Текст книги "Друг моего врага"

Глава 10

Такси неторопливо выплыло из потока и остановилось у бровки тротуара. Дверца отъехала в сторону, и они сели.

– К Феллеровскому торговому центру, – сказала Чарли водителю. – На Шестнадцатую авеню.

– Угу, – кивнул водитель, поднимая машину вверх и снова оказываясь в потоке транспорта, однако на сей раз – в противоположном.

– Но ведь торговый центр… – начал было Ник, но Чарли незаметно толкнула его локтем по ребрам. Он понял намек и замолчал.

Десятью минутами позже они высадились из такси. Ник расплатился, и такси поплыло дальше, похожее на яркую детскую игрушку.

– Феллеровский центр, – сказала Чарли, разглядывая благородную архитектуру здания. – Одно из старейших и наиболее уважаемых предприятий розничной торговли во всем городе. А ты думал, это будет торговый склад рядом с автозаправочной станцией где-нибудь на задворках? Кишащий крысами? – Она взяла Ника за руку и провела его через автоматически открывающиеся двери в устланный коврами вестибюль знаменитого на весь мир магазина.

К ним подошел превосходно одетый продавец.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он.

– Для меня здесь отложены кое-какие вещи, – сказала Чарли. – Синтетические страусиные шкуры, четыре штуки. Моя фамилия Берроуз. Джулия Берроуз.

– Не будете ли вы так любезны пройти сюда? – пригласил ее продавец, с достоинством направляясь к служебным помещениям магазина.

– Благодарю вас, – ответила Чарли. И снова заехала Нику по ребрам, причем на сей раз без особой на то причины. А потом взглянула на его оторопелую физиономию и захихикала.

Тяжелая металлическая дверь скользнула в сторону, открывая проход в небольшую комнатку, где на ровных деревянных полках было разложено множество образцов различных товаров. Дверь, стоило им только через нее пройти, едва слышно скользнула обратно и плотно закрылась. Продавец немного подождал, поглядывая на часы, затем аккуратно завел их – и дальняя стена комнатки плавно разделилась, открывая за собой помещение значительно больших размеров. До ушей Ника тут же донесся тяжелый стук – как он теперь увидел, большая часть типографского оборудования была в работе. Слабо разбираясь в печатной технологии, он все же ясно понял: оборудование это было современнейшим, наилучшим и немыслимо дорогим. Печатные станки Низших Людей ни в коей мере не походили на мимеографические аппараты.

Четверо солдат в серой униформе и противогазах окружили их; в руках у каждого была смертоносная трубка Хоппа.

– Кто вы такие? – спросил один из них, с сержантскими нашивками. Спросил предельно резко. Как на допросе.

– Я девушка Дэнни, – ответила Чарли.

– А кто такой этот Дэнни?

– Вы его знаете. – С каким-то необычным жестом она добавила: – Он занят в этой сфере. На уровне распределения.

Поблизости, изучая их, покачивался взад-вперед сканер.

Солдаты посовещались, говоря что-то в подведенные ко рту микрофоны и прислушиваясь к наушникам-кнопочкам, закрепленным у каждого в правом ухе.

– Порядок, – сказал наконец старший среди них – сержант. И снова сосредоточил все внимание на Нике и Чарли. – Что вам здесь нужно? – повелительным тоном спросил он.

– Место, где мы смогли бы ненадолго остаться, – ответила Чарли.

Кивнув в сторону Ника, сержант спросил:

– А он кто такой?

– Новенький. Только сегодня к нам примкнул.

– Из-за объявления о казни Кордона, – добавил Ник.

Солдат задумчиво хмыкнул.

– У нас тут уже почти все места заполнены. Даже не знаю… – Он помрачнел и прикусил нижнюю губу. – Ты тоже хочешь здесь остаться? – спросил он у Ника.

– На день-другой. Не больше.

Посерьезнев, Чарли сказала:

– Знаете, у Дэнни бывают такие психопатические задвиги. Но обычно не дольше, чем на…

– Я не знаю никакого Дэнни, – перебил солдат. – Вы можете занять вдвоем одну комнату?

– Думаю, да, – ответила Чарли.

– Да, – подтвердил Ник.

– Мы можем дать вам убежище на семьдесят два часа, – подытожил сержант. – А потом вам придется уйти.

– Какую площадь занимают все эти помещения? – поинтересовался у него Ник.

– Четыре стандартных городских квартала.

Ник ни на секунду не усомнился.

