Текст книги "Охотникъ. Исторический роман"

Лиза ничего не ответила, какое-то мгновение, она стояла удивленно, вытаращив глаза на Аполинарского, не веря своим ушам. Потом, осознав услышанное, просто развернулась и пошла за кулисы, медленно направляясь в гримерку. Артисты молчали. Только мадам де’Бонье, бросив недобрый взгляд на зарвавшегося директора, побежала вдогонку за Лизой.

– Что замерли? Продолжаем, продолжаем! – пыхтя, взмахнул руками Аполинарский.

До двери гримерки Лиза дошла вся залитая слезами. Когда она заходила внутрь, ее нагнала Комиссарова.

– Лиза, дорогая моя, постойте! – придержав закрывающуюся дверь, заговорила Комиссарова.

– А, мадам де’Бонье. Проходите, все в порядке. Вам не нужно было… все хорошо, – всхлипывая, произнесла Лиза.

– Ну и где же тут хорошо, вы не слушайте эту похотливую собаку, он ведь, наверняка, приставал к вам, а теперь вымещает зло, только и всего!

– Наверное, вы правы, мадам, как всегда правы. Но это все не важно, он даже помог мне, – загадочно ответила Лиза, вытирая слезы.

– Помог? Что все это значит, право, я ни слова не понимаю! – рука де’Бонье нервно искала трубку в ридикюле.

– Помог, да… принять решение. Вы знаете, я сомневалась до сего момента, но теперь точно знаю, как поступить. Я уезжаю! В столицу, к моему Георгию. Пусть он меня не ждет, но, пожалуй, стоит рискнуть, тем более, тут все пропало.

– В Петербург… А знаете, не самая плохая мысль, – зажигая трубку, протянула Комиссарова, – я уж подумала, вы пойдете топиться, бедная моя, – напоследок мрачно пошутила она.

– Право, Людмила Борисовна, да было бы из-за чего. Это был неплохой опыт, но я ничего не теряю, кроме вас, пожалуй. Вы стали мне очень дороги, – грустно вздохнула Лиза.

– И вы мне, дорогая, но еще не вечер, – Комиссарова достала из шкафчика темную бутылку «Мерсо» и торжественно протянула ее перед собой, – нам надо немного отметить ваши проводы!

Лиза улыбнулась:

– А как же репетиция?

– Да шут с ней, какая может быть репетиция, когда у нас тут целая бутылка белого сухого французского 1910 года! Ожидала, как раз, такого специального случая. Помогите-ка откупорить!

Комиссарова налила золотистое вино в бокалы, и они отметили отъезд Лизы. Немного посидев, подруги вышли прогуляться по городу. Комиссарова обещала получить деньги, причитающиеся Елизавете, и непременно выслать их. Лиза отнекивалась, но та настояла. Распрощавшись, Лиза отправилась домой, рассчиталась за квартиру с хозяином и оставшийся вечер провела в сборах саквояжа.

Был один нерешенный вопрос, но она надеялась, что разберется с ним на месте. Георгий сказал, что он будет работать на пороховом заводе Майнера, и его найти труда не составит, но она сильно сомневалась, что он будет проживать в бараках с другими рабочими, а это означало, что ей еще предстоит найти его дом. Но, пожалуй, кто-то на заводе ей поможет.

Рано утром, в пятницу, Лиза стояла на перроне, слегка поёживаясь от прохладного утреннего ветерка. Было пограничное состояние между окончанием ночи и началом нового дня, когда темнота отступала, но проворные солнечные лучи еще не пробили себе дорогу сквозь застилающую небо ночную пелену. Именно таково было и внутреннее состояние Лизы. Она стояла на пороге нового дня, на пороге новой жизни, отправлялась за своей мечтой. Ее ждала столица огромной империи, город ее грез – Санкт-Петербург!

