Текст книги "Валет червей"

Когда-то я считала, что пресловутым» единственным» является Дикон; сейчас его место занял Шарль.»

Я не питала никаких иллюзий относительно Шарля. Он был весьма многоопытным, может быть, даже аморальным; у него был собственный кодекс поведения, от которого он не желал отклоняться. Он никогда не мог бы быть верным одной женщине; он был воспитан в том же духе, что и его предки – французские предки, если уж на то пошло. Он называл это реалистическим взглядом на жизнь. А это значило, что мужчины по своей сути полигамны и хотя могут любить одну женщину более всех остальных, это не мешает им посматривать по сторонам и удовлетворять свои сексуальные нужды вне брака.

Теперь я стала умней. Вскоре мне исполнялось семнадцать, и понемногу я начинала разбираться в мире, в котором жила. Этот мир отличался от того, в котором жили моя мать, Жан-Луи, моя бабушка и Сабрина. У них был иной набор моральных принципов. Они называли их идеалами. Но это была Франция – мужская страна, что признавало большинство женщин. Думаю, я никогда не согласилась бы признать это. Было очень неприятно сознавать, что, хотя Шарль де Турвиль приезжал в Обинье якобы для встречи с Софи, на самом деле он приезжал повидаться со мной.

Шли недели. Лизетта уехала от нас в августе. Теперь уже стоял октябрь… прекрасный многоцветный месяц, когда буки одеваются в оранжевый наряд, а дубы бронзовеют. Но какая это скоротечная красота! Вскоре ветер сорвет с деревьев красивые листья, и настанет зима. Раньше я любила зиму. Мы гуляли и играли на снегу, а потом возвращались и садились у огня, беседуя… Лизетта, я и Софи. Мы обсуждали людей, жизнь, да все, что угодно… причем Софи лишь изредка вставляла словечко, зато Лизетта говорила за двоих.

Теперь все было иначе. Мне предстояло проводить в одиночестве долгие холодные дни. Но, возможно, вскоре вернется Лизетта. Это был радостный день, когда пришло известие от тети Берта», что, она вернется в замок в начале ноября.

– Ну и слава Богу, – сказала моя мать. – Без тети Берты у нас дела не клеятся.

Меня очень обрадовало, что вскоре я снова буду в компании с Лизеттой. Я уже воображала наши разговоры: мы разработаем план, который позволит вытащить Софи из ее одиночества.

Я хорошо запомнила тот день – двенадцатое ноября. День был мокрый, туманный, почти безветренный, довольно теплый для этого времени года. Я забралась на одну из башен, чтобы посмотреть, не подъезжают ли они. Я уже забиралась туда накануне и собрала зеленые сережки с орешника и пару веточек утесника, спрятавшегося в каменной щели.

Я решила украсить ими комнату Лизетты, чтобы показать, как я рада ее возвращению.

Уже почти наступили сумерки, когда я заметила вдали группу всадников. Подобрав полы плаща, я поспешила вниз, чтобы вовремя оказаться во дворе и встретить прибывших. Я увидела тетю Берту, как всегда, суровую, которой слуга помог спуститься с коня. Но где же Лизетта?

Вышла мать, чтобы встретить тетю Берту.

– Добро пожаловать! – воскликнула она. – Мы так рады видеть вас.

– А где же Лизетта? – спросила я.

Тетя Берта пристально посмотрела на меня.

– Лизетта уже не вернется. Она вышла замуж. Я была слишком потрясена, чтобы говорить.

– Давайте, пройдем в дом, – торопливо проговорила моя мать. – Вы должны нам все подробно рассказать. Я искренне надеюсь, что Лизетта будет счастлива. Я просто уверена в этом.

В некотором замешательстве я пошла за ними в холл!

Лизетта… замужем! Она ушла в какую-то другую жизнь. Неужели я больше никогда ее не увижу?

Я почувствовала себя такой обездоленной, какой никогда в жизни себя не чувствовала.

Уже несколько месяцев Арман был помолвлен с молодой дамой, весьма подходящей партией: брак с ней устраивал всех. Мария-Луиза де Брам он была из хорошей семьи, прекрасно воспитана и имела виды на наследство. Приятно вступать в брак, когда все так удачно складывается, особенно если жених с невестой не питают друг к другу отвращения.

