Текст книги "Тайный заговор"

Глава 3

Есть города, которые нуждаются в совершенно определенном времени года, чтобы показать свою красоту. Риму нужна весна, летом город отвратителен. Зато Лондон раскрывает всю свою прелесть только летом. В Праге красивее всего осенью, а в Каире – зимой.

И только Вена хороша в любое время года, даже промозглой осенью и холодной зимой, когда торжествует морбидо этого города. Каждый из этих городов Бродка знал довольно неплохо, но Вену любил больше всех остальных. Такси, которое везло его из аэропорта Швехат в «Гранд-отель», у Дунайского канала попало в пробку, и водитель то и дело давал компетентные комментарии, сводившиеся к одному:

– Неудивительно, что стоим, ведь все улицы постоянно забиты. Для таксиста, как и для всех австрийцев, даже малейшее страдание было способом разнообразить свою жизнь, в то время как немцам в основном приходилось бороться с манией величия или комплексом неполноценности.

Было четыре часа, почти темно, и моросящий дождик, придававший этому городу особое очарование, перешел в снег. Бродка отрешенно кивал в ответ на все дальнейшие разглагольствования шофера. Мысленно он уже занимался полученным заказом – историей успеха автогонщика, который после окончания своей спортивной карьеры основал авиакомпанию. Два дня были забиты полностью: съемки в аэропорту, в концертном зале и на вилле экс-спортсмена за городом. Привычное дело для Бродки.

У моста Асперн такси повернуло налево и поехало вдоль Рингштрассе. Фасад отеля, расположенного неподалеку от оперы, архитектурной жемчужины Рингштрассе, был ярко освещен. Бродка не впервые останавливался в этом отеле, и, когда он вошел через стеклянную вращающуюся дверь в залитый светом холл, портье издалека приветствовал его профессиональной улыбкой, как это делают портье всех отелей мира. Но этот служащий, имя которого Бродка забыл но внешность хорошо помнил, казалось, был одним целым с отелем как плод и дерево. Он выглядел как сам кайзер Франц-Иосиф, и, если бы не был услужливым вездесущим портье, его можно было бы принять за актера, который просто играет здесь свою роль.

Вскоре Бродка узнал, что портье не желает, чтобы к нему обращались «господин Франц», «господин Иосиф» и уж тем более не «господин Франц-Иосиф», и что зовут его просто господин Эрих, что совершенно не мешало его эпохальной внешности.

Несмотря на изысканный вид, портье не побрезговал пристально осмотреть одежду клиента, причем уделил наибольшее внимание «ролексу» Бродки. Господин Эрих разделял постояльцев отеля – как и всех людей – на две категории: люди со вкусом и люди без него. Он утверждал, что по-настоящему вкус человека можно определить исключительно по его часам. В любом случае он презирал людей, цеплявших на запястье эти штуки на батарейках. Он расценивал это как падение нравов. Конечно же, только в частном разговоре, на службе господин Эрих никогда бы не отважился высказываться о постояльцах.

Заполнив регистрационную форму, Бродка поднялся на лифте в свой номер на пятом этаже и переоделся.

Из отеля он вышел, подняв воротник пальто. Снег прекратился, и Бродка пошел пешком по Академштрассе в направлении собора Святого Стефана. Затем он повернул налево, в одну из боковых улиц. Его внимание привлекла светившаяся зеленым вывеска ресторана. Бродка съел гуляш из длинноволокнистой говядины и яичницу, запив все это кружечкой пива, и вернулся в отель.

Совсем недавно пробило девять, спать не хотелось. Поразмыслив, Бродка отправился в бар, расположенный на промежуточном этаже отеля, сел у окна в середине зала под люстрой, заказал себе виски и стал смотреть на двери, словно ожидая кого-то. На самом деле взгляд его был устремлен в никуда. Он снова задумался о том, как справиться с ситуацией, в которой он оказался, и, конечно же, ни к какому результату не пришел.

На заднем фоне пианист со скучающим видом привычно наигрывал «Night and Day». За соседним столом трое японцев, возраст которых трудно было определить, предавались радостям жизни, позабыв о строгом этикете, принятом на их родине. Пожилая супружеская пара торжественно праздновала шампанским свой очередной юбилей – судя по виду обоих, золотую свадьбу. За ними неотрывно слепила богатая вдова, сидевшая за одним из соседних столиков. Богатые вдовы в барах отелей – это что-то страшное.

