Текст книги "Дни барабанного боя"

29

Наряд агентов в мундирах прибыл, когда Холленд еще разговаривала со Смитом. Она услышала топот сапог по лестнице, потом дверь распахнулась. В коридоре стояло четверо людей с оружием в руках.

– Тайло?

Холленд глянула на негра, задавшего этот вопрос:

– Да.

– Я Карсуэлл, старший наряда. Здесь безопасно?

– Безопасно.

Но Карсуэлл, не полагаясь на ее слова, отправил людей к выходам. Когда он подошел поближе, Холленд увидела, что это почти мальчик.

– Что здесь?

Холленд указала подбородком на мусорный чулан, потом рукой в глубь коридора:

– Два трупа. Очевидно, вам потребуется помощь.

Когда Карсуэлл распахнул дверь чулана, Холленд отвернулась. Услышала его вздох, потом негромкую ругань. Из квартиры Джудит Траск он вышел с влажными глазами.

Холленд видела, что Карсуэллу хочется расспросить ее, но он вел себя, как того требовала инструкция. Вызвал по рации две дежурные команды, затем предупредил кого-то из пресс-бюро, что надо будет заняться репортерами. И лишь после этого обратился к Холленд:

– Мне приказано отправить вас отсюда.

– Пойдемте.

Холленд вслед за ним спустилась по лестнице и вышла через черный ход на сырой предрассветный воздух. Там Карсуэлл прикрыл ее от взоров полицейских, подъезжавших на машинах и спешивших к зданию по скользкому, грязному газону.

– Увидев, что их ждет в доме, они пожалеют, что приехали, – пробормотал Карсуэлл. У бровки тротуара стоял белый седан с работающим мотором. Карсуэлл усадил туда Холленд, потом что-то сказал водителю. Когда машина трогалась, постучал в окошко и ободряюще ей улыбнулся. Она долго смотрела на него из мчащегося по улице седана.

Агент в мундире топтался у проходной в северо-западном вестибюле, всматриваясь в лица проходящих. Людей было больше, чем обычно в это время, но он сразу же заметил Холленд.

– Агент Тайло?

– Да.

– Будьте добры, следуйте за мной.

– Начальник инспекционного отдела Джонсон здесь?

– Не знаю, мэм. Мне приказано проводить вас в кабинет директора.

Холленд не стала настаивать. Агент косвенным образом ответил на ее вопрос. И принялась обдумывать доводы, которые выложит Джонсону.

Агент довел Холленд до двустворчатой двери в конце коридора. Находившаяся в приемной делового вида женщина средних лет приветливо улыбнулась и предложила следовать за ней. Холленд ни разу не бывала на верхнем этаже и обратила внимание на прекрасные деревянные панели, на витрины со спортивными призами и медалями, с благодарностями в изящных рамках. Перед одной наградой она невольно замерла.

«От секретной службы США за доблесть».

Холленд засмотрелась на серебряный диск. Этой награды удостаивались только агенты, павшие при исполнении служебных обязанностей. Уайетт Смит был единственным, кто получил ее при жизни.

– Агент Тайло?

Секретарша не повысила голоса. Она понимала, какое впечатление производит эта награда.

Холленд кивнула.

Они прошли мимо кабинета директора к дверям, ведущим в зал заседаний. Вокруг стола, за которым помещалось двадцать человек, Холленд направилась к Арлиссу Джонсону, державшему в руке пульт управления одного из шести телемониторов на стене.

– С Пастором ты попала в точку.

Сперва Холленд подумала, что подавленный тон Джонсона объясняется болью и последствиями шока от ножевой раны, воздействием пилюль. Потом поняла, чтр он пытался что-то додумать. И не хотел отвлекаться, но тут вошла она.

– Что-нибудь стряслось?

Джонсон покачал головой.

– Ты сработала замечательно, – негромко продолжал он.

– Дело еще не закончено, – упрямо возразила Холленд. – Мы знаем, почему Палмер упомянула Дэниела Уэбстера. Джудит Траск, можно сказать, подтвердила это.

– Ты думаешь, что знаешь. И я отважусь предположить, что ты права. Но с этим придется повременить.

Холленд возмутилась:

– Нет. После всего...

– Придется повременить, Холленд.