Арман был похож на своих сверстников-французов. Я была уверена, что у него есть амурные связи, но они не имели никакого отношения к браку. Он был доволен подвернувшейся партией.

И отец и мать хорошо понимали, как я себя чувствую, лишившись общества Софи, к тому же было ясно, что у меня с Лизеттой сложилась особая дружба. Они пытались различными способами помочь мне пережить этот трудный период потери подруг юности: возили меня в Париж, но соблазны этого города не могли вывести меня из состояния меланхолии, а только усугубили ее. Бесцельно бродя по улицам, я вспоминала нашу прогулку по Елисейским полям, украшенным фонарями… а уж приближаться к площади Людовика XV я просто не решалась.

Город веселился, но я была не в состоянии разделить это веселье. Я выслушивала придворные сплетни, но мне было совершенно безразлично, приняла Мария-Антуанетта мадам Дюбарри или нет. Если король очарован этой женщиной, вышедшей из парижских сточных канав – как говаривали о ней, – пусть будет. Мне было все равно, что баррийцы – партия мадам Дюбарри – сумели отправить в отставку министра Шуазеля, хотя это имело значение для моего отца, глубоко втянутого в дворцовые интриги. Моя мать слегка беспокоилась за него, так как подобная деятельность всегда была опасной. Постоянно существовала угроза потерять все: и жизнь, и имущество. Ведь продолжали существовать эти ужасные lettres de ca chet, о которых никто не решался говорить, считая это дурной приметой.

Но все интриги и все веселье Парижа не могли снять мое грустное настроение… пока не появился Шарль.

Он, должно быть, знал, что мы в Париже. Впоследствии я часто задумывалась, не сообщила ли ему об этом моя мать. Она знала, что меня влечет к нему, а его ко мне; она продолжала жить в своем идеалистическом мире и видела жизнь не такой, какая она есть, а такой, какой ей хотелось бы ее видеть. Мне кажется, что именно ее наивность так привлекала моего отца. Я была готова поклясться, что с тех пор, как он женился на ней, он оставался ей верен. Она, видимо, воспринимала это как нечто совершенно естественное, не понимая, сколь сильную власть она имеет над ним. И это, конечно, тоже объяснялось ее наивностью.

Мне не суждено было стать такой. Наверное, об этом стоило сожалеть. С другой стороны, все-таки лучше знать правду и воспринимать жизнь такой, какая она есть.

Итак, во время нашего пребывания в Париже туда приехал Шарль. Мы часто вместе прогуливались верхом в Булонском лесу. Иногда отправлялись на пешие прогулки. Однажды мы выехали из города в направлении Сен-Клод; отъехав подальше, спешились, стреножили лошадей и бродили среди деревьев Шарль сказал:

– Вы знаете, что я влюблен в вас, Лотти.

– Только в том случае, если понимать любовь, как вы ее понимаете.

– Мне казалось, что мы становимся друзьями.

– Ну да, мы видимся довольно часто.

– Я вовсе не это имел в виду. Мне казалось, что между нами возникает взаимопонимание.

– Да, мне кажется, я понимаю вас достаточно хорошо.

Он вдруг остановился и обнял меня. Он поцеловал меня… раз… другой… он продолжал целовать меня. Я была ошеломлена и сделала попытку оттолкнуть его, но не слишком решительно.

– Лотти, почему вы не позволяете себе быть самой собой? – спросил он. Я быстро воскликнула:

– Самой собой? Что вы имеете в виду?

– Вы должны признать, что я вам нравлюсь и что вы хотите меня, точно так же, как я хочу вас.

– Уж менее всего мне хотелось бы стать одной из ваших многочисленных дам, предназначенных для удовлетворения ваших желаний… преходящих.

– Вы же знаете, что я хочу вовсе не этого. Вы мне нужны постоянно.

– Неужели?

– Я хочу жениться.

– Жениться… но вы помолвлены с Софи.

– Это не так. Она отказала мне… Навсегда. Это ее собственные слова.

