Текст книги "Валет червей"

– Вы сделали это случайно или намеренно?

– – Немного и того и другого, – признался он. – Я думаю, что сейчас Софи с вашей мамой пошли к портнихе.

– Вы хорошо информированы.

– Это помогает в жизни. Я хочу с вами сходить кое-куда. Я собираюсь показать вам то, что вас должно действительно заинтересовать.

– Куда вы собираетесь меня вести?

– Всего лишь прогулка по улицам, я обещаю.

– Прогулка? Но почему…

– Вы все поймете. Давайте, надевайте плащ. У нас не так уж много времени.

– А вы не собираетесь показать это Софи?

– Конечно, нет. Нет причин, по которым это могло бы ее заинтересовать.

– Тогда почему же?..

– Обуздайте ваше нетерпение и поспешите. Я не хочу, чтобы мы слишком задержались. Обещаю вам, что мы вернемся домой через час.

Как всегда, ему удалось взволновать меня.

– Хорошо, – согласилась я, – но всего лишь прогулка по улицам.

– Это все… клянусь честью.

– Рада слышать, что таковая у вас имеется.

– Я известен как человек, который всегда держит свое слово.

Ну что в этом было такого? Мне не разрешали выходить из дома одной, а в данном случае я была под покровительством человека, который вскоре должен был стать членом нашей семьи. Он не осмелится вести себя неподобающим образом. Он очень уважает моего отца, а кроме того, было ясно, что Турвили очень хотят этого брака. Итак, я надела плащ, и мы вышли на улицу.

Я была совершенно не подготовлена к зрелищу, которое мне предстояло увидеть, и, услышав звуки барабана, удивилась и заинтересовалась; вокруг тут же собралась толпа людей. Они смеялись, некоторые радостно, иные – презрительно.

– Там идет какая-то процессия, – сказала я.

– Подождите, – усмехнулся Шарль, – сейчас вы увидите свою старую знакомую.

Он крепко взял меня под руку, поскольку народу становилось все больше; когда на нас начинали напирать, он прикрывал меня, слегка обнимая. Я не решалась протестовать, понимая, что в данной обстановке это просто необходимо. Но, прижимаясь к нему, я ощущала сильное возбуждение.

И тут я увидела. Первым шел барабанщик, за ним сержант с пикой, следом грум вел на поводу осла, а на осле сидел человек спиной вперед, в венце, сплетенном из соломы, – мадам Ружмон. На груди у нее висела табличка, на которой ярко-красными буквами было написано «сводня».

Ее лицо было бесстрастно – та же маска, которую я видела и в первый раз, – свинцовые белила и румяна. Соломенный венец сидел на голове немного кривовато, но сплетен был искусно. Половины того, что выкрикивала толпа, я не понимала, но в основном это были непристойные комментарии по поводу ее профессии. Я уставилась на мадам Ружмон, сидевшую на осле с некоторой беззаботностью, глядевшую сквозь толпу. Она сохраняла определенное достоинство, которым нельзя было не восхищаться. Я ожидала, что в любой момент кто-нибудь стащит ее с осла, но никто не решился; вообще в толпе царило довольно миролюбивое настроение. Барабанщик продолжал бить в свой барабан, и кто-то затянул песню, подхваченную всей толпой.

– Я не могу разобрать слова, – пожаловалась я Шарлю.

– Это к лучшему, – ответил он с улыбкой, затем взял меня под руку. – Пора, – сказал он. – Этого достаточно.

– Вы привели меня сюда специально, чтобы я посмотрела, да?

– Я привел вас сюда, потому что мне нравится ваше общество, а вам в свою очередь нравится мое. Ну, а это было дополнительным развлечением.

– Для мадам Ружмон это не было развлечением.

– Такое с ней случается не впервые, насколько мне известно.

– И это не заставило ее оставить свою профессию?

– Нет, Боже милосердный! Для того чтобы эта деловая женщина отказалась от столь доходного дела, нужны куда более суровые меры.

– Какой позор, когда тебя таскают вот так по улицам… И все знают…

– Приберегите свое сострадание. Завтра же она вновь возьмется за старое.

– Но теперь, когда все знают… неужели не предпримут никаких мер?

– Вряд ли.

