Текст книги "Охотникъ. Исторический роман"

Глава 2

Было уже примерно три часа дня, когда Георгий въехал в город. Кобыла шла уверенно, но большой скорости не развивала. Артемьев уже шагом скакал мимо Городского сада и так добрался до Новособорной площади, где невольно загляделся на живописное трехэтажное здание торгового дома купца Кухтерина, одного из дядюшкиных конкурентов. Здание представляло собой сочетание красного кирпича с желтым песчаником, его украшали купола, фронтоны и балюстрады.

– Вот это размах, – сказал сам себе Георгий, в очередной раз восхитившись красотой постройки. Его дядюшка, хоть был богат не менее Кухтериных, подобных строений в собственности не имел.

Затем он проехал по Почтамтской улице в самом центре города мимо зданий, крыши которых во всем городе были выкрашены в зеленый цвет. По тротуарам, выстеленным из деревянных досок, среди городского шума гуляло множество разношерстного народу. Так, мимо проходили солидные господа в сопровождении не менее важного вида дам, одетых в строгие платья и большие шляпы и небрежно покручивающие узорчатые тканевые зонтики в руках. Шумно гудела толпа молодежи, по всей видимости, студенты, тащили какие-то короба работяги, шли на прогулку молодые мамаши с ребятишками.

Внезапно мимо самого носа лошади пронеслась небольшая фигура, Георгий натянул поводья, глянул влево и увидел смеющегося мальчишку, который, кривляясь и гримасничая, показывал наезднику язык. Георгий помахал ему кулаком и прикрикнул, чтобы валил куда подальше, не то будет пойман и выпорот, как сидорова коза.

– Ну и забавы пошли, – выдохнув, про себя пробормотал Артемьев. Мальчишка, тем временем, унесся прочь.

Вскоре Георгий оказался на Большой Садовой, которую часто называли Университетской улицей, в связи с открытием на ней Императорского университета, учебу, на юридическом факультете которого, он забросил.

Через дорогу от входа в университетскую рощу, Артемьев привязал кобылу к фонарному столбу и направился к основным воротам входа на территорию рощи первого за Уралом университета. Перед главным корпусом было открытое пространство с зелеными газонами и цветущими клумбами. В центре ансамбля университетской рощи располагался живописный фонтан, вокруг которого проходила широкая круговая дорога с прилегающими к ней узкими тропинками. Сама роща была наполнена густой зеленой растительностью, аккуратные деревья и кусты были высажены на равном расстоянии по всей территории. В роще росли ели, кедры, пихты, сосны, липа, черёмуха, бузина, калина, бережно взятые из густых сибирских лесов. Здание главного корпуса было выкрашено в благородный белый цвет, на его зеленой крыше возвышался деревянный крест.

Справа от главного входа в корпус можно было увидеть приготовления к предстоящей мобилизации. Были выставлены деревянные столы и стулья для комиссии, неподалеку располагалась небольшая палатка. Никого из членов комиссии не наблюдалось, только бородатый дворник неспешно занимался своей работой, подбирая разбросанный вокруг будущего призывного пункта бумажный мусор и ворча на мелких ночных хулиганов, в очередной раз пробравшихся ночью на территорию рощи и обломавших некоторые из кустов.

– Если призыв начнут завтра, то тут будет не протолкнуться, – подумалось Артемьеву.

Георгий отогнал назойливую мошку, вытер пот со лба и посмотрев на свой потрепанный вид, пожал плечами, внутренне осознавая всю несуразность своего нынешнего положения, и прошел в арочный вход, отворив массивную деревянную дверь здания главного корпуса.

Он шел по дубовому паркету просторного помещения, надеясь встретить хоть кого-то, кто поможет найти нужного ему человека из уездного воинской повинности присутствия по фамилии Новосельцев. Двигаясь по коридору, Артемьев увидел повернувшего из-за угла, прямо ему навстречу неспешно шагающего профессора с кафедры уголовного права Степана Петровича Мокринского. Профессор одно время исполнял обязанности декана юридического факультета, и Георгий имел опыт общения с ним как раз в момент своего отчисления. Мокринский был одет в строгий костюм, темные волосы на лысеющей голове зачесаны назад, борода аккуратно подстрижена. Завидев Артемьева, он сощурился сквозь круглые стекла своих очков.

