Текст книги "Дни барабанного боя"

– И Уэстборн внес это в свой дневник, – угрюмо сказала Холленд. – Поэтому, когда Крофт... – Она вскинула голову. – Но ведь Крофт обратился к Смиту до того, как раздобыл первую дискету!

– Зентнер рассказала мне, как все было, – сказал Джонсон. – Она и другие сенаторы слышали, что Уэстборн располагает порочащими сведениями о ком-то, занимающем высокий пост в системе национальной безопасности. А ты знаешь, каким дотошным был Крофт. Он все разнюхивал, разнюхивал, пока не собрал достаточно материалов о Смите. Потом соблазнил его, сказав, что можно избавиться от угрозы шантажа, что для всех них есть выход...

– Когда-то вы своим заключением отстранили Смита от оперативной работы, – негромко сказала Холленд. – Он так и не простил вам этого. Не видел в вас друга, к которому можно обратиться... А вы бы ему помогли.

– Он считал, что обойдется без меня, – прошептал Джонсон. – Со смертью Уэстборна все должно было окончиться. Просто никто не принимал во внимание тебя, Холленд...

* * *

Позднее в телепередачах появились различные версии происшедшего. Арлисс Джонсон умело соткал их из лжи и полуправды. Однако суть всех была одинакова.

Прорвавшийся в зал заседаний сената преступник опознан как Уэйн Пардью, бывший лейтенант десантно-диверсионных войск, за два случая буйства уволенный из армии с лишением прав и привилегий. Документы Пардью из госпиталя в Сан-Диего свидетельствуют, что беседы и медикаменты оказывали на него воздействие, однако после демобилизации для последующих курсов лечения он не являлся.

При обыске кабинета и квартиры Джеймса Крофта обнаружено несколько писем угрожающего содержания. Установлено, что они написаны почерком Пардью.

Судя по этим письмам, Пардью считал Крофта повинным в том, что «с ветеранами обращаются мерзко, по-скотски, а вы, подонки, обжираетесь у кормушки». Представитель ФБР заявил, что сенатор Крофт никогда не сообщал им об этих угрозах, подчеркнул, что Бюро смогло бы держать Пардью под наблюдением и взять его, когда он отправился в Капитолий с преступной целью.

Как Пардью смог проникнуть в зал заседаний, стало темой горячих споров среди сенаторов. Из-за этой шумихи сообщение полиции об убийстве проститутки в Кэпитол-Хиллз-апартментс передали после метеосводки; его даже не выделили в особую новость.

И никто, судя по всему, не знал о том, что, кроме трупа Бобби Сью Тайлер, из этого дома вынесли еще один, тем более что попал он не коронеру, а оказался в стальной камере на военно-воздушной базе Эндрюс. Считал ли кто-то из полицейских, что переданное по телевидению описание Уэйна Пардью имеет хотя бы отдаленное сходство с тем изуродованным трупом, – публично никогда объявлено не было.

Слишком пристальный интерес к убийству Крофта приглушила трагическая весть о смерти директора секретной службы Уайетта Смита.

Во время демонстрации нового приспособления, проводившейся в Овальном кабинете под руководством директора, преждевременно сдетонировал небольшой заряд взрывчатки. Смит, стоявший всего в нескольких фугах, погиб мгновенно.

Помощники впоследствии подтвердили, что президент в то время работал в другом месте и никакой опасности не подвергался. Процитировали его слова: «Убит горем из-за смерти человека, который держал в руках мою жизнь».

Смиту предстояли похороны на Арлингтонском кладбище со всеми почестями, в присутствии президента.

Те, кто считал себя осведомленным, уверенно говорили, что Джонсон, единственный, кто догадался о грозившей Крофту опасности и едва не устранил ее, станет новым директором.

В тишине больничной палаты Холленд смотрела и слушала. За лукавыми, обтекаемыми формулировками и слащавыми словами соболезнований она угадала руку Арлисса Джонсона и узнала его с неизвестной еще стороны. Но вскоре ничего нового уже не говорилось, и ей надоело следить за новостями. Она продолжила работу над рапортом, о котором просил Джонсон, и, дописав его, спокойно выписалась из больницы.

