Текст книги "История похода в Россию. Мемуары генерал-адьютанта"

От автора

Товарищи!

Я собираюсь рассказать здесь историю Великой армии и ее предводителя в 1812 году.

Этот рассказ я посвящаю тем из вас, кого обезоружили северные морозы и кто не может больше служить своему отечеству ничем другим, кроме воспоминаний о своих несчастьях и своей славе! Ваша благородная карьера была прервана, но вы продолжали существовать еще более в прошлом, нежели в настоящем, а когда воспоминания так велики, как эти, то можно жить воспоминаниями! Я не боюсь поэтому, что, напомнив вам самый роковой из ваших походов, я нарушу ваш покой, купленный такой дорогой ценой. Кто же из нас не знает, что взоры человека, пережившего свою славу, невольно обращаются к блеску его прошлого существования, хотя бы этот блеск окружал скалу, о которую разбилось его счастье, и освещал бы только обломки величайшего из всех крушений.

Я должен сознаться, что какое-то непреодолимое чувство заставляет меня самого постоянно возвращаться мыслями к этой печальной эпохе наших общественных и частных бедствий.

Не знаю, отчего я нахожу также грустное удовольствие в воспоминаниях обо всех этих ужасах, запечатлевшихся в моей памяти и оставивших в ней столько болезненных следов?

Не гордится ли душа своими многочисленными и глубокими рубцами от ран? Не доставляет ли ей удовольствие показывать их другим? Не должна ли она гордиться ими? Или, может быть, она хочет только заставить и других разделить свои чувства? Чувствовать и вызывать сочувствие – не является ли это самым могущественным стимулом нашей души?

Но каковы бы ни были причины того чувства, которое увлекает меня, в данном случае я уступаю только потребности поделиться с вами тем, что я испытал во время этой роковой войны. Я хочу воспользоваться моим досугом, чтобы разобраться в своих воспоминаниях, рассеянных и смешанных, привести их в порядок и резюмировать.

Товарищи, я обращаюсь к вам! Не дайте исчезнуть этим великим воспоминаниям, купленным такой дорогой ценой, представляющим единственное достояние, которое прошлое оставило нам для нашего будущего. Одни против стольких врагов, вы пали с большею славою, чем они возвысились. Умейте же быть побежденными и не стыдиться! Поднимите же свое благородное чело, которое избороздили все молнии Европы! Не потупляйте своих глаз, видевших столько сдавшихся столиц, столько побежденных королей! Диктуйте же истории свои воспоминания. Уединение и безмолвие, сопровождающие несчастье, благоприятствуют работе. Пусть же не останется бесплодным ваше бодрствование, освещенное светом истины во время долгих бессонных ночей, сопутствующих всяким бедствиям!

Что касается меня, то я воспользуюсь жестоким и в то же время приятным преимуществом, потому что хочу рассказать то, что я видел. Может быть, я со слишком большой тщательностью буду описывать здесь всё до мельчайших подробностей. Но я думаю, что нет ничего мелочного в том, что касается того удивительного гения и тех гигантских дел, без которых мы не могли бы знать, до каких пределов может доходить сила, слава и несчастье человека!

Книга I

Глава I

С 1807 года расстояние от Рейна до Немана было уже пройдено; обе эти реки превратились в соперницы. Своими уступками в Тильзите за счет Пруссии, Швеции и Османской империи Наполеон приобрел благосклонность только одного Александра, но этот договор был результатом поражения России и началом ее подчинения континентальной системе. Он задевал честь русских, что было понято лишь некоторыми, и их интересы, что было понято всеми.

Посредством своей континентальной системы Наполеон объявил беспощадную войну англичанам. Он связывал с нею свою честь, свое политическое существование и существование Франции. Эта система не допускала на континент никаких товаров английского происхождения – или же таких, за которые была уплачена Англии какая-либо пошлина. Эта система могла иметь успех лишь в случае единодушного согласия и только посредством утверждения единой и сильной власти.

Но Франция восстановила против себя народы своими завоеваниями, а королей – своею революцией и своей новоиспеченной династией. Она не могла иметь больше ни друзей, ни соперников, а только подданных, так как ее друзья могли быть только фальшивыми, а соперники – беспощадными! Следовательно, нужно было, чтобы все ей подчинялись, иначе бы она подчинялась всем!

