Текст книги "Валет червей"

Я была в такой растерянности, что могла лишь стоять и смотреть им вслед.

– Как хорошо, когда удачный брак заключается к тому же по любви, – заметила мадам де Гренуар. – Эти двое… они так счастливы. Мне доводилось видеть и весьма несчастливые. Здесь совсем другое дело… очень-очень удачная пара.

Как только начались танцы, меня немедленно стали приглашать. Приглашения следовали одно за другим, и все они, видимо, оказывались подходящими. Тем не менее, пока я танцевала, я постоянно ощущала на себе взгляд мадам де Гренуар.

Мои партнеры пытались флиртовать со мной, выражали пылкое восхищение, но я едва слышала их. Я с нетерпением ждала момента, когда меня пригласит Шарль де Турвиль.

Он улыбался улыбкой, которую я бы назвала озорной.

– Я с нетерпением ждал этого момента, – сказал он, как только мы удалились от мадам де Гренуар на безопасное расстояние.

– Неужели, – спросила я. – Почему?

– Не собираетесь ли вы делать вид, что мы никогда не встречались до этого?

– Нет, – ответила я.

– Вы оказались весьма шаловливой девочкой, и мне удалось вас поймать, не так ли? И часто вы пускаетесь в такие приключения?

– Это было единственным.

– Надеюсь, вы получили урок.

– Полагаю, мы поступили несколько рискованно.

– Не несколько. Я бы сказал, очень рискованно. Тем не менее, поскольку вы убедились в том, что в этом городе очень неумно юным девушкам посещать подозрительные дома, все в конце концов к лучшему. Признаюсь, я очень рад вновь встретить вас.

– Так это не было для вас сюрпризом?

– Конечно, нет. Я понял, кто вы, как только выяснил, где вы живете. Не забывайте, что наши семьи вскоре породнятся. Нам следует знать друг о друге побольше… не все, конечно. Это бы значило требовать слишком многого. Но кое-какие мелочи, которые все равно нельзя скрыть, знать следует.

Наличие в доме дочери-красавицы, например. Этому должно быть какое-то объяснение. Я знал, что у британского романа графа имелось очаровательное продолжение и что это продолжение сумело так околдовать его, что он решил соединиться и с ним, и с его матерью.

– Я полагаю, мне не следует обсуждать с вами свои семейные дела.

– Наши семейные дела. Вскоре я стану членом семьи.

– Расскажите мне лучше об этой женщине… о гадалке, о мадам Ружмон.

– Это одна из самых знаменитых содержательниц публичных домов в городе. Извините. Вы еще невинная юная девушка. Вы знаете, что такое публичный дом?

– Конечно. Я не дитя.

– Тогда вам не нужны объяснения. У нее есть весьма фешенебельные апартаменты в другом районе города, а в том квартале, где вы были, она проворачивает свои делишки. Я удивлен тем, что юная дама вашего положения зашла в такой дом… на такой улице.

– Я уже сказала вам, что мы искали развлечений.

– Неужели жизнь в особняке д'Обинье настолько скучна?

– Я бы так не сказала, но нас все время держат под наблюдением.

– Следят за вами, очевидно, недостаточно строго.

– Ну, нам удалось ускользнуть.

– Вам повезло, что там оказался я.

– Я часто думала об этом. А что там делали вы?

– То, что там обычно делают мужчины. Высматривал хорошеньких девушек.

– Вы! Вы имеете в виду…

– Я имею в виду именно то, что вы подумали.

– Но вы собираетесь жениться на Софи!

– Ну и что?

– Так почему же… вы выискивали еще кого-то?

– Этот самый еще кто-то не имел бы ничего общего с моим браком.

Я ужаснулась и тут же пожалела Софи. Вот он, еще один из этих беспутных молодых людей, для которых брак является всего лишь условностью. Вновь я вспомнила Дикона. О, как ему не стыдно так себя вести!

– Я вижу, вы уже готовы презирать меня.

– Полагаю, что я уже презираю вас. Долго ли еще продлится этот танец?

– Надеюсь, у нас есть еще немного времени. Вы достаточно привлекательная юная дама, мадемуазель Лотти.