– Но разве ее занятие не противозаконно?

– Знаете, Лотти, я кое-что вам сообщу. У нее есть высокопоставленные друзья. У нее есть весьма фешенебельное заведение возле Кур-де-Рена, которому покровительствуют влиятельные люди. Они не захотят, чтобы это заведение прикрыли, что, видимо, произошло бы, если бы за нее взялся суд.

– Понимаю. Значит, если бы она была бедной сводней, она считалась бы преступницей?

– Видимо, так. Но в данном случае дело кончится тем, что она слезет со своего осла и спокойненько примется за старое.

– Но это так… несправедливо.

– Но благоразумно. Она сильная женщина и, несомненно, миролюбивая. Ведь вы же восхищались этими статуями, не так ли? И желали посмотреть, каким образом эти добродетели воплощаются в жизнь? Дорогая моя Лотти, у нашего короля до последнего времени имелся собственный сводник. Ле Бель, его камердинер, находился в постоянном поиске красоток, которые пришлись бы по вкусу нашему Луи. В северном крыле дворца для них есть тайная комната, она так и называлась «капкан для птичек», вот там-то и содержались молодые девушки, чтобы король мог навещать их, когда ему заблагорассудится. Это было еще до того, как построили Олений парк, тогда решили, что Луи лучше держать своих девушек подальше от дворца. Вся Франция знала об этом. Такие вещи не удержишь в тайне. Так в ком же могут вызвать благородный гнев действия мадам Ружмон?

– Если девушки идут на это добровольно, я полагаю, что это не то же самое, как если их затаскивают силой…

– Силой? Это было бы не по-джентльменски. Вы можете быть уверены в том, что все эти девочки в «капкане для птичек»и в Оленьем парке находились добровольно. Некоторое время службы… а затем вознаграждение. Неотразимые аргументы.

– А те, кого заманивали в комнаты под предлогом гадания?

– Некоторых приходилось убеждать. Но девушек, которые ходят к гадалкам, можно отнести к искательницам приключений, разве не так?

– Полагаю, мне следует благодарить вас за то, что вы отправили нас домой.

– Вам действительно следовало бы сделать это. Как мило, что вы этого еще не забыли. Возможно, вам представится случай проявить свою благодарность.

– Давайте ограничим ее словами.

– На данный момент, – сказал он. Когда мы шли по улице, он заметил:

– Это лихорадочное настроение в связи с бракосочетанием все еще парит в воздухе, оно не уляжется до тех пор, пока им не устроят фейерверк.

– А мы сможем видеть его из отеля?

– Оттуда плохой вид. Давайте прогуляемся. Вечером на улицы выйдет весь Париж. Я знаю, что мы сделаем. Мы вновь соберем нашу маленькую четверку: Арман, вы, Софи и я. Вам, видимо, это понравится, не так ли?

Я вынуждена была согласиться-с ним. К сожалению, когда мы вернулись домой, выяснилось, что Софи и моя мать уже вернулись.

– Мы немножко прогулялись, – сказал Шарль. – Сегодня такой прекрасный день.

Софи, не отрываясь, смотрела на меня.

– Я пришел сюда, чтобы предложить вам совершить совместную прогулку, – продолжал Шарль, улыбаясь Софи.

– Неужели вы забыли? Ведь я говорила вам, что собираюсь пойти к портнихе.

– Я полагал, что вы пойдете после обеда.

Он подошел к ней и положил ей руку на плечо.

– Как мило вы выглядите сегодня, – сказал он. – Должно быть, вам опять шьют какие-нибудь прекрасные платья?

В ответ она улыбнулась, и ее подозрения мгновенно развеялись.

«Ну какой же он лжец! – подумала я. – И какой хороший актер! Бедная Софи, остается надеяться, что ей не доведется пережить разочарования».

НЕСЧАСТЬЕ НА ПЛОЩАДИ

Настал день фейерверка, и все мы с нетерпением ожидали наступления сумерек.

Арман сказал, что нам надо попытаться пробраться как можно ближе к площади Людовика XV, и они с Шарлем начали спорить, не лучше ли будет воспользоваться наемным экипажем.

– Нам ни за что не удастся проехать по этим узеньким улочкам, – сказал Арман, – там будет слишком много народу.