Император, увлекаемый своим положением и предприимчивым характером, лелеял грандиозный проект – остаться единственным господином в Европе, раздавив Россию и отняв у нее Польшу. Он с трудом сдерживал свои стремления, и они постоянно давали себя чувствовать. Громадные приготовления, которые требовал такой далекий поход, огромное количество провианта и боеприпасов, весь этот звон оружия, грохот повозок и шум шагов такого множества солдат, это всеобщее движение и величественный и страшный подъем всех сил Запада против Востока – всё это возвещало Европе, что два колосса намерены померяться силами.

Чтобы достигнуть России, необходимо было пройти через Австрию и Пруссию и двигаться между Швецией и Османской империей.

Наступательный союз с этими четырьмя державами являлся неизбежным. Австрия подчинялась превосходству Наполеона, а Пруссия – его оружию. Достаточно было ему только показать свой план, чтобы Австрия сама присоединилась к нему. Пруссию же ему легко было подтолкнуть. Опутанная, точно железною сетью, договором от 24 февраля 1812 года, Пруссия согласилась выставить от 20 до 30 тысяч человек и отдать в распоряжение французской армии большинство своих крепостей и складов.

Австрия не без умысла присоединилась к этому плану; занимая положение между двумя колоссами Севера и Запада, она была довольна, когда они вступали в драку. Она надеялась, что они обессилят друг друга и что ее собственные силы выиграют от истощения этих двух врагов. Четырнадцатого марта 1812 года она обещала Франции 30 тысяч человек, но благоразумно приготовила для них тайные инструкции. Австрия добилась неопределенных обещаний относительно расширения своих границ, вознаграждения за военные издержки и заставила гарантировать ей обладание Галицией. Однако она всё же допускала возможность уступки части этой провинции Польскому королевству и в этом случае должна была получить в виде удовлетворения Иллирийские провинции; статья 6-я тайного договора ясно указывала на это.

Таким образом, успех войны не зависел от уступки Галиции и от необходимости щадить австрийскую щепетильность в вопросе о владении этой провинцией. Наполеон, следовательно, мог по вступлении в Вильну открыто объявить освобождение всей Польши, а не обманывать ее ожиданий и не вызывать ее изумления, стараясь охладить ее пыл неопределенными высказываниями.

Между тем это был один из тех важных пунктов, имеющих как в политике, так и в войне решающее значение; поэтому-то на них и надо настаивать. Но оттого ли, что Наполеон слишком рассчитывал на превосходство своего гения, на силу своей армии и на слабость Александра; или же оттого, что принимал во внимание то, что оставалось позади, и находил, что такую отдаленную войну опасно вести медленно и методично; или, наконец, оттого, что, как он сам говорил потом, он не был уверен в успехе, – но он пренебрег объявлением независимости страны, которую только что освободил. Может быть, он не решился на это?

Тем не менее Наполеон направил представителя в ее сейм. Когда ему указали на это несоответствие, он ответил, что назначение – враждебный акт, который только свяжет его в ходе войны, «в то время как эти слова оставляют пути как для войны, так и для мира». Таким образом, его единственным ответом на энтузиазм литовцев были неясные выражения, и это в то самое время, когда он наступал на столицу империи Александра.

Он даже не позаботился очистить южные польские провинции от бессильных русских отрядов и не обеспечил себе посредством хорошо организованного восстания прочную операционную базу. Привыкнув идти кратчайшим путем и обрушиваться, подобно удару молнии, он хотел и тут подражать самому себе, несмотря на разницу места и обстоятельств. Но такова уже слабость человека, что он всегда подражает кому-нибудь или самому себе; последнее встречается особенно часто у великих людей. Поэтому-то необыкновенные люди и погибают так часто вследствие наиболее сильных сторон своего характера.