– Я бы предпочла не слышать от вас этих слов.

– Но я же говорю вам чистую правду. Когда вы повзрослеете, вы станете просто неотразимы, в этом я уверен.

– Надеюсь, вы не сделаете Софи несчастной, но я очень этого боюсь.

– Я обещаю вам, что она станет самой счастливой новобрачной в Париже.

– А вы будете посещать мадам Ружмон? А что будет, если она узнает?

– Она никогда не узнает, я позабочусь об этом. Именно так и будет, поскольку всегда найдется кто-то, кто будет завлекать меня и удовлетворять мои низменные инстинкты, а я буду изображать рыцарскую любовь к моей супруге.

– Я думаю, вы самый циничный из всех мужчин, кого я встречала!

– Давайте лучше скажем – самый реалистичный. Даже не знаю, зачем я рассказываю вам правду. Она не очень льстит мне, не так ли? Как ни странно, я вынужден рассказать вам это. Ведь вы же узнали меня, правда? Мы оба узнали друг друга. Нет смысла пытаться скрывать свои грехи после столь явного разоблачения. И все же мне бы хотелось, чтобы вы знали обо мне правду. Вы мне очень понравились, Лотти.

– С каких пор?

– Ну, началось это, когда я заглянул в щелочку и увидел одну из самых красивых девушек, когда-либо глазевших на этот хрустальный шар. «Высокий темноволосый приятный мужчина», – сказала мадам Ружмон. Ну что ж, она была права, разве не так?

– Никак вы пытаетесь флиртовать со мной?

– Вы меня к этому склоняете.

– Мне кажется, следует предупредить Софи.

– И вы ее предупредите? Она вам не поверит. К тому же, кто вы такая, чтобы рассказывать об этом? А что если я и расскажу о моей первой встрече с вами в публичном доме мадам Ружмон? Тогда у вас будут неприятности, правда?

– Как и у вас. Они, наверняка, захотят выяснить, каким образом вы там оказались.

– Ну вот, видите, мы оба запутались в паутине интриг. Дорогая Лотти, мне кажется, эти несчастные музыканты наконец добрались до финала. Сегодня вечером мы еще с вами потанцуем и, надеюсь, поговорим о более приятных вещах. Увы… мы расстаемся.

Он отступил на шаг и поклонился. Затем он взял меня под руку и проводил к мадам де Гренуар.

Я была очень расстроена и, как ни странно, взволнована. Из всех мужчин, с которыми мне доводилось встречаться, он более других напоминал Дикона. Мадам де Гренуар сплетничала о семействе Турвилей.

– Знатная семья… не ровня Обинье, конечно… но достаточно богатые. У них есть замок где-то возле Ангулема и отель в Париже, как у большинства знатных семейств. Превосходная партия и очаровательный молодой человек, не так ли?

Мне было трудно сидеть и слушать ее болтовню, и я обрадовалась, когда меня пригласили на танец. Я постоянно высматривала его, и пару раз мне это удалось. Он улыбнулся, а глазами сказал, я была уверена, что при первой возможности постарается еще раз пригласить меня на танец.

Наконец я снова танцевала с ним.

– Для меня это кульминация вечера, – сказал он. – Вы выглядите не столь сердитой, как вначале. Теперь вы более высокого мнения обо мне?

– Я по-прежнему дурно думаю о вас.

– А я по-прежнему считаю вас очаровательной. Вы знаете, я пришел к выводу, что грешники часто бывают очаровательными… чаще, чем святые.

– Я искренне надеюсь, что Софи не пострадает. Я уверена, она вас вовсе не знает.

– Я обещаю держать ее в блаженном неведении.

– Я полагаю, у вас было множество приключений… с женщинами?

– Да, – ответил он.

– Я бы не назвала их даже любовными интригами, они таковыми не являются… просто жалкие мелкие приключения.

– И вновь вы правы, но самое приятное в них то, что пока они длятся, они таковыми не выглядят.

– У вас современные французские взгляды на жизнь.