Бродка равнодушно наблюдал за деловой женщиной, которая, улыбаясь, вошла в зал. На ней был черный костюм и черные чулки, а также бесстыдно привлекательная уверенность в себе. Хотя, как заметил Бродка немного позже, свободными были еще два маленьких столика, она вежливо поинтересовалась, склонив голову набок, разрешит ли он присесть.

В таких случаях Бродка обычно отвечал вопросом на вопрос: «Что?» Но эта женщина была слишком красива, чтобы он мог отреагировать подобным образом, да и риск, что через минуту к нему подсядет какой-нибудь болтун, тоже нельзя было исключать.

Поэтому Александр поднялся, приветливо кивнул и пододвинул незнакомой женщине кресло. Она заказала «Манхэттен», закинула ногу на ногу, прикурила сигарету и после того, как дышать стало почти нечем, спросила:

– Вы не возражаете?

На подобные вопросы Бродка отвечал просто: «Возражаю». Он ненавидел сигаретный дым и никогда не курил. Но этот случай казался особенным, и он, решив сделать исключение, дабы не прогнать зарождавшуюся симпатию, сказал:

– Пожалуйста!

Но прежде чем он это сделал, красавица взяла едва прикуренную сигарету, затушила ее в пепельнице и, глядя Бродке прямо в глаза, произнесла:

– Вы совершенно правы. Курение – полнейшая чушь. Честно говоря, я курю исключительно из смущения.

Так завязался приятный разговор, во время которого каждый пытался приподнять завесу над жизнью другого, и через час Бродка уже знал ее имя, профессию, семейное положение. Что касается возраста, то его можно было угадать: вероятно, ей было лет тридцать пять, не больше. О себе он рассказал столько же. Ее звали Нора Мольнар, она работала пиар-агентом в фирме, выпускающей спортивную одежду, и была разведена. Ее короткие каштановые волосы, которые она зачесывала на лоб, восхищали Бродку почти так же, как ее большая грудь и родинка на верхней губе. Короче говоря, встреча произвела на Бродку довольно сильное впечатление, и, когда выяснилось, что оба будут в отеле на следующий день, они договорились встретиться вечером в то же время и на том же месте.

В некоторой степени Нора походила на Жюльетт, но не внешне – у невысокой ростом Жюльетт были длинные черные волосы. Их схожесть касалась сердечности и открытости.

Даже во время работы с бывшим автогонщиком и авиапредпринимателем у Бродки не шла из головы неожиданная встреча, состоявшаяся прошлым вечером.

В условленное время, незадолго до того как пробило девять, Бродка вошел в бар отеля и заказал у бармена виски. Александр хотел было сесть за тот же стол, что и накануне, как вдруг в дальней части зала, у сине-зеленого гобелена с пышным ландшафтом, он увидел Нору, которую, правда, узнал с трудом.

Она пришла немного раньше, пояснила новая знакомая, так как у нее сорвалась деловая встреча. Но ее это нисколько не огорчило, поскольку она с нетерпением ждала сегодняшнего вечера.

Бродка с удивлением и восхищением смотрел на изменившуюся внешность Норы. Она была накрашена ярче, чем вчера. Ее каштановые волосы были уложены с помощью геля в необычную прическу наподобие шлема, прилегавшего к голове. Ее губы, вчера нежно-розовые, теперь вызывающе блестели ярко-алой помадой. А то, что вчера Нора скрывала под черным пиджаком – ее захватывающий дух бюст, – сегодня было подчеркнуто обтягивающей шелковой блузкой, которая, хотя и была застегнута на все пуговицы, ничего не скрывала.

Вид Норы смутил Александра и возбудил его фантазию. Как и все мужчины в такой ситуации, он начал рассказывать о своей жизни, стараясь выставить себя в наилучшем свете. Нора казалась очень заинтересованной, задавала все новые и новые вопросы, то и дело восхищенно восклицая. А Бродка говорил и говорил: о своей профессии, о своих удачах и планах.