Проведя бессонную ночь в собственной постели, утром она вышла и обнаружила на подъездной аллее знакомый фургон. Поприветствовала взмахом руки агента, сидевшего за рулем, заперла парадную дверь. В машине еще раз проверила, взяла ли с собой все, что понадобится президенту.

* * *

Воскресным утром в Овальном кабинете Труженик выглядел обычным служащим, пришедшим поработать несколько часов. Поверх клетчатой рубашки на нем был кашемировый джемпер с замшевыми нашивками на локтях; когда он поднялся, Холленд увидела коричневые брюки из саржи и поношенные мягкие ботинки.

Холленд пошла вперед, стараясь не ступить на Большую печать, глядя на стол с прекрасными письменными принадлежностями, на человека за ним. Опускать глаза было нельзя.

– Это вы спасли мне жизнь, а не плексиглас, – сказал президент.

Он пожал ей руку, другой рукой привычным движением стиснул ее локоть. Холленд уловила запах крема после бритья.

Президент указал на пакет, который она держала под мышкой:

– Ваш заключительный рапорт?

– Заместитель директора Джонсон велел мне принести его, сэр.

Труженик взял пакет и положил на стол.

– Врачи говорят, у вас будет все хорошо. Это так?

– Да, сэр.

Холленд ощутила на себе его взгляд, скорее любопытный, чем испытующий.

– Вы слышали много ерунды по телевизору, правда? Думаю, эта ложь не нравится вам так же, как и мне. Однако в данном случае у нас нет выбора. Если кто-то узнает, что Смит меня чуть не убил, наши органы безопасности превратятся в посмешище. Репутация секретной службы окажется подорванной; потребуются годы, чтобы загладить этот ущерб. – Президент помолчал. – И все же это мучительно, правда?

– Да, сэр.

– Я знаю, что вы перенесли, агент Тайло. Никому не пожелаю такого, особенно женщине, спасшей мне жизнь. – Президент провел большим пальцем по краю взятых у Холленд страниц. – Все написали с самого начала, последовательно?

– Все, сэр.

– Тогда позвольте сказать вам то, чего вы не знаете. – Он постучал хрустальным ножом для бумаги по небольшой стопке конвертов. – Это прошения об отставке. От всех уцелевших сенаторов, прозванных Кардиналами. У них не осталось ни святости, ни могущества. Привлечь их к суду я не могу, это вызовет в стране бурю. Вы знаете, люди в настоящее время ненавидят политиков и Вашингтон; но это будет ничто по сравнению с той лавиной, которая похоронит нас, если о случившемся что-то станет известно. Единственное, что я могу сделать, – прогнать нескольких мерзавцев. – Он пристально поглядел на Холленд. – Хотя вам это, в сущности, безразлично.

– Люди, о которых идет речь, – соучастники убийства, сэр. И мне это далеко не безразлично.

– Только если у вас есть доказательства, агент Тайло. И даже в этом случае они еще подлежат рассмотрению суда.

– Понимаю, сэр.

– Не сомневаюсь. Но само по себе для вас это не особенно много значит, так ведь?

Холленд промолчала.

– Насколько я понимаю, вы остаетесь агентом секретной службы?

– Я попросила отпуск на неопределенный срок, и мне его предоставили.

– Вы считаете невозможным оставаться после того, как держали под прицелом своего начальника, пока он не покончил с собой?

– Мне приходило это в голову, сэр.

– Пусть уйдет, – мягко сказал президент. – Недостатки этой организации мне известны лучше, чем большинству людей. Однако позвольте сказать вам главное: то, что произошло здесь на самом деле, знаем только вы и я.

С теми агентами, которые появились потом, я разговаривал лично. И ясно дал понять, что для их карьеры будет губительно, если кто бы то ни было хотя бы намекнет, будто вы действовали неподобающим образом. – Президент поерзал в кресле. – Я буду занимать это место по меньшей мере год. Потом, если посчастливится, еще четыре. По крайней мере в течение этого срока вам будет совершенно не о чем беспокоиться.

– А потом, сэр?

– К тому времени, агент Тайло, люди все забудут. Не забудет лишь тот человек, который сидит перед вами. Через пять лет, проводя рождественское утро с внуками или ловя форель в Айдахо, я буду вспоминать ваше лицо и молиться за вас. – Президент поднялся. – Выздоравливайте, агент Тайло. Выздоравливайте и возвращайтесь к нам.