– Да, тут уже не сделка на пятак-гривенник, – сказал он солдатам.

– Будь оно так, – ответил один из них, – дохлые были бы наши дела. Нет, мы здесь брошюры миллионными тиражами печатаем. Большинство из них в конце концов конфискуются властями – но не все. Мы исповедуем принцип «заведомой макулатуры». Даже если прочитанной окажется лишь пятидесятая часть, а все остальные будут уничтожены, дело все равно выгорит. Иначе просто нельзя.

– А что поступает от Кордона теперь? – поинтересовалась Чарли. – Теперь, когда он знает, что его собираются казнить? Или он не знает? Ему сказали?

– Об этом наверняка знают на приемной станции, – ответил солдат. – Но мы еще несколько часов ничего от них не услышим. Обычно бывает задержка, пока материал редактируется.

– Значит, вы не печатаете слова Кордона в точности так, как они от него исходят, – заметил Ник.

Солдаты засмеялись. И не ответили.

– Он обычно перескакивает с пятого на десятое, – пояснила Чарли.

– А планируются ли какие-то попытки агитировать за отмену казни Кордона? – поинтересовался Ник.

– Сомневаюсь, что было такое решение, – ответил один из солдат.

– Агитация ничего не даст, – подключился другой. – Мы так и так проиграем. Кордона казнят, а все агитаторы окажутся в лагерях для интернированных.

– Значит, вы позволите его убить? – спросил Ник.

– Тут мы бессильны, – в один голос ответили несколько солдат.

– Когда он умрет, – заметил Ник, – вам уже нечего будет печатать. Придется заткнуться.

Солдаты опять засмеялись.

– Вы что-то слышали от Провони, – догадалась Чарли.

Наступила тишина, а затем сержант признался:

– Сильно искаженное сообщение. Но подлинное.

А стоявший рядом с ним солдат тихо добавил:

– Торс Провони уже на обратном пути.

Часть вторая

Глава 11

– Это существенно меняет дело, – угрюмо пробормотал Уиллис Грэм. – А ну-ка прочтите перехваченное послание еще разок.

Комиссар Барнс еще раз прочел лежащий перед ним текст.

– «Нашел… которые смогут… их помощи будет… и я уже…» Вот все, что удалось записать. Остальное съели атмосферные помехи.

– Но здесь и так все ясно, – заметил Грэм. – Провони жив. Он возвращается. Он кого-то нашел – причем именно кого-то, а не что-то, раз он говорит «которые смогут». Далее он говорит: «их помощи будет». Здесь, скорее всего, утрачено окончание предложения, гласящего: «Их помощи будет достаточно». Или что-нибудь в этом роде.

– Думаю, вы слишком мрачно смотрите на вещи, – сказал Барнс.

– Приходится. В любом случае, черт побери, у меня есть веский повод для пессимизма. Все это время Низшие Люди ожидали известия от Провони – и вот оно пришло. В ближайшие шесть часов их типографии разнесут новость по всей планете, и мы никак не сможем им помешать.

– Мы можем разгромить их главную типографию на Шестнадцатой авеню, – заметил Барнс. Он был за это обеими руками. Уже не один месяц комиссар полиции ждал дозволения уничтожить это мощнейшую типографию Низших Людей.

– Они передадут это по телевизионным каналам, – ответил Грэм. – За те две минуты, пока мы найдем передатчик и положим трансляции конец, они успеют передать свое проклятое сообщение.

– Тогда сдавайтесь, – предложил Барнс.

– Сдаваться я не собираюсь. И никогда не собирался. Провони будет убит в течение часа после приземления. И кого бы он там ни привел на подмогу – мы и тех гадов прикончим. Инопланетники чертовы… У них, наверное, по шесть ног и жало на хвосте. Как у скорпиона.

– Вот они нам эти жала и всадят, – сказал Барнс.

– Да, все может статься. – В купальном халате и шлепанцах Грэм уныло расхаживал по своей спальне-канцелярии. Руки его были сложены на груди, и живот выдавался вперед. – А вам не кажется, что это предательство по отношению к человеческой расе? По отношению к Старым Людям, к Низшим Людям, к Новым Людям, к Аномалам – короче, ко всем? Редкостное свинство – притащить сюда этих инопланетников! Ведь они наверняка захотят здесь обосноваться, перед этим уничтожив всех нас.

– Если только, – заметил Барнс, – мы не дадим себя уничтожить. А сами их прикончим.