– И вы решили взяться за меня?

– Я думал об этом с самой первой нашей встречи.

– Я помню. Вы искали очередную жертву в заведении мадам Ружмон.

– А разве не я спас вас оттуда? Разве я не заботился о вас? Я не позволил, чтобы гнев семьи обрушился на вас. Я всегда действовал в ваших интересах. Я был помолвлен с Софи до того, как познакомился с вами. Вы же знаете, как устраивают эти браки. Но почему бы время от времени не случаться браку по любви и почему бы нашему браку не быть именно таким?

Я чувствовала, как сердце бешено колотится в моей груди. Я не могла скрыть своего волнения. Убежать из этого печального замка, наполненного воспоминаниями! Софи живет в своей башне, Лизетта уехала. Один день похож на другой… А я никак не могу выйти из состояния летаргии и депрессии.

Я изо всех сил старалась скрыть свое волнение.

– Но ведь есть Софи.

– Теперь уже понятно, что она никогда не выйдет замуж. Меня не удивит, если выяснится, что она хочет уйти в монастырь. Такая жизнь как раз по ней. Но это вовсе не значит, что я теперь обязан оставаться всю жизнь холостым. Я уже говорил с вашим отцом.

Я изумленно взглянула на Шарля.

– Не тревожьтесь, – успокоил он, – я получил весьма благосклонный ответ. Ваша мать решительно настроена не принуждать вас ни к каким поступкам, противоречащим вашей воле. Но благая весть состоит в том, что ваш отец не возражает против того, чтобы я бросил свое сердце к вашим ногам.

Меня насмешила эта напыщенная фраза, и он рассмеялся вместе со мной. Он был остроумен и умел вести легкий разговор – да и как иначе могло быть, ведь я знала его образ жизни. Уже самая первая наша встреча была весьма показательным примером.

– Итак, – произнес он, – мадемуазель Лотти, я прошу вас стать моей женой. По крайней мере, – продолжал он, – вы колеблетесь. Видите ли, я опасался решительного отказа. Не то чтобы я смирился с ним, но не быть отвергнутым в первую же секунду – это уже обнадеживает.

– Вы же понимаете, что все это совершение невозможно.

– Я не понимаю. Я полагаю, что это возможно.

– А что же будет с Софи?

– Софи уже сделала свой выбор. Она заявила, что я свободен.

– И вы думаете, что в то время, как она будет сидеть в этой башне, вы и я…

Шарль схватил меня за плечи и посмотрел мне прямо в глаза.

– Ты мне нужна, Лотти, – сказал он. – Тебе будет со мной хорошо. Ты в этом убедишься. Я сумею открыть для тебя такие глубины наслаждения, о которых ты и не мечтала.

– Меня не интересует…

– Послушай, Лотти, я хорошо знаю тебя. Ты желаешь вырваться из своей раковины. Ты стремишься испытать то, о чем так много слышала. Я уверен, что вы частенько обсуждали этот предмет с девушкой – как там ее звали? – которая приходила вместе с тобой в Ружмон?

– Вы имеете в виду Лизетту? Она вышла замуж.

– И теперь наслаждается жизнью, уверен. Это несомненно. Такой уж у нее характер. Дорогая Лотти, ты такая же. В один прекрасный день ты выйдешь замуж. Так почему же не за меня? Разве не лучше, если ты сделаешь выбор сама, не полагаясь на других?

– Конечно, я сделаю свой выбор сама.

– Ну что ж, получив разрешение от твоего отца на ухаживание за тобой, я начинаю.

– Не стоит понапрасну стараться. Вместо ответа он подхватил меня, приподнял в воздух и, смеясь, взглянул мне в лицо.

– Опустите меня, – сказала я, – вдруг нас увидят.

– Все правильно поймут это. Хорошо воспитанный господин ухаживает за хорошо воспитанной дамой. Почему бы им не быть влюбленными?

Он медленно стал опускать меня, пока наши лица не оказались на одном уровне.

– Лотти… – нежно бормотал он, – ах, Лотти… И мне действительно хотелось, чтобы он продолжал держать меня. Я вдруг ощутила, что жизнь вновь приобрела краски.

