Текст книги "Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)"

16

Дверь его квартиры не была заперта, и, отворяя ее, он услышал голоса, доносившиеся изнутри. Значит, она дома, подумал он. Он так сильно толкнул дверь, что она хлопнула. Но это была не Джули. В гостиной стоял Боб Росс, покуривая свою трубку и просматривая автомобильный журнал, который взял со стола. А в другой комнате находился Крис Харман. Он говорил по телефону.

Увидев Эла, Харман завершил свой разговор и положил трубку. Пройдя в гостиную, он сказал:

– Мы только что перезванивали, пытаясь определить местонахождение вашей жены.

– Понятно, – сказал Эл. – Вы нашли ее?

– Очевидно, она где-то в Неваде, – сказал Боб Росс, – или, может быть, на калифорнийской стороне озера Тахо. Она может находиться на одном из этих озерных курортов, например в клубе Харры.

– Она появится, – сказал Харман своим непринужденным, дружелюбным голосом и улыбнулся Элу той улыбкой, которую Эл хорошо знал. – Однако, вероятно, без денег. Но рада будет снова оказаться дома.

– Вам-то что? – сказал Эл.

– Вы в этом деле понесли множество неоправданных убытков, Эл, – сказал Харман. – Лично я очень озабочен тем, чтобы они были вам возмещены.

Росс, стоявший с ним рядом, кивнул и положил обратно автомобильный журнал.

– Каких убытков? – спросил Эл.

– Вы испытали унижение, – сказал Харман. – Взять хотя бы это. – Он шевельнул рукой. Росс, заметив это движение, пригнул голову и пошел из гостиной в прихожую. – Я буду минут через пятнадцать, – сказал Харман ему вослед.

– Подожду в машине, – сказал Росс и закрыл за собой дверь.

– Не испытывал я никакого унижения, – сказал Эл. – Хоть один пример приведите.

– Возможно, это не то слово. Прошу простить, если так. Я немного неловок, когда пытаюсь выразить более глубокие чувства; смотрите на это сквозь пальцы. Вы не заслуживаете того, что с вами случилось, Эл. Вы это знаете, и я это знаю. Боб тоже в курсе. Собственно, мы обсуждали это вчера вечером, когда узнали, что вас взяли в Солт-Лейк-Сити и держат под арестом. Моя жена, Бодо, особенно переживала, как бы с вами чего-нибудь не сделали. Я связался с адвокатом миссис Фергессон… – Харман сделал паузу и ухмыльнулся, едва ли не скорчил гримасу. – Она невероятная личность, эта Лидия. Я, разумеется, никогда ее раньше не знал. До этого дела. Должен сказать, что пробыть рядом с ней сколько-нибудь длительное время – это настоящее испытание. Но, как ни удивительно, мы обнаружили, что у нас много общего в сфере интересов. Ее образование значительно превосходит ее внешние манеры; как только вы добираетесь до подлинной ее сущности, вам хочется узнать ее получше.

Эл кивнул.

– Она была бы на высоте положения в любом салоне, – сказал Харман. – В любой европейской стране.

Эл кивнул.

– Как вы ко мне относитесь? – спросил Харман.

Эл пожал плечами.

– Не слишком недружелюбно, – сказал Харман. – Нет ничего такого, чего вы не смогли бы со временем преодолеть, хотя, видит бог, у вас нет никаких разумных оснований для того, чтобы питать ко мне враждебность. Но не будем на этом задерживаться. Сознание – сложный инструмент. – Он задумался. – Во всяком случае, – сказал он, расхаживая по гостиной, – я хочу вас реабилитировать.

– Понятно, – сказал Эл.

– Я чувствую, – сказал Харман, – что это моя ответственность. Во многих отношениях. Некоторых из них вы не поймете.

Они оба помолчали.

– Что вы подразумеваете под «реабилитацией»? – спросил Эл. – Вы что, собираетесь направить меня к психиатру?