Часть II

Глава 6

По прибытии в Петербург Георгий снял себе один из просторных номеров гостиницы в доходном доме Перцова на Лиговской улице. Он отобедал в превосходном гостиничном ресторане «Селект», славившемся отличной французской кухней. Артемьеву подали ароматный суп консоме с пирожками, сочный ростбиф с трюфелями, заправленный соусом гратен, а на десерт кофе и земляничное парфе. Георгий также решил насладиться вином, заказав красное четырехлетней выдержки шато Марго, обладавшее насыщенным ягодным вкусом и травянистым ароматом в сочетании с некоторой кислинкой. Ресторан порадовал отменной французской кухней, изящной сервировкой и первоклассным обслуживанием. Напоследок Георгий перекинулся парой слов с любезно-предупредительным официантом, одетым в брусничные цвета фрак. Тот сообщил, что дом Перцова построен около двух лет назад, и сейчас вся улица усеяна такими доходными домами, но еще в начале века ее заполняли жалкие деревянные лачуги. Посоветовал пройтись по центру, пока стоит ясная погода, сходить на набережную Невы или Фонтанки, прокатиться на пароходе.

После обеда Георгий, следуя данному совету, прогулялся по Лиговской улице до Невского проспекта, любуясь видами столицы. Улицы были переполнены шумом мчащихся по обеим сторонам от трамвайных путей конных экипажей: колясок, карет и пролеток. Проезжали также одинокие велосипеды, груженые автомобили и конки. Но количество последних, в связи с появлением трамваев, становились все меньше. Конки можно было увидеть с одноэтажными или двухэтажными вагонами, запряженные соответственно одной или двумя лошадьми. Движение регулировалось не везде, то и дело по проезжей части беспрепятственно сновали люди. Вожатому конок постоянно приходилось ударять в колокол, предупреждая зазевавшихся людей о своем приближении. Только на перекрестке Невского и Литейного Георгий заметил городового в белых перчатках, напыщенно размахивающего жезлом. По рельсам проезжали трамвайные вагоны производства моторной фирмы «Brush», выпущенные на пути еще в 1907 году. Георгий запрыгнул в один из таких трамваев, прокатившись одну остановку ради интереса. Родная губерния о такой роскоши пока не смела и мечтать, подумалось Артемьеву.

Колеса трамвая, переезжая стыки рельс, равномерно издавали гулкий стук, от которого Артемьев потихоньку начал клевать носом. На остановке он встряхнул головой и выбежал из вагона. Погода на улице была ясной, косые солнечные лучи слепили глаза, не осталось и намека на невесомую туманной дымку, еще утром накрывавшую город. От количества народа в центральной части города у Артемьева шла кругом голова, казалось, что людская масса двигается словно безумный рой насекомых, люди спешили, обгоняя друг друга, и Георгия не покидало ощущение непрекращающейся суеты вокруг. А ведь раньше он считал Томск многолюдным городом, но теперь, пожалуй, был склонен переменить свое мнение. Невский проспект был плотно заполнен различными конторами, банками, ресторанами, кафе, магазинами и булочными. На тротуарах среди общей бурлящей толпы выделялись щеголеватые молодые люди, видимо, дети состоятельных отцов, одинокие дамы в поисках новых знакомств, изредка проходил какой-нибудь офицер, но последнее было скорее редкостью, так как военные чаще всего передвигались верхом на лошадях, не желая смешиваться с толпой.