В Норе Александр нашел очень внимательную слушательницу, но больше, как он догадался, ей нравилось выступать в роли кокетки. Беспокойно, даже напряженно прислушиваясь к его словам, Нора о и дело доверительно склонялась к нему, с улыбкой откидывалась назад, ерзала, устраиваясь поудобнее, так что ее груди колыхались, акидывала ногу на ногу или же расставляла их совершенно не по-женски, насколько позволяла ее узкая юбка. Рассказывая под шампанское о своей жизни, Бродка лихорадочно размышлял, как бы сделать так, чтобы затащить эту фривольную дамочку к себе в постель. Он знал, что большинство женщин испытывают отвращение к пошлым предложениям и все же откровенный вопрос «Вы не хотите со мной переспать?» считают просто сногсшибательным. Тем не менее в каждом третьем случае этот вопрос заканчивается пощечиной и все усилия идут прахом.

Пока Бродка, чувствуя, что его желание растет как на дрожжах, ломал себе голову над тем, как заполучить Нору, женщина опустила руку под стол, протянула ему кончики пальцев правой руки и многозначительно улыбнулась.

Неужели они думают сейчас об одном и том же, спросил ее Бродка с осторожностью опытного мужчины. Вообще-то, Норе даже не понадобилось отвечать, потому что она схватила Бродку за руку и так крепко сжала ее, что дальнейшие подтверждения были бы излишними. И все же она довольно громко, так что было слышно за соседним столом, ответила:

– Если тебе не терпится узнать, хочу ли я тебя, то – да.

В этот миг Бродке было наплевать на все: на многозначительные взгляды сидящих за соседним столиком посетителей, на ухмылки бармена, который наверняка отпустит в его адрес острое словцо, если они сейчас встанут и уйдут, на то, что подумает господин Эрих, портье, когда его постоялец прошествует через холл с незнакомой красоткой.

Сейчас Бродка думал об одном: он во что бы то ни стало должен обладать этой женщиной.

Перед лифтом к Бродке и его спутнице подошел вездесущий господин Эрих. Услужливо извинившись, что помешал, он заявил, что у него важное сообщение для господина Бродки.

Александра это совершенно не устраивало.

– Неужели нельзя подождать до завтра? – набросился он на портье. – Я хочу, чтобы сегодня меня оставили в покое.

Господин Эрих недовольно пожал плечами и удалился.

Номер Бродки был выдержан в цветах охры и зелени резеды, как и большинство номеров «Гранд-отеля». Над широкой французской кроватью висела гравюра с видом Вены, на ореховых ночных столиках по обе стороны кровати горели лампы с желтыми шелковыми абажурами. В углу – письменный стол. Рядом с ним – обращенный к окну мягкий уголок. Плотный ковер на полу с узором из ромбов, в котором утопали шаги. Настоящий люкс.

Бродка бросил пальто Норы на стул. Нора раскинула руки, словно в танце. Казалось, она хотела обнять весь мир – и в первую очередь его, Бродку. Затем она остановилась, запрокинула голову и закрыла глаза. Бродка подошел к ней и обнял за талию. Нора прижалась к нему бедрами и так страстно начала об него тереться, что Бродка охотнее всего овладел бы ею тут же, не сходя с места и не дожидаясь, когда она разденется.

Как будто немного стесняясь, Нора, не открывая глаз, стала медленно расстегивать пуговицы на блузке. Бродка почувствовал, что его дыхание участилось. Ему еще никогда не доводилось видеть столь совершенных грудей, больших, крепких и вызывающих. Он схватил их обеими руками, стал страстно мять и поглаживать. Когда он наклонился, чтобы поласкать языком заострившийся сосок, Нора вырвалась, издав стон, в котором слышались страсть и нетерпение.

Она красиво выскользнула из своей юбки и, когда та упала на пол, правой ногой отбросила ее в сторону. Теперь она стояла перед ним обнаженная, не считая белых чулок без подтяжек и туфель на высоком каблуке. Ее фигура была безупречной, кожа – слегка смуглой. Бродка расстегнул брюки.