– Ну, об этом с уверенностью судить нельзя, – сказал Грэм. – Они могли бы крепко тут обосноваться. Именно это мы и должны предотвратить.

– Из данных о расстоянии, с какого было передано сообщение, – сказал Барнс, – можно заключить, что он – или они – прибудут сюда не раньше чем через два месяца.

– У них может оказаться сверхсветовой двигатель, – проницательно заметил Грэм. – Ведь Провони совсем не обязательно находится на борту «Серого динозавра» – он вполне может быть на борту одного из их кораблей. Да и «Серый динозавр», черти б его взяли, тоже достаточно быстр. Как вы помните, он послужил прототипом целого поколения новых кораблей для межзвездного сообщения. Провони тогда взял самый первый и сбежал на нем.

– Вполне возможно, – согласился Барнс. – Кроме того, Провони мог усовершенствовать свой корабль – форсировать двигатель. Он всегда был классным технарем. Разумеется, я не могу полностью этого исключить.

– Кордон будет казнен немедленно, – решил Грэм. – Позаботьтесь об этом теперь же. Известите средства информации, чтобы поприсутствовали. Соберите сочувствующих.

– Кому? Нам? Или им?

– Нам, черт побери! – рявкнул Грэм.

– Между прочим, – спросил Барнс, набрасывая пункт за пунктом у себя в записной книжке, – могу я наконец получить разрешение на разгром типографии на Шестнадцатой авеню?

– Она хорошо защищена от удара, – заметил Грэм.

– Не совсем. Подобно улью, она разделена на…

– Да знаю я, знаю. Уже битый месяц читаю ваши занудные доклады. По-моему, у вас уже зуб на эту типографию, не так ли?

– А вы как думаете? По-моему, ее уже давным-давно следовало бы уничтожить.

– Меня кое-что от этого удерживало.

– Что же? – поинтересовался Барнс.

Чуть погодя Грэм ответил:

– В свое время я там работал. Еще до поступления на Государственную службу. Я был тогда тайным агентом и почти всех там знал. У меня там остались друзья. С тех пор они так обо мне ничего и не проведали… Тогда я выглядел совсем иначе, нежели теперь. У меня была искусственная голова.

– О боже, – выдохнул Барнс.

– А что такое?

– Просто это так… так нелепо. Теперь мы такими приемами не пользуемся; это прекратилось с тех пор, как я пришел к руководству.

– Ну, это было задолго до того, как вы пришли к руководству.

– Значит, там так ничего и не знают.

– Я дам вам полномочия разрушить стену здания и всех арестовать, – решил Грэм. – Но бомбить их я вам не позволю. Впрочем, вы скоро убедитесь в моей правоте. Никакого толку не будет – они успеют запустить новости о Провони в эфир. За пару минут они оповестят всю Землю – всего за пару минут!

– В ту же секунду, как их передатчик выйдет в эфир…

– Две минуты. Как ни крути.

Немного погодя Барнс кивнул.

– Итак, вы поняли, что я прав. Но так или иначе, с казнью Кордона следует поторопиться; мне нужно, чтобы она состоялась сегодня же, в шесть вечера по нашему времени.

– А как там с Ирмой и снайпером?..

– Бросьте. Займитесь Кордоном. Ирму мы прикончим позднее. Возможно, один из инопланетников нечаянно придавит ее своей мешковатой протоплазменной тушей.

Барнс рассмеялся.

– Я серьезно, – сказал Грэм.

– Очень уж у вас мрачные представления о внешнем виде этих инопланетников.

– Дирижабли, – вдруг сказал Грэм. – Они будут совсем как дирижабли. Только с хвостами. Этих хвостов придется остерегаться – именно там будет яд.

Барнс встал.

– Могу ли я теперь оставить вас и начать подготовку к казни Кордона? А также к атаке на типографию Низших Людей на Шестнадцатой авеню?

– Да, – кивнул Грэм.

Помедлив у двери, Барнс спросил:

– Желаете ли вы присутствовать при казни?

– Нет.

– Я мог бы устроить для вас специальную кабину, откуда вам все было бы видно, но где вас никто…

– Я посмотрю ее по внутренней телесети.

Барнс прищурился.

– Значит, вы не желаете, чтобы казнь транслировалась по обычной, общепланетной сети? Чтобы все могли ее посмотреть?

– Ах да, – хмуро кивнул Грэм. – Разумеется. В этом-то вся и соль, верно? Хорошо, тогда я просто посмотрю ее, как и все остальные. Этого мне вполне достаточно.