– О, современными их назвать нельзя. Они устоялись уже веками. Мы умеем жить, ибо знаем, как устроена жизнь. Мы мудро стараемся не стремиться к недостижимому. Мы берем от жизни то, что она нам предлагает, и ни о чем не сожалеем. Это и есть реализм, принятие жизни такой, какая она есть. Именно это является высшим достижением цивилизации. Потому мы и являемся столь чудесными любовниками, веселыми, очаровательными. Это лишь вопрос опыта. Как ни странно, самая лучшая из всех моих любовниц – до сих пор – это та, кого мой отец подобрал для меня, когда мне было шестнадцать. Старый французский обычай, знаете ли. Мальчик взрослеет. Он может попасть в беду, так что следует найти ему очаровательную женщину постарше, которая введет его в курс дела. Это часть системы осмысленных взглядов на жизнь, которую мои соотечественники довели до совершенства.

– Знаете, мне действительно неприятно слушать ваше хвастовство, – сказала я.

– Хорошо, не будем говорить о столь очевидных вещах. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Лотти, я очень рад тому, что вы будете моей сестренкой. Надеюсь, мы сумеем по-настоящему познакомиться друг с другом.

– Вряд ли.

– Вы не слишком любезны.

– Не слишком любезные люди не должны ожидать любезности от других.

– Вы беспокоитесь за Софи?

– Да… очень.

– Вы очень добры. Вам показалось, что с тех пор, как мы с ней познакомились, она чувствует себя несчастной?

– Вы прекрасно знаете, как это на нее повлияло. Вот почему…

– Вы недостаточно глубоко знаете жизнь, дорогая Лотти. Софи счастлива. Это я сделал ее счастливой. Разве это не повод для гордости? Завоевать благодарность Софи и ее семьи? Уверяю вас, и дальше все будет обстоять точно так же. Мы с Софи будем чудесно – жить вместе, у нас будут детишки, и когда мы будем старыми и седыми, люди будут рассказывать о нас, как об идеальной супружеской паре.

– А вы между тем будете обделывать свои любовные делишки?

– В этом и есть ключ к счастливой супружеской жизни, о чем прекрасно знают все французы.

– И всем француженкам это известно?

– Только если они умны.

– Я представляю себе счастье не так, и рада, что я не француженка.

– В вас есть нечто сугубо английское, Лотти.

– Конечно, есть. Я англичанка. Я воспитана в Англии. Мне многое нравится во Франции, но… это распутство… я… я ненавижу.

– Но вы не производите впечатление пуританки, и именно потому вы столь восхитительны. В вас есть теплота… и вы страстны. Такого знатока, как я, вам не обмануть. И при всем при том вы ведете такие чопорные речи.

Неожиданно он прижал меня к себе. Я ощутила волнение и в то же время захотела вырваться и убежать к мадам де Гренуар. Наверное, по мне это было заметно, так как на его лице появилась извиняющаяся улыбка.

– Лотти, – сказал он, – мы будем встречаться… часто. Я хочу понравиться вам… да, думаю, я сумею вам понравиться.

– Никогда. Я могу чувствовать лишь жалость к бедной Софи. Неужели этот танец никогда не кончится?

– Увы, он закончится скоро. Но не бойтесь меня, мы с вами станем добрыми друзьями.

Я постаралась побыстрей расстаться с ним.

– Вы кажетесь несколько не в себе, дорогая, – сказала мадам де Гренуар. – Вы устали?

– Да, – ответила я, – мне бы хотелось уйти.

– Не думаю, что вы можете уйти раньше полуночи. Потом, возможно…

Я продолжала танцевать, едва замечая с кем. Я была расстроена. Он очень сильно напоминал мне Дикона. Дикон разговаривал примерно так же. Он никогда не пытался понравиться мне, демонстрируя только положительные черты. Скорее, он старался подчеркивать свои слабые места. И вот теперь этот человек заставил меня все это вспомнить.

С облегчением я встретила окончание бала. Я отправилась в свою комнату и сняла платье. Я сидела в нижних юбках, расчесывая волосы, когда в комнату вошла Софи. Она сияла и, видимо, не чувствовала усталости.

Софи села на мою кровать, ее юбки волной легли вокруг; она была такой молодой, свежей и… ранимой.

