Текст книги "Песня сирены"

– Но это очевидно. На троне – Анна, а против них сражаются такие люди, как Мальборо.

На некоторое время за столом воцарилась тишина, после чего все вернулись к обсуждению местных вопросов.

Я сказала, что собираюсь продать Эндерби-холл, и все приветствовали мое решение.

– Наконец-то, ты решилась, – сказал дед.

– Интересно, кто его купит? – подумала вслух мать.

– Это будет не самое лучшее приобретение, – подтвердила бабушка. – Мрачный, старый дом, который долгое время пустовал…

Я взглянула в сторону Дамарис, которая улыбалась Клариссе.

– Она спросила, что такое «мрачный»? Я повернулась к матери.

– Ты покажешь его, если кто-нибудь вдруг захочет осмотреть дом?

– Кто-нибудь из нас обязательно поможет, – ответила она.

– Нам тоже потребуются ключи, – заметила бабушка. – Покупатели наверняка приедут сначала сюда.

Мы поговорили еще немного о других проблемах. Я была довольна исходом разговора. Судьба Эндерби-холла также волновала меня, как и разговор о Хессенфилде и якобитах, правда, немного в другом смысле.

Шли недели, а мы все гостили в Довер-хаусе. Отношение ко мне Дамарис не изменилось. Она была безразлична, словно не замечала меня вовсе, и когда я вспоминала, какой она была раньше, то чувствовала, что теперь я общаюсь с совершенно другим человеком. Но наедине с ней я ни разу не оставалась и часто задумывалась, что было бы, останься мы с ней вдвоем, но попробовать этого мне совсем не хотелось.

Наступил август, и до нас дошли известия о победе герцога Мальборо под Бленхеймом.

В Зверели царила радость, а Карл и Эдвин разыграли всю битву на обеденном столе, используя посуду для обозначения войск и пушек.

Это было значительной победой. Этой битвой король Людовик хотел поставить под угрозу Вену и тем самым ударить в самое сердце Австрии, но Мальборо вновь сорвал все его планы – французские войска в Бленхейме были окружены и, в конце концов, сдались. Остальные французы не смогли противостоять кавалерии Мальборо и вынуждены были отступить за Рейн.

Прислушиваясь к бурному веселью, царящему в Эверсли, я думала, как эти новости повлияют на Хессенфилда.

Однажды я поехала вместе с матерью и Ли осмотреть Эндерби-холл.

Снова я стояла в том зале с его странной, зловещей атмосферой. Я заметила, что мать и Ли испытывают то же самое.

– Пойдем! – резко сказала мать. – Давайте осмотрим дом и побыстрее покончим с этим.

Мы пошли по комнатам. Я вошла в спальню, которая для меня была полна воспоминаниями.

– Какая прекрасная кровать! – заметила мать. Думаю, тот, кто купит этот дом, захочет приобрести И всю обстановку.

Я была рада, когда мы, наконец, вышли из этой комнаты. Мне не хотелось снова видеть ее, а ведь когда-то я ее обожала. Бо часто называл ее «нашим святилищем»и улыбался при этом, считая, что вся эта сентиментальность – не что иное, как шутка.

Мы вышли из дома, и я заметила, что изгородь частично снесена. Ли, увидев мое изумление, быстро сказал:

– Это была бесполезная трата земли.

– А почему же вы раньше огородили ее?

– У меня были насчет нее некоторые планы, но я так и не смог взяться за их выполнение: времени не хватало. А теперь мы здесь выращиваем цветы.

– У меня здесь есть розарий, – сказала мать. – Я своими руками посадила его и приказала ни в коем случае не прикасаться к нему.

– И горе тому, кто потопчет ее цветы! – добавил Ли.

– Значит, это все еще запретная территория?

– Запретная территория? – резко переспросила мать. – Ты странно изъясняешься.

– Нет, это действительно красивый сад, – сказала я, – И совсем рядом с домом.

– И мой собственный, – задумчиво произнесла мать. – Принадлежащий мне одной.

Мы вошли туда и огляделись.

Большую часть сада мать оставила в первозданном виде, благодаря чему он выглядел особенно привлекательно, но повсюду она посадила цветы. Неподалеку находился ее розарий, который был заполнен прекрасными розами всех сортов – в том числе там рос большой куст дамасских роз, которые особо почитались в нашей семье, так как одну из наших прародительниц назвали в честь них, когда Томас Линакр впервые привез этот цветок в Англию.

Близился сентябрь, время возвращаться, если мы не хотели попасть в непогоду.

И в последний день августа мы выехали в направлении Эйот Аббас.

В день нашего отъезда висел легкий туман – знак, что осень не за горами. Некоторые листья приобрели бронзовые оттенки, и Харриет заметила, что мы вовремя уезжаем, ибо от лета осталось совсем немного. Кларисса со слезами на глазах прощалась с Дама-рис.

– Поехали с нами, – повторяла она. – Почему ты не можешь? Ну почему? Почему?

– Ты скоро снова к нам приедешь, – сказала мать. Тогда Кларисса обняла ручками шею Дамарис и отказалась отпускать. Пришлось Дамарис нежно разжимать ее ручки.

– Мы скоро снова встретимся, – пообещала она.

Когда мы отъезжали от дома, Кларисса сидела, погруженная в себя, и ничто не могло ее отвлечь, даже сахарный мышонок, которого на прощанье сунула ей в руку моя мать.