– Что же касается типографии на Шестнадцатой авеню… Я составлю список всех, кого мы там схватим. Затем вы сможете его просмотреть…

– И увидеть, сколько там моих старых друзей, – закончил Грэм.

– Возможно, вы пожелаете навестить их в тюрьме.

– В тюрьме! Неужели все должно заканчиваться тюрьмой или казнью? Разве это правильно?

– Если вы хотите сказать «так ли это бывает?» – тогда ответ безусловно утвердительный. Если же вы имеете в виду…

– Вы знаете, что я имею в виду.

Немного поразмыслив, Барнс произнес:

– Мы ведем гражданскую войну. В свое время Авраам Линкольн заключил в тюрьмы сотни и сотни людей, причем без надлежащих судебных процессов. И все же он до сих пор считается величайшим президентом Соединенных Штатов.

– Но Линкольн регулярно миловал преступников.

– Вы тоже можете это делать.

– Хорошо, – осторожно произнес Грэм. – Я освобожу всех своих старых знакомых из тех, кого захватят в типографии на Шестнадцатой авеню. И они никогда не узнают, отчего так получилось.

– Вы слишком добры, господин Председатель Совета, – заметил Барнс. – Надо же! Распространить свое благоволение даже на тех, кто активно нам противодействует…

– Я гнусный ублюдок, – проскрежетал Грэм. – И мы оба прекрасно это знаем. Так оно и есть. Впрочем, ладно. Черт побери! С этими людьми я провел немало славных деньков. Вспомнить хотя бы, сколько радости приносило нам печатание текстов. Как мы веселились, когда делали туда всякие смешные вставки. Теперь все тексты казенные и скучные. Но в те времена мы еще… А-а, будь оно все проклято! – И Председатель Совета погрузился в молчание.

«Что я здесь делаю? – спросил он себя. – Как же так вышло, что на меня свалилась вся эта чертова власть? Я же с самого начала для этого не годился».

«Впрочем, – подумал он затем, – быть может, и годился. Причем с самого начала».

Торс Провони проснулся. И ничего, кроме черной пучины, вокруг себя не увидел. «Я внутри его», – сообразил он.

– Верно, – подтвердил фроликсанин. – Мне стало тревожно, когда, как ты выражаешься, ты «заснул».

– Морго Ран Вилк, – произнес Провони в темноту. – Ты зануда. Мы спим каждые двадцать четыре часа. От восьми до…

– Я знаю, – перебил Морго. – Но ты только представь себе, как это выглядит со стороны. Ты постепенно утрачиваешь свою личность, твой сердечный ритм замедляется, пульс становится все реже – все это слишком похоже на смерть.

– Но ведь ты же знаешь, что это не смерть, – вставил Провони.

– И тем не менее это ментальное функционирование настолько изменчиво, что вызывает у нас тревогу. Пока ты спишь, в тебе развивается необычно бурная ментальная деятельность, которой ты сам не осознаешь. Вначале ты вступаешь в мир, в какой-то мере тебе знакомый. Тебе представляется, что ты пребываешь там, где говорят и действуют самые настоящие друзья, враги и просто социально значимые для тебя фигуры.

– Другими словами, – сказал Провони, – во сне.

– Этот вид сна в чем-то сродни подведению итогов прошедшего дня: что ты делал, о ком думал, с кем говорил. И он нас не тревожит. По-настоящему нас тревожит следующая фаза. Ты опускаешься на более глубокий внутренний уровень; сталкиваешься с персонажами, которых никогда не знал, оказываешься в ситуациях, в какие никогда раньше не попадал. Начинается дезинтеграция твоей самости – тебя как такового. Ты сливаешься с определенными изначальными сущностями богоподобного типа, обладающими чудовищной силой. И пока ты там находишься, существует опасность…

– Коллективное бессознательное, – перебил Провони. – Открытое Карлом Юнгом, величайшим мыслителем за всю историю человечества. Проникновение в прошлое до момента рождения – возврат в другие жизни, другие пространства. Пространства, населенные архетипами, – как Юнг назвал…

– А не подчеркнул ли этот Юнг в особенности тот факт, что один из этих самых архетипов в любой момент может тебя поглотить? Причем воссоздания твоей самости уже никогда не произойдет. И ты останешься лишь ходячим и говорящим придатком этого архетипа.