– Какой чудесный бал! Как тебе понравился Шарль? Правда, он просто чудо? Какие замечательные истории он рассказывает. Я и не представляла, что есть такие люди, как он.

– Он очень симпатичный, – сказала я.

– Мне кажется, ты ему понравилась.

– О… я не заметила. Почему ты так думаешь?

– Ну, он так смотрел, когда танцевал с тобой.

– Так значит, ты видела нас? Разве ты не танцевала?

– Большую часть времени танцевала. Но во время второго танца я сидела с твоей матерью и другими женщинами. И все время наблюдала за тобой, – я почувствовала, что краснею. – И о чем же вы разговаривали?

– О… не помню. Какая-то чепуха.

– Он все время смотрел на тебя.

– Разговаривая, люди обычно так и делают.

– Но не настолько… внимательно. Ты знаешь…

– Нет, боюсь, что не знаю. Если бы там было что-то важное, я бы запомнила, ведь верно? Софи, тебе пора спать. Разве ты не устала?

– Нет. Я чувствую, что могла бы танцевать всю ночь.

– Но, конечно, с Шарлем.

– О да, с Шарлем.

– Спокойной ночи, Софи. Приятных сновидений. Я чуть не вытолкнула ее из комнаты, и она пошла, чтобы мечтать о своем несравненном Шарле, которого на самом деле вовсе не знала.

Когда Софи ушла, я набросила шаль, так как у меня появилась непреодолимое желание поговорить с Лизеттой. Я раздумывала, следует ли рассказать ей о случившемся. Она была весьма искушенной особой. Возможно, она решит, что в этом нет ничего особенного, и скажет, что не следует без толку будоражить Софи.

Я подошла к ее комнате и тихонько постучалась. Ответа не было.

Я осторожно открыла дверь и на цыпочках вошла в комнату. Подойдя к краю кровати, я шепнула:

– Лизетта, ты уже спишь? Проснись. Я хочу с тобой поговорить.

Постепенно мои глаза привыкли к полумраку, и я разглядела, что кровать Лизетты пуста.

В течение последующих дней я часто виделась с Шарлем де Турвилем: он использовал любую возможность, чтобы поговорить со мной. Я старалась держаться с ним холодно и неодобрительно, так как действительно не одобряла его поведения; но оказалось, что я, помимо воли, ищу его и расстраиваюсь, если не нахожу. Я не понимала себя, но знала, что мне нравится разговаривать с ним. Я старалась осадить его, показать, как презираю его образ жизни; но от себя мне не удавалось скрыть, что мне доставляло удовольствие высказывать ему, а он был достаточно проницателен, чтобы понимать это.

Дело в том, что я была сбита с толку. Я была слишком молода, чтобы понимать, что происходит. В отличие от Софи я не боялась жизни; меня влекло к ней. Я была готова очертя голову броситься во что угодно, не опасаясь последствий. Позже, начав лучше понимать себя, я осознала, что вовсе не была холодной. Мне нужен был опыт. Дикон разбудил меня, когда я была еще слишком молода, чтобы понять, что физическое возбуждение я превращаю в чувство преданности и в то, что считала настоящей любовью. Теперь появился Шарль де Турвиль, настолько напоминавший Дикона, что это не могло не вызвать во мне влечения.

Я была молода и пребывала в неведении, а он, хотя тоже не был стар, уже обладал опытом. Я думаю, он прекрасно понимал все происходящее со мной и находил это весьма занимательным. Поскольку он был из тех мужчин, которые посещают заведения, подобные салону мадам Ружмон, он, несомненно, искал свежих ощущений, а девушка, столь юная, как я, как раз и могла предоставить их. Потом я поняла, что не было случайного совпадения, как сначала считала, в его пребывании в салоне мадам Ружмон именно в то время, когда там оказались я и Лизетта. Он и раньше бывал там регулярно, выискивая девушек, с которыми можно было бы развлечься.

Естественно, наши семьи часто встречались, а это означало, что он почти постоянно находился в нашем доме. Свадьба должна была состояться через три недели, когда уляжется вся шумиха, связанная с бракосочетанием дофина и Марии-Антуанетты. Между тем раз уж обе семьи находились в Париже, а мой отец, несомненно, должен был принимать участие в некоторых церемониях бракосочетания в королевском доме, мы очень часто виделись.

