Текст книги "Мик Джаггер"

Little Boy Blue and the Blue Boys от концертов шарахались, но «Роллинг Стоунз» с Брайаном во главе ненасытно хватались за все подряд. Когда в Сохо им стало тесно, они снова намылились в пригороды, катались в старом фургоне Иэна Стюарта – а от названия откусили «г», чтоб звучало глаже. По примеру Илинга, тихие районы вдоль Темзы, Туикенем и Саттон, тоже обзавелись цветущими блюзовыми клубами в местных залах при церквах или в буколических пабах, где когда-то громче всего звучало кряканье уток с речки. Там, где клубов еще не было, группа быстренько создавала свой – на субботний или воскресный вечер арендовала зал или помещение в пабе, развешивала афиши и раздавала флаеры: «Ритм-энд-блюз с „Роллин Стоунз“, 4 шиллинга [20 пенсов]».

Организационные таланты Мика на этой стадии еще толком не проявились: Стю выступал шофером и гастрольным менеджером, Брайан назначил себя лидером группы и менеджером (и в этих амплуа тайно брал дополнительную плату с промоутеров или просто клал ее себе в карман, когда они сами предлагали).

Репетируя в «Бриклейерз Армз», они неформально поклялись играть чистую музыку и ни за что не «продаваться» коммерческим агентам или студиям, если даже выпадет шанс. Эта решимость долго не протянула. В начале октября, понукаемые все тем же Брайаном, они поехали на звукозаписывающую студию Кёрли Клейтона в Хайбери, у футбольного поля «Арсенала», и записали демонстрационную пленку из трех песен – «Close Together» Джимми Рида, «You Can’t Judge a Book by Its Cover» Бо Диддли и (не боясь искушать судьбу) «Soon Forgotten» Мадди Уотерса.

Для начала пленку послали в гигантскую корпорацию EMI, владевшую престижными студиями «Коламбия» и HMV, но те молча ее вернули. Брайан не пал духом и попытал счастья в другой крупной британской компании «Декка» – им снова отказали, но на сей раз хотя бы пояснили отказ: «Отличная группа, – говорилось в письме из „Декки“, – но с таким вокалистом вы далеко не уедете».

Глава 3
«Очень умные, крайне целеустремленные тунеядцы»

Раскидистый график «Роллин Стоунз» все реже позволял Мику еженощно возвращаться в собственную постель в Дартфорд. Кроме того, в девятнадцать лет уже поздновато по команде драить посуду и тягать штанги. Осенью 1962 года он оставил свой чистенький правильный дом и переехал в Лондон, где поселился с Брайаном Джонсом в доме 102 по Эдит-гроув, в челсийском районе Край Света. Поначалу ménage[71]71
  Хозяйство (фр.).


[Закрыть] включал также подругу Брайана Пэт Эндрюс и их малолетнего сына Джулиана, но через несколько дней Пэт и Джулиан отбыли без объяснения причин, а вместо них въехал Кит Ричардс.

Челси тогда было захолустьем – времена, когда здесь находили приют пьющие и употребляющие художники и прочая богема, вроде бы давно прошли. Край Света, расположенный на западной оконечности Кингз-роуд, на границе с отнюдь не романтичным Фулэмом, был сонным районом, в основном рабочим, с лавками, кафе и пабами. Эдит-гроув считалась, пожалуй, наименее привлекательной улицей в окрестностях – ее стискивали ряды ветхих домов середины викторианского периода, с пилястрами на крыльце, и сотрясало дорожное движение, мотавшееся туда-сюда между Найтсбриджем и Вест-Эндом.

Меблирашка располагалась на втором этаже дома 102. Стоила она шестнадцать фунтов в неделю плюс электричество, за которое полагалось платить, суя шиллинги в металлический счетчик цветом как линкор. Мик обитал в единственной спальне вместе с Китом, Брайан спал на диване в гостиной. В квартире имелась выщербленная и выцветшая ванна и раковина с кранами, которые неохотно выжимали из себя ржавую струйку воды. Туалет был общий, этажом ниже.

Эта дыра, изначально лишенная прелести, вскоре погрузилась в убожество эпических масштабов, нечаянно воспроизведенное в классическом британском фильме «Уитнейл и я»[72]72
  «Уитнейл и я» (Withnail and I, 1987) – культовая британская черная комедия режиссера Брюса Робинсона, спродюсированная Джорджем Харрисоном, о злоключениях двух молодых актеров (в исполнении Пола Макганна и Ричарда Э. Гранта) в конце 1960-х; герои вместе живут в съемной квартире в обстановке полнейшего разора.