Нора бесстыдно расхохоталась. Не говоря ни слова, она нежно поглаживала его пенис одной рукой, а другой указывала на дверь ванной комнаты. В глазах женщины читалась просьба: подожди немного. В следующее мгновение она исчезла в ванной.

Бродка не знал, откуда доносится шум, который он слышал, – из душа или же изнутри его затуманенного сознания. Ему казалось, что время тянется бесконечно долго. Он стянул брюки и опустился в кресло рядом с пальто Норы. Краем глаза он увидел торчащий из кармана пальто уголок то ли конверта, то ли фотографии. Александр потянулся за ним и… ужаснулся.

На фотографии был он.

В первую минуту Бродка ничего не мог понять. Он бездумно переводил взгляд с двери в ванную на фотографию. Она была сделана при помощи телеобъектива; фон был размыт, так что он не смог понять, где именно его сфотографировали.

Итак, его знакомство с Норой не было случайным. И уж точно ни о какой взаимной симпатии не может быть и речи. Нору подослали. Но почему? С какой целью? Кто?

Бродка лихорадочно размышлял. Заставить Нору разговориться? Или, может, лучше притвориться, сделав вид, что он ничего не знает, и ввести Нору в заблуждение? Возможно, тогда ему удастся раскусить ее… Но прежде чем Бродка успел принять решение, из ванной, обольстительно улыбаясь, вышла обнаженная Нора. Застывшее лицо Бродки, казалось, смутило ее. Она поглядела на него, склонив голову набок, и коротко спросила:

– Что?…

Бродка протянул ей фотографию.

Нора задыхалась, словно выброшенная на берег рыба, затем выхватила у него фотографию из рук, собрала свои вещи и поспешно оделась. Не успел он опомниться, как она вылетела из номера, не сказав ни слова.

Полуголый, в одной рубашке, Бродка встал, но потом снова рухнул в кресло. Он чувствовал себя невероятно подавленным. Что же, во имя всего святого, происходит? Сначала в Мюнхене, теперь в Вене. Кто преследует его и зачем? Он должен был выяснить, кто эта женщина.

Бродка оделся и спустился на лифте в холл. Для начала он хотел выпить, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы, а также забрать важное известие, о котором говорил ему портье.

Когда Бродка обратился к господину Эриху, тот, явно уязвленный, какое-то время молчал. Казалось, портье подыскивал слова и только после продолжительной паузы наконец заговорил – обстоятельно, как водится у венских портье:

– Знаете ли, господин, мне неловко, да и, собственно говоря, меня это вообще не касается, но когда я увидел вас в обществе дамы…

– Да ладно, – перебил его Бродка, изо всех сил стараясь выбросить из головы воспоминания о встрече с Норой, – это всего лишь мимолетное знакомство.

– Ну хорошо, – сказал портье и принялся перебирать свои бумаги и канцелярские принадлежности, при этом понимающе кивая.

– Вы знаете ту даму? – спросил Бродка.

– Что значит «знаю», господин? Как бы так выразиться… Она у нас иногда появляется, понимаете?

Хотя Бродка не совсем понимал, он все же догадывался, на что намекает портье.

– Нет. Как прикажете понимать вас, господин Эрих?

Портье, переступив с ноги на ногу, несколько раз смущенно развел руками.

– Мы – крупный отель, видите ли. У нас останавливаются многие бизнесмены, господа, которым иногда нужно с дамой… ну, вы понимаете. Не в наших правилах следить за моралью. Иногда кто-то подходит и спрашивает женщину на ночь. – Он полез в деревянный ящичек с картотекой и вынул пару визиток. – В таких случаях у нас есть адреса…

Бродка в ярости сжал губы, так что они побелели. Надо же, он запал на самую обыкновенную шлюху!

Казалось, господин Эрих прочитал его мысли, потому что поспешно добавил:

– Хочу подчеркнуть, что все это дамы особого уровня, не какие-нибудь дешевки… – Он замолчал и откашлялся.

Бродка кивнул.

– В вашей картотеке есть некая Нора Мольнар?

Господин Эрих просмотрел визитки, словно карточную колоду, и пробормотал:

– Мольнар, Мольнар… нет, мне очень жаль. Дамы с таким именем нет. Но это еще ничего не значит. Эти дамы меняют имена так же часто, как и свои… знакомства.