– Ба-а, господин Артемьев, вы ли это? Неужели решили вновь вступить в доблестные ряды студенческой армии, как раз накануне мобилизации? Смотрю, бежали, аж спотыкались! – с иронией поинтересовался профессор.

– И вам доброго здоровья, Степан Петрович! Никак нет, в ваши ряды пока не надумал, но повод угадали верно. Вы случаем, не видели тут кого-нибудь из комиссии с призывного пункта? – сразу перешел к делу Артемьев.

– И вам доброго, конечно, что это я, в самом деле, – ответил профессор, попытавшись исправить проявленную им вначале небольшую бестактность, – видел, кажется одного, Новоселов или Скоробегов, кто там разберет их лошадиные фамилии. Сидит у Попова, чаи согревающие распивать изволит, – на слове чай Мокринский сделал особый акцент, скривившись, тем самым дав понять, что напиток, употребляемый упомянутыми им лицами, возможно, окажется несколько крепче обычного чая, – у вас-то как дела продвигаются, все ли у дядюшки в порядке, дай Бог ему здоровья! – профессор, кажется, не умел остановить разговор, по старой, выработанной чтением долгих лекций, преподавательской привычке.

Артемьев, не веря своей удаче, порывался уйти, но был вынужден продолжить вежливую беседу с бывшим преподавателем.

– Дядюшка здоров как бык, еще нас всех переживет! На конях скачет, зверей в лесу голыми руками душит, рыбу живьем ест! – отшутился Георгий.

Профессор хмыкнул:

– Ох уж эти ваши шуточки, господин Артемьев, кого-то язык до Киева может довести, но вы будьте осторожней, как бы вас без этого самого языка и вовсе не оставили! – предостерегающе ответил Мокринский, – законы военного времени, знаете ли, это вам не гражданское законодательство, не купи-продай какое-нибудь. Вот там-то специалисты уголовного права и понадобится, народец-то гадкий сразу же вылезет, нормы уложения33
  Уголовное уложение 1903 года – последний кодифицированный уголовно-правовой акт Императорской России.


[Закрыть] всем цветочками покажутся, – никак не унимался профессор.

– Степан Петрович, спасибо вам огромное, я тут, правда, по делу срочному очень, дядюшкино поручение, – решил, наконец, закончить разговор Артемьев.

Профессор поправил галстук, скривившись:

– Что-ж бегите, господин Артемьев, бегите, – с некоторой паузой произнес он, – но вы еще подумайте над вступлением в наши ряды вновь. Голова-то у вас есть, только порядка в ней нет. Давайте, с Богом! – профессор похлопал Георгия по плечу и зашагал дальше по коридору, еле слышно насвистывая какую-то мелодию.

Артемьев побежал на верхний этаж в ректорат, перескакивая сразу через несколько ступеней, где, по словам Мокринского, распивал горячительные напитки нужный ему чиновник. На двери ректора крепилась табличка – «Профессор Попов Михаил Феодорович», ректор Университета имени Его Императорского Величества Александра III». На стене по правую и левую сторону от двери висели большие черно-белые фотографии ректоров университета.

Артемьев слышал глухие голоса за дверью и решил дождаться окончания беседы. Он ходил по коридору взад-вперед, разглядывая висевшие на стене фотографии. На него смотрели серьезные, вдумчивые лица профессоров, как будто осуждавших бросившего учебу нерадивого студента.

Из кабинета ректора послышался смех, затем дверь, скрипнув, отворилась. Оттуда вышли два человека, одним из которых, по всей видимости, был тот, кого искал Георгий. Предполагаемый Новосельцев о чем-то весело пытался рассказать ректору заплетающимся языком. Ректор был напротив, серьезен и вполне трезв. Он коротко кивал головой, провожая собеседника. Ректору на вид было около шестидесяти лет, его лицо обрамляла густая борода, седые волосы были разделены идеальным боковым пробором. Наконец, ректор вернулся в кабинет, закрыв за собой дверь на внутренний замок. Георгий последовал за немного шатающимся служащим.

