообще выходить на бой с Фрейзером, если ты не считаешь себя лучшим?

Тот грандиозный поединок проходил 8 марта 1971 года. Новость о бое вызвала небывалый ажиотаж во всем мире, равных которому в спортивной истории не было. Говорят, та схватка принесла 25 миллионов долларов и 1 352 851 доллар от продажи билетов – рекорд для соревнований, которые проходили в Madison Square Garden. Говорили, что места у самого ринга стоили чуть ли не 150 долларов – с учетом инфляции сейчас это равно примерно тысяче. Сумасшедшие ожидания начали оправдываться еще до выхода боксеров на ринг. А по информации Wall Street Journal, всего бой принес 40 миллионов долларов.

Однако Мохаммед, несмотря на ажиотаж, готовился к этому бою, как к любому другому. Нередко еще за несколько часов до поединка в номере Мохаммеда в отеле находились знакомые, и в тот день народу там было даже больше, чем обычно. Помню, за три часа до боя, когда мы сходили с ума от напряжения, брат, «Волшебник», будто бы не волнуясь, развлекал фокусами сына Анджело, Джимми, дочь Терри и еще нескольких детишек. Он возился с ребятней целый час. Точно так же он вел себя перед каждым поединком – ничего не изменилось. Это помогало брату успокоиться и снять напряжение. У него был любимый трюк – подойти к углу и встать на одну ногу, чтобы казалось, будто он левитирует. В тот раз этот фокус понравился детям еще больше, чем обычно.

Однако я знал, что эта уверенность – показная, что на самом деле брат очень нервничает. От волнения его тошнило перед каждым боем. Он бежал в ванную, потому что тошнота переходила в сухую рвоту, как бывает у боксеров. Больше мандраж перед поединком с Фрейзером никак не проявлялся. Но я уверен, что Мохаммед волновался, просто великолепно это скрывал. Часто перед боем он уплетал конфеты, хотя знал, что заработает несварение. Обычно брат рвался на ринг.

Наконец в раздевалке собралась вся команда. Брат любил, чтобы перед поединком его окружали самые близкие члены лагеря – Анджело, Джин Килрой, Ховард Бингхэм, Герберт Мухаммад, Янгблад, Бандини, телохранитель Пэт Паттерсон и я, конечно. Часто приходили звезды, которые хотели поприветствовать брата до боя; другие же заглядывали в раздевалку после окончания поединка.

В остальном ритуал всегда был одним и тем же. Бандини помогал Мохаммеду обматывать руки боксерскими бинтами и надевать перчатки. Брат обнимал Анджело, а потом в раздевалке на несколько минут все стихало. В такие мгновения Мохаммед полностью уходил в себя. Какое-то время сидел погруженный в собственный мир. Все замолкали, и никто не должен был смотреть на брата.

Для Мохаммеда такие минуты перед боем казались самыми волнительными. Ведь когда выходишь на ринг, все мысли, все советы отходят на второй план. В тот момент, когда соперник бросится вперед как дикий зверь, пытаясь оторвать тебе голову, рядом уже не будет никого – ни тренера, ни кого-то другого. Тогда ты просто должен показать все мастерство, все, наработанное на тренировках. А те мгновения перед поединком? Страх может поглотить тебя, если не будешь сопротивляться. Мохаммед это знал, он был стопроцентным профессионалом, который отлично понимает и умеет контролировать волнение, мандраж. В такие минуты перед боем теряют свое значение все дерзкие фразы и вызывающее поведение при продвижении боя. Когда пора было идти на ринг, брат лишь просил своих товарищей немного подбодрить его криками.

Я бился на разогреве в своем пятом – и последнем – поединке. Дэнни Макэлиндер (14-1-2) выиграл единогласным решением. Но расстроился я не столько из-за самого поражения, сколько от того, какой тон это задало вечеру – ведь теперь у брата появился еще один совершенно лишний повод для переживания.

Наконец мы с Мохаммедом пошли к рингу. Madison Square Garden был забит до отказа – посмотреть на бой собралось 20 455 ярых фанатов, но даже это не шло ни в какое сравнение с количеством зрителей у телеэкранов по всему миру. Брат думал, их было миллионов десять, но недавно я слышал, что цифра в итоге достигла 300 миллионов – это больше, чем население США. Когда страсти накалились до предела, один болельщик умер от сердечного приступа. В это просто невозможно поверить.