Было решено, что Арман женится на Рождество, и это значило, что мы проведем рождественские праздники в Брамоне, фамильных владениях семьи Марии-Луизы, неподалеку от Орлеана.

Софи не собиралась ехать и заявила, что предпочитает остаться в замке, где за ней будет присматривать Жанна. Это обрадовало мать, хотя она и пыталась переубедить Софи. Вряд ли праздники оказались бы слишком радостными, если бы там была Софи, постоянно прячущаяся от людей, которые, тем не менее, все равно знают о ее присутствии.

Итак, мы готовились ехать в Брамон без нее.

После свадьбы Арман с молодой женой предполагал вернуться в Обинье и продолжать там совместную жизнь. Я надеялась, что нам удастся поладить с Марией-Луизой. Было бы приятно иметь в доме молодую женщину, хотя она считалась серьезной, религиозной девушкой – полной противоположностью Лизетте.

Я часто вспоминала Лизетту. От нее не поступало никаких вестей. Я попросила у тети Берты ее адрес, чтобы написать ей, но тетя Берта сказала, что с этим придется повременить, так как Лизетта отправилась с мужем в путешествие и будет отсутствовать в течение нескольких месяцев.

Выяснилось, что ее муж владеет какими-то землями. Я решила, что он фермер.

– Надеюсь, она будет с ним счастлива, – сказала я – не представляю себе Лизетту на ферме.

– Лизетта очень довольна, поверьте мне, – ответила тетя Берта.

Но адрес она мне так и не дала.

– Попозже, – обещала она, – когда они устроятся Меня в данный момент занимали, конечно, свои собственные дела и перспективы, возникавшие в связи с предложением Шарля.

По этому поводу я имела разговор с матерью.

– Он очень влюблен в тебя, Лотти, и твоего отца порадовал бы ваш брак. Он говорит, что передаст тебе приданое, которое готовили для Софи. Я знаю, что Турвили будут только счастливы, если ваш брак удастся.

– А что же с Софи?

– Софи сама приняла решение относительно своей жизни. И она предполагает, что и остальные поступят точно так же. Бедная Софи. Это так трагично… и причем как раз тогда, когда она стала избавляться от чувства неполноценности. Но так уж случилось. Такова жизнь. Это могло произойти с кем угодно. Ах, мря дорогая, как я рада, что тебе удалось выбраться из всего этого. Я хочу, чтобы у тебя все сложилось так же счастливо, как у меня. Я сама удивляюсь тому, как у меня прекрасно все обернулось.

– Дорогая мамочка, – сказала я ей, – все обернулось именно так только потому, что ты такова. Граф любит тебя потому, что ты очень отличаешься от всех остальных.

Она слегка удивилась, и я поняла, что люди представляются ей в несколько ином свете, чем мне.

Я быстро продолжила:

– Я много думаю о Софи. Мне кажется, будет нехорошо выйти замуж за мужчину, который должен был стать ее мужем.

– Их брак был бы браком по договоренности.

– Но она его очень любила.

– Софи полюбила бы всякого, обратившего на нее внимание. Бедняжка, конечно, ее судьба трагична, но нельзя позволить, чтобы она стала препятствием на пути к твоему счастью. Если ты выйдешь замуж за Шарля, ты не будешь жить здесь… в отличие от Армана. Это его дом. Когда-нибудь замок будет принадлежать ему. А ты отправишься в дом своего мужа. Ты можешь сама для себя выстроить жизнь… завести детей… жить счастливо… забыть тот ужасный вечер. Забыть Софи.

– Я очень хочу этого.

Она улыбнулась и положила мне руку на плечо.

– Мое милое дитя, ты же знаешь, что ты мне вдвойне дорога… принимая во внимание обстоятельства твоего рождения. Ты принесла огромную радость Жан-Луи и мне. Более всего мне хотелось бы видеть тебя счастливой.

– И ты полагаешь, что выйдя замуж за Шарля де Турвиля…

– Я уверена в этом, поскольку внимательно наблюдаю за вами. Ты сдерживаешь себя, а это лишнее. Что же касается его, то редко можно встретить более влюбленного мужчину.