– Тогда мы пойдем пешком, если дамы не будут возражать.

Софи и я не возражали.

– Наденьте плащи, – посоветовал нам Шарль, – мы не должны выделяться в толпе. И будьте повнимательней, поскольку по улицам будут шнырять карманники. Я уверен, что они уже наводнили весь Париж.

Итак, договорившись обо всем, мы вышли на улицу. Я была рада, заметив, что к Софи вернулось хорошее настроение, и она была готова наслаждаться событиями наступающего вечера не меньше, чем я, но, будучи от природы робкой и застенчивой, вскоре стала побаиваться толпы.

– Лотти, – шепнула она мне, – мне не нравится весь этот народ. Мне хотелось бы оказаться дома.

– Но мы отправились посмотреть фейерверк.

– Здесь слишком большая толпа.

– Все будет хорошо, – уверяла я ее. Долгие годы я вспоминала этот диалог. Ах, если бы я тогда согласилась с ней, если бы нам удалось убедить спутников вернуться домой!

Нас начали толкать. Шарль подхватил меня под руку и покрепче прижал к себе. Софи заметила это, и на ее лице появилось обиженное выражение.

– Здесь слишком много народа, – шепнула она.

– А чего ты ожидала, моя дорогая? – спросил Шарль. – Праздник решили устроить для всего Парижа, а не только для нас.

Она ничего не ответила, а лишь отвернулась в сторону. Я была уверена в том, что в ее глазах стояли слезы.

Арман сказал:

– Сейчас начнут.

В небо взлетели фонтаны фейерверка, ярко осветив все вокруг, и толпа вскрикнула.

На площади собралось огромное количество людей, так что мы с трудом удерживались на ногах. А затем… произошло непонятное Что-то случилось с шутихами, взлетавшими в небо. Они взрывались с оглушительным звуком и падали… падали на толпу.

Наступил краткий миг тишины, а затем послышались крики ужаса. Началось настоящее столпотворение. Я почувствовала, что приподнимаюсь в воздух. Оказалось, что это Шарль подхватил меня и приподнимает над толпой.

– Софи! – кричал он.

Я не могла найти взглядом Софи, но видела Армана, его полные отчаяния и ужаса глаза.

Затем я увидела Софи. Ее вид испугал меня, искры попали на ее капюшон, и он загорелся.

Арман бросился к ней и пытался погасить пламя. Я почувствовала головокружение, мне стало дурно. Шарль кричал:

– Вытаскивай ее… нам нужно побыстрее отсюда выбраться!

Софи упала. Я отчаянно молилась:

– О Господи, прошу тебя, спаси ее. Ее сейчас растопчут насмерть.

Через несколько секунд я вновь увидела ее. Арману удалось поднять ее и перебросить через плечо. Она была неподвижна, но огня не было заметно.

Шарль закричал:

– Следуй за мной!

Он перебросил меня через плечо, словно мешок с углем. Люди, толпившиеся вокруг нас, кричали, бросались во все стороны, безуспешно пытаясь выбраться с площади. Я видела, как люди хватались друг за друга, видела их искаженные лица, и вокруг стоял непрерывный крик.

Шарль силой пробивался сквозь толпу. Я больше не видела Армана и Софи и страшно боялась, что их могли растоптать.

Видимо, в некоторых ситуациях у людей проявляются сверхчеловеческие силы. Я уверена, что в тот вечер с Шарлем произошло именно это. Теперь трудно вспомнить все подробности ужасных событий того вечера. Некоторые прибыли на площадь в экипажах и теперь пытались выбраться с нее. Лошади, казалось, обезумели, когда толпа надавила на них. Экипажи опрокинулись, что увеличило опасность, так как лошади стали рваться во все стороны, пытаясь высвободиться из упряжи. Шум и крики стали невыносимыми.

Я ожидала, что мы в любую секунду упадем под ноги толпе, но Шарль упорно пробирался вперед. В нем чувствовались безжалостная решительность, твердое намерение спасти нас любой ценой. Он был из тех людей, которые привыкли добиваться желаемого, а сейчас все его желания, все его усилия сосредоточились на одном: выбраться целыми с площади.