– Черт, нет! – ответил Харман. – Что это за реабилитация? Средство социальной защиты, обеспечивающее поверхностный присмотр и уход, или идиотская фрейдистская религия для выкачивания денег из невротических теток? Я имею в виду реабилитацию посредством приличной работы, которая вернет вам самоуважение и достоинство. Посредством полного использования ваших способностей. – И добавил: – Которых у вас немало. Возможно, больше, чем вы сами осознаете.

– Я что, буду работать на вашу организацию? – спросил Эл. – Или вы имеете в виду, что где-нибудь замолвите за меня словечко?

– Откровенно говоря, – сказал Харман, – я бы хотел, чтобы вы были со мной. Но если вам это не по душе… – Он пожал плечами, продолжая улыбаться. – Я не обижусь. Постараюсь, чтобы вас приняли где-нибудь в другом месте. – Он взглянул на часы.

– Вам надо идти? – спросил Эл.

– Да. Через минуту. Смерть Джима стала для всех нас ужасным испытанием. Господи, он был таким… – Харман сделал жест, подыскивая слово, – активным. Энергичным. Исполненным старой доброй моральной силы. Таким же он был и в то время, когда я только начал пригонять к нему свою машину. Любил шутки откалывать.

– Старина Джим, – сказал Эл.

– Как будто, – сказал Харман, – это в нем сохранилось, – как бы здесь выразиться? – эта его способность мгновенно загораться. И быть полностью захваченным. А после – уже ничего не осталось.

– Действительно грустно, – сказал Эл. – И наводит на мысли.

– Так вы подумаете? – сказал Харман. – Насчет того, чтобы вернуться и продолжить? Я имею в виду работу.

– Да-да, – сказал Эл. – Непременно.

– Вот и молодец, – сказал Харман. – Знаете, Эл, вы всегда должны быть способны начать сначала. Если научитесь этому, то сможете. Сумеете забыть о несчастьях и продолжать. Продолжать и продолжать; никогда не прекращать этого. Потому что – ну, мне, Эл, это видится именно так. Ничто не может быть важнее этого. Даже смерть. Понимаете?

Он кивнул.

Харман резко протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Потом Харман открыл входную дверь, взмахнул рукой, улыбнулся короткой, проникающей, официальной улыбкой – и вышел. Но затем, почти сразу же, дверь приоткрылась, и он появился снова.

– Вы не питаете ко мне непреодолимой неприязни, а, Эл? – спросил он резко.

– Нет, – сказал Эл.

Кивнув, Харман закрыл дверь. На этот раз он действительно ушел.

Долгое время Эл в одиночестве стоял у окна пустой квартиры, глядя на улицу внизу. Джули не появилась обратно даже к шести часам, а он к тому времени настолько проголодался, что больше не мог там оставаться. Он прошел на кухню и порылся среди тарелок и жестянок, но без толку. Поэтому, написав ей записку, он покинул квартиру.

Выйдя на темный тротуар, он заметил во мраке чьи-то движущиеся, подпрыгивающие очертания. Сначала он подумал, что это какое-то животное. Но это оказался Эрл Маккекни, занятый чем-то своим, так же усердно и безмолвно, как обычно. Когда Эл проходил мимо, мальчик поднял голову. Они посмотрели друг на друга, ничего не сказали, а потом Эл пошел дальше по тротуару, держа руки в карманах.

На углу его заставил остановиться некий хлопающий звук. Позади него по тротуару на большой скорости задом наперед бежал Эрл Маккекни. Он ни на что не натыкался, но сворачивал в сторону всякий раз, когда приближался к телефонному столбу или стене; достигнув Эла, он поплясал вокруг него, после чего побежал дальше, по-прежнему задом наперед, по-прежнему ни на что не натыкаясь.

– Эй, – сказал Эл. – Как ты это делаешь?

Может быть, парнишка запомнил расположение всех предметов в квартале, подумалось ему.

– У меня кольцо! – крикнул, не останавливаясь, Эрл. Он поднял руку: на пальце у него было кольцо с прилаженным к нему осколком зеркала. – Секретное перископическое кольцо капитана Зеро.