– Вы очень добры, мистер президент. Спасибо.

Подходя к двери, Холленд услышала его голос:

– Помнится, я спрашивал Джонсона о двух специфических вещицах. Вы приложили их к рапорту?

– Конечно, сэр.

* * *

Президент обнаружил дискеты под рапортом, заголовок которого заставил его нахмуриться, но он слишком спешил, чтобы сосредотачиваться на этом.

Вставив дискету в компьютер, президент вспомнил, что сказала Тайло. Ему уже посчастливилось. У него в руках дневники Уэстборна, сведения, с помощью которых сенатор мог бы его шантажировать. И с этими дискетами ему гарантировано сотрудничество всех значительных лиц на Капитолийском холме, которые упомянуты в уэстборнском каталоге грешников.

Экран компьютера светился, но оставался пустым. Президент нажал пару клавиш, негромко ругнулся, потом снова, когда и вторая дискета оказалась чистой. Рука его потянулась к телефону, чтобы вернуть Тайло, пока она не вышла из здания.

* * *

Холленд дошла до поста на пересечении коридоров. Если ее остановят, то здесь.

Она замедлила шаг, глядя на агента, сидящего за небольшим столом. Он уставился серыми глазами на ее лицо и не отвел их, даже поднимая трубку при первом звонке. Негромкого ответа Холленд не расслышала. Но значения это не имело, потому что в глазах агента заблестели любопытство и подозрительность.

– Это вас, – сказал он.

– Агент Тайло, кажется, вы дали мне не те вещицы, – произнес хозяин Овального кабинета нарочито беззаботно.

– Мистер президент, я привезла именно то, что мне было поручено, – свой рапорт и дискеты Уэстборна.

Президент откинулся назад. Голос этой женщины был совершенно спокойным, в нем не слышалось ни одной фальшивой нотки.

– Но эти дискеты чистые, агент Тайло.

– Об этом я ничего не знаю, сэр. – Она сделала краткую паузу. – Единственное, что могу предположить, мистер президент, – с дискетами что-то случилось, когда меня просвечивали рентгеном. У вас должны быть мои медицинские справки.

Облизнув палец, президент стал быстро листать страницы, пока не нашел больничных бумаг.

– Да, есть.

– Я была не в себе, сэр. Плохо помню, как меня увели из вашего кабинета, еще хуже то, что было в больнице. Возможно, рентгенолог не соблюдал всех требований. Меня могли не раздеть, или сложить одежду слишком близко от аппарата, а магнитное поле оказало на дискеты неблагоприятное воздействие.

Президент потер переносицу.

– Неблагоприятное воздействие, – пробормотал он. – Скажите, агент Тайло, вы верите, что произошло именно это?

– Да, сэр. Другого объяснения у меня нет.

– Понятно. Значит, сведения, записанные на дискетах, безвозвратно утрачены. Восстановить их невозможно.

– Да, сэр. Раз дискеты чистые, записи восстановить невозможно. Даю вам слово.

Президент заколебался. Как юрист, он знал, что есть время предъявлять встречное обвинение и есть время признавать чужую правоту.

– Охотно верю вам, агент Тайло. И буду спокойно спать ночами. Согласны?

– Да, сэр. Совершенно спокойно.

– Побыстрее выздоравливайте, мисс Тайло.

– Спасибо, мистер президент.

* * *

– Все в порядке?

Холленд вернула телефонную трубку агенту:

– Да. Спасибо.

Агент поднялся и протянул руку:

– Имейте в виду, люди вроде него, – он повел подбородком в сторону Овального кабинета, – просто-напросто временщики.

Холленд ответила ему крепким пожатием, улыбнулась и пошла дальше. Все же Труженик плохо понимал тех, кто его охраняет. Их идеалы, верность товарищам – основу их кредо.

Но она была довольна, что президент – проницательный, сведущий человек, разбирается в современной технологии и способен понять, что электромагнитное поле может уничтожить на магнитной дискете все записи...

Смыть все грехи, в которые подчас так соблазнительно впасть...?