Я оглядывалась в поисках Армана и Софи, но их нигде не было видно. Лишь волновавшаяся масса охваченных истерикой и паникой людей.

Я не могу сказать, долго ли это длилось. В то время я сознавала лишь страх и беспокойство – не только за нас, но и за Софи с Арманом. У меня появилось какое-то ужасное предчувствие: теперь, после этого вечера, все уже станет иным, чем прежде.

Загорелись некоторые здания, что вызвало новый взрыв паники. К счастью для нас, они находились на противоположной стороне площади.

До сих пор в моих ушах звучат крики, рыдания, вопли – фон этого ужасного вечера.

Шарлю все-таки удалось вытащить меня в безопасное место. Я навсегда запомнила его бледное лицо, покрытое сажей… его разодранную одежду, сдвинувшийся парик, обнаживший его красивые темные волосы, так что он казался совсем иным человеком. Я понимала, что в этот вечер мне удалось выжить лишь благодаря ему.

Когда мы удалились от толпы и оказались в безопасном месте, Шарль поставил меня на землю. Я не представляла, где мы находимся, но знала, что нам удалось выбраться с площади Людовика XV.

– Лотти, – произнес он, и в его голосе прозвучали совершенно незнакомые мне нотки.

Я взглянула на него, и он заключил меня в объятия. Мы прижались друг к другу. Вокруг было множество людей. Некоторые из них выбрались из ночного кошмара на площади, другие были зеваками, вышедшими на улицу посмотреть, что происходит. Никто, судя по всему, не замечал нас.

– Слава Богу! – сказал Шарль. – Ты… с вами все в порядке?

– Я думаю, что да. И ты… вы спасли меня. Он попытался говорить со мной обычным тоном шутливой любезности, который был в данных обстоятельствах абсолютно неуместен.

– Я сделал это только для того, чтобы доказать, что вы всегда можете рассчитывать на меня.

Тут мы неожиданно оба расхохотались, но я чувствовала, что готова одновременно разрыдаться.

В следующий момент мы вспомнили о Софи и Армане. Мы оглянулись в сторону площади. К небу поднимался столб дыма, оттуда продолжали доноситься крики и стоны людей, пытавшихся выбраться с площади.

– Вы думаете?.. – начала я.

– Я не знаю.

– Я видела, что Арман выносит ее.

– Арман пробьется, – сказал Шарль.

– Бедная Софи. Я думаю, она серьезно пострадала. Ее капор довольно долго горел.

Несколько секунд мы молчали. Затем Шарль сказал:

– Нам ничего не остается, как побыстрее добраться домой. Боюсь, нам придется идти пешком. Никак иначе нам не добраться.

Мы направились в отель.

Мать сразу обняла меня.

– Ах, Лотти… Лотти… слава Богу…

Я сказала:

– Шарль спас меня. Он меня вынес.

– Боже благослови его! – сказала моя мать.

– Софи и Арман…

– Они уже здесь. Арман сумел найти экипаж, и они приехали домой, минут десять назад. Твой отец послал за врачом. С Арманом все в порядке. Бедняжка Софи… Но доктор вот-вот должен прибыть. Ах, мое дорогое, дорогое дитя.

Я чувствовала слабость, головокружение, изнеможение… мне трудно было стоять.

Когда мы вошли в салон, к нам бросился мой отец. Он заключил меня в объятия и крепко прижал к себе. Он вновь и вновь произносил мое имя.

Откуда-то появился Арман.

– Арман! – радостно воскликнула я.

– Я пробрался, – сказал он. – Мне повезло. Я сумел вытащить оттуда Софи и раздобыть экипаж. Я заставил привезти нас сюда.

– Где Софи? – спросила я.

– У себя в комнате, – сказала мать.

– Она?..

Мать молчала, а отец положил мне руку на плечо.

– Мы пока еще не знаем, – сказала он. – У нее тяжелые ожоги. Скоро придут врачи.

Я села на диван, мать присела рядом. Она обнимала меня и прижимала к себе, словно не желала отпускать.

Я потеряла счет времени. Я никак не могла избавиться от ощущения творившегося вокруг ужаса. Я продолжала думать о Софи, и ожидание казалось мне почти таким же жутким, как недавние попытки пробиться сквозь толпу.