Догнав его, он увидел перед собой человека средних лет, но уже лысеющего. Пиджак его был мят, а физиономия красна от принятой дозы алкоголя.

– Господин Новосельцев, Иван Петрович? – окликнул его Артемьев.

– Ну, предположим и так, что с того? – недоверчиво ответил чиновник, обдав Георгия хмельным запахом.

– Я к вам по делу. Артемьев, племянник Ефрема Артемьева. Мне нужно передать вам вот это, – Георгий попытался всучить чиновнику конверт.

Глаза Новосельцева неожиданно прояснели и взволнованно забегали в разные стороны.

– Тише вы, не здесь же, в самом деле, пойдемте в сторонку хотя бы! —протараторил чиновник, испуганно отстраняясь от Георгия.

Артемьев растерянно уставился на него с зажатым конвертом в руке. Чиновник же махнул рукой, позвав его за собой. Они свернули с главного коридора, подойдя к лестничному пролету. Вокруг было тихо, и чиновник нервно протянул руку, изобразив ладонью манящий жест.

– Давайте, что там у вас за документы, – расторопно произнес Новосельцев.

Георгий протянул конверт:

– Вот тут работа над ошибками, сто пятьдесят терминов и определений к ним, – заговорщически подмигнув, сообщил Артемьев.

– Кажется, вам задавали двести, если мне не изменяет память, – ответил Новосельцев, выглядевший уже значительно более трезвым.

– Всему факультету задано сто пятьдесят, именно столько я и подготовил, – ответил Георгий.

Один из его приятелей поговаривал, что таксу за исключение из призывных списков в обычное время выставляли в среднем сто двадцать рублей. В военное время должно было быть подорожание, но ведь формально война пока и не была объявлена, так что Георгий решил рискнуть.

– Может для остальных оно и так, – косвенно подтвердил предположения Артемьева чиновник, – но ваше задание было индивидуальным. По сему, жду вас завтра на пересдаче. Подходите к девяти утра, надеюсь, не опоздаете.

Чиновник засунул конверт за пазуху и застучал каблуками, спускаясь вниз по лестнице. Георгий не вполне довольный итогом произошедшей беседы, подождал пока тот спустится, затем также направился к выходу.

Сегодня Артемьев решил не возвращаться в Ново-Александровск. Порученное дело разрешено не до конца, а разговора с дядюшкой по этому вопросу было не избежать. Воспоминания о загубленном отличном жеребце также не давали покоя. Он не знал, правильно ли поступил Ступин, убив животное, но к жизни того уже не вернешь, а что-то доказывать уже поздно, да и некому.

Артемьев решил остановиться на ночь в одном из домов, принадлежавших Ефрему Сергеевичу. Хозяин бывал там лишь наездами, основную часть времени проводив в своем имении в Ново-Александровске, так что за домом следила только прислуга. Каменное жилище было построено на месте старого деревянного дома и предназначалось для больших приемов, хотя после того, как его владелец стал городским головой Ново-Александровска, все чаще просто пустовало.

Перед воротами Георгий спешился и во двор ввел кобылу уже под уздцы. Оставив ее на попечение прислуги, он поднялся в обычно занимаемую им комнату и несмотря на то, что времени было всего восемь часов вечера, рухнул без сил на кровать, проспав до самого утра.

Утром Артемьева поочередно будили гулко хлопающие двери, пронзительный петушиный крик, звонкое пение птиц за окном. Окончательно он вынужден был проснуться от трехкратного стука в дверь.

– Ваше степенство, извольте к завтраку спускаться. Вы просили не позднее семи разбудить, пора-с! – громко говорил бодрый голос слуги, стоящего за дверью.

– Встаю, Архип, встаю! Не стучи только больше и не ори, прошу! – отозвался Артемьев.

Георгий встал с постели. Спалось не очень, так как всю ночь донимали комары, тело было расчесано и покрыто красными следами от их укусов. Ночью Георгий то и дело хлопал себя ладонью по щекам, так как после очередной атаки насекомых, вынужден был закутаться в одеяло по самую шею.