[Закрыть]. Постели не убирались; в кухонной раковине высилась гора грязной посуды и заплесневевших бутылок из-под молока. Потолки почернели от свечного дыма и были покрыты рисунками и граффити, а окна заросли таким слоем грязи, что случайному гостю казалось, будто здесь просто никогда не открывают тяжелых штор. Затем появился еще один сосед, молодой печатник Джеймс Фелдж, с фамилией, смутно намекавшей на его таланты: остальные ценили его способность «харкать» – плеваться мокротой на стены, в результате чего вместо обоев складывались устрашающие узоры.

Возникает вопрос, как Мик, знаменитый своей чистоплотностью, терпел такие условия? Однако бунт против родительских ценностей у большинства девятнадцатилетних перевешивает все остальное. Кроме того, было ощущение грязной жизни, как у настоящего блюзмена, хотя в окрестностях Кингз-роуд настоящие блюзмены попадались нечасто. Наконец, воодушевленно загаживая квартиру, сам он – как и Брайан – до нечистоплотности не опускался, оставался очень аккуратным и ухоженным, как молодые офицеры Первой мировой, полировавшие пуговицы во фламандской грязи. Брайан умудрялся каждый божий день мыть и сушить волосы, а Мик (как позже вспоминал Кит в очередной период взаимного раздражения) переживал «свой первый кэмповый период… бродил по дому в синем льняном халатике… Продолжалось это с полгода».

Все они были нищими, и несколько фунтов с концертов «Роллин Стоунз» положения не меняли. Брайана только что за воровство выгнали из универмага «Уайтли», где он трудился продавцом-консультантом, а единственная попытка Кита устроиться на обычную работу – подменным сотрудником на почте перед Рождеством – продлилась ровно один день. Доход им приносил только Миков грант на обучение; он, единственный обладатель банковского счета, платил за аренду квартиры чеком, а остальные отдавали ему свою долю наличными. Как-то раз на пустом чеке он в шутку написал: «Уплатить „Роллинг [sic] Стоунз“ £1 миллион».

В основном они с Китом выкручивались, беря пример с Брайана: крали молоко, которое молочники по утрам оставляли на ступеньках у соседей, таскали картошку и яйца из местных лавочек, просачивались на чужие вечеринки в соседних квартирах или в окрестных домах и прихватывали оттуда французские багеты, куски сыра, бутылки вина или пива в новых больших банках, они же «бочонки». Брайан «подлечил» счетчик электричества (что уголовно наказуемо), и тот не требовал шиллингов и работал постоянно, а не погружал их во тьму в конце дорогого и краткого оплаченного периода. Существенным источником дохода был сбор пустых пивных бутылок – если приносить их назад продавцу, тот возвращал тебе два пенса.

Иэн Стюарт тоже подкармливал трио, которое считал «очень умными, крайне целеустремленными тунеядцами». На работе у Стю выдавали обеденные купоны – на них можно было слегка перекусить в какой-нибудь едальне. Купоны эти он по дешевке скупал у коллег, сидящих на диете, и дарил тунеядцам. Мик, впрочем, к своему желудку всегда относившийся трепетно (можно подумать, эти огромные губы еды требовали вдвое больше, чем рот нормального размера), нередко питался один и слегка получше, чем его компаньоны. На Уордор-стрит было, к примеру, кафе с подходящим названием «Звезда» – там прекрасно кормили обедом за пять шиллингов (двадцать пять пенсов). Мик был завсегдатаем – официанты знали его лишь как «ритм-энд-блюзового певца».

По утрам он ходил в ЛШЭ, а немузыкальный сосед Джеймс Фелдж – в фулэмскую типографию; Кит и Брайан между тем отсыпались под вонючими простынями. Вторую половину дня обычно проводили за репетициями – Брайан обучал Кита. Нередко после концерта учитель объявлял ученику, что тот играл «как черт знает что», и заставлял снова и снова елозить по грифу, пока Кит не исправит свои ошибки. Не раз ночами эти двое так и засыпали, как сидели, сунув дымящиеся сигареты в рот или под струны над верхним порожком. Брайан вдобавок сам научился играть на блюзовой гармонике – ему хватило дня, чтобы достичь уровня, к которому Мик двигался месяцами, затем он отправился дальше.