Это была ночь, которую все мы – я имею в виду весь народ Франции – запомнили очень надолго. Никто не знал, что именно произошло с фейерверком, но если бы народ сумел сохранить спокойствие, тяжелых последствий, скорее всего, не было бы. Но толпа, впавшая в панику, отчаянно желавшая во что бы то ни стало выбраться с площади, привела к гибели ста тридцати одного человека, которые были растоптаны на месте. Еще две тысячи человек серьезно пострадали в эту ужасную ночь.

Вспоминая грозу в день свадьбы, люди начали задумываться – не был ли Господь недоволен этим браком. Позже они не раз припоминали то, что называли недобрыми знамениями.

Я горячо молилась за то, чтобы Софи осталась в живых, и обрадовалась тому, что мои молитвы были услышаны. Но иногда я задумывалась над тем, выбрала бы Софи жизнь, если бы ей была предоставлена возможность выбирать.

В течение нескольких недель она была прикована к постели. Уже миновал тот день, на который была назначена ее свадьба. Ее кости остались целы – Арман не позволил толпе растоптать ее, – но одна сторона ее лица была настолько обожжена, что шрамы на ней должны были остаться навсегда.

Моя мать ухаживала за ней, и я хотела прийти к ней на помощь, но как только я появлялась в комнате, Софи немедленно начинала протестовать.

Мать сказала мне:

– Она не хочет, чтобы ты видела ее лицо.

Итак, мне приходилось держаться в стороне, хотя очень хотелось быть с ней, разговаривать, утешать ее, если бы могла.

Даже когда Софи начала вставать, она не хотела покидать свою комнату, не хотела видеть никого, кроме преданной Жанны Фужер, с которой они очень подружились.

Жанна круглые сутки проводила с Софи, и мои мать с отцом были очень благодарны этой девушке, поскольку она, похоже, была единственным человеком, способным хоть как-то утешить Софи. Мне казалось, что я тоже могла бы помочь, но моя сестра недвусмысленно дала понять, что не желает этого.

У Жанны были очень умелые руки, и она смастерила нечто вроде чепца из голубого шелка, прикрывавшего половину лица Софи. К счастью, ожоги не коснулись ее глаз, хотя одна сторона пострадала очень сильно и волосы на голове, видимо, больше не будут расти. Ожоги изуродовали нижнюю часть лица. Чепец, сшитый Жанной, по словам моей матери, оказался полезным.

– Рано или поздно она выберется из своей комнаты, – продолжала мать. – Но твой отец полагает, что нам лучше вернуться в провинцию. Там Софи почувствует себя лучше. Чем скорее она уедет из города, где это произошло, тем лучше для нее.

Я сказала:

– Я полагаю, свадьбу придется на некоторое время отложить.

Мать задумчиво посмотрела на меня:

– Она не хочет видеть Шарля.

– Полагаю, она не хочет, чтобы он видел…

– Бедняжка. Возможно, теперь…

– Ты имеешь в виду, что он может не захотеть жениться?

– Я не знаю. Турвилям очень нужен этот брак. С ним многое связано.

– Какие-то договоренности? Деньги?

– Да, но и твоему отцу весьма желателен альянс с Турвилями. Между тем Софи сказала Жанне, что теперь она никогда не выйдет замуж.

– Но она еще может передумать. Она ведь очень любила Шарля.

– Ну, ты же знаешь, что она всегда была нервная, неуверенная в себе. Помолвка очень изменила ее. Теперь, конечно, ей хочется просто спрятаться от людей.

– Мне хотелось бы встретиться с ней.

– Я могу понять ее. Возможно, все дело в том, что ты очень хорошенькая. Я думаю, что она всегда была несколько… ну, скажем, не то чтобы ревнива, но уверена в том, что ты гораздо привлекательнее ее.

– Это… чепуха.

– Это вовсе не чепуха. Все это очень естественно. Она никогда не была особенно привлекательной; хотя после помолвки действительно изменилась.

– А Шарль не передумал?

– Нет. Он готов жениться, как только это станет возможным.

– Значит, все дело в Софи.

– Несомненно, она еще передумает. Нам просто надо подождать. А в данный момент твой отец считает, что лучше всего вернуться в провинцию.