Тон Джонсона заставил ее умолкнуть.

– Надвигается гроза. Сведения пока отрывочны, но когда она разразится, нам придется попотеть.

– Я не...

– Послушай. Ты разговаривала с директором. Получила приказ. Здесь есть компьютер; я распоряжусь, чтобы тебе принесли кофе. – Он поднялся и прошел мимо Холленд, небрежно добавив: – В рапорте директору должны быть все подробности.

Его резкий тон окончательно лишил Холленд терпения.

– Но упоминание об Уэбстере? Я должна подтвердить свою правоту.

– Под рапортом будет стоять твоя подпись. Пиши так, чтобы потом никто не мог обвинить тебя в сокрытии информации.

* * *

В окна с пуленепробиваемыми стеклами сочился рассвет, высвечивая на столе полоски пыли, не замеченной уборщицами. От ярких ламп под потолком покрасневшие глаза Холленд слезились. Возле ее правой руки стояла чашка очень крепкого кофе, приготовленного секретаршей Смита. Все ее общество составляли кофеин, адреналин и мучительное разочарование.

Отпив глоток кофе, Холленд вернулась к своему занятию, пальцы запорхали по клавиатуре. Факты проблемы не представляли; приходилось думать о тоне, излагать сухо и сдержанно кровавые события.

Не раз она чувствовала, что становится трудно дышать, и прекращала работу. Тогда ее гнев обращался против себя самой и прогонял усталость. Вопросы – например, почему Джонсон пошел у Смита на поводу, вызвал ее и заставил писать о незавершенном деле, – не давали ей покоя. Ответы существовали, однако найти их она пока не могла. Глядя в окно с толстыми рамами, Холленд чувствовала, как вдали назревает что-то грозное. Ей казалось, она это даже слышит, будто гул далекого вулкана.

Колокола церкви Святого Иоанна Богослова прозвонили полчаса.

Открылась дверь, вошел Джонсон:

– Закончила?

– Написала, осталось только отпечатать.

Джонсон был взбудоражен, и Холленд передалось его состояние.

– Что произошло?

– Часа через два в городе начнется столпотворение. – Он указал на компьютер. – Дискета готова?

Холленд кивнула.

– Отдай Кэти. Она выведет текст.

Холленд повесила на плечо сумочку:

– Куда едем?

– В Калораму. Нанесем визит сенатору Зентнер. Фургон внизу. Время не терпит. Обо всем узнаешь по дороге.

* * *

Калорама-Хейтс – район величественных домов, расположенный вдоль парка Рок-Крик. Брайент быстро проехал по Джорджтауну, петляя в утреннем потоке машин, и теперь фургон плавно катил по парковой дороге. Холленд, держась за поручень над головой, смотрела программу новостей местной студии.

Одна тема оттеснила все остальные. Известный всей стране ведущий говорил о Джеймсе Мередите Бакстере, высокопоставленном сотруднике ЦРУ, недавно осужденном как советский шпион. Бакстер поведал руководству управления и проводившим расследование конгрессменам много подробностей о своей предательской деятельности. В конце концов было установлено, что на его совести гибель шестнадцати американских агентов в бывшем Советском Союзе и еще многих в Восточной Европе.

Количество переданной в Москву технической информации было ошеломляющим; воздействие на моральное состояние и репутацию управления – катастрофическим.

Руководство ЦРУ и члены следственной комиссии конгресса допрашивали Бакстера шесть месяцев. И в конце концов сочли, что узнали все. Однако, слушая ведущего, Холленд поняла, что главное Бакстер каким-то образом утаил.

"Доказательства являются убедительными и неопровержимыми, – говорил ведущий. – Из материалов, доставленных на студию сегодня утром, следует, что Джеймс Бакстер действовал не в одиночку, как сам упорно заявлял и в чем убедил следователей.

На всем протяжении своей предательской деятельности Бакстер пользовался поддержкой сильного союзника – Хьюберта Болдуина, старшего сенатора от штата Теннесси".

Холленд побледнела, вспомнив пожилого сенатора, которого видела в Дубках. Бросила быстрый взгляд на Джонсона, но не увидела никакой реакции.