С самого начала Мохаммед боксировал так, будто ему нужно что-то доказать. Может, в этом и была проблема – он не танцевал, как в поединке против Листона, а стоял на жестких ногах и обрушивал удары на Фрейзера, который уклонялся, слегка приседая и нагибаясь, и все время пытался выбросить свой мощнейший левый хук. В первых раундах брат предпринял несколько удачных попыток, но Джо тоже часто прорывал оборону и к шестому раунду не был измотан. Самым жестким раундом, наверное, стал девятый, в котором боксеры наносили друг другу сокрушительные удары. Если бы брату удалось поддерживать темп, заданный в девятом и десятом раундах, он бы победил. Но Мохаммед неимоверно устал – это могут понять только боксеры, и в 11-м раунде ему вновь пришлось уйти в оборону. Теперь брат снова танцевал, но Фрейзер старался наносить удары в корпус и в голову с близкого расстояния, такие яростные, что я, даже стоя рядом с рингом, чувствовал их мощь. Удары в голову, разумеется, причиняют боль, но не мешают продолжать поединок. А вот удары в корпус невероятно изматывают.

К 14-му раунду оба были совершенно измучены. Я надеялся, что энергия раньше закончится у Джо: он ведь постоянно бросал свой левый хук с невероятной силой, и нужно только немного подождать и поймать момент, чтобы одним настоящим ударом уложить его на ринг. Вместо этого, к моему удивлению, произошло обратное.

В 15-м раунде брата отправили в нокдаун. Фрейзер нанес идеальный хук, мощнейший, когда брат бросил апперкот, и голова Мохаммеда мотнулась в сторону, он упал. Каким-то образом брат смог вскочить почти сразу – встал на ноги, прежде чем рефери досчитал до четырех. Но этого было достаточно. После тяжелейшего 15-го раунда прозвенел звонок, и заклятому врагу Мохаммеда присудили победу. Так Фрейзер остался обладателем заветного титула. Он прервал беспроигрышную серию Мохаммеда, к тому времени насчитывавшую 31 бой, из которых 25 были выиграны нокаутом.

После поединка брат поспешил в раздевалку, не намеренный общаться с журналистами. Но казалось, настроение у него неплохое. Конечно, он расстроился, ведь это было первое в его профессиональной карьере поражение, однако Мохаммед не выглядел шокированным или даже удивленным. Жутковатый отек на его правой щеке скоро прошел. Проведя полчаса в раздевалке, брат вышел к прессе.

«Поражение не входило в мои планы, – сказал он журналистам. – Но раз уж я проиграл, то должен извлечь из этого максимум пользы, как человек, заключенный в тюрьму на 99 лет, вынужден создавать там свой собственный мир». Мохаммед верил, что по очкам выиграл он, и предложил журналистам оценить повреждения на лице у него и у Фрейзера, но в целом с честью принял поражение. «Знаете, обычно проигрывали мои соперники, а сейчас проиграл я, – заявил он. – И теперь я могу понять, что чувствуют другие. Иногда тебя просто опьяняет сознание собственного величия и ощущение, что ты непобедим. И в такие моменты становишься уязвимым».

Каких бы успокаивающих слов брат ни говорил, когда он понял, что сам стал виновником поражения, то очень расстроился. «Я был неправ, – сказал Мохаммед своим родным. – Недостаточно работал. Больше такого не произойдет». Проигрыш оставил на нем неизгладимый след – он так возненавидел Джо Фрейзера, что в какой-то момент Белинде даже пришлось спать отдельно, потому что Мохаммед во сне лупил подушку двойкой, словно реального соперника. Поражение преследовало его неотступно, не выходило из головы. Брат то и дело вспоминал о том бое с разочарованием и презрением к сопернику.

Сложное было время. Но часто именно в такие дни и рождаются великие вещи, и я могу с уверенностью сказать, что, не проиграй тогда брат Фрейзеру, он бы не стал столь выдающимся боксером. С этим можно спорить, но в лагере Мохаммеда чувствовали, что в какой-то степени это необходимая прелюдия, расставившая многое по своим местам. Мне понравились слова Анджело сразу после боя. «Я одно могу сказать, – заявил он репортерам, как только брат ушел, – Мохаммед снова станет чемпионом мира».