Так мы и сделали. Софи сидела в карете, вжавшись в угол. Лицо ее было прикрыто чепцом, сшитым Жанной, и она плотно завернулась в плащ.

Я пыталась заговорить с ней, но она совершенно ясно дала понять, что не желает этого. Мне хотелось, чтобы здесь в карете оказалась Лизетта, но она, разумеется, не могла ехать вместе с нами. Она выехала в замок раньше, в обществе тети Берты.

Печальным было это возвращение.

Этот вечер фейерверка изменил всю нашу жизнь. Даже замок стал другим: казалось, привидения всех, кто когда-то страдал здесь, выбрались из своих укрытий, чтобы напомнить нам о жестокости жизни.

Бедная Софи! Я страдала вместе с ней и была глубоко огорчена тем, что дружеские чувства, которые она проявляла ко мне, похоже, исчезли. В замке ей были отведены особые помещения; она просила об этом, и отец не счел возможным отказать ей. И мать и отец, который, думаю, по-настоящему не любил ее, исполняли все ее желания. Так что, потребовав эти комнаты в башне, она их получила и вместе с Жанной устроилась в них. Я понимала, зачем они ей. Комнаты были на отшибе, и она могла чувствовать себя в полном уединении. Из длинных узких окон на верху башни Софи могла обозревать окрестности, наблюдать за всеми, кто приезжал и уезжал из замка.

Она ясно дала понять, что стремится к одиночеству и никого не хочет видеть. Она занималась своим любимым рукоделием и время от времени играла в карты с Жанной. Жанна стала в доме весьма важной персоной ввиду своего влияния на Софи, а мы все желали сделать все возможное, чтобы хоть немного облегчить жизнь Софи.

Мы с Лизеттой говорили о Софи:

– Очень странно, – сказала Лизетта, – что она не хочет видеть нас. В конце концов, мы были ее друзьями.

– Похоже, она возражает именно против моего присутствия, – предположила я, – видимо, это объясняется не только происшедшим с ней несчастьем. И раньше я замечала неприязненное отношение с ее стороны.

– Я думаю, очень вероятно, она заметила, что Шарль де Турвиль поглядывает на тебя.

– О нет. Он всегда прекрасно относился к ней, да и сейчас хочет на ней жениться.

– Ну еще бы. Ведь и сейчас она остается дочерью – законной дочерью – графа д'Обинье, – Лизетта говорила весьма резко, и я предположила, что она все еще обижается на то, что мы с Софи в Париже проводили в ее обществе недостаточно много времени.

– Ну, какой бы ни была причина, он продолжает желать этого брака. Не хочет именно она.

– А ты видела ее лицо?

– В последнее время нет. Но в самом начале я кое-что видела. Я знаю, что она сильно обезображена.

– Уж если она недооценивала себя раньше, то теперь у нее для этого есть все основания, – сказала Лизетта.

– Это трагично. Мне очень хотелось бы ей помочь.

Я рассказала Лизетте о том, как возили по улице мадам Ружмон, и она внимательно слушала меня.

– Я слышала, что она продолжает заниматься тем же самым.

– Да, я знаю. Шарль де Турвиль сказал мне, что она оказывает слишком много услуг высокопоставленным лицам для того, чтобы ее по-настоящему наказали.

– Если бы она держала у себя дешевых проституток, тогда все было бы совсем иначе, – сказала Лизетта. Ее губы крепко сжались. – Вряд ли можно назвать это справедливым.

– А я так и не думаю. Я как раз считаю это несправедливым.

– Жизнь часто бывает именно такой, – прокомментировала Лизетта.

В замок приехал Шарль.

– Он приехал, чтобы повидаться с Софи, – сказала мать. – Я думаю, он надеется убедить ее в необходимости заключения брака.

– Я очень рада, – ответила я. – Она будет довольна.

Софи встретилась с Шарлем. Он прошел в ее комнаты в башне один, при встрече присутствовала только Жанна. Потом он рассказал, что Софи настояла на присутствии Жанны и совершенно ясно заявила, что никогда не выйдет замуж.