"Из документов явствует, что Болдуин знал о связях Бакстера с разведслужбами бывшего Советского Союза, – продолжал ведущий, – и что по крайней мере дважды являлся посредником при передаче похищенных Бакстером сведений его советскому хозяину.

Знал ли сенатор, что его используют таким образом, получал ли деньги от Бакстера или кого-то еще, предстоит выяснить.

Однако мы уже знаем, что сенатор Болдуин использовал свое огромное влияние, дабы не допустить никаких расследований, которые могли бы привести к разоблачению Бакстера. Политический обозреватель Майк Прескотт утверждает, что Болдуин мог покрывать Бакстера в течение пяти лет".

«Майк, можешь сообщить нам свои последние сведения?»

Холленд приглушила носовой голос обозревателя и с нетерпением ждала, когда Джонсон закончит говорить по телефону.

– Много там еще? – негромко спросила она, когда тот повернулся к ней.

– Информации на студии в избытке. Ее передают обрывками лишь потому, что материал очень свежий. Кое-что нуждается в уточнении.

– С Болдуином кто-нибудь говорил?

– Насколько мне известно – нет. Теннессийское время на час отстает от нашего. Он может пока ничего не знать.

– Верите вы этим сведениям?

– Еще бы.

Холленд глубоко вздохнула:

– Видели вы хотя бы часть материалов?

– Нет. Но, думаю, ты можешь догадаться, откуда они.

Из дневников Уэстборна...

Холленд поглядела на проносящиеся мимо голые деревья, на черные холмы парка, с которых недавно сошел снег.

– Зачем мы едем к Зентнер?

В ответе Джонсона не прозвучало ни жалости, ни горечи.

– Потому что она поможет посадить Крофта в тюрьму на двадцать пять лет или пожизненно.

* * *

Брайент свернул у посольства Таиланда и повел фургон вверх по густо обсаженной деревьями дороге. Дом Зентнер, просторный кирпичный особняк в тюдоровском стиле, Холленд уже видела на фотографии в воскресном журнале. Выйдя из машины, она подумала, что самое привлекательное в нем – парадный вход. Дверь из светлого дуба со вставным освинцованным окном.

– Заместитель директора секретной службы, – представился Джонсон вышедшей на звонок экономке. – Это агент Тайло. Нам необходимо видеть сенатора.

Худощавая женщина пятидесяти с лишним лет, седая, в серой униформе, захлопала глазами:

– Сенатор ждет вас?

Но Джонсон уже вошел, Холленд быстро последовала за ним. Экономка затрусила сзади.

– Скажите, сенатору не угрожает опасность?

– Совершенно.

– Она ждет...

– Нам нужно видеть ее немедленно. – Джонсон указал на раздвижные двери справа. – Она в библиотеке, так?

– Да, но...

Джонсон раскрыл двери, пропустил Холленд, потом шепнул ей:

– Запри нас.

Мебель прошлого века была массивной, неизящной, кружевные покрывала на креслах выцвели. Шторы, как и ковры, выглядели весьма потертыми. Вдоль окон стояли кадки, большей частью с азиатским орнаментом, в которых росли экзотические растения. Как ни странно, в комнате не ощущалось запахов, кроме приторного аромата духов Барбары Зентнер.

– Кто вы, черт возьми?

Зентнер в зеленовато-голубом вельветовом спортивном костюме сидела с ногами на софе, сжимая пульт дистанционного управления телевизором. Он был настроен на Си-эн-эн. Шла передача, разоблачающая ее коллегу – Кардинала Хьюберта Болдуина.

Джонсон протянул удостоверение, Зентнер взяла его и стала разглядывать.

На столике, инкрустированном слоновой костью, стоял поднос с завтраком: апельсиновый сок, гренки с мармеладом, чай. Гренки были нетронуты, от сока неприятно пахло. Запах Холленд узнала почти сразу же. Там была водка – и в большом количестве.

На экране репортеры осаждали дом Болдуина в фешенебельном районе Мемфиса.

– Что вам нужно? – спросила Зентнер.

Холленд помнила ее блестящие пронзительные глаза по встрече в Дубках. Теперь они снова уставились на нее.

– Вы... та, что допустила убийство Чарли!

Холленд промолчала. Зентнер определенно была пьяна.