Лицом к Элу, не отрывая взгляда от кольца, он удалялся, все глубже и глубже погружаясь во тьму, пока наконец не исчез из виду.

Действительно странно, подумал Эл. Ничего не понимаю.

Он продолжал идти, пока не достиг итальянского ресторана, в котором они с Джули часто бывали. Ее там не было, но он все равно вошел и заказал себе ужин.

Поев, он некоторое время бродил по вечерним улицам. А потом повернул в сторону дома Тути Дулитла.

– Привет, – сказал он, когда Тути ему открыл.

Дулитлы еще ужинали; он увидел стол с тарелками, кастрюлями и столовым серебром. Отведя Тути в сторонку, он сказал:

– Слушай, мне надо, чтобы ты для меня кое-что сделал. Хочу, чтобы ты для меня кое-что раздобыл. – Он хотел, чтобы Тути нашел ему пистолет.

– То самое? – спросил Тути. – О чем мы говорили, что тебе следует этим обзавестись?

– Точно, – сказал Эл.

Глянув на жену, Тути тихо сказал:

– Ты, дядя, можешь сходить в оружейную лавку и купить его.

– Вот как, – сказал Эл.

– Только он будет зарегистрирован, а ты знаешь, что они способны сделать с этими пулями. – Голос Тути был практически неслышен. – Тебе нужен ствол, который где-то нашли. Который никто не покупал.

– Да, – сказал Эл.

– Не знаю, – сказал Тути. – Во всяком случае, проходи и садись с нами. – Он провел Эла к столу.

– Как поживаешь, Эл? – поздоровалась Мэри Элен Дулитл, когда он уселся. – Добро пожаловать, перекуси с нами, пожалуйста.

– Здравствуй, – сказал Эл. – Спасибо.

Перед ним появились клецки с тушеной бараниной. Оказывается, Тути уже успел разложить перед ним тарелку, приборы, салфетку, пластиковую чашку и блюдце; Эл смотрел вниз в недоумении. Все это, казалось, материализовалось из ничего.

– Ты выглядишь очень усталым, – сочувственным голосом сказала Мэри Элен. – По-моему, я никогда не видела тебя таким усталым, Эл.

– Они тебя еще преследуют? – спросил Тути.

– Нет, – сказал Эл.

– Что, отстали?

– Нет, – сказал он. – Они до меня добрались.

Глаза у Тути расширились, а затем сузились.

– Тогда тебя здесь нет. Ты покойник.

Ковыряясь в клецках и тушеной баранине, Эл ничего не ответил.

– Я хотела бы спросить, – сказала Мэри Элен, – о чем это вы толкуете. Но я знаю, что никто из вас никогда мне этого не скажет, так что лучше избавлю себя от хлопот. Эл Миллер, ты будешь продолжать в том же духе всю оставшуюся жизнь? Ты не изменился благодаря той замечательной работе, которую, как я слышала, получил? – Она ждала, но ей он тоже не ответил. – Нет, – сказала она. – Ничуть.

– У Эла больше нет замечательной работы, – сказал Тути. – Так что отстань от него.

Мэри Элен сказала:

– Что ж, Эл Миллер, доедай и уматывай.

Он поднял на нее взгляд. Она не шутила.

– Она это всерьез, – сказал Тути. – Она махнула на тебя рукой. Я и раньше такое видел, но меня это в ней удивляет. Это, что ли, истинная дорога бога – вышвыривать человека вон? Я говорю: к чертям всю эту религию дяди Тома, о которой ты вечно щебечешь! – Тути все повышал голос, пока не задребезжала посуда; Мэри Элен сжалась, но не пыталась вставить слово. – Ты безнадежна! Выметайся отсюда, слышишь? Ты слышишь меня? – Он кричал, приблизив лицо к ее лицу, пока наконец она не поднялась на ноги. – Вали! – крикнул он, вскакивая. – Вали отсюда и больше не появляйся!