Вот так обстояли дела, когда мы отправились в Брамон на свадьбу Армана.

Замок Брамон был гораздо меньше замка Обинье, но построен в том же самом стиле: с высокими крутыми крышами и башнями, напоминающими перечницы. Он был гораздо милей, чем большие замки. Я была в восторге от причудливых фризов, ниш со скульптурами, островерхих окон.

На этот раз суматохи было еще больше, чем всегда бывает под Рождество, поскольку через два дня после него предстояло праздновать свадьбу Замок был заполнен членами семьи и гостями, к своему удивлению, я обнаружила там семейство де Турвилей.

Вскоре меня нашел Шарль. Его явно обрадовала перспектива провести Рождество под одной крышей со мной.

Мы катались верхом, танцевали, распевали рождественские гимны. Рождество здесь было непохоже на английское, но к этому времени я уже привыкла к французским обычаям. Здесь не было принято пускать по кругу чашу с пуншем и устраивать всеобщую пирушку – что было характерно для Рождества в Клаверинге, – однако мы праздновали то же самое событие.

Все мне здесь очень нравилось, и я была счастлива – чувство почти забытое за последние месяцы. Мне доставляли удовольствие словесные перепалки с Шарлем, а когда он целовал меня и обнимал – а делал он это при всякой возможности, – следует признать, я чувствовала возбуждение.

Церемония бракосочетания состоялась в церкви замка, а затем был дан обед. Шарль сидел рядом со мной, поскольку, кажется, наши чувства друг к другу стали признанным фактом.

Католическая церемония бракосочетания заставила меня вспомнить о том, что я протестантка. Мой отец ни разу не предлагал мне изменить вероисповедание, хотя в этом, собственно, не было никакой нужды Моей матери перед бракосочетанием пришлось пройти через некоторые формальности. Я сообразила, что, если буду выходить замуж во Франции, мой муж, скорее всего, окажется католиком, и хотя это не имело для меня никакого значения, в случае появления детей могли возникнуть некоторые проблемы.

И вот в то время, как Шарль начал в который раз объяснять мне, как глупо я веду себя, затягивая с положительным ответом, я, сама не успев сообразить, что делаю, выпалила:

– А что будет с детьми?

– С какими детьми? – изумленно спросил он. ;

– От нашего брака.

– Ах, ты имеешь в виду наших детей. Ну, значит, я получил ответ. Он звучит как «да». Наконец, моя милая Лотти! Я объявлю об этом сегодня же.

– Но я ничего не сказала…

– Нет, ты сказала «А что будет с детьми?»; Дорогая моя девочка, ты ведь не хочешь сказать, что мы заведем детей без церковного благословения?

– Я просто размышляла вслух.

– Ты размышляла о нас… о наших детях. И что ты собиралась сказать о них?

– Я не католичка.

На секунду он стал серьезным, а потом сказал:

– Это очень просто. Ты можешь стать католичкой.

– Я не сделаю этого. Неужели ты не понимаешь; что именно по этой причине я не могу выйти за тебя замуж.

– Такие причины легко устраняются.

– Как? Ты согласен отказаться от своей религии?

– Должен признаться, я вообще не слишком религиозен.

– Поняла это по твоему поведению. Он рассмеялся.

– Дорогая Лотти, – сказал он, – но на самом деле это всего лишь обычай. А вот для детей это важно. – Он уже более серьезно взглянул на меня. – Мы не позволим, чтобы это разделило нас. Я разумно смотрю на жизнь. Ты говоришь, что не изменишь свое вероисповедание. Вижу ты готова твердо стоять на своем. Очень хорошо. Что же делать? Наш первый мальчик будет наследником. Ему придется стать католиком, девочки, которые у нас появятся, они будут твоими. Нальчик мой… это необходимо для столь древнего рода и тому подобное, для будущего наследника и так далее… ты же понимаешь. А девочки станут твоими. Так будет честно, правда?

– Думаю, что да.

– Так чего же мы еще ждем? Сегодня вечером я объявлю о нашей помолвке.

Вот так все это и случилось, и, по правде сказать, именно этого я хотела. Именно этого я и хотела давным-давно.