Бродке было все равно, что подумает о нем господин Эрих. Он переписал все имена и телефоны на листок бумаги и вернулся в номер. Он должен найти эту Нору и заставить ее заговорить, чего бы это ни стоило. С него довольно загадок и неприятных сюрпризов!

В общей сложности у Бродки насчитывалось двенадцать телефонных номеров. После двенадцати звонков он узнал, что цена за ночь с такой дамой, как называл их господин Эрих, составляет десять тысяч шиллингов и что ни одна из них не занимается своим ремеслом под настоящим именем. Две дамы утверждали, что слышали пару раз о Норе Мольнар; одна даже знала, что Нора предпочитает проводить время в отеле «Оксидент», заведении, расположенном на Грабен, неподалеку от собора Святого Стефана.

По окончании фоторепортажа, с которым Бродка справился без особого воодушевления, у него наконец появилось время, чтобы заняться поисками Норы и ее работодателей.

Отель «Оксидент» на Грабен оказался заведением с именем. Его можно было бы назвать «лав-отелем», если бы все это не попахивало грязным сексом и не отдавало вульгарностью и криминалом. «Оксидент» выглядел как серьезное, почти приличное заведение. В нем насчитывалось двадцать шесть номеров, причем администрация уверяла, что даже при почасовом съеме номера никто не станет смотреть на клиента косо. И поскольку специфические услуги отеля не предполагали сезонных колебаний, «Оксидент» был единственным отелем Вены, где зимой и летом цены были одинаковыми.

Хозяйка отеля, по вечерам исполнявшая обязанности портье, сообщила Бродке, что постоялицы по имени Нора Мольнар она не знает. Разумеется, это не удивило Александра, поскольку подобные заведения живут за счет сохранения тайны. Но секретность – первый враг кошелька. Так что, когда банкнота в тысячу шиллингов сменила владельца, смущенная блондинка сообщила Бродке, что Нору Мольнар по-настоящему зовут Маркович и что каждую среду с 23.00 до полуночи она находится в двадцать четвертом номере, который из-за узора на обоях еще называют «сиреневой комнатой». Нора приходит туда, чтобы скоротать вечер с состоятельным господином «извне», который имеет абонемент в опере – кстати, уже около года, исключая театральные каникулы.

Была среда, поздний вечер, то есть вполне подходящий момент Бродка увидел такси, остановившееся на углу, сел в него и дал водителю щедрые чаевые, попутно пояснив, что ему нужно кое-кого подождать. Оттуда он и стал наблюдать за входом в «Оксидент».

Ровно в одиннадцать в отель вошла Нора, после того как незадолго до нее в дверях скрылся богато одетый мужчина. Ровно час спустя она покинула заведение и, перейдя улицу, стала ловить такси. Когда Нора села в автомобиль, Бродка велел шоферу следовать за ним. Такси поехало на юг, пересекло кольцо, миновало выставочный зал Сецессиона[1]1
  Сецессион (нем. Sezession – отход, отделение) – название объединений художников в Мюнхене, Вене, Берлине, отвергавших академические доктрины и выступивших провозвестниками стиля модерн. (Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] и Венский театр на Линке Винцайле, продолжая двигаться в юго-восточном направлении. Здесь, неподалеку от Нашмаркт,[2]2
  Знаменитый венский продуктовый рынок.


[Закрыть] выстроились в ряд массивные, похожие на стадо слонов жилые дома, многие из которых в последние годы были красиво отреставрированы.

Такси остановилось перед поворотом, сразу за вереницей домов. Когда Нора вышла из машины, Бродка, стараясь сохранять безопасное расстояние, последовал за ней.

За поворотом он увидел запущенное шестиэтажное здание со съемными квартирами и примыкающий к нему слабоосвещенный внутренний двор. Из фасада торчали железные балконы, большей частью использовавшиеся в качестве кладовых, отчего создавалось впечатление, что они вот-вот рухнут.

Бродка, толкнув дверь – высокое деревянное чудище, замок на котором уже давно отслужил свое, – незаметно вошел вслед за Норой в подъезд дома. Он услышал, как на втором этаже открылись и закрылись двери, и поднялся по лестнице.