– Разумеется, он это подчеркнул. Но дело в том, что архетип берет верх не во время ночного сна, а в течение дня. Когда он является в дневное время – тут-то тебе и конец.

– Другими словами, когда, бодрствуя, ты спишь.

– Ну да, – неохотно согласился Провони.

– Значит, когда ты спишь, мы должны тебя защищать. Почему же ты противишься тому, чтобы в этот промежуток времени я тебя окутывал? Я забочусь о твоей жизни; так уж ты устроен, что в результате одной-единственной авантюры можешь ее потерять. Твое путешествие к нашему миру – жуткая авантюра. Исходя из статистики, тебе не следовало идти на такой риск.

– Однако я на него пошел, – заметил Провони.

Тьма постепенно расползалась, пока фроликсанин его покидал. Вскоре Провони уже различил металлическую стенку корабля, большую корзину, которую он использовал в качестве гамака, приоткрытый люк в кабину управления. Вот он, его корабль, «Серый динозавр», которым давно уже ограничивался его мир. Кокон, в котором он проспал изрядное время.

«Вот бы подивились теперь люди на того фанатика, – подумал Провони, – если б только увидели, как он валяется в гамаке с недельной щетиной, патлами до плеч, грязный как свинья, в жутко засаленной одежде. Вот он, спаситель человечества. Или, точнее, некоторой части человечества. Той, которую до сих пор угнетали… Интересно, – задумался он, – как там сейчас. Удалось ли Низшим Людям получить какую-то поддержку? Или большинство Старых Людей смирились со своей жалкой участью? И как там Кордон, – вспомнил Провони. – Что, если великий оратор и публицист уже мертв? Тогда, скорее всего, все движение умерло вместе с ним.

Но теперь они – по крайней мере, мои друзья – уже знают, что я нашел необходимую нам помощь и что я возвращаюсь. При условии, что они получили мое послание. И при условии, что они смогли его расшифровать».

«А все-таки я предатель, – подумал он. – Ведь я обратился за поддержкой к нелюдям. Открыл Землю для вторжения существ, которые в другом случае никогда бы и внимания на нее не обратили. Кем я войду в историю – величайшим злодеем или спасителем человечества? Или, быть может, кем-то более нейтральным – где-нибудь в середине? Окажусь предметом статейки на четверть страницы в «“Британской энциклопедии”».

– Прошу прощения, Торс Провони, – вмешался в его мысли Морго, – но как ты можешь называть себя предателем?

– И в самом деле – как?

– Тебя называли предателем. Тебя называли и спасителем. Я исследовал твою сознательную самость вплоть до мельчайших ее элементов – и не нашел там никакой болезненной тяги к кичливому величию. Ты проделал труднейшее путешествие, где у тебя фактически не было никаких шансов на успех, – и проделал ты его, руководствуясь только одним мотивом: помочь своим друзьям. Разве не сказано в одной из ваших книг мудрости: «Если кто положит жизнь за други своя…»

– Ага, – обрадовался Провони. – Эту цитату тебе не закончить.

– Конечно. Ведь ты сам ее не знаешь, а все, с чем нам до сих пор приходилось спорить, – это твое сознание. Все его содержимое вплоть до коллективного уровня, который так тревожит нас по ночам.

– Parvor nocturnus, – отозвался Провони. – Ночной страх. У тебя просто фобия.

С трудом выбравшись из гамака, он немного постоял, покачиваясь от головокружения, а потом потащился к отсеку пищеобеспечения. Нажал там на кнопку, но ничего не появилось. Нажал на другую кнопку. Опять ничего. Тогда, не на шутку перепугавшись, Провони стал нажимать на все кнопки подряд… Наконец в приемный лоток выскользнул кубик R-пайка.

– Этого, Торс Провони, тебе вполне хватит, чтобы добраться до Земли, – заверил его фроликсанин.

– Ага, хватит! – в бешенстве скрипя зубами, прорычал Провони. – Хватит – да и только! Знаю я твои подсчеты. Возможно, последние несколько дней мне вообще придется без еды обходиться. А ты еще о моем сне беспокоишься. Черт побери, если уж тебе охота беспокоиться, побеспокойся лучше о моем брюхе.

– Мы же оба знаем, что все у тебя будет в порядке.

– Ладно, – бросил Провони. Затем вскрыл кубик с пищей, проглотил ее, выпил чашечку недистиллированной воды, передернулся и подумал, не почистить ли зубы. «Я весь провонял, – подумал он. – Все просто в ужас придут. Я буду похож на человека, которого недели на четыре заперли в подводной лодке».