Наполеон положился на успех сражений. Он приготовил армию в 650 тысяч человек и думал, что этого достаточно для победы. Он ждал всего от этой победы. Вместо того чтобы всё принести в жертву, лишь бы достигнуть победы, он думал именно посредством нее достигнуть всего! Он видел в ней средство, тогда как она должна была служить целью! Победа была безусловно необходима ему. Но он так много надежд возложил на нее, обременил ее такою ответственностью за будущее, что сделал ее безотлагательной и неизбежной. Отсюда и происходило его стремление достигнуть ее как можно скорее, чтобы выйти из своего критического положения.

Однако всё же не надо торопиться судить великого гения! Скоро мы услышим его самого, и станет понятно, какая необходимость увлекала его. Несмотря на то что стремительность его экспедиции была безрассудна, она всё же, вероятно, увенчалась бы успехом, если бы преждевременное ослабление его здоровья не отняло у него физических сил, той бодрости и энергии, которые всё еще сохранял его дух.

Глава II

Неизвестно, что в 1811 году послужило причиной отказа Наполеона заключить союз с Пруссией (которой он владел полностью), ведь она сама его предлагала, но в 1812 году он продиктует ей именно эти условия. То ли он еще не определил ее дальнейшую судьбу, то ли не знал, когда начнет войну.

Он питал отвращение к Фридриху-Вильгельму. Часто слышали, как Наполеон неодобрительно отзывался о договорах Прусского кабинета с Французской республикой. Он говорил: «Это была измена делу королей; переговоры берлинского двора с Директорией стали проявлением робкой, эгоистичной, подлой политики, которая приносила в жертву мелким выгодам достоинство и общее дело монархов». Всякий раз, когда он обводил своим пальцем очертания прусских границ на карте, он выглядел злым и восклицал: «Разве возможно, что я оставил этому человеку такую большую территорию?»

Эта неприязнь к монарху мягкого и мирного нрава удивительна. Поскольку в характере Наполеона всё достойно исторического воспоминания, то стоит изучить ее причину. Некоторые люди склонны видеть истоки этой неприязни в отказе, который Первый консул в свое время получил от будущего Людовика XVIII на свои предложения, сделанные при посредничестве короля Пруссии; они полагают, что Наполеон винил в этом отказе посредника.

Другие вспоминают захват Румбольда, английского агента в Гамбурге, по приказу Наполеона; Фридрих, как гарант нейтралитета севера Германии, вынудил Наполеона уступить. До этого Фридрих и Наполеон вели секретную переписку столь интимного свойства, что сообщали друг другу подробности жизни своих семейств; обстоятельства положили этому конец.

В начале 1805 года Россия, Австрия и Англия делали безуспешные попытки вовлечь Фридриха в их третью коалицию против Франции. Берлинский двор, королева, принцы, министр Гарденберг и все молодые прусские военные в порыве энтузиазма и стремлении быть достойными славы Фридриха Великого, желая стереть из памяти позор кампании 1792 года, искренне разделяли убеждения союзников, однако их сдерживала пацифистская политика короля и его министра Гаугвица; так продолжалось до тех пор, пока французские корпуса не нарушили прусскую границу у Анспаха. Это до предела накалило страсти пруссаков, и раздался массовый призыв к немедленной войне.

Затем Александр был в Польше; будучи приглашенным в Потсдам, он направился туда безотлагательно; 3 ноября 1805 года он вовлек Фридриха в третью коалицию. Прусская армия была немедленно отозвана с русских границ, и граф Гаугвиц направился в Брюнн угрожать Наполеону. Однако битва при Аустерлице заставила его закрыть рот; не прошло и двух недель, как лукавый министр встал на сторону завоевателя, подписав с ним договор о дележе плодов победы.

Наполеон, однако, скрывал свое недовольство; он должен был реорганизовать армию, отдать Великое герцогство Берг Мюрату, своему зятю, Невшатель – Бертье, завоевать Неаполь для своего брата Жозефа, продолжать политическое посредничество в Швейцарии, покончить со старой Германией и создать Рейнскую конфедерацию, где он объявил себя протектором; превратить Голландию из республики в королевство и отдать его своему брату Луи; всё это были причины, побудившие его 15 декабря уступить Ганновер Пруссии в обмен на Анспах, Клеве и Невшатель.