– Вижу, вы следите за событиями, сенатор, – вкрадчиво сказал Джонсон, указав подбородком на телевизор.

– Это чушь! – Зентнер пришла в ярость. – Все будет опровергнуто. Вы не знаете Болдуина. Он крепкий орешек.

– Возможно, – ответил Джонсон. – Но теперь его песенка спета. Можете не сомневаться.

– Я могла бы лишить вас работы за эти слова!

– В другое время – возможно, сенатор. Я видел улики – все до единой. Болдуин крепко влип. Пожалуй, теперь самое время внести ясность.

– Вы не имеете здесь никаких полномочий, заместитель директора. Уайетт Смит знает, где вы? Если я сейчас позвоню...

– Это дело рук Крофта, не так ли? – негромко произнесла Холленд.

Шагнув вперед, она уставилась в испуганные глаза Зентнер.

– Я с вами не разговариваю! – пронзительно выкрикнула та.

Холленд села на потертую кожаную оттоманку:

– Крофт старался для вас, так ведь? Подослал убийцу к Уэстборну... ради вас и остальных Кардиналов.

– Вы сошли с ума! – прошептала в испуге Зентнер. – Сами не знаете, что несете!

– Ошибаетесь, сенатор. Я тоже доверяла Крофту. Пока он меня не предал.

– Предал вас?

– Вы не знали, что он подсылал ко мне убийцу? Вряд ли я поверю этому, сенатор.

Холленд пристально смотрела в искаженное отчаянием лицо Зентнер, распухшее от бессонницы и водки, с толстым слоем поплывшей косметики.

– Вы использовали Крофта, сенатор. Уэстборн держал вас всех на коротком поводке. Мог делать с вами все, что вздумается. Должно быть, очень неприятно, когда тебя шантажирует кто-то из своих.

И вот Крофт предлагает вам выход. Берет весь риск на себя. Говорит, что вы можете заполучить дневники Уэстборна. Вы, не раздумывая, соглашаетесь. Что бы ни запросил за это Крофт, цена в любом случае не была слишком высокой.

Только все вышло не так. Крофт не сказал вам, что дневники у него. И кормил вас обещаниями. До последней минуты. – Холленд указала на телевизор: – Вот вам еще одно свидетельство. Крофт смешивает Болдуина с грязью, дабы доказать, что дневники у него, и продемонстрировать, на что способен, если вы не станете плясать под его дудку.

Холленд внезапно поняла, что сказала, и у нее перехватило дух. Эти слова явились огненным откровением, выплавленным в тигле убийств и обманов. Они таились в ее подсознании, им требовался лишь толчок, чтобы слиться друг с другом.

Только не совершила ли она ошибки, выложив сразу так много?

– Я права, не так ли, сенатор? – уверенно сказала она, не давая ей передышки.

Зентнер выронила телевизионный пульт. Рука ее, сжимающая стакан, дрожала так, что лед постукивал о стенки. К губам прилипла апельсиновая мякоть.

– Вы ничего не знаете, – пробормотала она. – У вас нет никаких доказательств.

Холленд глянула на Джонсона; тот кивнул.

– Ошибаетесь, сенатор. Думаю, Крофт не сказал вам, в какой форме Уэстборн вел дневники. Они на дискетах. Из-за этих дискет и совершено убийство.

Зентнер резко вскинула на нее взгляд.

Отлично. Клюнула.

– Да-да, сенатор. Крофт убедил вас, что существует единственная дискета и, если он завладеет ею, вам до конца жизни нечего бояться – не будет ни вопросов, ни сомнений в вашем могуществе, ни намека о ваших прошлых делишках. Но он солгал. Видите ли, дневник записан на двух дискетах. Он завладел одной и сейчас использует ее. Другая у нас.

Холленд видела, что Зентнер дрожит, но не жалела ее. Подалась поближе, чуть вздернула подбородок и разрушила все ее надежды:

– О вашей избирательной кампании, сенатор. В последнюю минуту вы сокрушили соперника заявлением, что у него есть незаконные доходы, с которых он не платит налогов. Финансовая инспекция это подтвердила. Ваш соперник утверждал, что невиновен, но его никто не слушал... и потому он покончил с собой...