На двери справа было написано: «Маркович». Когда Бродка нажал на звонок, раздалось отвратительное дребезжание. Однако Нора, похоже, и не думала открывать, поэтому Бродка, обозлившись, начал тарабанить в двери.

Наконец раздался голос:

– Кто там?

– Бродка! – громко ответил он.

Несколько секунд стояла тишина, но затем Александр услышал, как в замке повернулся ключ. Нора слегка приоткрыла дверь, и в щелке появилось ее ярко накрашенное лицо.

– Убирайтесь! – прошипела она. – Не то я вызову полицию.

Бродка просунул в щель ногу, оттолкнул Нору в сторону и оказался в квартире, состоявшей из одной-единственной большой комнаты, разделенной на две части старой громоздкой мебелью.

– Я вызову полицию! – возмущенно повторила Нора. На лице женщины явно читался страх. Она успела наполовину раздеться – на ней был только пурпурно-фиолетовый корсаж, из которого едва не вываливались груди.

«Пурпурный! – подумал Бродка. – Именно пурпурный!»

На угрозы Норы он не отреагировал и вместо этого стал осматривать довольно обшарпанную комнату.

Внезапно в Норе проснулась стеснительность, и она запахнулась в цветастый халатик. Выудив из кармана сигарету и зажигалку, она хотела было прикурить, но Бродка выбил сигарету из ее рук.

– Что это значит? Что вам нужно? – закричала Нора, делая шаг к телефону, стоявшему на маленьком столике возле дивана. Но Бродка опередил ее, вырвал аппарат из рук и разбил об пол.

– Скорее вопрос стоит так: что тебе было нужно от меня? – Бродка, не сдержавшись, толкнул Нору на диван с такой силой, что та вскрикнула и, защищаясь, закрыла голову руками.

Бродка угрожающе возвышался над ней.

– Итак, что тебе было нужно от меня? – повторил он. – Кто тебя нанял? Давай выкладывай!

Когда Нора отняла руки от лица, Александр увидел потекшую тушь, растрепанные волосы. От ее привлекательности не осталось и следа. Бродка спрашивал себя, как эта женщина смогла так сильно вскружить ему голову.

Нора что-то пробормотала о больших деньгах, за которые она взялась выполнить поручение, деньгах, которые ей так сильно нужны. Он же видит, как она живет.

– И кто дал тебе деньги?

– Двое мужчин. Имен я не знаю. Это было при посредничестве мадам…

– Мадам?

– Да, хозяйка «Оксидента». Если кто-то хочет подработать, как я, не связываясь с сутенером, оставляет номер телефона мадам. А мужчины, которым нужно какое-либо особое удовольствие, тоже идут к ней. В Вене все это знают.

– И эти двое мужчин дали тебе деньги? За что?

– Я должна была разузнать о вас как можно больше. Всю вашу жизнь, все подробности, все о вашем прошлом. Мужчины дали мне двадцать тысяч шиллингов задатка. Завтра я должна была получить еще двадцать, если бы рассказала то, что узнала о вас. Но теперь об этом, наверное, можно забыть.

– Но ты же должна знать, как зовут этих мужчин.

– Честно, я не знаю! – в отчаянии закричала Нора. Разозленный ночным шумом, в стену громко постучал сосед.

– Я действительно не знаю, – продолжила Нора приглушенным голосом. – Мы встречались в «Опернкафе». Они спросили, хочу ли я заработать двадцать тысяч шиллингов. Я потребовала сорок, и они согласились. Сначала я подумала, что эти ребята собираются сделать какую-нибудь ужасную гадость. Можете себе представить, как я удивилась, когда узнала, что нужно всего-то расспросить вас. Потом они дали мне фото, назвали ваше имя и сказали, что у вас номер в «Гранд-отеле». А еще сказали, что я как раз вашего типа, поэтому мне без труда удастся выудить из вас правду.

– Правду? Какую правду? – Бродка нахмурился. – Что этим ребятам надо?

– Понятия не имею, поверьте. У меня сложилось впечатление, что они знают о вас довольно много, но, очевидно, для них этого недостаточно. Мне показалось, что они ищут что-то определенное.