Он обрушился обратно на стул, схватил свою чашку кофе и сжал ее меж своих темных ладоней, а потом швырнул ее со стола, так запустив по полу, что она разбилась о стену. Струи кофе взметнулись вверх до самого изображения Иисуса, которое Эл видел там с тех самых пор, как с ними познакомился.

– Ты все? – тут же спросила Мэри Элен.

– Что ты знаешь о старине Эле? – сказал Тути. – Ничего. – У него было суровое, задумчивое выражение лица. – Совсем ничего.

– Я не хотел причинять никаких неприятностей, – сказал Эл, продолжая жевать.

Его потрясло, что Мэри Элен велела ему убираться; он не мог заставить себя посмотреть в ее сторону. Но вот она подошла сзади и положила руку ему на плечо.

– Может, я не права, – сказала она. Ее пальцы поглаживали ему плечо, бесхитростные пальцы. – Послушай, Эл, – сказала она, придвигая свой стул и усаживаясь так близко, что ее колени уперлись в перекладину его стула. – Я это вижу, то, о чем говорит Тути, я увидела это, как только ты вошел. Вижу повсюду над ним, – обратилась она к мужу. – И в нем самом, и вокруг него.

– Что видишь? – спросил Эл.

– То, что ты скоро умрешь, – сказала Мэри Элен.

– Ух ты, – сказал Эл.

– И это тебя даже не тревожит, – мягко сказала Мэри Элен.

– Так и есть, – согласился он.

– Сделай что-нибудь, – сказала Мэри Элен.

Он продолжал есть. Закончив, встал из-за стола.

– Так как насчет этого? – сказал он Тути.

Все еще размышляя, все еще сжимая и разжимая кулаки, Тути сказал:

– Не.

– В самом деле? – сказал Эл. – Ты не достанешь его для меня?

– Не, – повторил Тути.

– Тогда пока, – сказал Эл.

– Я скажу тебе почему, – сказал Тути. – Ты думаешь, он тебе нужен, чтобы добраться до них. Но когда он попадет тебе в руки… – Он разглядывал осколки чашки и расплескавшийся кофе. – То ты приставишь его к своей башке и сам себя им попотчуешь. Сейчас ты этого не понимаешь. Не признаешь и не можешь себе представить. Но это все равно правда.

В самом деле? – прикинул Эл. Может, и так.

– Вы ничего не слышали о моей жене? – спросил он. – Она сюда не звонила?

– Нет, – сказала Мэри Элен. – Ты что, не знаешь, где она?

– Дядя, она что, тебя бросила? – сказал Тути.

– Может быть, – сказал Эл.

– Ты просто какой-то Шалтай-Болтай, – сказал Тути. – Просто торчишь на одном месте и пальцем о палец не ударишь, пока с тобой все это происходит. Просто сидишь и смотришь. Так что теперь у тебя даже и жены нет. Милой такой женушки.

– Почему ты не идешь ее искать? – спросила Мэри Элен.

Тути сказал:

– Я тут наорал на Мэри Элен, когда она сказала, чтобы ты уходил. А теперь думаю, что она права. Тебе надо уйти. Надо пойти и все уладить. А потом приходи обратно и сиди здесь сколько влезет. Идет?

Эл надел куртку и покинул их квартиру. Они оба смотрели на него, когда он закрывал за собой дверь.

Он стоял возле останков «Мармона», пиная ногой по цилиндру, который был частью системы зажигания. Большая часть стоянки была скрыта во тьме, но неоновая вывеска над кофейней на другой стороне улицы давала достаточно света, чтобы он снова увидел то, что уже видел раньше; восстановить «Мармон» не было ни малейшей надежды. Кем бы ни был тот, кто его раскурочил, свое дело он знал отменно. На ум явилась причудливая мысль: его нельзя было починить, по крайней мере, не обошлось бы без нескольких недель работы, а к тому времени это уже не имело бы значения. Он видел себя едущим на разбитом «Мармоне» по шоссе поздно ночью, в тот час, когда там самое слабое движение. Всю дорогу до Ричмондского моста, а потом, на скорости в семьдесят миль в час, – прямо в его парапет из стали и бетона, сквозь него и вниз, в воду. Но теперь об этом не могло быть и речи, да и вообще это была только греза, видение его собственной смерти.