Артемьев оделся и спустился к столу. На завтрак были поданы кофе со сливками, яичница, разнообразные кренделя, блины, мед, варенье, различные фрукты на выбор. Артемьев наспех поел и собрался в дорогу, желая приехать чуть ранее назначенного чиновником времени.

Призыв начался в субботу 19 июля в 6 часов утра. Только начинало светать, воздух был наполнен влажной утренней прохладой. На открытых мобилизационных пунктах уже толпилось множество людей. Среди них в основном были крестьяне и рабочие, но присутствовали и представители интеллигенции, также отдельной группой стояли татары с тюбетейками на головах. Мобилизацию казачества организовывали непосредственно в местах проживания их общин. Выделялись и совсем юные безусые лица парнишек, вероятно, решивших отправиться на фронт добровольно или как зачастую говорили – охотниками.

Георгий с трудом нашел место для привязи кобылы вдали от входа на территорию университета, среди людей было не протолкнуться. Кроме призывников, пришли их матери, кого-то сопровождали жены с ребятишками, радостно носившимися по дороге. Развернули свои лавки торговцы, продавая напитки и стряпню. Кто-то пытался продать оставшуюся от былой службы старую военную амуницию, поношенную обувь, фляжки, тупые сабли, охотничьи патроны и рюкзаки. Какой-то невысокий, заросший бородой красномордый мужик без головного убора ходил меж толпы, предлагая купить водку, спрятанную в боковом кармане. Он махал зеленой веткой, привлекая внимание, сощурившись, осматривался по сторонам, выискивая городового и, не найдя его, вытаскивал поочередно из разных карманов по полбутылки водки, демонстрируя их, заглядевшимся на него прохожим. При этом со временем количество жидкости в бутылках уменьшалась, выпитое покупателями, а то ненароком и самим незадачливым торговцем спиртным.

Проталкиваясь через бурлящую толпу людей, Артемьев, наконец, оказался непосредственно у мобилизационного пункта. Вчерашнего знакомого чиновника видно нигде не было.

Члены комиссии по очереди принимали призывников, задавая одни и те же вопросы:

– Представьтесь и назовите возраст и род занятий до службы, – произнес офицер, расположившийся посредине стола, за которым сидели и остальные служащие.

– Гришин Павел, Анисимов сын. Рабочий, годов – тридцать семь. С Крюгерского завода пивоваренного.

– Медосмотр? – задал вопрос офицер.

– Годен.

Рабочий передал члену комиссии заполненный врачом листок о прохождении осмотра врача. Офицер коротко побарабанил пальцами по заполняемому им журналу, – зачисляетесь в ратники ополчения 1 разряда.

– Следующий! – командным тоном гаркнул офицер.

Георгий отвернулся, неподалеку военный врач осматривал призывников, один из которых, парнишка лет двадцать двух, явно пытался симулировать какое-то заболевание.

– Уши болят у меня, дохтур, гной лезет и боль разит постоянно! – доказывал парнишка.

Врач только посмеивался, продолжая заполнять свои формуляры.

– Иди, лоботряс, здоров ты, не ной, авось в тыл отправят, – вручив формуляр призывнику, с широкой улыбкой сообщил медик.

Георгий уже решил было поискать Новосельцева внутри здания главного корпуса, как вдруг кто-то сзади похлопал его по плечу.

– Господин Артемьев, – произнес сиплый голос за спиной.

Георгий обернулся и узнал Новосельцева. Вид его был более презентабелен, чем при первой их встрече, но при этом он выглядел немного нервным, а маленькие глаза взволнованно бегали в разные стороны.

– А Иван Петрович, какая встреча! – с улыбкой отозвался Артемьев. Он быстрым движением засунул руку в карман, а затем протянул ее Новосельцеву для рукопожатия.

Новосельцев не сразу понял маневр Артемьева, пока не ощутил в ладони смятую купюру.