– Но что? – Бродка сделал три шага к окну. Из-за гардин за окном ничего не было видно. Он повернулся, снова подошел к Норе и спросил, на этот раз менее грубо, чем раньше:

– И завтра ты должна с этими парнями снова встретиться?

– Да… то есть сегодня. Уже ведь за полночь перевалило. В «Опернкафе», в два часа дня.

Бродка кивнул.

– Ты встретишься с ними?

– Да. Пойду и верну им деньги. Скажу, что мне не удалось что-либо из вас вытрясти. Что вы были пьяны и несли всякую чушь.

– Неплохая идея, – задумчиво произнес Бродка. – Но и не особенно хорошая.

Нора подняла голову.

– Что вы имеете в виду?

Бродка глубоко вздохнул и сказал:

– Никто ведь из нас не знает, следят ли за нами. Мне, по крайней мере, даже в страшном сне не снилось, что за мной могут следить в отеле. Ты не заметила, шел ли кто-нибудь за нами?

Нора пожала плечами и покачала головой.

– Вот именно. Так что тебе действительно придется пойти и что-нибудь наплести тем парням. И вообще, разве ты можешь быть уверена, что я рассказывал тебе правду о себе? Я ведь мог догадаться обо всем и подсунуть тебе какую-нибудь историю, которая не имеет ко мне никакого отношения.

– Действительно, – кивнув, сказала Нора.

Бродка продолжал:

– А я погляжу на этих ребят со стороны. Ты сказала, в «Оперн-кафе»? В два часа дня?

– Да. Я… боюсь.

– Глупости, – заявил Бродка и направился к двери. Затем он обернулся и добавил: – Да, кстати, мне очень жаль по поводу телефона.

Он вынул из кармана две купюры и положил на кухонный стол.

– Купи себе новый. В последнее время мне пришлось слишком много пережить.

Когда Бродка вернулся в отель, было еще темно, но уже достаточно близко к утру, чтобы лечь спать. Кроме того, он был чересчур взволнован и вряд ли бы спокойно уснул. Поэтому он пошел в душ и на несколько минут подставил голову под горячую воду, словно желая смыть все, что так неожиданно обрушилось на него.

Если несколько дней назад Бродка еще полагал, что сможет избежать превратностей, выпавших на его долю, то последние события заставили его призадуматься, укрепив во мнении, что у него нет другого выхода, кроме как принять вызов судьбы и наконец вступить в борьбу с неизвестным пока противником.

Бродка, вопреки привычке, заказал завтрак в номер. Если бы его спросили, почему он это сделал, вряд ли Александр смог бы дать вразумительный ответ. Он молча поковырялся в яичнице, выпил чашку кофе и отодвинул остальное в сторону. Затем он выставил поднос за двери, отметив про себя, что он такой же потертый, как и все подносы во всех отелях мира, поскольку часто используются.

Чуть позже он попытался дозвониться Жюльетт, но было еще слишком рано. В галерее никто не брал трубку. Бродка привел себя в порядок, надел на этот раз под пиджак свитер, так как на улице было еще холодно, хотя, на первый взгляд, день обещал быть ясным. Случай с Норой все не шел из головы. Ее сексапильность превратила его в похотливого самца, не способного здраво мыслить. Бродка покачал головой. И почему это случилось именно с ним, человеком, полагавшим, что он перепробовал в жизни все? С человеком его возраста! Смешно! Дорогой Бродка, сказал он себе, ты, наверное, не стареешь.

Зазвонил телефон. Жюльетт. В трубке послышались воздушные поцелуи.

– Я только что пытался дозвониться тебе, – сказал Бродка.

– Я еще дома, – пояснила Жюльетт. – Муж на конгрессе. Когда же ты наконец приедешь? Я по тебе очень скучаю. Разве ты не должен был давно быть в Мюнхене?

– Ну, ты ведь знаешь, как это бывает с моей работой, – уклончиво ответил Бродка. – Из-за плохой погоды мне не удалось сделать снимки на природе. Я… э… даже не знаю, закончу ли сегодня.

Повисла пауза, в которой чувствовалась неуверенность, даже неловкость.

– С тобой что-то случилось? – вздохнув, спросила Жюльетт. – У тебя такой странный голос.