Поскольку группе это пошло бы на пользу, Брайан готов был развивать и Миковы инструментальные таланты – учил его риффам на гармошке, даже убедил опасливо взять в руки гитару. Но Мика смущало, что дружба Брайана с Китом крепнет день ото дня. Возвращаясь вечерами, он дулся или подчеркнуто не разговаривал с Китом, выказывая преувеличенное дружелюбие Брайану.

Брайан повышал их музыкальный уровень, и к тому же с ним они смеялись, когда, казалось бы, смеяться было особо не над чем. Как Джим Диксон в «Везунчике Джиме» Кингсли Эмиса, в ответ на стресс он корчил нелепую рожу, которую сам называл Нанкером. Стены в квартире были теперь усеяны следами Фелджевых харчков, и Брайан давал им имена по цвету: Желтый Хамфри, Зеленый Гилберт, Алый Дженкинс, Перкинс в Горошек. С Миком наперегонки он сочинял презрительные прозвища соседям по Краю Света. Их квартира принадлежала уэльсцу, владельцу небольшой продуктовой лавки, и купленные (или стибренные) у него фруктовые пироги «Лайонс» назывались «Морган Морган». Любое существо мужеского пола, откровенно лишенное их клевизны и savoir faire[73]73
  Зд.: находчивости (фр.).


[Закрыть], звалось «Эрни». Местная столовка – чья клиентура мигом объявила их геями, или же гомиками, – тоже называлась «Эрни». В квартире над ними жила нелюбезная пожилая пара – ее звали Тогошники с тех пор, как Мик отметил, что они «малость того». Брайан выяснил, где Тогошники прячут запасной ключ, и однажды, когда они уехали, друзья устроили налет на их квартиру и обчистили холодильник.

Несмотря на нищету, в октябре Мику, Брайану и Киту все же удалось поехать за двести миль на «Первый фестиваль американского фолка и блюза», как сообщалось в афише, проходивший к северу от Манчестера; выступали на фестивале Мемфис Слим, Джон Ли Хукер, Т-Боун Уокер, Вилли Диксон, Сонни Терри и Брауни Макги. Трио долго ехало на север в раздолбанном фургоне с группой других таких же фанатиков из Илинга и с острова Ил-Пай[74]74
  От eel pie – пирог с угрем (англ.).


[Закрыть] (в том числе с малолетним гитаристом по имени Джимми Пейдж, который однажды станет поднебесным сооснователем Led Zeppelin). Мик прихватил альбом «Rocking Chair» Хаулин Вулфа, надеясь на автограф автора песен – Вилли Диксона. Особенно его цепляла одна песня с альбома – вопиющий пример сексуальной образности под названием «Little Red Rooster».

И среди викторианской роскоши манчестерского Зала свободной торговли он наконец узрел своих кумиров во плоти: высокий, аскетичный Джон Ли Хукер пел «Boogie Chillen», песню, которая так точно описывала бывшего вежливого дартфордского школьника («The blues is in him… and it’s got to come out»); щеголеватый Мемфис Слим с седой прядью, похожей на скунсовый хвост; Вилли Диксон, величайший серый кардинал блюза, огромный и громоздкий, почти как его контрабас; комичный Т-Боун Уокер, игравший на гитаре, закинув ее за голову, – метод, который спустя несколько лет «изобретет» Джими Хендрикс. Охраны в современном понимании на фестивале не было, и после концерта блюзмены свободно общались с поклонниками на сцене, у громадного органа. Один из музыкантов помельче, «Шейки Джейк» Харрис, подарил лондонским мальчикам гармошку, и она горделиво солировала в блюзовых распевках на долгом пути домой. Мик, Кит и Брайан должны были уплатить владельцу фургона Грэму Экерсу за бензин и другие дорожные расходы – 10 шиллингов 6 пенсов, то есть около 52 пенсов на брата, – но так и не уплатили.