Прогуливаясь по Невскому, Артемьев наткнулся на вывеску недавно открытого кинотеатра «Пикадилли» и решил посетить его. В Томске уже был синематограф, но залы были камерными, рассчитанными на небольшое количество зрителей. «Пикадилли» же вмещал в себя до восьмисот человек, имел большой экран, а показ фильмов сопровождался живой оркестровой музыкой. Заплатив за сеанс один рубль, Георгий отправился смотреть «Жизнь и смерть Пушкина». Артемьев зашел в зрительный зал, народ вокруг него шумно рассаживался по креслам. Наконец, погас свет, заиграла музыка, и на экране появились вступительные титры. Режиссером выступал Василий Гончаров, имя которого прогремело на всю страну после постановки «Петра Великого» в 1909 году. По сюжету лента начиналась со сцены, в которой маленький Пушкин находился со своей няней, Ариной Родионовной, затем были показаны его лицейские годы, где молодой Пушкин после веселой игры в снежки на перемене зачитывает свои стихи лицеистам, стоя на скамейке. Далее зрители увидели Пушкина, читающего стихи на экзамене в лицее, где гениальный поэт поражает экзаменаторов, заставляя их подняться со стульев и обнять его, после чего фильм продолжался сценой чтения стихов уже другими известными поэтами и писателями того времени, среди которых присутствовали, в том числе, Жуковский и Гоголь, Грибоедов и Крылов, которые в восторге рукоплескали юному поэту, жали ему руку. Следующая сцена переносила зрителя на аудиенцию поэта у Государя Императора Николая I, с которым Пушкин горячо спорил, стараясь что-то доказать. Далее Пушкин ссорится на званом вечере с Дантесом, после чего у них происходит дуэль на фоне зимнего пейзажа на Черной речке. В финале ленты поэт получает прощение от Николая I и умирает. После занавеса зрительный зал стоя аплодировал.

Георгий, полный ярких впечатлений, в приподнятом настроении, неторопливой походкой пошел в гостиницу. Там он позвонил дяде, сообщив, что добрался спокойно, разместился вполне комфортно и планирует отправиться на завод завтра, как только проснется.

Утром Артемьева разбудил непрекращающийся шум, издаваемый ломовыми извозчиками, развозившими грузы с Николаевского вокзала, находившегося на расстоянии в половину версты от дома Перцова. Георгий тщетно пытался заснуть опять, закутавшись с головой под одеяло, но грохот повозок доконал его так, что он резко скинул одеяло, вскочил с постели и сразу же принялся готовиться к поездке на завод, начав с проверки необходимых документов и заканчивая опрыскиванием себя дорогим парфюмом.

Георгий прибыл на завод немецкого промышленника Майнера к половине восьмого утра в понедельник. На проходной он долго объяснял цель своего визита и ждал, пока охранник сначала тщетно пытался свериться со списками посещений, неспешно рылся в журналах, затем с кем-то созванивался и что-то уточнял.

Ожидая, Георгий наблюдал, как быстрым шагом подходили к заводу рабочие, на них были надеты рубахи-косоворотки, темные жилетки и брюки, заправленные в хромовые сапоги. Рабочие не спеша пробивали карточки в специальном отверстии больших напольных часов с маятником, на которых отмечалось время прибытия на завод. У одного из рабочих – мужика с опухшим красным лицом – карточка с первого раза не пробилась, он с недовольным видом стал заталкивать карточку вторично, но и в этот раз механизм не сработал. Тогда мужик смачно выругался и кулаком стукнул по аппарату, на что охранник поднял голову и, стуча по стеклу окошка своей будки, закричал рабочему, чтобы тот прекратил.

– Эй, ты! А ну-ка, прекрати имушэство заводское портить, паршивец этакий! – с заметной шепелявостью прокричал охранник.

Рабочий в ответ лишь осклабился. После подобного рукоприкладства, механизм, похоже, сдался и заработал, отбив на карточке время прибытия рабочего.

Завод Густава Майнера изначально был одной из частных компаний Российской Империи, занимавшихся изготовлением пороха. Он был открыт немецким промышленником двадцать лет назад, но не так давно господин Майнер продал все, принадлежащие ему акции, и теперь заводом владели несколько состоятельных людей, в том числе и иностранцы, но основной пакет акций выкупило государство. Завод занимался выделкой и продажей пороха, динамита и других взрывчатых веществ. Первоначально предприятие состояло всего из семи крытых тесом дощатых построек, расположенных по одной линии на расстоянии порядка тридцати сажен. Имелся на территории деревянный навес с углевыжигательными печами с четырьмя металлическими вертикальными ретортами. Для проживания тех рабочих, что не могли позволить себе собственное жилье, был построен специальный дом с русской печью и деревянными нарами, рассчитанный на двадцать человек. Последующий рост производства позволил модернизировать завод, и все деревянные строения заменили на каменные, имевшие специальную защитную обваловку. Была также отстроена своя хорошо оснащенная лаборатория. Центральная станция была оборудована паровыми котлами в количестве четырех штук и одной паровой турбиной, которая давала пар и необходимую энергию для работы порохового отдела. Для данного отдела проведены также водопроводная и электрическая сети. Мастерские по фабрикации пороха были оборудованы современными прессами, заказанными в Швейцарии, и иным оборудованием, построены сортировочные мастерские, также возведены десять сушилен для пороха, складские помещения, новые просторные бараки для проживания рабочих.