Турвили тоже дали бал. Я снова танцевала с Шарлем и на этот раз заметила, что за нами наблюдает Софи. Она настаивала, что я очень нравлюсь Шарлю, а, когда я возражала, что, по моему мнению, он оценивает меня достаточно низко, она уверяла в обратном.

– О, – сказала я, – он так влюблен в тебя, что готов полюбить всю твою семью.

Это, видимо, ее удовлетворило.

Увидевшись на следующий день с Лизеттой, я сообщила ей о том, кто на самом деле Шарль де Турвиль и какое потрясение я испытала во время бала.

– Неужели! – воскликнула она и начала смеяться. Но когда я попыталась продолжить разговор о нем, ее это, судя по всему, не заинтересовало.

– Надеюсь, он не расскажет о нас, – сказала я.

– А как он может это сделать? Ему придется объяснить, как он попал туда.

– Лизетта, – сказала я, – когда я приходила к тебе после бала, чтобы рассказать об этом, тебя не было в постели.

Она пристально посмотрела на меня и ответила:

– О… должно быть, ты зашла именно тогда, когда я была на балконе вместе со служанками и наблюдала за разъездом гостей. Оттуда открывается прекрасный вид.

Я забыла об этом и вспомнила лишь значительно позже.

Это был день свадьбы дофина, и мои родители отправились в Версаль, чтобы присутствовать на приеме, который устраивали в Стеклянной галерее. У меня появилось неприятное чувство, от которого я никак не могла избавиться. Мои мысли занимали Шарль де Турвиль и его грядущий брак с Софи. Мне страстно хотелось забыть об этом человеке и не ощущать волнения в его присутствии. Не могу сказать, что он мне нравился… мне на самом деле не нравились его взгляды; но когда его не было, я скучала, а при его неожиданном появлении испытывала подъем чувств, и не обращать на это внимание или подавить это я была не в состоянии.

Вечером должен был состояться фейерверк, и Шарль с Арманом собирались отвести нас с Софи туда, где все хорошо было видно. Между тем, во второй половине дня небо затянуло тучами, полил дождь, засверкали молнии и загрохотал гром.

Софи, как обычно во время грозы, испугалась. Шарль заботливо утешал ее, а я цинично поглядывала на них. Его явно веселило мое отношение к происходящему.

– Никаких поездок в Версаль, – объявил Арман. – Фейерверков сегодня не будет.

– Народ будет недоволен. Многие с трудом добирались до Версаля только для того, чтобы полюбоваться фейерверком, – сказал Шарль.

– Они не могут переложить на короля вину за грозу, – рассмеялся Арман, – хотя, будьте уверены, некоторые из них постараются это сделать.

– Я убежден, что фейерверк еще устроят, – добавил Шарль, – возможно, прямо здесь, в Париже, что будет разумнее. Тогда можно обойтись без поездки в Версаль.

– Что за финал свадьбы! – пробормотала я.

– Народ посчитает это дурным знаком, – заметил Шарль.

– Бедная новобрачная, – не удержалась я, глядя в глаза Шарлю, – надеюсь, она будет счастлива.

– Говорят, она производит впечатление девушки, которая умеет постоять за себя, – ответил Шарль, не отводя своих глаз. – Очень может быть, что ей нужен более мужественный жених, чем наш маленький дофин, так мне во всяком случае кажется.

– Молчать! – шутливо бросил Арман. – Это попахивает изменой.

В этот вечер мы вчетвером играли в карты, прислушиваясь к тому, как дождь стучит по стеклам особняка. На улицах было тихо – это очень отличалось от того, чего мы могли ожидать, и составляло явный контраст со всей шумихой вокруг королевской свадьбы.

На следующий день в отель вернулись мои родители. Мать была в восторге от приема, устроенного в Версале. Мы с Софи заставили ее рассказать все подробности. Бракосочетание состоялось в дворцовой церкви, и мои родители удостоились чести присутствовать при церемонии. Это объяснялось тем, что в предках моего отца текла королевская кровь.