Его очень расстроил этот разговор. Он сказал моей матери:

– Она сняла чепец и показала мне свое лицо. Я ужаснулся и, боюсь, не смог скрыть своих чувств. Но ей я сказал, что это не имеет никакого значения. Она не поверила мне и заявила, что собирается провести жизнь в этих комнатах в башне вместе с Жанной, единственным человеком, которого она согласна видеть. Она уверена в преданности Жанны. Я сказал, что она может быть уверена и в моей преданности, но Софи утверждает, что уверена как раз в обратном, что оставила все мысли о замужестве и это ее окончательное решение.

– Ну, пока еще рано делать окончательные выводы, – сказала мать. – Для нее это было ужасным потрясением, и она продолжает от него страдать. Шарль, я уверена, что если вы будете настаивать…

Он сказал, что будет. Он гостил у нас три или четыре дня и каждый день пытался встретиться с Софи, но она не принимала его.

Мы часто виделись с ним, но ни разу наедине. Всегда меня кто-то опекал, и я не жалела об этом. Были причины, по которым я не хотела оставаться с ним с глазу на глаз, но мне не хотелось разбираться (б них.

Наконец, он уехал, но менее чем через месяц вновь вернулся.

– Он очень рвется к заключению брака с Обинье, – сказала Лизетта.

– Я думаю, он действительно влюблен в Софи, – ответила я.

Лизетта насмешливо посмотрела на меня.

– Как же упустить возможность породниться с такой благородной семьей, – цинично заметила она.

Но он действительно изменился. Как-то поутих. Я замечала, что он часто бросает на меня печальные взгляды. Я тоже много думала о нем. Именно это как раз и была одна из причин, по которой я не хотела оставаться с ним наедине.

Настал август, и примерно в это время я стала замечать в Лизетте некоторые изменения. Порой, она казалась несколько старше своего возраста, а иногда становилась очень бледной, с ее щек сходил румянец, придававший ей очарование.

Однажды я спросила ее:

– Лизетта, с тобой все в порядке?

– А почему ты спрашиваешь? – ответила она встречным вопросом.

– Мне показалось, что ты несколько бледна… и, похоже, не совсем в своей тарелке. Она встревожилась.

– Ну, конечно, со мной все в порядке, – резко бросила она.

Но на самом деле что-то с Лизеттой было не так. Я видела, как тетя Берта внимательно наблюдает за ней, и подумала: «Что-то ее беспокоит». Однажды, отправившись к матери, чтобы поговорить с ней, я столкнулась с тетей Бертой, выходящей из ее комнаты. Она выглядела хмурой и сердитой… и даже более того. Мне показалось, что она озабочена и даже напугана.

Свою мать я застала в весьма рассеянном настроении. Я спросила, не произошло ли чего-нибудь с тетей Бертой, и она быстро ответила мне:

– О, нет… нет… с ней ничего не случилось. Все окружающие изменились. Ничто не осталось прежним после этой ужасной трагедии. Что же такое происходило с людьми? Даже Лизетта перестала быть тем веселым созданием, каким она всегда была.

Однажды вечером в мою комнату зашла сама Лизетта. Состроив гримасу, она сказала:

– Тетя Берта забирает меня с собой, чтобы посетить каких-то дальних родственников.

– Родственников? Я и не знала, что они у вас есть.

– Я тоже не знала… до сих пор. Но они появились и хотят, чтобы мы съездили к ним в гости. Графиня уже дала нам разрешение на поездку.

– Ах, Лизетта! И долго ты будешь отсутствовать?

– Ну, они живут довольно далеко отсюда… где-то там, на юге. Так что какой-нибудь неделей нам не обойтись. Я думаю, это займет месяц-другой.

– А кто же будет заниматься домом?

– Кто-нибудь займет место тети Берты.

– Люди всегда говорили, что она незаменима. Ах, Лизетта, как мне не хочется, чтобы ты уезжала.

– Мне тоже не хочется, – несколько секунд она угрюмо смотрела в сторону, – там будет такая скука.

– А тетя Берта не может поехать одна?

– Она настаивает на том, что я должна ехать с ней. Видишь ли, они знают о моем существовании и хотят видеть обеих своих родственниц.

– Ах, дорогая, все это мне так не нравится. Здесь все так изменилось. Сначала Софи… а теперь ты.