На заводе работало порядка шестисот человек, но военное время потребовало увеличения объемов производства. Предприятие производило как дымный, так и бездымный порох, основанный на пироксилине, закупаемом в Северо-Американских Соединенных штатах. При этом к концу века эра дымных порохов была почти закончена, и производство приспосабливалось в основном к выработке бездымного пороха, считавшегося более удобным для использования в вооружении. Продукты окисления данного вида пороха, в отличие от черного, являются в основном газообразными, что уменьшает количество выпускаемого дыма, но главное достоинство данного вида пороха заключается в придании им в отличие от предшественника значительно большей скорости пулям и снарядам. Особое значение это имело для артиллерии, так как с развитием технологий и мощности орудий вес снарядов постепенно увеличивался, что играло роль на дальности выстрела. Бездымный порох позволял решать эти задачи, обладая значительно большей мощностью по сравнению с дымным.

Георгий, пройдя, наконец, через проходную, направился по дорожке к административному зданию, расположенному на западной стороне территории завода. На входе в здание Артемьева встретил очередной охранник, который достаточно быстро пропустил его, изучив выписанный на проходной пропуск.

– Вам в девятый, прямо и налево по коридору держите, – заученно проговорил охранник, вернув пропуск Артемьеву.

Георгий услышал прозвучавший на улице протяжный звук фабричного гудка, ознаменовавший начало рабочего дня, и прошел до кабинета, стуча каблуками по деревянному полу, ощущая при этом некоторое волнение внутри. Его не покидало скомканное чувство страха чего-то нового и незнакомого, которое он отбрасывал, думая, что все вопросы решатся сами собой по ходу дела.

В кабинете его встретил служащий, ответственный за трудоустройство работников. Это был пухлый человек около сорока лет в круглых очках, с завитыми волосами с рыжего оттенка и рябым лицом. Увидев вошедшего посетителя, он оторвался от бумаг, к которым почти вплотную прилип лицом, поднял голову, поправил очки и, присматриваясь, сощурил глаза.

– Добрый день! – начал Артемьев.

– Добрый, добрый, что у вас? – перешел сразу к делу служащий.

– Я тут… по направлению от воинской повинности присутствия… Из Томской губернии, для работы прибыл, – несколько замявшись, ответил Артемьев.

– Та-ак, ничего не понял, честно говоря, – замотал головой служащий, – садитесь сюда и давайте заново: с чувством, с толком, с расстановкой, но в кратком изложении, в кратком!

Он указал на стул, стоящий рядом с выцветшим рабочим столом, заваленным всякими бумагами:

– Прошу.

Георгий уселся на стул, доставая из сумки папку с бумагами:

– Да вот, собственно, необходимые бумаги. Здесь все написано.

Служащий взял документы, развернул папку и начал медленно изучать их, бубня себе под нос:

– Артемьев…, Артемьев. Георгий Сергеевич. Так-с… двадцать одного году, у-гу. Понятненько, понятненько…, что там еще, юридический факультет, у-гу. Не закончил, не-ет, – чуть повысив голос, продолжал бубнить служащий, подставив сжатый кулак к губам, – обучен языкам и наукам, та-ак, рекомендован для канцелярской или секретарской работы. Секретарской, значит. Ясно, все ясно! – он закрыл папку с бумагами и отодвинул ее от себя, после чего схватил телефонную трубку, набрал номер и, дождавшись ответа, командным тоном заговорил:

– Федотов, тут человечка оформить надобно, давай, дуй ко мне, принимай документы.