Обладание Ганновером поначалу прельщало Фридриха, но перед подписанием договора ему стало стыдно, и он колебался; он хотел одобрить его только наполовину и держать как залог. Наполеон отвергал столь робкую политику. «Что, этот монарх не решается ни вести войну, ни заключить мир? – говорил он. – Предпочитает мне англичан? Там уже другая коалиция готовится? Он презирает союз со мной?» Возмущенный, он новым договором от 8 марта 1806 года вынудил Фридриха объявить войну Англии, вступить во владение Ганновером и согласиться на размещение французских гарнизонов в Везеле и Гамельне.

Король Пруссии подчинился, и его двор и подданные были возмущены: они упрекали Фридриха в том, что он позволил победить себя без попытки сражаться, и поднимали себе настроение напоминаниями о былой славе; они мечтали о чести победы над покорителем Европы. В своем нетерпении они оскорбляли посла Наполеона: они точили шпаги о порог его резиденции. Они осыпали бранью самого Наполеона. Даже королева, столь грациозная и привлекательная, приняла воинственную позу. Их принцы предложили себя в вожди. Рыцарская страсть и ярость возбудили умы.

Утверждалось, что в то же время были люди, предатели или обманутые, которые убеждали Фридриха в следующем: Наполеон был вынужден проявить миролюбие, этот воин питал отвращение к войне; они добавляли, что он вероломно договаривался о мире с Англией при условии восстановления Ганновера, который он должен забрать назад у Пруссии. Наконец, увлеченный общим чувством, король позволил воспылать всем страстям. Его армия наступала и угрожала Наполеону; через пятнадцать дней у него не было ни армии, ни королевства, сам он спасался бегством, и Наполеон, находясь в Берлине, выпустил свои антианглийские декреты.

Наполеон должен был прочно удерживать униженную и покоренную Пруссию, иначе она немедленно восстановилась бы с помощью русского оружия. Он считал невозможным проявить великодушие и привязать ее к себе, как Саксонию; следующим планом стал ее раздел, и то ли из сострадания, то ли ввиду присутствия Александра, он не мог решиться ее расчленить. Это была ошибочная политика, как бывает в большинстве случаев, когда мы останавливаемся на полпути, и Наполеон вскоре это почувствовал. Когда он воскликнул: «Разве это возможно, чтобы я оставил этому человеку такую большую территорию?» – вероятно, он не простил Пруссии протекцию Александра; он ненавидел ее, потому что чувствовал ее ненависть.

В самом деле, искры завистливой и нетерпеливой ненависти воспламеняли молодежь Пруссии; разжиганию чувств способствовала система образования – национальная, либеральная и мистическая. Возникла сильная оппозиция Наполеону, состоявшая из униженных и обиженных его победами; эти слабые и угнетенные, а также сама природа, мистика, фанатизм, желание мести – всё увеличивало ее силу. Желая поддержки на земле, она искала помощи небес, и вся материальная мощь Наполеона была бессильна против этого настроения. Возбужденная стойким и неистощимым духом яростной секты, она следила за малейшими движениями и слабостями врага, проникала во все щели его власти и была готова использовать любую возможность для удара; она ждала тихо, терпеливо и хладнокровно, что весьма характерно для немцев: с одной стороны, эти качества были причинами их поражения, но они же способствовали нашему истощению.