– Странный? Почему? – с наигранным удивлением произнес Бродка. При этом он твердо знал, что его способность притворяться не всегда выручает, если дело касается Жюльетт. И все же он не собирался рассказывать ей по телефону о событиях вчерашнего дня, хотя и чувствовал угрызения совести при воспоминании о Норе.

– Сколько будет отсутствовать твой муж? – поинтересовался он, чтобы сменить тему.

– Три дня, – ответила Жюльетт. – Пожалуйста, приезжай поскорее, пока я не начала подыскивать себе другого парня. – Она тихонько рассмеялась.

Дальнейший разговор касался каких-то мелочей. Бродка мысленно был уже на встрече в «Опернкафе»; кроме того, он постоянно следил за тем, чтобы не обронить лишнего слова о событиях последних двух дней, – в конце концов, это подождет, у него и так достаточно проблем.

Бродка пообещал вернуться на следующий день и обменялся с Жюльетт еще парой ничего не значащих фраз, когда услышал тихий шорох возле двери. Под дверь сунули записку.

Закончив разговор, Бродка поднял листок бумаги. Это было сообщение от портье: «Звонок в 8.25: госпожа Нора Маркович, Пинке Винцайле, срочно просит прийти».

Бродка посмотрел на часы: без двадцати пяти девять. Что бы могла значить эта просьба? Надевая пальто, он попросил портье заказать такси.

Когда Александр вышел из отеля на улицу, сквозь ветви деревьев, окружавших Кертнерринг, светило солнце. Таксист попался молчаливый и не в духе, что как нельзя лучше подходило Бродке. Ему сейчас абсолютно не хотелось общаться с кем бы то ни было.

В утренние часы движение в Вене чем-то напоминает неаполитанское. Возникает ощущение, будто здесь действует кулачное право, и, дабы усилить это ощущение – поскольку постоянные остановки' и продвижение вперед позволяют это сделать, – водители заняты в первую очередь тем, что, опустив стекла своих автомобилей, беспрерывно издают боевой клич. К счастью, местные автомобилисты уже привыкли к подобной реакции, для них ругань все равно что «Валбил», известное желчегонное средство. К тому же иностранцы не понимают их крепких словечек.

Днем Линке Винцайле с ее рыночными ларьками и прилавками выглядела намного оживленнее, чем ночью, и Бродка с трудом нашел поворот, за которым стояло здание, где снимала квартиру Нора. Бродка расплатился с таксистом и вышел из машины.

Войдя в подъезд, он почувствовал, что внутри было едва ли теплее, чем снаружи. Бродка поднялся по обшарпанным ступенькам на второй этаж. Сверху ему навстречу спускалась женщина, которой приходилось опираться на перила. Она, прищурившись, поглядела на Бродку, потом отвернулась и молча прошествовала мимо. Казалось, Нора ждала его, поскольку дверь была не заперта. Бродка постучал и вошел в квартиру.

Словно ожидающая жениха невеста, Нора сидела на диване за кухонным столом. На ней был тот же халатик в цветочек, который так не понравился Бродке ночью. Голова женщины была запрокинута, руки раскинуты, ноги расставлены, так что можно было заглянуть дальше, чем полагалось мужчине, который за это не заплатил.

Бродка подумал, что Нора пьяна: в квартире просто воняло алкоголем. Но, подойдя ближе, он увидел на ее шее справа и слева темные пятна. Широко раскрытыми, остекленевшими глазами Нора смотрела в пустоту. Ее губы посинели, рот был слегка приоткрыт. Бродка, еще ни разу в жизни не попадавший в подобные ситуации, содрогнулся от ужаса. Он беспомощно схватил левую руку Норы. Она была холодной, и, когда он отпустил ее, рука безвольно упала. Только теперь до Бродки наконец дошло, что женщина мертва. В тот же миг он осознал весь ужас случившегося. Нору убили! А он попался в ловушку, приготовленную убийцами. Вне всякого сомнения, они хотят повесить это убийство на него! В голове все смешалось. Испытывая панический страх и бессильную ярость, Бродка почувствовал, как кровь застучала в висках. Одна мысль неотступно билась в его мозгу: «Прочь отсюда!»