Буквально через мгновение в кабинет ворвался запыхавшийся юноша, на вид одного с Артемьевым возраста.

– Так, это тебе, – служащий протянул документы Федотову, давай за часок все подготовь.

– Будет исполнено, в лучшем виде, Тимофей Михалыч, – отрапортовал Федотов и удалился так же поспешно, как и вошел.

– Так, Артемьев, теперь с вами. Давайте-ка пройдемся пока по территории, сам покажу вам тут все, знаете, не люблю долго сидеть на месте, подождите за дверью, выйду буквально через минуту, одну минуту.

Георгий кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета. Тимофей Михайлович оказался намного расторопнее, чем могло показаться на первый взгляд. Выйдя, он закрыл кабинет на ключ и, взяв Артемьева под локоть, повел его к выходу.

На улице стояла ясная погода, разноголосо пели птицы, воздух только начинал прогреваться от яркого солнечного света, одинокие слабые ветреные волны периодически доносили необычные кисловатые запахи, чем-то напомнившие Георгию аромат жженых зеленых ветвей. В сочетании с нежно благоухающим парфюмом Артемьева получался этакий кисло-сладкий букет, от которого у Георгия зачесался нос, так что он вынужден был прикрыть его, чтобы чихнуть.

– Артемьев, верно же, аллергик? – тут же поинтересовался Тимофей Михайлович.

– Никак нет, Тимофей Михайлович, – с поблескивающими от проступивших слезинок глазами ответил Георгий.

– Ну, в личном деле об этом ничего, так что склонен вам поверить.

Так-с, ну, сразу могу сказать, что на канцелярскую должность рассчитывать вряд ли придется, у нас тут нехватка рабочих рук, а писарей наоборот, пруд пруди…, пруд-пруди.

– В каком это смысле? – удивленно спросил Артемьев.

– А в самом прямом, в самом прямом, что ни на есть, – следуя своей привычке повторять слова по нескольку раз, пространно ответил Тимофей Михайлович.

– Но как же рекомендация, да и какой из меня рабочий-то, в самом деле? – ничего не понимая, пытался добиться понятных объяснений Георгий.

– Ну-с, что, в самом деле, вам не ясно, пойдете в одну из мастерских, там всему научат. Сложное сразу не дадут, потихоньку, помаленьку и втянетесь, втя-не-тесь! Куда конкретно, это позже Федотов сообщит, но в целом ситуация такая, я тут не властен, никак не властен, – скороговоркой пробурчал служащий завода.

– М-да, что-то в последнее время одна неожиданность за другой, ну да ладно, разберемся, – разглядывая обширную территорию завода, пробормотал Георгий.

Вокруг сновали люди, какие-то рабочие, по двое, тащили большие бочки, один из них споткнулся и уронил свою ношу, бочка упала, с нее слетела крышка, и часть пороха, уложенного с горкой, крошками высыпалась на землю. Похоже, что порох несли в сушильню или на склад. Напарник заорал на уронившего бочку рабочего.

– У-у, ты, ротозей, едрена вошь, чего клешни расслабил или штрафов у тебя мало, болван ты этакий! – ругался первый.

– Я те ща дам болвана по болванке, так что мама не узнает, морда! – огрызнулся второй.

– Хорош собачиться, мужики, давай разом взяли и понесли, нам что, до обеда тут торчать? Еще пять ходок впереди, а вы от одной ослабли что ль? – прокричал один из обогнавших их такой же носильщик.

– Да идем-идем, шо разорался-то!? Давай, Фома, крышку ставь, и потащили, – Фома поставил крышку бочки на место и, взяв дубовую бочку, рабочие понесли ее дальше.

Георгий и Тимофей Михайлович стали невольными наблюдателями этой сцены.

– Вот же, бандиты, – усмехнулся Тимофей Михайлович.