– Они поймут почему, – заметил Морго.

– Вот бы душ принять, – сказал Провони.

– Слишком мало воды.

– А ты не можешь… ну, как-нибудь ее сообразить?

До этого фроликсанин уже не раз обеспечивал Провони химическими элементами, нужными ему для синтеза более сложных соединений. Казалось, ясно, что раз он способен это делать, то мог бы синтезировать и воду. Там, вокруг «Серого динозавра», где он разместился.

– Моей телесной системе тоже недостает воды, – ответил Морго. – Я даже думал немного у тебя попросить.

Провони рассмеялся.

– Что смешного? – осведомился фроликсанин.

– Вот мы тут, между Проксимой и Солнцем, направляемся спасать Землю от тамошней олигархии элитных вождей – и в то же время усердно стараемся выклянчить друг у друга кварту-другую воды. Как же мы собираемся спасти Землю, если нам даже воду не синтезировать?

– Позволь, я расскажу тебе одну легенду о Боге, – сказал Морго. – В самом начале Он сотворил яйцо – громадное яйцо с неким существом внутри. Затем Бог попытался разбить скорлупу, чтобы выпустить это первое живое существо наружу. Но не смог. Однако сотворенное Им существо обладало острым клювом, приспособленным для решения именно такой задачи, – и пробило себе путь сквозь яичную скорлупу. Отсюда мораль: ныне все живые существа обладают свободой воли.

– Почему?

– Потому что яйцо разбили мы, а не Он.

– Но почему это наделяет нас свободой воли?

– Да потому, едрена вошь, что мы можем делать то, чего не может Он.

– Вот так так! – Кивнув, Провони не мог тут же не ухмыльнуться в восторге от идиомы фроликсанина, почерпнутой им, разумеется, у него же самого.

Морго знал земные языки лишь в той мере, в какой их знал сам Провони. Довольно приличный запас английского – хотя и далекий от того, каким владел Кордон. Плюс немного латыни, немецкого и итальянского. К примеру, Морго мог попрощаться по-итальянски, и ему это, похоже, нравилось; по крайней мере, он всегда заканчивал разговор важным ciaou. Сам Провони предпочитал говорить «увидимся», но фроликсанин, судя по всему, считал это не соответствующим языковой норме – и каким-то собственным стандартам. «Увидимся» представляло собой служебную идиому, от которой Провони никак не мог избавиться. В голове у него, похоже, навсегда поселились такие вот словечки, пляшущие обрывки мыслей и представлений, воспоминаний и страхов. Фроликсанам было под силу весь этот мусор рассортировать – и они, похоже, так и поступили.

– Знаешь, – сказал Провони, – когда мы доберемся до Земли, я бы первым делом хотел раздобыть где-нибудь бутылочку бренди. И сесть на лестнице…

– На какой лестнице?

– Не знаю. Просто у меня перед глазами стоит серая громада какого-то общественного учреждения – что-нибудь по-настоящему жуткое, вроде «Внутренней службы государственных сборов». Я вижу, как сижу там на лестнице в своем старом темно-синем пальто и хлещу бренди. Прямо в открытую. Тут подходят люди и бубнят: «Смотрите-ка, этот наглец пьет в общественном месте». А я говорю: «Я Торс Провони». Тогда люди говорят: «Ему можно. Он заслужил. Мы не станем сдавать его органам». И правда не сдают.

– Никто тебя, Торс Провони, не арестует, – заверил Морго. – Ни тогда, ни в любое другое время. Мы будем с тобой с момента твоего приземления. Не только я, как сейчас, но и мои собратья. Все наше братство. И они…

– Они завладеют Землей. А потом вышвырнут меня подыхать.

– Нет-нет. Ведь мы уже договорились. Разве ты не помнишь?

– Откуда мне знать? Может, ты солгал.

– Пойми наконец, Торс Провони, мы неспособны лгать. Я тебе уже объяснял, и это же подтвердил мой инспектор, Гран Си Ван. Если ты не веришь мне, поверь хотя бы ему – организму возрастом более шести миллионов лет… – В голосе фроликсанина прозвучало раздражение.

– Когда увижу все своими глазами, – отрезал Провони, – тогда и поверю. – И он с мрачным видом выпил вторую чашку редистиллированной воды – хотя над источником и горела красная лампочка… Горела она, впрочем, уже неделю.