Катафалк, подумал он. Все это время, все эти месяцы; уж не для того ли я его ремонтировал, чтобы он стал катафалком? Черным, громоздким, тяжелым, безмолвным катафалком, едущим по пустынным улицам со мною, лежащим на спине со скрещенными руками и широко раскрытыми глазами. С языком, вероятно высунутым на полдюйма, окоченевшим, распухшим; если только гробовщик не всунул его обратно или не отхватил ножницами. Я высовываю язык, пока они волокут меня по улицам; даже и после смерти показываю его им. Сучьим детям.

А потом к нему явилась другая греза, другое видение, настолько четкое, что он сразу же начал его исполнять. Не мешкая. Он поспешил к домику из базальтовых блоков, отпер дверь и стал шарить вокруг, пока не нашел бумажный пакет, оставшийся после ленча. Прихватив его, вышел наружу и, сгорбившись, принялся сметать песок со стоянки. Песок был там рассыпан для сбора масла, капавшего из его машин. Метя ладонями, он сгреб песок в кучу, а потом пересыпал его в бумажный пакет.

Может, я сумею угробить их оба. И «Мерседес-Бенц», и «Кадиллак». Если только, подумал он, у них нет замков на бензобаках. Он не мог припомнить.

Пока он стоял на краю участка, держа в руке бумажный пакет с песком и напрягая память, просигналила какая-то машина. Повернувшись, он увидел у обочины старый, но отполированный «Кадиллак». Тот остановился, и человек за рулем смотрел на него – в отраженном свете уличного фонаря он видел его глаза.

Опустив стекло, водитель высунулся в окно и окликнул его: «Эй!» Это была женщина. На мгновение ему подумалось, что это его жена; он резко повернулся кругом и устремился к ней. Но это была не Джули, и он знал это. Это была миссис Лейн. Тем не менее он шел к ней, немного медленнее, неся с собой пакет с песком.

Эл остановился на тротуаре, ничего не говоря.

– Приветствую, мистер Миллер, – сказала миссис Лейн, и губы ее раздвинулись, обнажая покрытые резьбой золотые зубы – бубна и трефа так и искрились. – Что вы делаете здесь в темноте? Вам вроде как надо подобрать то, что вы уронили.

Он ничего не сказал.

– Хотите, я въеду на вашу стоянку, чтобы в свете моих фар вам было лучше видно? – предложила она.

– Нет, – сказал он. – Спасибо.

– Угадайте, что я делаю, – сказала она, все еще наклоняясь в его сторону; теперь он уловил запах ее духов, такой сильный, что вырывался из машины и облачком висел над тем местом, где он стоял. – Вот, я вам покажу.

Она заглушила двигатель «Кадиллака», изогнувшись, переместилась на пассажирское сиденье, открыла дверцу и выбралась наружу. На ней было вязаное платье, туфли на высоких каблуках и шляпка; наряжена она была отменно – очевидно, куда-то собиралась.

– Вы не находите, что я прекрасно выгляжу? – спросила она.

– Так и есть, – согласился он.

Он никогда не видел ее такой элегантной, такой ухоженной. Ее волосы, кожа, глаза – ото всего в ней исходило сияние. На ней была единственная драгоценность: брошь, приколотая у воротника.

– Я была на диете, – сказала она. – На мне нет даже, если вы не против, чтобы я об этом говорила, пояса-трусов. – Она похлопала себя по животу. – Я вся плоская, – сказала она. – Как сковорода. После всех этих лет. Я площе, чем большинство старшеклассниц, которые пробавляются одним лишь фруктовым мороженым, терпят голод и без конца упражняются. – Она рассмеялась. Повернувшись в свете уличного фонаря, она показала ему, не нуждаясь в комментариях, что на ней нет и лифчика. – Факт в том, – сказала она, – что мне под этим платьем ничего не надо и только оно на мне и есть.