Георгий только пожал плечами. Они пошли по дорожке, а служащий начал нудно повествовать об устройстве цехов, мастерских и о том, как делается на заводе самое главное – порох.

– Господин Артемьев, вы же, наверное, слышали, что порох делается у нас двух видов, дымный или черный и бездымный. Так вот-с. Дымный порох делают издавна, и технология его производства настолько отработана, что практически не менялась за долгое время. Смотрите. Сначала необходимо измельчение угля, селитры и серы в виде двойных смесей, то есть сера-уголь или селитра-уголь, составные части пороха раздельно приводят в мелкий вид с помощью шаровых мельниц, где измельчение вещества происходит за счет ударного воздействия. Прогресс идет, старых пороховых мельниц почти нигде не остается, сплошь шаровые. Затем готовится тройная смесь путем смешения компонентов, после чего необходимо уплотнение сей тройной смеси под бегунами и прессованием в гидравлических прессах и превращение их в своеобразные лепешки, затем зернение пороховой лепешки в крутильне, а вот она, кстати, – Тимофей Михайлович махнул рукой в сторону вытянутого двухэтажного кирпичного здания желтоватого цвета, – затем сушка в помещениях со специально установленными печами – в сушильнях. Знаете, можно ведь и на солнце сушить, но, говорят, от этого сила пороха значительно уменьшается. Потом порох сортируется в зависимости от назначения: мелкий – для пистолетов, средний – для винтовок, артиллерийский, сами понимаете для чего, и минный – для взрывных работ. Следует иметь в виду, что порох хорошего качества имеет одинаковый черный цвет в партии, без каких-либо оттенков белого и желтого цвета и одинаковый размер зерен.

Все это служащий произносил с явной заинтересованностью в деле производства пороха, держа руки за спиной и мерно покачиваясь взад-вперед. Его привычка повторять слова куда-то пропала, но голос был настолько монотонным, что Георгий с трудом сдерживал желание зевнуть во весь рот. Но, как оказалось, лекция еще не была окончена.

– А вот бездымный порох, это несколько другое дело. О нем до сих пор спорят, что-то без конца меняют, совершенствуют, – продолжал служащий, – дымный порох, ведь это что? Это прессованная смесь соли с углем и серой. По своей механической прочности, особливо к ударным нагрузкам, данная смесь не слишком-то превосходит сухую глину. А бездымный порох – это что-то навроде пластика и горит более плавно и стабильно. При изготовлении данного вида пороха применяется нерастворимый пироксилин, пластификация которого осуществляется в специальных мешателях при обыкновенной температуре. Масса прессуется с помощью гидравлического пресса. Бездымный порох не оставляет после выстрела непроглядного дыма, а сила отдачи несколько ниже, чем при выстрелах с использованием дымного пороха. Да и звук чуть тише, и ствол остается чище. Если такой порох намокнет, то его качества легко возобновить, просушив при совершенно обычной температуре. Но в древние ружья и винтовки такой порох не суй – разорвет, как пить дать! Фу-ф, ну это если по верхам, вкратце, так сказать. А теперь, давайте-ка обратно. Время, как раз подошло, – закончил свое повествование Тимофей Михайлович.

Артемьев выдохнул и вежливо улыбаясь, проронил:

– Кажется, теперь я и собственное производство могу наладить.

– Э-э не, мой друг. Это целая наука! Менделеев вон, умище какой, пироколлодий придумал, и то не пропустили, а куда уж нам! – развел руками служащий.

– А отчего так? – поинтересовался Георгий, вспомнив историю, рассказанную Громовым на встрече в томском трактире.

– Да Бог их знает, этих государственных мужей, Бог их знает, – к Тимофею Михайловичу вернулась старая привычка, – что-то плели там, якобы ничего такого он и не сделал, что не стоило и денег на переоборудование тратить вовсе!

– И что, правда, не стоило?