Концерты «Роллин Стоунз» почти не приносили денег, но было и другое вознаграждение, какого не доставалось манчестерским блюзовым мастерам. После вечерних концертов их все настойчивее осаждали юные девочки, чье возбуждение лишь отчасти объяснялось тем, как точно они играли Джона Ли или Т-Боуна. Большинство просто кокетничали и просили автографы, но немало было и таких, кто ясно давал понять – яснее, нежели молодые англичанки давали понять со времен распутного XVIII столетия, – что ценят музыку гораздо, гораздо глубже. В основном девочки крутились вокруг Мика и Брайана, но Киту, Стю, Дику Тейлору и даже Фелджу, периодически выступавшему у «Стоунз» помощником гастрольного менеджера, этих нежданных дивидендов тоже перепадало. Обычно стайка протогрупи отправлялась с ними на Эдит-гроув, где своеобразие территории диктовало коллективный секс у всех на виду. Некоторых девушек потом объявляли достойными повторного приглашения – например, двух однояйцовых близняшек Сэнди и Сару, неравнодушных к Мику и Фелджу, которые не умели их различать и даже не пытались.

Позже Мик прославится откровенной черствостью с женщинами, однако на Эдит-гроув именно он, похоже, отчетливее прочих понимал, как юны и зачастую уязвимы многие их гостьи в обществе почти взрослых мужчин в такую поздноту. Одна девочка, переспав с двумя его друзьями подряд, объявила, что на самом деле сбежала из дома и ее ищет полиция. Остальные потребовали срочно ее выгнать, пока в дверь не вломились полицейские. Мик, снова доказав, что он сын своего отца, продолжительно побеседовал с беглянкой о ее домашних бедах и в конце концов убедил ее позвонить родителям и договориться, чтоб те приехали и забрали ее.

* * *

Британская зима 1962/63-го оказалась самой страшной за истекший век – задолго до Рождества установились арктические температуры, а потом Лондон накрыло снегопадом, точно какие-нибудь далекие шотландские горы. В доме 102 по Эдит-гроув внутри было немногим теплее, чем снаружи. Мик сбега́л в аудитории и библиотеки ЛШЭ с центральным отоплением, а Брайану и Киту приходилось целыми днями сидеть в коротких куртках на рыбьем меху, обернувшись вокруг одного хилого электрокамина, растирая руки и дыша на пальцы, точно бедные диккенсовские клерки. В квартире завелся новый жилец – челтнемский друг Брайана по имени Ричард Хэттрелл, простодушный человек, который делал все, что велел Брайан, и верил всему, что Брайан говорил. Как-то вечером, когда «Стоунз» уехали на концерт, Хэттрелл забрался в постель Брайана погреться и отдохнуть. Проснулся он оттого, что Брайан размахивал над ним двумя кабелями усилка и угрожал смертью от электротока. Доверчивый Хэттрелл бежал в снега в одних трусах. Остальные позвали его в дом, лишь когда он от холода уже посинел.

В конце каждой недели Мик, Брайан и Кит покупали, одалживали или крали музыкальные газеты и читали поп-чарты, ни секунды не подозревая, что однажды и сами там окажутся. Неписаное американское господство поддерживали белые певцы-одиночки – Нил Седака, Рой Орбисон и Дел Шеннон[75]75
  Нил Седака (р. 1939) – американский поп-певец. Рой Келтон Орбисон (1936–1988) – американский певец и автор песен с характерным высоким вокалом. Дел Шеннон (Чарльз Уидон Уэстовер, 1934–1990) – американский рок-н-ролльный певец и автор песен.


[Закрыть]. Черные музыканты в основном прорывались на вершину, угождая белой аудитории, – новенькие танцевальные номера, вроде «Let’s Twist Again» Чабби Чекера[76]76
  Чабби Чекер (Эрнест Эванс, р. 1941) – американский поп-исполнитель и автор песен, который популяризовал твист (записав ритм-энд-блюзовую композицию Хэнка Балларда «The Twist» в 1960 г.).


[Закрыть] и «The Locomotion» Литтл Евы[77]77
  Литтл («Маленькая») Ева (Ева Нарсиссус Бойд, 1943–2003) – американская поп-певица.


[Закрыть]. Похоже, Великобритания в состоянии была породить только вялые каверы и дико неклевый трад-джаз. Единственным исключением был оригинальный мелкий хит «Love Me Do» ливерпульской группы с забавными челочками и почти самоубийственно абсурдным названием The Beatles. Не прилизанная студийная аранжировка, а шершавый ритм-энд-блюз с трелями на гармошке, очень похожими на то, что Брайан и Мик еженощно играли по клубам. Ощущение было такое, будто некие микроскопические выскочки с непонятного далекого Севера залезли им в карман.