Только на счете лежали не его деньги – след вел из сан-францисского банка «Голден уэст файненшл» со счета, который принадлежал вам. Деньги перевели за границу, отмыли в панамских банках, потом вернули в нашу страну и положили на счет, где, без ведома вашего соперника, уже значилась его фамилия. – После паузы Холленд спросила: – Припоминаете, сенатор?

Со всеми подробностями, которые узнала до того, как Пастор забрал у нее дискету, Холленд перечислила названия банков, в которых побывали эти деньги, даты, когда они поступали. Данные она называла не спеша, словно игрок в покер, медленно открывающий карты, чтобы унизить противника.

Зентнер пришлось поверить, что Холленд способна доказать это и еще многое. Однако все было бы потеряно, если бы калифорнийка потребовала показать дискету. Холленд надеялась, что нетрезвое состояние этой женщины сыграет им на руку.

Зентнер нашарила пачку сигарет, достала одну, зажгла. Курила молча, пока не накопилось полдюйма пепла, и не обратила внимания, когда тот упал на ее спортивный костюм.

– Если я сдам Крофта, то что получу за это? – спросила она, глядя в окно.

– Это будет зависеть от министра юстиции, – вмешался Джонсон. – Возможно, даже от президента. Я помогу тем, что в моих силах.

Зентнер фыркнула:

– С вашими возможностями? Утешительного мало.

– Большего вам не получить, Барбара.

Холленд удивилась фамильярности Джонсона. Но тут же поняла: последние секунды перед капитуляцией – наиболее затруднительные. Они с Джонсоном подвели Зентнер к черте, но переступить ее она должна была сама.

Сенатор оглядела комнату. Ее рассеянный взгляд напомнил Холленд человека в опустевшем, некогда родном доме, пытающегося найти напоминание о хороших временах в голых, безмолвных стенах.

– Нужно решать, с кем ты, – пробормотала Зентнер. – Я всегда себе так говорила. – И подняла взгляд на Джонсона: – Ваша взяла.

Джонсон пошел в другой конец комнаты звонить по телефону. Холленд напрягла слух и услышала, что он разговаривает с министром юстиции, предлагает ей на время забыть о скандале в Теннесси и нанести визит Зентнер.

Потом позвонил Смиту; затем дежурному в Капитолии.

– Директор у себя, – сказал он Холленд. – Кэти говорит, читает твой рапорт.

– Разрешите мне поехать.

За настойчивостью Холленд Джонсон уловил мольбу.

– Разрешите, – повторила она. – Я знаю, где искать. И привезу ее вам.

Джонсон заколебался, потом кивнул:

– Возьми с собой Брайента. Как только окажешься внутри, поддерживай со мной постоянную связь. И сразу же уходи, если ее не окажется на месте.

Беспокойству в его голосе Холленд значения не придала. «В конце концов, – подумала она, – я еду в одно из безопаснейших мест на земном шаре».

30

Когда Холленд села на пассажирское место, отопление в фургоне работало вовсю. Она подышала на пальцы, внезапно вспомнив, как холодно было в доме Зентнер.

– Вы действовали молодцом.

Холленд улыбнулась Брайенту. Он слушал все по радио на тот случай, если ситуация выйдет из-под контроля.

– Быстро сообразили, что к чему, – сказал Брайент.

Холленд откинулась на спинку кресла и уставилась в ветровое стекло.

– Все дело в разоблачении Болдуина по телевидению. Я задумалась, почему это происходит именно сейчас. И смогла найти единственный ответ: Крофт запаниковал. Предать этот материал гласности он мог только из страха, что кто-то развяжет язык. И решил, смешав Болдуина с грязью, запугать прочих.

Брайент потянулся к рычагу переключения передач, но, пораженный словами Холленд, так и не перевел его.

– В ту ночь в Дубках Кардиналы, препираясь с Уэстборном, знали, что даже если он отдаст им дискеты, то все равно будет убит, едва они уедут. И у всех их будет прекрасное алиби. Каждый покидал усадьбу в сопровождении эскорта секретной службы. – После паузы она добавила: – В ту ночь мы охраняли убийц.

Теперь Брайент понял, какие чувства бушуют в душе Холленд. В их мире предатели считались дерьмом.