– Бедный маленький дофин! – рассказывала мать, – он казался таким несчастным, несмотря на расшитый золотом костюм. Ужасно несчастным и неуверенным. Но она была очаровательна. Очень привлекательная девушка… такая милая, изящная. В белом парчовом платье на панье она была очень элегантной. Мы прошли через Стеклянную галерею и главные апартаменты в церковь, около которой были выстроены швейцарские гвардейцы. Ах, эти милые дети – новобрачные! Они казались такими юными, что мне захотелось плакать, когда они встали на колени перед монсеньером де ла Рош-Аймоном. Я думала, дофин уронит кольцо и золотые украшения, которые он должен был надеть на невесту.

– А что будет с фейерверком? – спросила я.

– О, его устроят позже… в Париже. Я думаю, примерно через неделю. Многих эта отмена расстроила. Его непременно нужно сделать, иначе народ сочтет себя обманутым. Кстати, маленький дофин, расписываясь на брачном контракте, посадил кляксу. Короля, видимо, это очень развеселило.

– Теперь скажут, что это дурной знак, – заявил Арман. – И гроза, и клякса… есть о чем поговорить. А не было ли где-нибудь землетрясения в день рождения Марии-Антуанетты?

– В Лиссабоне, – сказал мой отец, – но что общего имеет Лиссабон с Францией? Народу она понравится. Да-да, они будут восхищаться ею, она такая хорошенькая.

– А вот это имеет весьма много общего с Францией, – вставила я, и все рассмеялись.

Затем мать начала описывать прием, устроенный королем.

– Как он постарел! – вздохнула она. – Хорошо, что есть дофин, который станет наследником.

– Очень жаль, что мальчик слишком юн и недостаточно мужествен, – добавил граф.

– Мальчики взрослеют, – напомнила ему мать.

– Но у некоторых это занимает много времени.

– Ах, как все было красиво, – продолжала мать. – Хотя на улице уже стемнело, в галерее было светло, как днем. Я даже не знаю, сколько там было канделябров, но в каждом горело по тридцать свечей. Я сама сосчитала. Молодые выглядели великолепно, когда сидели за столом, покрытым зеленым бархатом, украшенным золотым шнуром, с великолепными кружевами. Если бы ты только видела. Кстати, народ был так разочарован отменой фейерверка, что решил получить хоть какое-нибудь зрелище и вломился во дворец. Они ворвались в галерею и смешались с гостями, – она повернулась к отцу. – Ты знаешь, был такой момент, когда я испугалась.

– В данном случае в этом не было нужды, – ответил отец, – Люди довольны этой свадьбой. В общем-то, они любят дофина и мечтают о том, чтобы король умер и его место занял внук. Они мечтают вышвырнуть Дюбарри на улицу, и как только король умрет, именно это и сделают.

– Я слышал, что невеста дофина совершила небольшую оплошность, насмешившую весь двор, – сказал Арман. – Увидев, что Дюбарри постоянно увивается вокруг короля, она поинтересовалась, что входит в обязанности прекрасной дамы. «Развлекать короля»

– ответили ей. «Тогда, – сказала наша девочка, желая доставить удовольствие своему новому папа, – я буду с ней соперничать».

Все рассмеялись.

– Наступила мертвая тишина, – продолжил граф, – но Людовик умеет превосходно выходить из любых ситуаций, причем все согласны в одном: ни у кого при дворе нет таких прекрасных манер. Он погладил ручку маленькой невесты дофина и сказал, что очень рад тому, что у него появилась новая маленькая внучка, так что бедняжка Мария-Антуанетта так и не осознала свою ошибку.

– Вскоре она поймет, что к чему, – сказал Арман.

– Ну что ж, – добавила мать, улыбаясь Софи, – настала пора свадеб. Я хочу пожелать счастья всем невестам и женихам.

Дата фейерверка была объявлена: его собирались устроить на площади Людовика XV, и рабочие принялись устанавливать фонари на Елисейских полях. На самой же площади, возле королевской статуи, возводили нечто вроде коринфского храма.