Чиновник, казалось, несколько смутился, но, опомнившись, взял Артемьева под локоть и повел в сторону, заговорщически зашептав:

– Господин Артемьев, голубчик! Все удалось решить в лучшем виде! Самое главное – в призывных списках вас нет и не будет, вы Ефрему Сергеевичу так и передайте, – смущенно улыбаясь, тараторил чиновник.

Что-то в этих словах насторожило Георгия, уж больно сладко запел этот Новосельцев, с самого начала показавшийся Артемьеву скользким типом.

– Так, господин Новосельцев, давайте к сути, прошу вас, не надо заговаривать мне зубы, – прервал поток сладких речей чиновника Артемьев.

– Голубчик, голубчик, ну что вы, что вы, я как раз к ней родимой-то и подбираюсь вплотную. Удалось мне проблемку вашу за сто пятьдесят рубликов порешать.

– Ну же, не томите уже, господин Новосельцев, что все это означает, в конце-то концов!

– Так-с… Ну, на фронтах вы не окажетесь, это точно. Но и в Томске остаться не получится. Вы поедете в Петербург! – радостно выпалил чиновник.

– Вот так просто поеду и все? Как это изволите понимать? – удивился Георгий.

– Ну-с, положим, не так просто, придется потрудиться на благо Отечества все-таки. Поработаете немного на пороховом заводе Майнера, поперекладываете там бумажки, позаполняете формуляры, но вы подумайте о другом! Это же Петербург, столица! Совсем другая жизнь, с вашими-то деньгами! Кроме шуток, это лучшее, что я мог сделать за переданную вами сумму.

– Столица? Где, в пороховой бочке? Да что значит лучшее? Я вам только-что принес остальную часть оговоренной…

– Тише вы, тише, – оборвал Новосельцев, – оставшееся – это мои комиссионные, и на том вам спасибо. Держите бумаги, тут направление на завод, остальное полистаете, посмотрите, там все понятно. Билет купите за свой счет, тут уж, я надеюсь, проблем не возникнет. Через неделю, максимум две, вы должны быть там. На этом у меня все! А теперь извините, вынужден откланяться, надо следить там за всем, – он махнул рукой в сторону толпы людей возле мобилизационного пункта, – уже заждались поди.

Чиновник дотронулся до шляпы в знак прощания и лениво затрусил в сторону мобилизационного пункта.

Георгий побледнел от злости. Он сжимал в руках переданные бумаги, не зная что и подумать.

– Столица, значит, – только и смог вымолвить он.

Глава 3

Близился полдень. Тени становились короче, воздух нагревался, и, казалось, не было никакого спасения от вездесущей духоты. Низкие серые облака изредка закрывали яркий солнечный свет, давая изнывающим людям передышку от влажного июльского зноя.

Георгий решил, что отправится в Ново-Александровск вечером. Прибыв в томский дом дяди, он телефонировал Ефрему Сергеевичу, сообщив в общих чертах, что вопрос об исключении из призывных списков решен. Купец попытался разузнать подробности, но Георгий, сославшись на занятость, сказал, что все расскажет при личной встрече.

Артемьев решил провести день в Томске и навестить Лизу. Ему непременно хотелось чем-то себя отвлечь после событий прошедших дней.

Он думал найти ее в Общественном собрании, которое было центром культурной жизни города. В здании собрания располагалась одна из крупнейших в городе библиотек, биллиардная и карточная комнаты, а также большой зрительный зал с неплохой акустикой. Именно в этом зале проводились различные концерты, спектакли, маскарады, балы и благотворительные вечера, после того, как в связи с пожаром, устроенным черносотенцами в 1905 году, был разрушен Королевский театр.

Лиза упоминала про то, как руководитель труппы договорился о показе поставленной им пьесы на сцене Общественного собрания, где они ежедневно проводили репетиции. Это было что-то вроде триумфа для нее, так как зал вмещал в себя почти тысячу человек, и на этот раз ей досталась одна из ведущих ролей. Лиза полагала, что именно сейчас, когда на премьеру соберется весь свет губернии, ее должны непременно заметить, рассказать о ее таланте нужным людям и пригласить играть, если не в столичный, то хотя бы в настоящий театр в каком-нибудь крупном городе.