В октябре Дик Тейлор, последний из школьных друзей Мика, еще с ним игравший, получил стипендию в Королевском художественном колледже и решил уйти из группы. Думали поставить на бас Ричарда Хэттрелла, но курс обучения у коллеги по «Илингскому клубу» Джека Брюса показал, что Хэттрелл начисто немузыкален. Он вернулся в Тьюксбери и, вымотанный жизнью со «Стоунз» (синдром, наблюдавшийся впоследствии у многих), заболел перитонитом и чуть не умер. Последний их временный ударник Карло Литтл нашел себе работу получше – в сопровождающей группе Скриминг Лорд Сатча[78]78
  Скриминг Лорд Сатч (Screaming Lord Sutch, Дэвид Эдвард Сатч, 1940–1999) – английский музыкант и вокалист, радикальный шоумен; сотрудничал с Ричи Блэкмором, Китом Муном, Чарли Уоттсом и др.; в 1980-х занялся политикой странного толка, основал и возглавлял (1983–1999) Официальную напрочь чокнутую партию чудовищ (Official Monster Raving Loony Party), с которой проиграл 40 выборов.


[Закрыть] The Savages. Таким образом, возникли две вакансии – на сей раз Мик и Кит выбирали на равных с Брайаном. Прослушивание устроили в холодный и слякотный декабрьский день в челсийском пабе «Уэзерби Армз».

Первую вакансию вскоре занял Тони Чепмен, опытный ударник из успешной полупрофессиональной группы The Cliftons, заскучавший с их конвенционным рок-репертуаром. Получив место, Чепмен предложил позвать на прослушивание и бас-гитариста The Cliftons. Бас-гитарист, неулыбчивый лондонец с впалыми щеками, еще ниже и костлявее, чем Мик, инструмент держал под странным углом, почти вертикально. Родился он Уильямом Перксом, но на сцене его звали Билл Уаймен.

Тут все оказалось сложнее. Двадцатишестилетний Билл был на семь лет старше Мика с Китом, женат, с маленьким сыном и постоянной работой в ремонтной бригаде универмага. Более того, жил он в Пендже, а это название, наряду с другими общепризнанными эталонами захолустья – Нисденом, Уигеном и Сканторпом, – бесконечно развлекало британских интеллектуалов. Не первой, казалось бы, молодости, волосы архаично зачесаны назад, южнолондонский акцент – в глазах Мика и Брайана это выдавало в Уаймене Тогошника и Эрни. Однако у него был один жирный плюс – лишний усилитель, примерно вдвое мощнее тех, которыми располагала группа, и Уаймен сказал, что усилитель этот можно брать задарма. И хотя высокообразованный дуэт комически подталкивал друг друга локтями и корчил Нанкера за спиной у работяги Уаймена, в группу его взяли.

Он в свою очередь серьезно размышлял, стоит ли идти к этим грязным, претенциозным зеленым юнцам – особенно после того, как увидел их местообитание. «[Квартира] была дыра дырой, я в жизни этого не забуду, там словно бомба взорвалась, – вспоминал он. – В гостиной окнами на улицу была двуспальная кровать, заваленная всяким барахлом, [и] я никогда не видел таких кухонь… навеки погребена под грязной посудой и какой-то дрянью… Я так и не понял, зачем они так жили… Вряд ли просто по бедности. Богемность поигрывала, скорее всего».

Билл бросил школу в шестнадцать, но был не менее Мика и Брайана умен и красноречив. Вскоре он понял, что «Роллин Стоунз», может, особо никуда и не движутся, зато движется их вокалист, пусть и необязательно в музыкальном смысле. Кит – просто «тедди, который плюнул бы себе в пиво, чтоб никто другой не выпил», и «не планировал работать», для Брайана музыка – единственное и незаменимое призвание, но Мик нередко заговаривал о том, чтобы стать юристом или, может, журналистом, как блистательно получилось у выпускника ЛШЭ Бернарда Левина. Временами ему, казалось, даже с новым именем бывало неуютно. «Он терпеть не мог, когда его звали Миком, – вспоминает Билл. – С его точки зрения, он по-прежнему оставался Майком».