Я обняла ее и прижала к себе. Я редко видела ее настолько растроганной. Мне показалось, что она вот-вот расплачется, а в таком настроении я ее никогда не видела.

Но она не расплакалась. Высвободившись, Лизетта сказала:

– Я вернусь.

– Я надеюсь. И возвращайся поскорей.

– Я вернусь как можно быстрей. Я сама этого хочу. Ведь это, – она сделала широкий жест рукой, – мой дом. Я всегда считала его своим домом… несмотря на то, что не была одной из вас, а являлась всего лишь племянницей домоправительницы.

– Не глупи, Лизетта. Ты всегда будешь одной из нас, во всяком случае, для меня.

– Я вернусь, Лотти. Я вернусь.

– Я знаю. Только поскорей.

– Как можно скорей, – сказала она.

И еще до конца месяца Лизетта с тетей Бертой уехали.

Я наблюдала за их отъездом с одной из башен и думала, смотрит ли на них и Софи.

Я ощущала одиночество.

Жизнь полностью изменилась. Я потеряла и Софи, и Лизетту и только сейчас по-настоящему поняла, какую роль они играли в моей жизни.

Мне ужасно не хватало их. Понятно, почему мне недоставало общества Лизетты – она всегда была такой живой, веселой и легкомысленной; но мне не хватало и тихого, почти незаметного присутствия Софи. Мне было бы легче, если бы я могла приходить в ее комнату, пытаться развлечь ее, поговорить с ней. Но она этого не желала и хотя не выразила своей запрет прямо, дала понять, что предпочла бы, чтобы ее оставили в покое, а в тех редких случаях, когда я все-таки поднималась в ее башню, Софи всегда требовала присутствия Жанны, так что откровенных разговоров у нас не получалось. Мои визиты становились все реже и реже, и я решила, что Софи именно этого и добивалась.

Шарль часто приезжал к нам, и все были изумлены его преданностью, поскольку имение Турвилей находилось на приличном расстоянии от Обинье, и ему приходилось преодолевать долгий и утомительный путь. Но он продолжал приезжать. Во время двух своих последних визитов он не виделся с Софи. Она не хотела его видеть точно так же, как меня, и Жанна сообщила моей матери, что посещения Шарля «настолько расстраивают Софи, что после них она страдает по несколько дней.

Моя мать объяснила это Шарлю, и он внимательно выслушал ее.

– Я думаю, – сказала она, – что встречи с вами, Лотти да и с Арманом напоминают ей о том ужасном вечере. Она может измениться…

Произносила эти слова мать печально, потому что сама уже приходила к выводу, что Софи никогда не изменится.

– Нужно дать ей некоторое время побыть одной, – с надеждой добавила она.

– Я буду продолжать приезжать, – сказал Шарль. Когда он произносил эти слова, я встретилась с ним взглядом и поняла, что приезжает он для того, чтобы видеть не Софи, а меня.

Мне хотелось бы перестать думать о нем, но это оказалось невозможным. Я видела его в своих мечтах, Хотя мужчина моей мечты был наполовину Диконом, наполовину Шарлем. Я не была уверена, о ком именно мечтаю, и мои чувства к Шарлю были похожи на те, что я испытывала к Дикону.

Хотелось бы мне, чтобы рядом со мной оказалась Лизетта. Тогда я могла бы поговорить с ней, а она со своей многоопытностью сумела бы дать мне совет.

Теперь я уже могла разобраться в своих чувствах к Дикону. Это была невинная детская любовь, » телячья «, как ее называют. Мой идол казался мне безупречным, я любила его от всего сердца. И все потому, что была в семье единственным ребенком с детскими идеалистическими мечтаниями. Сейчас я понимала: Дикону нужен был Эверсли и моя мать отдала ему поместье, чтобы показать мне, что, получив его , он больше не нуждается во мне. Это изменило мои чувства к нему. Я знала, что он авантюрист с амбициями и неограниченным аппетитом. Но теперь я поняла и то, что в любом случае мне предстояло разочароваться в нем, что мне следовало получше узнать жизнь и что в любом случае между нами разыгрывались бы жаркие битвы. Тем не менее, я была уверена, что нас все еще связывают какие-то узы и что во мне навсегда останется влечение к нему.