Мать и отец были очень рады, это же относилось и к Турвилям. Это было счастливым разрешением ситуации. Все договоренности, касавшиеся в свое время Софи, теперь относились ко мне. Мать сказала:

– Я очень рада. По правде сказать, я беспокоилась, ведь французы придают большое значение формальностям… а с твоим рождением дела обстояли несколько необычно… Я знаю, что твой отец уже позаботился об этом. Он занимался тем, чтобы сделать твои права законными. Оказывается, это можно сделать. Но теперь, когда ты выходишь замуж, это уже ненужно. Я так счастлива за тебя, дорогая. Я знаю, ты любишь его, а он очень привлекателен. Я вижу, ты счастлива.

– Да, – удивленно произнесла я»– полагаю, что так оно и есть.

Моя мать немедленно взялась за подготовку.

– Очень удачно, что здесь и Турвили, – сказала она. – Мы можем все сразу же уладить. Хотя, возможно, свадьба произойдет не так скоро. Нужно, чтобы прошел, скажем, год после того ужасного события. Думаю, лучше всего – в мае. Чудесный месяц для свадеб. И есть еще проблемы. Я думала устроить все в Париже… но, наверное, не стоит… В замке же будет нехорошо из-за…

– Из-за Софи, сидящей в своей башне. Она кивнула.

– Ну, де Турвили сделали предложение, и оно показалось мне стоящим. Почему бы вам не устроить свадьбу в их замке? Я знаю, что это несколько непривычно, и свадьбу положено устраивать в доме невесты… но в данных обстоятельствах…

Я поняла, что они все решают без меня и с удовольствием позволила им продолжать это делать. Меня очень радовала возможность брака с Шарлем, избавлявшая, наконец, от необходимости бороться со своими инстинктами.

Я не могла с уверенностью сказать, когда полюбила его. Конечно, я была влюблена в него, если влюбленность значит, что в отсутствие любимого все кажется скучным.

Я хотела изменений. Я хотела радости. Я не хотела возвращаться в Обинье, где Софи жила в своей башне как угрюмое привидение… преследуя меня. Хотя я не могла понять, отчего должна чувствовать хотя бы частичную вину за случившееся. Действительно, во время этих страшных событий Шарль бросился спасать меня. Но если бы он покинул меня и попытался пробраться к Софи, ему не удалось бы спасти ее.

И все-таки меня не оставляло постоянное чувство вины, преследовавшее меня в Обинье, где Софи вечно напоминала мне об этом.

Мне нужно было бежать, и Шарль предоставлял мне возможность устроить побег. Я готовилась к приключениям – к эротическому приключению, которое, насколько я знала, будет затрагивать мои чувства. К неизвестному – да, конечно, к неизвестному. Но будущее должно было разрешить все мои проблемы.

Мы вернулись в Обинье, и долгие зимние недели я проводила в размышлениях о грядущей свадьбе.

Более чем когда-либо мне не хватало Лизетты. Я пообещала себе, что, когда стану замужней женщиной и получу большую свободу, чем та, которой обладаю сейчас, я непременно отправлюсь и разыщу Лизетту на ее ферме, где бы та ни находилась. Тетя Берта давно вернулась и начала выполнять свои старые обязанности как ни в чем не бывало, но она оставалась, как всегда, необщительной, и я так и не смогла получить от нее адрес, по которому могла бы написать Лизетте.

Она все еще путешествовала со своим мужем – настаивала тетя Берта. Она должна будет въехать в свой новый дом с наступлением весны. Наконец, я написала письмо, в котором сообщала, что выхожу замуж за Шарля де Турвиля и надеюсь, что Лизетта со своим мужем смогут приехать ко мне на свадьбу. Я отнесла это письмо тете Берте, которая заявила, что немедленно отошлет его, как только узнает адрес Лизетты. О Лизетте ничего не было слышно, и постепенно я стала вспоминать ее все реже и реже, потому что была занята своими собственными делами.