Этот широкий заговор получил название «Тугендбунд»[1]1
  В 1808 году несколько литераторов в Кёнигсберге, обеспокоенные бедствиями своей страны, усмотрели их причину в разложении нравов; согласно этим философам, граждане сохранили истинный патриотизм (хоть он в них и подавлен), армия по-прежнему дисциплинированна, а народ неустрашим. Хорошие люди тем более должны объединяться ради возрождения нации, показывая всевозможные примеры самопожертвования. Следом было создано общественное объединение под названием «Моральный и научный союз». Правительство одобрило эту организацию, но запретило политические дискуссии внутри нее. Это благородное решение могло затеряться, как и многие другие, в тумане немецкой метафизики. В это время Вильгельм, герцог Брауншвейгский, который был лишен герцогства, отправился в свое княжество Эльс, расположенное в Силезии. В самом конце пути он обнаружил в пруссаках первые следы влияния «Морального союза». Он стал его членом, и его сердце наполнилось ненавистью и жаждой мщения. Он начал вынашивать идею другого объединения, которое должно было состоять из людей, полных решимости уничтожить Рейнскую конфедерацию и полностью выгнать французов из Германии. Это общество, цель которого была более реальной и позитивной по сравнению с целью первого, вскоре его поглотило, и из двух объединений возникло общество «Тугендбунд».
  Примерно в конце мая 1809 года три отряда – Катта, Дорнберга и Шилля – явили доказательства своего существования. С ними Вильгельм и начал действовать 14 мая. Вначале его поддержали австрийцы. После ряда авантюр этот предводитель, предоставленный самому себе в центре покоренной Европы и имея лишь две тысячи человек против всей мощи Наполеона, отказался уступать; он стоял на своем и направился в Саксонию и Ганновер, но не смог поднять восстания; тогда он прорвался сквозь несколько французских корпусов в Элсфлет, где его ждало английское судно, готовое отвезти его в Англию вместе с заслуженными им лаврами. – Прим. авт. (Здесь и далее, если не указано иное.)


[Закрыть], или «Союз Доблести». Его главой, или человеком, придавшим точное и определенное направление его взглядам, был Штейн. Наполеон мог иметь его на своей стороне, но обошелся с ним сурово. Его план был раскрыт благодаря одной из тех случайностей, которым политика обязана лучшей частью своих чудес; но когда заговоры становятся частью интересов, страстей, сознания людей, невозможно уследить за всеми ответвлениями; все понимают друг друга, даже не вступая в контакты, более того, все, связанные общей и одновременно возникшей симпатией, становятся частью единой системы коммуникаций.

От этого центра тянулись нити, и число сообщников росло каждый день; он наносил удары по Наполеону от имени всей Германии, это влияние достигло Италии и угрожало его полным ниспровержением. Было бы понятно, что если обстоятельства стали бы для нас неблагоприятными, то не было бы недостатка в людях, готовых этим воспользоваться. В 1809 году, даже перед неудачей при Эсслингене, первыми, кто отважился поднять знамя независимости против Наполеона, были пруссаки. Он послал их на галеры; он считал очень важным погасить этот призыв к революции, который казался испанским эхом и мог стать всеобщим.

Вне зависимости от всех этих примеров проявления ненависти, положение Пруссии, между Францией и Россией, вынуждало Наполеона оставаться ее хозяином; он не мог править там одной силой, он не мог быть там сильным только благодаря ее слабости.

Он разрушал страну, хотя должен был знать, что бедность порождает бесстрашие, что жажда наживы становится движущим принципом тех, кому нечего терять, и, наконец, что, не оставляя им ничего кроме шпаги, он в некотором смысле вынуждает их направить эту шпагу против него. Вследствие этого в преддверии 1812 года и связанной с ним ужасной борьбы Фридрих, покорный, беспокойный и усталый, намерен был покончить со своим подчиненным положением либо с помощью союза, либо на поле боя. В марте 1811 года он сам предложил Наполеону помощь в той экспедиции, которая готовилась. В мае и августе он повторял это предложение; не получив удовлетворительного ответа, он объявил следующее: поскольку военные силы, окружающие королевство, пересекающие его и выкачивающие ресурсы, настолько велики, что возникают опасения, не существуют ли замыслы полного разрушения государства, он берется за оружие, «потому что обстоятельства настоятельно требуют этого, и гораздо лучше умереть со шпагой в руке, чем пасть с позором».

Это было сказано в то время, когда Фридрих тайно предложил Александру во владение Грауденц с его складами, а также возглавить инсургентов, если русская армия вторгнется в Силезию. Если можно верить сообщившим это, Александр принял предложение очень благосклонно. Он немедленно послал Багратиону и Витгенштейну запечатанные приказы о выступлении в поход. Инструкции гласили: не вскрывать до получения нового письма от монарха, которое он так и не написал, поскольку изменил решение. Причины этой перемены могли быть самыми различными: во-первых, желание не стать зачинщиком такой большой войны и его забота о том, чтобы иметь божественное правосудие и общественное мнение на своей стороне, вместо того чтобы явиться агрессором; во-вторых, Фридрих стал меньше бояться замыслов Наполеона и решил участвовать в его проектах. Возможно, после всего, что выраженные Александром в его ответе королю добрые чувства были его единственными мотивами; нас уверили, что он написал: «В войне, которая может начаться с поражений и потребует стойкости, я сохраню мужество, однако неудачи союзника могут поколебать мою решимость; я буду глубоко опечален, если Пруссия разделит мой плохой жребий; но если удача будет на моей стороне, то я всегда готов разделить ее с союзником, что бы для этого ни потребовалось сделать».