В эти майские дни на улицах было очень интересно. Торговцы пользовались удобным случаем. Старые рынки были забиты до отказа, и везде, где только можно, устраивали новые временные. Везде можно было видеть продавцов и покупателей; продавались медальоны, на которых была изображена чета новобрачных и флаги Франции и Австрии; на всех углах продавали кофе и лимонад, шла бойкая торговля – Париж был заполнен людьми, приехавшими на праздники из провинции.

Было невозможно не поддаться всеобщему настроению, тем более, что после грозы наступили ясные дни, и прогулки доставляли большое удовольствие.

Шарль предложил вчетвером отправиться на прогулку по Елисейским полям и посмотреть на подготовку к празднеству. Мы могли бы пойти на площадь Людовика XV, взглянуть на коринфский храм, о котором так много говорили Во всяком случае у народа появилось развлечение Итак, Шарль, Арман, Софи и я вышли из дома пораньше.

У всех было прекрасное настроение. Даже Арман веселился на свой манер, хотя и заметил, что ненавидит народ – «неумытых», как он называл их. Он утверждал, что его просто оскорбляет их запах. Он был весьма привередлив.

Шарль предупредил его:

– Только не показывай им своего презрения, дорогой мой. Даже в такой день, как сегодня, несмотря на всю лояльность короне, они могут легко обидеться.

Софи сияла от счастья, а я пребывала в смешанных чувствах. Мне доставляла удовольствие компания Шарля, но я продолжала твердить себе, что, поженившись, они уедут в его имение на юге, и мы очень долго не встретимся. И это к лучшему, ведь на самом деле он мне не нравится.

Но в это утро я решила радоваться, несмотря ни на что.

Мы шли по улице. Где-то играл оркестр. С домов свешивались флаги Франции и Австрии, напоминая народу о том, что благодаря этому браку страна получила надежного союзника, что было для Франции гораздо важнее, чем счастье двух молодых людей.

Мы спустились к Елисейским полям. Вечером, когда зажгут все фонари, место будет очень красивым. На площади Людовика XV устанавливали фигуры дофинов, там же был установлен огромный медальон с портретом дофина и его невесты. Я стояла у бронзовой конной статуи короля, окруженной фигурами, символизирующими Благоразумие, Справедливость, Силу и Мир.

Возле меня оказался Шарль.

– Вы хорошо смотритесь в этой компании, сестрица Лотти, – сказал он. – Скажите, а вы сами благоразумны, справедливы, сильны и миролюбивы?

– Возможно, я еще слишком недолго прожила, чтобы это выяснить.

– Весьма мудрый ответ, – отпарировал он, – не всегда легко быть благоразумным и справедливым, а если ты собираешься демонстрировать силу, как же можно считать себя мирным?

– Полагаю, следует стремиться развивать в себе эти качества.

– Ну, пока кто-то всего лишь пытается, это неплохо. Тем не менее, в этом нелегко преуспеть, не так ли? Вы смотрите на меня довольно строго, Лотти. Не знаю, почему это случается так часто, ведь на самом деле я вам очень нравлюсь и вы об этом знаете.

К нам шла Софи, и в ее глазах я увидела подозрительность. Я вспомнила ее неверие в себя, которое она испытывала до знакомства с Шарлем.

– Мы обсуждали эти статуи, – объяснила я, – и Шарль говорил о том, что трудно обладать всеми этими качествами одновременно.

Шарль взял Софи под руку.

– Пойдем, Софи, – сказал он. – Давай посмотрим на них поближе, и ты скажешь мне, как тебе нравится работа. По-моему, автором был Пигаль… но я не уверен.

Он увел ее от меня, улыбаясь ей, глядя с такой любовью, что она, судя по всему, была полностью успокоена.

С площади Людовика XV мы неспешно направились к дому и по пути натолкнулись на киоск, где были выставлены различные безделушки. Среди них оказались искусно изготовленные из шелка цветы.

Тона были просто великолепные, и Софи восхищенно воскликнула:

– Ах, – сказала она, – вот этот превосходно подошел бы к моему бледно-лиловому платью.

– Полагаю, он действительно пойдет тебе, – согласился Шарль. Он взял цветок и приложил его к платью. – Очаровательно, – произнес он и нежно поцеловал ее в щеку.