– Не знаю, не знаю… хотя, – служащий сделал паузу, и, кашлянув в ладонь, полушепотом продолжил, – хотя я лично думаю, что государевы люди у нас слишком перед всем иностранным раболепствуют, не до Менделеева им и не до нас с вами. А тем временем предприятия наши у американцев стали покупать пироксилин этот, по той же технологии. Ну, как вам это? Срам, эх срам!

Георгий сочувственно помотал головой. Они вернулись к девятому кабинету, где их уже поджидал Федотов.

– Ну-с, что там? – служащий взял формуляр у Федотова из рук, – ты свободен пока. Иди, иди, – сказал он ему.

– Так-с, пум-пум-пум-пу-ум… О! Мастерская номер два. Начальник у них – Кулебякин Иван Порфирьич, с формуляром к нему, далее он все расскажет. Найдете? – протянув формуляр Артемьеву, спросил служащий.

– Найду, куда денусь, – с улыбкой ответил Георгий.

Настроение Георгия изрядно подпортилось. Все складывалось совсем не так, как он того ожидал, но его разум будоражила одна идея, которая не давала умереть надежде несколько по-иному организовать свое времяпрепровождение на заводе.

Он нашел Кулебякина подгоняющим рабочих, вышедших на небольшой перерыв неподалеку от мастерской. Это был высокого роста широкий мужик с добрым лицом, светлыми волосами и неестественно тонкими для объема его лица усами.

При виде лощеного вида Артемьева рабочие, как и сам Кулебякин притихли. Он взял формуляр, хмыкнул, что-то чиркнул и сказал Артемьеву явиться завтра к восьми утра, после чего развернулся и направился в мастерскую.

Георгий остался наедине с рабочими и решил попытать счастье.

– Здорово, мужики, – начал он разговор.

– Ну, здорово, – с некоторым подозрением ответил один из рабочих.

– Как в целом-то тут? – продолжил Георгий.

– Хреново в целом, – прогоготав, ответил рабочий.

– И платят хреново? – спросил Артемьев.

– Тридцать рублев. Но это если штраф никакой не словишь, – сплюнув, проговорил рабочий.

Георгий подошел поближе и встал почти вплотную к рабочему:

– Слушай, друг, тебя как звать?

– Кузьма, а что такое-то, ты говори прямо уже, – рабочий сделался еще более подозрительным.

– Кузьма, – полушепотом продолжал Георгий, – давай я тебе пятьдесят рублей в месяц давать буду и другу твоему пятьдесят, если вы мою смену делить будете, а я утром приду, отмечусь только, а?

Кузьма почесал затылок, но явно заинтересовался. Тут в разговор вступил второй рабочий.

– А может по сто сразу, барин? – видимо, второй рабочий решил поторговаться, глаза его азартно поблескивали.

– Мужики, я другим предложу, вы просто первые, кого увидел, – у Георгия не было желания торговаться, да и сумму он предложил более чем достаточную.

– Ты, слышь чего, это… Приходи, несколько дней, помельтеши, а потом забудут про тебя, карточку твою сами пробивать будем. Можно это. Только деньги сразу давай, – Кузьма проявил более деловой подход.

– Э-э, ребята, сразу я вам по двадцать рублей дам только, а потом полный расчет в конце месяца. Устроит?

Рабочие переглянулись.

– По рукам тогда, – Кузьма протянул мозолистую грязную ладонь Артемьеву.

– По рукам, – Георгий крепко пожал руку Кузьмы, а затем и второго рабочего, который так и не представился, – если что, меня Георгий звать, Артемьев. Это для журналов там всяких, чтобы занести в списки или еще чего.

– Ну, будем знакомы тогда, и бывай, Георгий, завтра тащи по двадцать рублей и все устроим, – сказал Кузьма, после чего, напарник дернул его за рукав, показывая на выглядывающего из-за двери мастерской начальника, – ну все, пошли мы!

Артемьев, довольный собой, с ухмылкой на лице, направился к проходной. Похоже, что переменчивая фортуна вновь крутанула свое колесо, и на этот раз удача оказалась на стороне Георгия.