Он продолжал учиться в ЛШЭ, несмотря на недосыпы и отвлекающие факторы, и в июне отчасти сдал экзамены на бакалавриат, получив еле-еле респектабельные «удовлетворительно» по обязательным экономике, истории экономики и британского правительства и факультативным политической истории и английской юридической системе. Под маской клевизны и равнодушия он беспокоился, что недостаточно пользуется своими возможностями и не оправдывает вложения совета графства Кент. Его смутное стремление к некой литературной карьере в ту осень обострилось, поскольку его отец стал первым Джаггером, взаправду опубликовавшим книгу. Джо, ведущий спортивный эксперт страны, отредактировал и отчасти написал руководство под названием «Баскетбол: тренировки и игра», выпущенное в серии руководств престижного издательства «Фабер и Фабер» (которым однажды станет руководить нынешний однокашник Мика, экономист Мэттью Эванс). Первая глава Б. Джаггера «Баскетбольный тренер», написанная просто и доходчиво, содержит принципы, которые сын автора впоследствии станет применять в несколько ином контексте. Успешный тренер, писал Б. Джаггер, «непременно должен… ощущать призвание, преданность игре, веру в свои способности, знания и энтузиазм». Без этих качеств команда пребудет «обычной, заурядной группкой, не достигнет высот и, пожалуй, останется болтаться в нижней половине списка какой-нибудь лиги…» Тренер должен выработать в себе «острый аналитический ум» и в каждой игре видеть «бесконечную череду тактических приемов», продиктованных лично им. «Игроки всегда остаются примерами [его] мастерства и талантов… Ему необходимо решительно истреблять слабости и без остатка использовать сильные стороны игроков…»

Как обычно, больше всего на Мика давила мать. Ева Джаггер по-прежнему не в состоянии была серьезно относиться к его пению и со всем своим немалым авторитетом негодовала, ибо пение это наносило урон его занятиям – и его предполагаемой дальнейшей карьере профессионала высокого уровня. От квартиры на Эдит-гроув ее так воротило, что она отказывалась там появляться (в отличие от практичной мамочки Кита, которая регулярно приезжала хорошенько там прибраться). Поскольку Мик упрямо отказывался бросать «Стоунз», Ева позвонила Алексису Корнеру и весьма, по своему обыкновению, прямолинейно осведомилась, в самом ли деле «Майкл», как она решительно продолжала его звать, как певец представляет собой нечто особенное. Корнер отвечал, что так оно безусловно и есть. Внезапно рафинированный голос в трубке несколько умиротворил Еву, однако не убедил.

Пропуски лекций и семинаров в ЛШЭ учащались, необходимость списывать у однокашника Лоренса Айзексона становилась все настоятельнее. Об иной жизни Мика с «Роллин Стоунз» Айзексон имел лишь крайне смутное представление, но не мог не замечать перемен в этом когда-то типичном студенте среднего класса. «Появляясь в колледже, он по-прежнему оставался тих и скромен. Но как-то раз пришел, а у него волосы прядями высветлены. Я тогда первый раз увидел, чтобы парень так делал».

* * *

Когда Клеопатра Силвестер попалась Мику на глаза в клубе «Марки», было ей семнадцать лет, и она еще училась в Кэмденской школе для девочек. Парадокс этих клубов, игравших черную музыку, заключался в том, что туда приходило до крайности мало черных, а если кто и приходил, то в основном мужчины. Зачастую Клео оказывалась в «Марки» единственной чернокожей барышней. Но и без того она притягивала взгляд: высокая красавица, скорее американского типа, нежели британского или карибского, и одета всегда возмутительно – скажем, в самолично сшитой розовой кожаной мини-юбке или в ярко-оранжевом парике.

Жила она в муниципальной квартире в Юстоне, однако происходила из весьма космополитической семьи. Ее мать Лорин Гудар, известная танцовщица вест-эндского кабаре времен Второй мировой, много лет крутила роман с композитором Константом Ламбертом. Крестными отцами Клеопатры стали Ламберт и член парламента, журналист и знаменитый гомосексуал Том Драйберг. Она близко дружила и нередко появлялась в блюзовых клубах с Джудит Броновски, дочерью математика, биолога и телеперсоны Джейкоба Броновски.