– Совершенно ничего не надо, – согласился он.

– Ура! – сказала она, сверкнув глазами.

– А где ваш муж? – спросил он.

– А, он… – сказала она, – в отъезде. Он подрядчик. Выехал в округ Шаста, чтобы проследить за строительством важного общественного здания. Вернется на следующей неделе. А я еду на вечеринку. – Ее голос звенел от веселья. – До свидания, – сказала она, вновь открывая дверцу машины. – Пора катить. Я просто увидела, что вы здесь что-то делаете, и остановилась покрасоваться. Не каждый день выпадает такая возможность.

– Вы прекрасно выглядите, – сказал он.

– Мистер Миллер, – сказала она, – почему у вас такой печальный голос? Где все ваши обычные шуточки, ваш ироничный юмор?

Он пожал плечами.

– Всего этого больше нет, – сказала она, оглядывая его, – так, что ли? Я слышала о мистере Фергессоне. Куда вы теперь подадитесь? Что будете делать?

– Я ищу свою жену, – сказал он.

– Так она тоже ушла? Все вас покинули? Кажется, вы никому не нужны. Ни жены, ни друга, ни работы. Вы на дурной дорожке. Как вы на нее попали, мистер Миллер? В жизни все так запутано. То у вас все это есть, то вдруг ничего нет. А что вы делаете в промежутке? Насколько я вижу, совершенно ничего не делаете. Иногда это заставляет меня задуматься, уж не правы ли эти приверженцы церкви. Но я лично никогда в церковь не хожу и ни во что не верю. Я это уже испытала, и оно ничем не отличается от всего остального. По-моему, нам с вами обоим надо было бы спятить, чтобы опять к этому вернуться и стать как другие, как бы сильно мы этого ни хотели.

Он кивнул.

– Что у вас в пакете? – спросила она.

Он не понял, о чем она говорит. Стал озираться.

– У вас в руке, – сказала она.

Он показал ей.

– Песок, – сказала она, глядя в открытый им пакет. – Вы собираете песок, как маленький мальчик. – Она взяла у него мешок с песком и поставила его на землю возле одной из припаркованных машин. – И это все, что вы здесь заработали? В вашем-то возрасте, в тридцать с чем-то лет? Неудивительно, что вам не до шуток. А я вот собираюсь на вечеринку. Собираюсь сесть в машину и уехать, оставив вас. И даже отбираю у вас мешок с песком. Я просто дурная женщина, раз так поступаю. Да, в самом деле дурная; так и вижу саму себя, как я здесь посмеиваюсь и красуюсь. Нагло и низко.

– Да все нормально, – сказал он. – Я никуда не собирался. Не думайте об этом.

– Вы не завидуете мне из-за этой вечеринки, – сказала она. – Я это знаю, мистер Миллер. – Через мгновение она протянула руку и взяла его за запястье. – Думаю, я заберу вас с собой, – сказала она.

– Куда? – спросил он.

– Нет, не на ту вечеринку. Я заберу вас к себе домой. – Она потянула его, и он зашагал через тротуар к ее машине. Открыв дверцу, она усадила его на пассажирское сиденье, обошла машину и уселась за руль. – Поведу я, – сказала она, – потому что я знаю дорогу. – Она завела двигатель.

Он вытянул руки и обвил ее ими.

– Да, – сказала она. – Я сегодня и впрямь прекрасно выгляжу. По-моему, я и в пятнадцать лет не выглядела так, как сегодня. – Она притянула его себе, прижала к своему плечу и погладила. Затем включила зажигание и поехала, удерживая руль левой рукой. – Хорошо, что у меня здесь автоматическая коробка, – сказала она. – А то я давно бы на кого-нибудь наехала, переключая передачу.

Вскоре они ехали по улицам, которых он никогда прежде не видел. Среди улиц, которых он не знал.

– Я еще никогда ни на кого не наезжала, – сказала миссис Лейн.