Общественное собрание располагалось возле Новособорной площади. Его построили на месте сгоревшего имения разорившегося золотопромышленника Философа Горохова.

Такие места являлись неотъемлемой составляющей крупных городов и собирали в себе самых разнообразных лиц, независимо от звания или чина, но достаточно приличных для того, чтобы быть принятыми в общественную жизнь. Так, не имели права посещать собрания лица, которые подвергались ограничению свободы или прав в судебном или административном порядках. В основном же Общественное собрание города Томска посещали его действительные члены, платившие по пятнадцать рублей ежегодного взноса. С обычных гостей взымалось по пятьдесят копеек за посещение, но при условии наличия рекомендации одного из регулярных членов собрания.

Георгий не стал брать лошадь, воспользовавшись услугами извозчика. Извозчик, узнав в нем племянника Ефрема Сергеевича, лихо прокатил его до места на дребезжащих дрожках и наотрез отказывался брать плату за проезд, так что Георгию пришлось просто положить монеты на сиденье экипажа, прибавив даже немного сверх положенной суммы.

Он вошел в здание Общественного собрания, и, поскольку являлся его действительным членом, никакой платы с него не потребовали. Артемьев поднялся на второй этаж и направился к концертному залу. Тихонько приоткрыв дверь, он осторожно прошел в зрительный зал и занял одно из мест поближе к сцене. В зале практически никого не было, лишь несколько родственников актеров, пришедших для поддержки или из праздного любопытства.

Руководитель труппы – пожилой мужчина с аккуратно подстриженной бородой, прямым прилизанным пробором, одетый в белый, уже поношенного вида костюм, эмоционально верховодил постановкой пьесы. Он то и дело останавливал действие, поправляя актеров, пытаясь заставить их читать с той или иной интонацией и делать более естественное выражение лица, сопровождать ту или иную эмоцию различными жестами.

– Заново, все сначала, давайте, давайте, друзья, прогоним все еще раз и с самого начала! – прокричал режиссер.

Ставили «Вишневый сад» Чехова. Режиссер громко объявил:

– Действие первое, входят Дуняша со свечой и Лопахин с книгой в руке!

На сцену вышли актеры и принялись читать заученные тексты, кажется, пока их игра вполне устраивала режиссера. Лизы не было видно. Георгий зевал, откровенно скучая. Наконец, на сцене появились Любовь Андреевна, Аня и Шарлотта Ивановна.

Георгий развеселился. Он понял, что Лиза играет Аню, а это была отнюдь не главная роль. Кажется, про нее Чехов говорил, что данного персонажа вообще может играть кто угодно, лишь бы была молода и со звонким голоском.44
  Так А. П. Чехов писал в письме Немировичу-Данченко Вл. И., 2 ноября 1903 г. Ялта: «Аню может играть кто угодно, хотя бы совсем неизвестная актриса, лишь бы была молода и походила на девочку, и говорила бы молодым, звонким голосом, эта роль не из важных».


[Закрыть] Но, похоже, Лиза отдавала этой роли все силы, и Георгий пообещал себе, что постарается быть серьезным и не отпускать шуток на эту тему. Наконец, режиссер скомандовал занавес, и актеры скрылись за кулисами.

Члены труппы начали разбирать декорации, а, значит, что на сегодня репетиция закончилась, так что ждать Артемьеву оставалось недолго. Из-за кулис появилась Лиза. Ей было девятнадцать лет, светловолоса и худа, одетая в бежевое платье с завышенной талией, пошитое из узорчатой ткани. Подол юбки едва прикрывал носок ботинка. Заметив Георгия, она широко раскрыла бледно-голубые глаза, заулыбалась тонкими губами и помахала рукой.

– Жорж, какая неожиданность, как я счастлива вас увидеть! – залепетала Лиза.

– Здравствуйте, моя дорогая! Вы выглядели просто великолепно, уверен, постановка возымеет успех! – поприветствовал Лизу Георгий.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, Жорж. Но все же, какими судьбами?