Мы отправились в Париж подобрать для меня приданое, и меня полностью поглотили дела, связанные с шитьем новых платьев. Главным, конечно, было свадебное платье из белой парчи, изящно украшенное жемчугом, а также фата, которая должна была спадать с жемчужной диадемы на моей голове. В моде были высокие прически, так что волосы приходилось укладывать на специальные подушечки. Эту моду ввели придворные парикмахеры, потому что такая прическа очень шла к высокому лбу Марии-Антуанетты. Прическа действительно шла очень многим, если моду, как это часто с нею бывает, не доводили до абсурда.

В общем я приятно проводила время в Париже, и в первый раз после того ужасного случая смогла проехаться по Елисейским полям, не ощущав при этом невыносимо тяжелых переживаний.

Весь мой гардероб должны были доставить в Обинье, чтобы мы могли проверить, все ли необходимое я заказала, а уж потом отправить его в Турвиль. После свадьбы Обинье переставал быть для меня домом, Я должна была жить с семьей мужа. Некоторое время мысли об этом меня печалили. Теперь все было иначе. Более всего я хотела убежать отсюда, хотела распрощаться с детством, глубже познать те чувства, которые впервые пробудил во мне Дикон, когда я еще не понимала их смысла. С тех пор я повзрослела и знала, что Шарль станет моим наставником.

Часто я примеряла свои платья. Это доставляло мне удовольствие. Шелковые и бархатные, полные очарования дневные платья и элегантная жемчужно-серая амазонка. Возбуждение от примерок действовало на меня почти так же, как любовь действовала на Софи.

– Сразу же видно влюбленную, – заявила одна из служанок, собравшихся поглазеть на то, как я примеряю платья.

Была ли я влюблена? Я не знала. Но чем бы ни были на самом деле мои чувства, они меня радовали.

Свадьба должна была состояться в мае, ровно через год после трагедии, происшедшей с Софи, причем не предполагалось никаких пышных торжеств, ведь все еще помнили, что не так давно Шарль собирался жениться на Софи.

Я не могла дождаться дня выезда в Турвиль, и все-таки эти дни ожидания доставляли какое-то своеобразное удовольствие. Как часто потом мне приходило в голову, что предвкушение чего-то может приносить больше радости, чем обладание. Я наслаждалась ожиданием будущего, находясь в блаженном неведении относительно того, что оно для меня готовило.

Так проходили дни. Это случилось вечером накануне отъезда. Одна из служанок уже после нашего отъезда должна была заняться упаковкой моего свадебного платья, которое отправляли вместе со всей остальной моей одеждой. Пока же платье висело в шкафу, и я время от времени любовалась им.

В этот вечер я легла рано, поскольку мы должны были встать на рассвете, чтобы успеть покрыть за день расстояние до ближайшего ночлега. Я быстро уснула, так как за день устала.

Я проснулась от страха и не сразу поняла, где нахожусь, так как еще была во власти сна.

Ярко светила луна. И в комнате, куда проникал ее свет, было светло, почти как днем.

Неожиданно я похолодела. Я чувствовала, что вот-вот мои волосы встанут дыбом… Кто-то был в моей комнате. Кто-то, напоминающий призрак. Я лежала неподвижно, не в силах шевельнуться… уставившись на странную фигуру. Девушка… я сама… одетая в свадебное платье. Я видела вуаль, спадавшую почти до самого полу.

Затем она повернулась, и я увидела ее лицо.

Я чуть не задохнулась от ужаса. В лунном свете ясно были видны обезображенные черты лица, синеватые шрамы, сморщенная кожа на одной стороне лица, жуткие голые пятна на том месте, где должны расти волосы.

Я приподнялась и хрипло прошептала:

– Софи…

Она стояла в ногах кровати, глядя на меня, в ее глазах светилась холодная ненависть.

– Это должно было быть моим свадебным платьем.

– Ах, Софи, – воскликнула я, – если бы ты захотела, оно стало бы твоим. Ты сама отказалась.

Тогда она рассмеялась, и горечь ее смеха, как нож, вонзилась в мое сердце.

– Ты хотела его с самого начала. Ты думала, что я об этом не знаю. Ты сманила его у меня. Ты… ты знаешь кто? Ублюдок! Зачатый в грехе! Я никогда тебе этого не прощу.