Эти подробности нам сообщил свидетель, хотя и младшего чина. Независимо от того, были ли эти намерения выражением благородной политики Александра, или Фридрих сам подчинился необходимости, ясно, что для него наступило время принятия важного решения. В феврале 1812 года обмен посланиями с Александром (если таковой имел место) или надежды на получение лучших условий из Франции заставили Фридриха колебаться в ответ на конкретные предложения Наполеона; последний терял терпение, слал дополнительные силы в Данциг и приказал Даву вступить в Померанию. Его мотивы захвата шведской провинции были привычными – недозволенная торговля жителей Померании с англичанами и необходимость срочного принуждения Пруссии к принятию его условий. Князь Экмюльский даже получил приказы быть готовым полностью овладеть этим королевством и захватить монарха, если в течение восьми дней после выпуска названных приказов последний не заключит наступательного союза, продиктованного Францией; однако когда маршал сделал несколько переходов, необходимых для проведения этой операции, он получил сведения о ратификации договора от 21 февраля 1812 года.

Эта уступка не вполне удовлетворяла Наполеона. Он использовал и силу, и уловки: подозрения толкали его к оккупации крепостей, оставленных в руках Фридриха; он потребовал от короля, чтобы тот держал только по 50 или 80 инвалидов в некоторых из них, и хотел, чтобы французские офицеры были допущены в другие; все они должны были посылать ему рапорты и выполнять его приказы. Наполеон беспокоился обо всем. «Шпандау, – отмечал он в письме Даву, – является цитаделью Берлина, как Пиллау – цитадель Кёнигсберга». Французские офицеры имели приказы быть готовыми представляться по первому сигналу – то была манера, введенная им. В Потсдаме, который король сохранил для себя и куда нашим войскам было запрещено входить, французские офицеры по приказу Наполеона должны были часто показываться как наблюдатели, чтобы местные жители привыкли к их виду. Он рекомендовал, чтобы королю и его подданным оказывались все знаки уважения, но в то же время чтобы у людей были отняты все виды оружия, которые могут быть использованы ими во время мятежа; при этом были названы даже самые малые средства возможного нападения. Принимая во внимание возможность проигрыша битвы и последующих прусских вечерен, он приказал разместить войска в бараках или лагерях, дополнив инструкции описанием тысячи предосторожностей с мельчайшей детализацией. В качестве последнего средства обеспечения безопасности, на случай высадки английского десанта между Эльбой и Вислой (хотя Виктор, а затем Ожеро должны были оккупировать Пруссию с 50 тысячами солдат), он добился содействия 10 тысяч датчан на основе договора.

Все эти предосторожности всё же не сделали его доверчивым: когда принц Хатцфельд пришел к нему с просьбой о субсидии в 25 миллионов франков на военные расходы, он ответил Дарю, что он бы специально позаботился о том, чтобы не снабжать врага оружием против себя. Таким образом Фридрих, помещенный в полном смысле слова в железную клетку, которая совершенно стесняла его, покорно согласился передать от 20 до 30 тысяч солдат, главные крепости и склады в распоряжение Наполеона[2]2
  По этому договору Пруссия согласилась поставить 200 000 центнеров ржи, 24 000 центнеров риса, 2 000 000 бутылок пива, 400 000 центнеров пшеницы, 650 000 центнеров соломы, 350 000 центнеров сена, 6 000 000 бушелей овса, 44 000 быков, 15 000 лошадей, 3600 повозок с упряжью и возчиками и, наконец, госпитали, обеспеченные всем необходимым для 20 000 больных. Правда, сумму налогов, уплачиваемых завоевателю, было позволено уменьшить на стоимость всех этих товаров.


[Закрыть].