– Джонсон говорит, вы можете завершить это дело.

– Да, могу.

– Ну и отлично...

Брайент завел мотор. Включил проблесковый маяк на крыше, а когда въехал в парк, то и сирену.

Было начало восьмого. Холленд занервничала, увидев на перекрестках пробки, созданные утренними потоками машин. Взглянула на Брайента, тот потянулся к телефону и связался с дежурным по моторизованному отделу полиции.

Полицейский эскорт встретил их там, где Нью-Хемпшир-авеню вливается в Вашингтон-серкл. Поток машин сворачивал, уступая дорогу мотоциклистам, сопровождавшим фургон. На перекрестках поближе к Белому дому полицейские машины перекрывали движение, освобождая им путь.

Сперва Холленд увидела Зеркальный пруд; затем вынырнувшую из утреннего тумана бронзовую статую Свободы на куполе Капитолия. Проводила взглядом эскорт мотоциклистов, когда Брайент свернул к восточному входу. Даже в этот час под портиком толпились туристы, потягивающие кофе из картонных стаканчиков в ожидании экскурсии по конгрессу.

– Надо было ехать к западному, – проворчал Брайент. – Кто мог подумать, что в такое время здесь окажутся зеваки.

– Можно вызвать коменданта...

– Уже сделано.

Брайент указал на человека, только что распахнувшего двери и отгоняющего криками туристов. И, поставив фургон подальше от толпы, потянулся к алюминиевому футляру, в котором лежал «узи».

– Автомат, – сказала она, – нам не потребуется.

Брайент пожал плечами, взял оружие, запер фургон и быстро пошел к дверям. Холленд предъявила удостоверение. Она смотрела прямо перед собой, не обращая внимания на взгляды и шепот экскурсантов.

Комендант пропустил обоих без вопросов и замечаний, Холленд услышала, как двери закрылись со стуком, раскатившимся, словно гром над прерией. Затем под высоким сферическим потолком воцарилась вековая тишина.

– Отсюда мы дойдем сами, спасибо, – сказал Брайент коменданту, когда они шли по коридору Брумиди мимо фресок, на которые Константино Брумиди и его помощники потратили больше двадцати лет. – Там никого, ведь так? – спросил он, обернувшись.

– Насколько я знаю, нет, – ответил комендант. – Но туда можно пройти и другими путями.

Холленд едва расслышала его слова. Она была уже в Мраморном зале с коринфскими колоннами и облицованными пестрым теннессийским мрамором стенами, где сенаторы ведут свои политические баталии. Внезапно ей вспомнилось, как отец впервые привел ее сюда. В памяти всплыли едкий дым сигарет и грубые голоса, собственное смущение, когда мужчины наклонялись и пожимали ей руку, гладили ее по головке. Холленд помнила, как гордилась в тот день отцом, как бурлило ее воображение при мысли обо всех важных, полезных делах, которыми он здесь занимался.

Пройдя через Мраморный зал, она подошла к вишневым дверям зала заседаний и взялась за обе ручки. Услышала, как за ее спиной лязгнули защелки алюминиевого футляра. Одно движение руки – футляр упадет и автомат будет в руках у Брайента.

Холленд потянула на себя створки дверей и встала на пороге пустого святилища. Осторожно шагнула вперед, оглядела галерею, затем полукруг столов за голубым с золотом ковром, обращенный к ораторской трибуне. С губ ее сорвался негромкий возглас.

Справа от трибуны, за большим флагом, стоял Джеймс Крофт.

* * *

Джонсон, оставшийся в доме Зентнер, слушал, как министр юстиции Мадлен Кроуфорд допрашивает сенатора.

Высокая, стройная, Кроуфорд любила шелка пастельных тонов, носила очки в сделанной на заказ оправе, еще больше придающие ей обличье светской дамы. Это была очень удачная маскировка для бывшего федерального прокурора из Лос-Анджелеса. Опыт ее проявлялся в том, как она вела разговор с Зентнер.

Джонсон потянулся к телефону и вдруг заметил, что голоса умолкли. Барбара Зентнер выходила из комнаты.

– Куда она? – торопливо спросил он.

– Наверх, в туалет, – ответила Кроуфорд.

– Советую отправить с ней женщину-полицейского.