– В этом я не виновата, – сказала я.

– Не виновата!

Она вновь рассмеялась, и в ее смехе звучала такая боль, что я вздрогнула.

– Ты красавица. Ты прекрасно знаешь об этом, и я никогда не могла сравниться с тобой, не так ли? Мужчины любят тебя… Мужчины вроде Шарля… Даже когда он был помолвлен со мной… Ты увела его у меня. Ты решила заполучить его. Я знала, что ты была его любовницей еще до того… до того…

– Софи, это не правда. Я никогда не была ничьей любовницей.

– Ты лжешь. У меня есть доказательство.

– Какое доказательство?

– Я нашла твой цветок в его комнате. Он лежал на полу… в его спальне.

– О чем ты говоришь, Софи? Я никогда не была в его спальне.

– Это был день, когда… – она отвернулась. Затем, продолжала:

– Ведь он купил тебе красный цветок, не так ли? У меня был бледно-лиловый. Красный цветок страсти, не так ли? Я все поняла, когда он приложил его к твоим волосам. Я знала обо всем еще до того, как нашла его. Но я пыталась не верить этому. Я зашла в их отель, чтобы поговорить с его матерью. Речь шла о каких-то приготовлениях к свадьбе. Она сказала: «Он в своей комнате. Давайте поднимемся вместе». Я пошла, цветок лежал на полу… там, где ты его уронила.

– Я помню этот цветок… хотя никогда его не носила. Я и не вспоминала о нем до сего дня. Это не мог быть мой цветок. Я уверена, что он а сейчас здесь… только не помню, где именно. Она умоляюще сложила руки.

– Пожалуйста, не лги мне. Я все знала… а это только подтвердило мои предположения.

– Это все твое воображение, Софи. Прошу тебя, поверь мне.

– Ты хотела, чтобы это случилось, – она откинула голову и повернула ко мне обезображенную сторону своего лица. – Миленький вид, правда? В этот вечер он был с тобой. Вы меня там бросили, он собирался спасти только тебя. Вы оба надеялись, что я погибну, – Это не правда. Ты же знаешь, что это не правда. Он же хотел жениться на тебе… даже после этого. Он вновь и вновь просил тебя об этом.

– Он никогда не хотел на мне жениться. Обо всем уговорились без нас. Как только он увидел тебя, он воспылал желанием. Ты считаешь меня глупой и слепой. Возможно, это и так… но я не настолько слепа, чтобы не видеть, что творится прямо у меня под носом. Я никогда не прощу тебе… никогда… и надеюсь, что ты никогда не сможешь забыть, что ты со мной сделала.

– Ах, Софи! – восклицала я – Софи. Я хотела подойти к ней, но она предостерегающе подняла руку.

– Не приближайся ко мне, – сказала она. Я закрыла лицо руками, настолько мне было нестерпимо видеть ее. Я знала, что бесполезно что-то объяснять ей, пытаться что-то доказать. Она была уверена в том, что во всем виновата я.

Когда я открыла глаза, она была уже без фаты и судорожными движениями цепляла ее на вешалку. Платье она уже повесила в шкаф, успев переодеться в свою длинную ночную рубашку.

– Софи, – тихо произнесла я.

Но она лишь отмахнулась, и тихо, как привидение, скользнула к двери.

В дверях она остановилась.

– Помни обо мне, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Всякий раз, когда он будет с тобой, помни обо мне. А я буду думать о тебе. Я никогда не забуду о том, что ты сделала со мной.

Дверь закрылась за ней. Я смотрела на фату и думала: я тоже никогда не забуду этого. Она всегда будет появляться передо мной, словно призрак.

Когда я буду в этом платье, когда я буду в этой фате, я буду вспоминать ее, стоящую здесь, возле моей кровати, обвиняющую меня, проклинающую меня.

Это было несправедливо. Если бы она захотела, она могла бы выйти за него замуж. Сумев убедить себя в том, что на самом деле он вовсе не хочет на ней жениться, она, безусловно, как я теперь понимала, ощущала себя глубоко оскорбленной, и раны в ее сердце были не менее глубокими, чем те, что обезобразили ее лицо.