Клео впервые увидела Мика с Blues Incorporated; он улыбался и здоровался, но подошел и заговорил, когда уже играл с «Роллин Стоунз». Группа еще экспериментировала со звуком и имиджем и подумывала использовать черные женские подпевки, вроде Raelettes Рэя Чарльза или Ikettes Айка и Тины Тёрнер. Мик попросил Клео найти еще двух чернокожих подруг и прийти на прослушивание как бэк-вокальное трио по названием Honeybees.

Прослушивание устроили в челсийском пабе «Уэзерби Армз», и оно обернулось катастрофой. Клео нашла лишь одну кандидатку, подругу по клубам Джин, у которой не обнаружилось музыкального слуха. Сама Клео пела неплохо, но идея превратить «Роллин Стоунз» в расово и гендерно разнообразный нонет заглохла. Однако с тех пор Клео стала близкой подругой музыкантов и весьма особенным человеком в жизни Мика.

Она и Джин были их самыми преданными поклонницами – «групи» будет слишком грубо – и ходили на все концерты: туда, где группа с легкостью собирала полный зал, вроде «Илингского клуба», и туда, где они по-прежнему боролись с антирок-н-ролльными предрассудками, вроде «Студии 51» Кена Кольера на Грейт-Ньюпорт-стрит. «Иногда в зале сидело человек девять, и Брайан был буквально в слезах, – вспоминает Клео. – Но Мик оставался оптимистом, говорил, что надо продолжать и в конце концов они всех завоюют».

Они с Миком стали встречаться – со всеми атрибутами и всем целомудрием, которые подразумевает это слово, – в кратких перерывах между его лекциями в колледже, ее школьными уроками и ночной жизнью группы. «Ходили в кино, – рассказывает Клео. – Как-то раз Мик раздобыл билеты в театр, но почему-то мы туда так и не попали. Однажды позвонил и позвал с ним и Китом кататься на лодке по озеру в Риджентс-парке. Несколько раз я приходила к нему в ЛШЭ – он там в библиотеке работал». К несчастью, у Клео уже был парень, который не мог не знать, что происходит, потому что жил в одной квартире с прежним коллегой Мика, Длинным Джоном Болдри. Разрыв стал одной из первых иллюстраций того, какую угрозу Мик впоследствии будет представлять для мужской самцовости. Когда Клео зашла в квартиру своего бывшего за какими-то пластинками, он как раз гладил одежду на гладильной доске. Он сунул горячий утюг Клео в лицо и обжег ей лоб, прошипев: «Увидишь Мика – передай ему это от меня».

Клео была не просто красавица – она была потрясающе умна и вспоминает «довольно жаркие» дискуссии с Миком о политике и текущем положении дел. Он даже предлагал ей, когда она вскорости окончит школу, попробовать поступить в ЛШЭ, чтоб они чаще виделись. Она вспоминает его чувство юмора, его склонность пародировать разных людей – вест-индских сотрудников подземки, к примеру, кричавших: «Осторожно, двери!» «В группу как раз пришел Билл Уаймен, и Мик смеялся, потому что Билл из Пенджа». Более поздние истории о его скаредности ставят Клео в тупик. «Со мной он всегда был щедр. Один раз купил мне огромную коробку шоколада, все деньги потратил, даже те, что на автобус, и домой в Челси возвращался пешком».

Его с радостью принимали в юстонской муниципальной квартире, где Клео жила с матерью Лорин, танцовщицей из кабаре периода лондонского Блица, и их пушистой черно-белой кошкой. «Маме он очень нравился, хотя соседи что-то бубнили про то, какой он обросший. Прихожу домой, а они сидят вдвоем и треплются. Мик скакал у нас перед зеркалом, репетировал». Клео, со своей стороны, лишь ненадолго забегала на Эдит-гроув и никогда не оставалась на ночь. О его местообитании она разве что помнит, как «оттирала лабораторные культуры с молочных бутылок».

Квартира Клео стала приютом для всей группы; Брайан, по своему обыкновению, обосновался там как у себя дома и соперничал с Миком за внимание прекрасной Лорин. «Брайан все время брал на руки нашу кошку, гладил ее, – вспоминает Клео. – Когда уходил, бархатный костюм у него был весь в белой шерсти. Он стоял в дверях, а мама его пылесосила. Как-то прогуляли до утра, я повела Мика и Брайана к нам завтракать, а моя подруга повела Кита к себе. Но у нее отец из Нигерии и довольно воинственный. Сказал: „Катайся из моего дома, белый человек“, – схватил копье со стены и выгнал Кита».