Кроуфорд удивленно поглядела на него, потом поняла, что он имеет в виду. И жестом велела служащей следовать за Барбарой.

– Вы следили, чтобы она не попыталась покончить с собой? – спросила она Джонсона. – А я удивлялась, почему у нее такой понурый вид.

– Кто знает, что хранится у нее в спальне. Устраивать там обыск не хотелось.

Кроуфорд отвернулась, покачивая головой:

– Вы еще, видимо, не слышали.

– О чем?

– О Болдуине в Теннесси. Он успел застрелиться из охотничьей винтовки, пока полицейские выламывали дверь в его спальню. – Кроуфорд помолчала. – Хотела бы я знать, что на уме у остальных – тех, о ком говорила Зентнер.

– Не исключено, что они вознамерятся улететь.

– Пусть попробуют, – сурово ответила министр. – Мои люди контролируют все аэропорты. Федеральному управлению авиации отправлен список фамилий на тот случай, если они вздумают зафрахтовать частный самолет. Никто никуда не денется.

Министр юстиции пошла к двери навстречу помощнику, размахивающему факсом, и Джонсон набрал номер. Его удивило сообщение Кэти, секретарши директора, что Смит так и не выходил из кабинета.

– Кэт, сделай мне одолжение. Просунь голову в дверь и скажи ему, что у меня срочное дело. Спасибо.

Дожидаясь ответа, Джонсон задумался, нашла ли Холленд то, что искала. Вскоре она должна была позвонить. Если она права, забот министру юстиции тут же прибавится.

– Прошу прощения, Арлисс, – сказала Кэти с недоумением и легкой обидой. – Директора в кабинете нет.

– Что-что?

– Он был там, я видела. Должно быть, что-то срочное – он ушел через выход для особо важных персон.

Джонсон знал, что в кабинет Смита был особый проход для людей, не желавших, чтобы их видели. Как у психиатра, от которого пациент может выйти, не возвращаясь в приемную.

– Кэт, ты хоть представляешь, что случилось? Звонил ему кто-нибудь?

– Нет. Но он сам звонил кому-то.

– Взгляни, пожалуйста, на экран.

Все звонки из здания регистрировались компьютером.

– Арлисс, не могу...

– Ты же знаешь, что творится в городе сегодня утром! Директору нужно кое-что узнать, я боюсь, он может обратиться не к тем людям. И я буду сомневаться, пока ты не назовешь мне номер.

Чувствовалось, что Кэти колеблется, но в конце концов она выпалила его чуть ли не шепотом. Потом спросила:

– Арлисс? Слушаешь?

Кэти не могла видеть, что трубка аппарата, с которым соединен ее телефон, болтается над паркетом, а Джонсон со всех ног выбегает из дома, не обращая внимания на крики за спиной.

* * *

Холленд сверлила взглядом Крофта. Ошеломленная, она механически ступала по ковру, приближаясь к первому ряду стульев.

Позади нее со стуком упал на пол алюминиевый футляр. Потом раздался металлический щелчок снимаемого предохранителя. Оружие было готово к стрельбе.

Крофт вышел из-за флага с самодовольной улыбкой на толстых губах. Его свободно свисающие руки говорили Брайенту о мирных намерениях. Остановился он между двумя столами прямо напротив трибуны, расставил ноги и стал ждать.

Холленд спустилась на три яруса и пошла между рядами столов красного дерева, перенесенных из старого зала. Пальцы ее касались гладких поверхностей. Некоторые столы сохранились с 1819 года. Как и в первый визит сюда еще девочкой, она подумала, что они похожи на громадные парты.

Она оказалась меньше чем в двенадцати футах от Крофта, перед особенно старым столом с трещинами и царапинами. Ей не требовалось смотреть на дощечку с фамилией, чтобы узнать, кому он принадлежит.

– Томми?

Она подняла крышку.

– Я прикрываю вас, – откликнулся Брайент.

Холленд заглянула в стол и прочла нацарапанные надписи. Даже здесь, в этом величественном зале, солидные законодатели США предавались мальчишеским шалостям. На дне грубыми буквами были выведены фамилии первого человека, который сидел за этим столом, – Дэниела Уэбстера, и последнего – Чарльза Уэстборна.