– Решал тут одно деликатное дельце. Да что мы стоим тут в проходе, пройдемте в буфет на полдник, и я все вам расскажу – ответил Артемьев.

Проходя мимо рядов зрительного зала, Георгий ловил завистливые взгляды актрис из Лизиной труппы, она же гордо шла с ним под руку и загадочно улыбалась, как будто, не замечая глазеющих на ее спутника подруг.

В буфете Георгий купил кофе, сладкий рулет с маком, пряники и два запеченных мясных пирожка. Сладкое он предложил Лизе, сам же решил остановиться на мясном. За полдником, Георгий вкратце поведал Лизе о своих последних приключениях, немного приукрасив свою роль в истории о лошадиных скачках, так что у Лизы начали наворачиваться слезы от рассказа о последнем вздохе несчастного, дорогого сердцу молодого человека скакуна. История о взятке и уклонении от призыва с легкой подачи Артемьева превратилось в горячий спор с чиновником службы военного присутствия о том, как молодому человеку не пристало работать на каком-то там заводе, когда у него есть две руки и две ноги, и он вполне может держать винтовку. Но Георгий не смог в одиночку противостоять закостенелой бюрократической машине и вынужден был с ней согласиться.

– Петербург?! – воскликнула Лиза, – вы едете в Петербург, – снова выпалила она, а как же я, как же наши мечты. Нет, вы непременно должны взять меня с собой!

Георгий понял, что заговорился и, кажется, сболтнул лишнего.

– Лизонька, как это не прискорбно, но это совершенно невозможно, совершенно! Там ужасные условия, придется жить с рабочими в бараках, спать на нарах без каких-либо удобств, – пытался выкрутиться из щекотливой ситуации Артемьев.

– Я могла бы быть, словно жена декабриста, – уже с меньшей уверенностью промолвила Лиза, – только наоборот, поехала бы за вами из Сибири в столицу и там терпела бы всяческие лишения ради любви.

– Что вы, Лиза, прошу вас, не упоминайте этих полоумных революционеров при мне. Это все временно, какие-то четыре месяца и войне конец, да ее ведь даже и не объявили к тому же. Сколько стране может понадобиться пороху за четыре месяца, сущий пустяк, я вернусь, и все будет как прежде, – Георгий, кажется, преодолел неловкий момент их беседы.

– Но вы должны обязательно мне писать, обязательно! И рассказывать обо всем интересном, что вы увидите в столице нашей необъятной Империи, потребовала Лиза.

– Будет сделано в лучшем виде, моя дорогая Елизавета Александровна, – радостно отрапортовал Артемьев.

Закончив полдник, они пошли прогуляться по летним городским улицам. Стало ветренее, густые серые облака постепенно затягивали гладкое небо, обещая к вечеру полить остужающим дождем, уставший от жары город. Молодые люди болтали, смеялись, Лиза рассказывала о том, каким несносным был руководитель труппы, что актрисы не держались подолгу и сбегали, не выдерживая его беспрестанных намеков и домогательств. Она поведала о том, как однажды влепила ему пощечину за одну из таких непристойностей. Но, как ни странно, он наградил ее ролью Ани в чеховской пьесе, вероятно, в знак уважения к ее стойкости. Георгий улыбался ее наивности и даже предложил начистить мерзавцу рыло, Лиза в ответ лишь отмахивалась и хохотала. Сегодня он был безгранично рад легкому общению с Лизой, забыв обо всех проблемах последних дней, о предстоящей поездке и неведомой работе на заводе, носившем имя знаменитого на всю страну промышленника.

Когда пришла пора прощаться, он нанял возницу, доехал вместе с Лизой до квартиры, которую она арендовала в одном из домов на окраине города и, приобняв, нежно поцеловал ее в щеку. Было уже около восьми вечера. Настало время возвращаться в Ново-Александровск.

На одной из центральных улиц навстречу экипажу внезапно выскочил оборванный нищий.

– Тпру-у! Стой, стой! – заорал извозчик, резко натянув вожжи, так что Георгия шатнуло вперед, – куда вылез, дурья башка, а ну прочь с дороги!

Нищий осклабился, обнажив редкие кривые зубы.