Обе торговки захлопали в ладоши. Шарль бросил на них быстрый оценивающий взгляд, один из тех, какие он обычно бросал на женщин. Торговки действительно были молодыми и очень хорошенькими.

– Моей даме он просто необходим, как вам кажется? – спросил он.

Обе девушки рассмеялись и подтвердили, что у дамы весьма утонченный вкус.

Шарль расплатился за цветок и вручил его Софи. Принимая его, она была так счастлива, что я почувствовала, как у меня от волнения сжимается горло. Я горячо надеялась на то, что она всегда будет оставаться в блаженном неведении относительно истинного лица своего мужа.

Он взял другой цветок – красный пион, чудесного алого цвета.

Он приложил его к моим волосам.

– Ну, что вы скажете? – спросил он продавщиц.

– Прекрасный цветок для прекрасной юной дамы, – ответила та, что постарше.

– Я согласен, – сказал Шарль, – а вы Софи? Софи замялась:

– М-д-да…

Я увидела в ее глазах все то же знакомое выражение, и уже хотела сказать, что мне не нужен этот цветок. Но тогда все выглядело бы так, словно для меня это важно, поэтому я взяла цветок, поблагодарив Шарля.

Мы двинулись дальше по направлению к дому, но я почувствовала, что события этого утра потеряли свою прелесть для Софи.

Как мне хотелось предупредить ее о том, что она не должна проявлять свою ревность, ибо Шарль относится к тем мужчинам, которых это раздражает. Единственный выход для нее – принимать жизнь такой, как она есть, не задавать вопросов, ничто не подвергать испытаниям, прикрывать глаза на то, чего не следует видеть. Тогда и только тогда у нее появится шанс быть счастливой.

Но как я могла сказать ей об этом? Как я могла рассказать ей о том, что на собственном опыте убедилась, кем на самом деле является ее жених?

Однако я попыталась дать ей понять, что ценю свой цветок гораздо меньше, чем она. Такая возможность представилась мне, когда в мою комнату, как обычно, вошла Лизетта, хотя в последнее время мы с ней виделись реже.

Софи сидела у меня, цветок был приколот к ее платью, и Лизетта сразу же его заметила.

– Просто чудесно! – воскликнула Лизетта. – Я слышала, что искусственные цветы из шелка теперь в большой моде.

– Его купил мне Шарль, – пояснила Софи, – на улице у цветочниц.

– Ты счастливая. Он очень заботится о тебе, правда?

Софи радостно улыбнулась.

– Мы шли по улице и наткнулись на этот киоск. Все остальное меня не заинтересовало, но цветы… они были такие прелестные.

Лизетта рассматривала цветок.

– Он очень искусно сделан, – сказала она.

– Другой цветок он купил для Лотти.

– Ему пришлось… поскольку я была там с Арманом, – быстро объяснила я.

– А где твой?

– Я сунула его куда-то. Даже забыла, куда… Подожди минутку, мне кажется, он где-то здесь.

Я хотела доказать Софи, что подарок Шарля ничего для меня не значил.

Я достала цветок.

– Какой чудесный насыщенный цвет, – сказала Лизетта.

– А мне кажется, что он не подойдет ни к одному из моих платьев.

– Чепуха. Красное – это твой цвет. С ним ты становишься более смуглой и страстной.

– Да ну, дрянь какая-то.

Я забрала у нее цветок и бросила его в ящик стола.

Софи оживилась. Она никогда не умела скрывать свои чувства. Милая Софи, которую было так легко обмануть. Конечно, этому отъявленному лжецу, за которого она собиралась выйти замуж, без труда удастся водить ее за нос.

Все было прекрасно. У Софи была великолепная возможность вступить в столь необходимый для нее брак.

Через пару дней после случая с цветами к нам вновь зашел Шарль. Софи ушла с моей матерью к портнихе, чтобы обсудить вопросы с приданым, так что мне, безусловно, пришлось выполнять обязанности хозяйки.

Он взял мои руки и расцеловал их.

– Лотти, – воскликнул он, – как я рад, что застал вас одну!