Холленд пошарила в укромных уголках, задевая ногтями въевшуюся грязь. Ей потребовалось трижды обыскать стол, пока она не обнаружила выемку, которую приняла сперва за случайную. Крышка со скрипом отодвинулась. Под ней находился тайник глубиной один дюйм, площадью два на три. Он оказался пустым.

– Браво, Холленд, – сказал Крофт. – Я был бы разочарован, если бы вы не пришли к верному умозаключению. Показать, что я нашел? – Крофт нарочито неторопливо полез в карман и достал дискету. – Вы это искали, да?

– Положите дискету на стол рядом с вами, сенатор. Медленно.

– Нет, Холленд, не положу. Строго говоря, это собственность сената, и я имею на нее больше прав, чем вы.

– Это улика в расследовании убийства.

– Смелый полет воображения, Холленд. Право же, ум у вас блестящий. – Крофт вздохнул. – Жаль, вы не подошли ко мне в гавани. И вообще очень многого из того, что случилось, можно было бы избежать, если бы вы не совались не в свое дело. Правда, Уэстборн совершил глупую ошибку, перепутав дискеты, но вы все осложнили тем, что не передали ее по назначению – например, охранникам сената. Или хотя бы мисс Траск.

– Вы бы убили ее, – сказала Холленд. – По крайней мере попытались бы.

Крофт пропустил ее слова мимо ушей. Холленд осознала, что он до сих пор не сказал ничего такого, что могло бы запятнать его, тем более уличить.

– Уэстборн всегда отличался склонностью к театральным эффектам, – протянул Крофт. – Вы, конечно, этого не знаете. Но можете мне поверить. Нашел где хранить дискету! И почему я так долго не мог догадаться об очевидном? – Он умолк и окинул взглядом галерею. – Стол Дэниела Уэбстера. Что вы знаете о нем, Холленд?

– В тысяча восемьсот тридцатом году к столам сенаторов были приделаны ящики. И лишь Уэбстер отказался что-то менять в своем столе.

– Отлично, Холленд. – Крофт легонько зааплодировал, но в пустом зале хлопки прозвучали очень громко. – Приятно сознавать, что гуманитарное образование все же приносит какую-то пользу.

Вы, конечно, понимаете, что занимать этот стол позволяют лишь сенаторам от штата Нью-Хемпшир. И когда я наконец задался вопросом, где самое надежное место на свете, чтобы что-то спрятать, удобное, но куда никто не посмеет сунуться, то вспомнил, что мистер Уэстборн представлял этот штат.

В другое время Холленд приняла бы объяснение Крофта. Оно было убедительным, логичным, без натяжек. Однако теперь ее чувства были обострены и она ощущала, что гладкая нить рассуждений сенатора свита из лжи.

Видимо, в лице ее что-то появилось. Задумчивое выражение глаз Крофта сменилось жестким, и он снова глянул на галерею.

Крофт здесь не один!

Эта мысль стоила Холленд доли секунды; ее крик долетел до Брайента слишком поздно.

– Стрелок! На галерее!

Брайент среагировал быстро, повернувшись так, что мог взять под обстрел все места для посетителей. Когда он поднимал автомат, его поразила первая пуля. Томми рухнул в проход, выронив оружие.

Вторая пуля – еще один негромкий хлопок пистолета с глушителем – вошла в грудь Крофта.

– Холленд!

Это был голос Джонсона.

Она бросилась к Крофту, скорчилась возле него и, слыша ужасный, всасывающий звук, исходивший из раны в груди, навела пистолет на галерею. Отыскивая взглядом Джонсона, крикнула:

– Он на галерее! Брайент и Крофт ранены!

Джонсон, согнувшись почти пополам, прячась за столами сенаторов, двигался к ней.

– Нет! – пронзительно крикнула она. – Не выходите из-под галереи...

Пуля расщепила древесину рядом со щекой Джонсона.

О Господи, он перемещается! Подходит к концу подковы... Он не мог предвидеть появления Джонсона, однако не запаниковал. Сигнал тревоги уже включен, но он продолжает стрельбу...

Внезапно в сознании Холленд возник образ Пастора, а с ним и мысль, что тот как-то ухитрился выжить.