– Империи падут, – негромко произнес он.

– Что ты там несешь, а ну проваливай, а не то слезу и вытолкаю тебя взашеи, – пыхтя, прокричал возница, уже собираясь слезть с повозки, чтобы прогнать нищего.

– Империи падут! – вдруг громогласно возвестил оборванец, – падут, и все окрасится красным! Я вижу красную смерть на твоем лице, она уже рядом! – не унимался сумасшедший, указывая пальцем на извозчика.

Возница, кажется, перепугался слов оборванца, осеняя себя крестным знамением. Он подстегнул лошадь, повозка тронулась, и упряжка понеслась прямо на сумасшедшего оборванца. Нищий отпрянул, завалившись в сторону и хохоча. Экипаж понесся прочь, поднимая за собой клубы дорожной пыли. Георгий обернулся, чтобы посмотреть, что произойдет с безумцем дальше. Он увидел, как тот, отряхнувшись, заковылял по дороге, пугая своим видом одиноких прохожих.

До дядюшкиного имения Георгий добрался уже затемно. Всю дорогу извозчик что-то бурчал и шептал молитвы.

– Извольте-с, сударь, прибыли! Вы уж не обессудьте. В такое время город полон сумасшедших и пьянчуг, – извиняющимся тоном пробормотал извозчик.

Георгий рассчитался, поблагодарив за комфортную доставку, сказал, что, естественно, никакой вины извозчика в том маленьком происшествии нет, притронулся рукой к шляпе в знак прощания и быстрым шагом пошел к воротам имения Ефрема Сергеевича.

Он отворил дверь в дом. Было похоже, что прислугу уже отпустили. Георгий тихо прошел в свою комнату, переоделся, затем заглянул в дядин кабинет, где купец обычно любил сидеть допоздна и часто даже засыпал там на диване, а то и на кресле-качалке, напротив мраморного камина. Но в этот раз к своему удивлению Георгий не нашел его там и решил проверить в спальне. Перед входом в опочивальню Ефрема Сергеевича доска паркета скрипнула, и из-за двери послышался уставший голос купца:

– Кто там бродит, Игнатий, ты?

Георгий зашел в комнату.

– Доброго вечера, дядюшка, – поприветствовал он Ефрема Сергеевича.

Купец был мрачнее тучи, он сидел на роскошной кровати, оперевшись локтем о колено, поверх пижамы на нем был надет домашний халат с монограммой «Е.А.» на нагрудном кармане.

– Что-то случилось, вы здоровы? – увидев бледный вид и мрачное выражение лица Ефрема Сергеевича, взволнованно спросил Георгий.

Ефрем Сергеевич посмотрел на него застывшим взглядом.

– Война, – коротко произнес он.

19 июля 1914 года Германия объявила войну Российской империи. На следующий день Государем был выпущен и к вечеру опубликован Высочайший манифест об объявлении войны, в котором император призывал: «В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага».55
  Летопись войны. Август 1914 года №1, стр. 4. [Электронный ресурс]. URL: lenta.ru/news/2014/08/02/news01/ (Дата обращения: 15.03.2017)


[Закрыть] 26 июля выпущен Высочайший манифест об объявлении войны Австро-Венгрией. Толпы людей по всему государству собирались на манифестации, наполненные патриотическими и победными настроениями. В печати неизменно повторялось о единении народов империи, крупнейшем со времен Отечественной войны 1812 года. Томские газеты пестрили громкими заголовками: так, «Губернские ведомости», «Сибирская жизнь», «Сибирская правда», все как один призывали народ сплотиться «За веру, Царя и Отечество».

Георгий пытался сохранить трезвость суждений в час всеобщей милитаристской эйфории. Он принял решение не тянуть с отъездом и прибыть в Петербург как можно раньше.

Ефрем Сергеевич беспрестанно возмущался и выказывал всевозможное недовольство сложившейся ситуацией. На следующее утро, после прибытия Георгия, он пытался вызвонить Новосельцева, но выяснилось, что чиновник был уволен из присутствия еще в пятницу, восемнадцатого числа.