«Роллин Стоунз» вечно сидели на мели, а потому не отказывались ни от какой работы, сколь мало ни платили и сколь трудна ни была дорога по снегу и слякоти. Как-то вечером послушать их в «Марки» пришла студентка Художественной школы Хорнси Джиллиан Уилсон (впоследствии она стала куратором калифорнийского Музея Гетти). «В антракте, – вспоминает она, – я подошла к этому губастому типу и спросила, не сыграют ли они у нас на рождественском балу. Он говорит: „Скока?“ Я предложила пятнадцать шиллингов [семьдесят пять пенсов] на нос, и Мик – хотя я тогда не знала, как его зовут, – сказал: „Лады“».

В Художественной школе Хорнси со «Стоунз» – которые, по воспоминаниям Джиллиан Уилсон, играли «что-то около четырех часов» – снова выступал новый барабанщик. Тони Чепмен ушел; Чарли Уоттс, щеголеватый знаток джаза, с лицом как у Бастера Китона, поддался на уговоры Брайана и Мика и вступил в группу, которую до сих пор считал просто «антрактной» (в Blues Incorporated тем самым образовалась вакансия – ее заполнил исступленный человек с морковными волосами по имени Джинджер Бейкер). Невзирая на обширный гардероб и весьма неплохую работу в вест-эндском рекламном агентстве, Чарли до сих пор жил с родителями в арендованном муниципальном «сборном доме» в Уэмбли, графство Мидлсекс. Чарли Уоттс на ударных, Билл Уаймен на басу – ритм-секция сложилась сплошь рабочая, в противоположность двум фронтменам, социально амбициозным представителям среднего класса. В те времена такие вещи значили существенно меньше, чем возможность раздобыть лишний усилок и ударную установку.

В ту угрюмую зиму возник еще один экзотический уроженец иных краев, которому «Стоунз» – и особенно Мик – столь многим будут обязаны. В январе 1963 года в среде поставщиков блюза доверчивым дальним окраинам Лондона появился Джорджо Гомельски, чернобородый 29-летний человек русско-монакского происхождения; он рос в Сирии, Италии и Египте, учился в Швейцарии. По призванию он был кинематографистом, но подсел на блюз и в свободное время рулил музыкальными клубами Сохо; как и Алексису Корнеру, ему надоела враждебность джазового лобби, и он решил искать новых слушателей дальше по Темзе. Илинг уже был занят, и Гомельски принялся обрабатывать Ричмонд: там в пабе «Стейшн-отель» был просторный зал с зеркалами, где устраивали званые ужины и сходки масонов. Этот зал он снял под воскресный блюзовый клуб, названный (в честь песни Бо Диддли) «Кродэдди».

Вообще-то, Гомельски не собирался привечать «Роллин Стоунз» – он видел, как они медленно умирают перед залом человек в восемнадцать, еще когда управлял джазовым клубом «Пикадилли» в центре Лондона. Первоначально постоянным составом «Кродэдди» была другая группа, представлявшаяся Гомельски гораздо компетентнее и надежнее, – Dave Hunt Rhythm & Blues Band (с Рэем Дэвисом, который потом создал The Kinks). Но однажды в воскресенье музыканты не добрались до клуба сквозь пургу, и Гомельски, уступив мольбам Брайана Джонса, рискнул выпустить «Стоунз». Платил он им по фунту на брата плюс процент со сборов. Пришло так мало народу, что Гомельски отправился в соседний паб заманивать зрителей бесплатным входом.

Но на концерте они поразили Гомельски, который ожидал столь же «гнусного» выступления, какое наблюдал в «Пикадилли». Сумрачный новый ударник и невозмутимый новый басист преобразили группу; она по-прежнему проповедовала Джимми Рида и Мадди Уотерса, но больше перед ними не трепетала – ребята стали нахальны, агрессивны, даже провокационны. Два фронтмена отрабатывали два противоположных метода восхитить и разжечь аудиторию – Брайан почти не шевелился, неподвижно смотрел из-под челки, глазами будто ощупывая всех девушек и вызывая на бой всех парней в зале; Мик, тряся головой, семенил по сцене в своей поношенной матроске и новых белых ботинках «Анелло и Давид».