Но час спустя она уже высовывалась из окна и звала нас посмотреть на козла, привязанного к палочке. После того как мы все налюбовались козлом, Кларисса сообщила, что он может предсказать погоду, Я, желая поддержать ее интерес, спросила:

– Как это?

– Потому что он знает. Если он щиплет траву, повернувшись головой к ветру, будет хороший день, а если он к ветру развернулся хвостом – пойдет дождь.

– И кто тебе это сказал?

– Моя тетя Дамарис. – Она снова погрустнела. – А когда мы еще поедем к ней?

– О, моя девочка, мы же только что уехали. Она задумалась, потом вытащила из своего кармашка сахарного мышонка и хмуро оглядела его.

– А если я откушу ему голову, как он будет видеть? – спросила она.

Потом она снова замолчала, после чего прислонилась ко мне и заснула.

Был полдень. Мы остановились у обочины дороги. Мать положила в карету корзину, набитую едой: «Чтобы вам не останавливаться в гостиницах. Вы можете перекусить и на свежем воздухе, когда вам захочется».

Это показалось хорошей идеей, и Клариссу наш обед так заинтересовал, что на какое-то время она и думать забыла о Дамарис. И, кроме того, лошади смогли немного передохнуть. Мы нашли приятную лужайку у дороги и под большим дубом разложили нашу еду.

К нам присоединились двое грумов, и Кларисса тут же забросала их вопросами о лошадях и рассказала им историю о свинье и ежике, которую поведала ей тетя Дамарис.

Заканчивалась она словами: «И после этого жили они счастливо». Потом она заснула.

Это был приятный день, и солнце нежно пригревало. Нас потянуло в сон, потому что вчера мы поздно засиделись.

Наконец, мы вернулись в карету и продолжили наш путь.

Когда мы проезжали рощицу, из тени деревьев вдруг выехал человек на лошади.

Он так быстро промелькнул мимо нас, что я даже не успела рассмотреть его. Вдруг наша карета затормозила, и так резко, что мы чуть не упали с наших мест.

– Что случилось? – воскликнула Харриет.

Чье-то лицо появилось перед окном кареты. Это был мужчина, но лицо его скрывала маска.

– Добрый день, леди! Боюсь, я причиню вам некоторое неудобство.

Тут я заметила, что в руке он сжимает мушкет, и поняла, что мы попали в ситуацию, о которой неоднократно слышали, но от которой до этого времени нас оберегала судьба.

– Что вам нужно? – воскликнула я.

– Я хочу, чтобы вы вышли на дорогу.

– Нет, – ответила я.

Он поднял мушкет и нацелил его на меня, после чего распахнул дверь.

– Прошу вас, выходите, – сказал он.

Нам ничего не оставалось делать, кроме как повиноваться. Я крепко сжала ручку Клариссы. Я не хотела, чтобы она испугалась, хотя я заметила, она ничуть не боится, а с нескрываемым интересом разглядывает этого разбойника.

Когда я вышла на дорогу, я увидела двух ваших грумов. Рядом с ними стоял второй разбойник и тоже держал их на мушке. Я взмолилась, чтобы кто-нибудь проехал мимо и освободил нас.

Тогда разбойник сказал:

– Какая удача, моя леди! – Он поклонился Харриет, потом мне. – Не часто встретишь на дороге двух таких красоток.

– Почему вы остановили нас? – взволнованно спросила Кларисса.

Внимание разбойника обратилось на нее. Я шагнула вперед, и внезапно мной овладело желание вырвать у него мушкет. Но это было бы сумасшествием, кроме того, был еще один разбойник.

Заметив мои намерения, он насмешливо ухмыльнулся.

– Глупо, и у вас бы ничего не вышло! – Он снова посмотрел на Клариссу. – Работа такая, – объяснил он ей.

– А почему?

– Так устроен мир, – сказал он. – У вашей девочки – пытливый ум, – добавил он.

И вдруг моя смутная догадка превратилась в уверенность. Это был не обыкновенный разбойник. Как же я могла ошибиться, ведь я знала его так близко!

Человек в маске был Хессенфилд.

– Что вам нужно? – спросила я.

– Ваш кошелек, естественно. Или у вас есть еще что предложить мне?

Я вытащила из кармана кошелек и кинула на дорогу.

– И это все, что у вас есть? А вы, моя леди?

– Мой кошелек в карете, – буркнула Харриет.

– Достаньте его, – приказал он. Харриет повиновалась. Он тем временем шагнул ко мне.

– Как вы посмели? – спросила я.

– Такие мужчины, как я, на многое способны, моя леди. Какой на вас прекрасный медальон! Его рука погладила мою грудь.

– Это мой папа подарил ей, – заявила Кларисса. Разбойник резко рванул его. Цепочка разорвалась, и он положил медальон в карман.

– Ой! – вырвалось у Клариссы. Я взяла ее на руки.

– Все хорошо, моя милая! – успокоила я.

– Отпустите ребенка на землю, – приказал он.

– Я буду защищать ее, – ответила я. Но разбойник взял ее у меня, одной рукой все еще сжимая мушкет. Кларисса не знала страха. Я думаю, ей просто никогда на ум не приходило, что кто-то может причинить ей вред. Ее баловали и любили все, с кем она встречалась, и зачем кому-то вдруг причинять боль очаровательной Клариссе? Она внимательно изучала разбойника.

– Ты смешно выглядишь, – сказала она и дотронулась до маски. – Можно я сниму? – спросила она.

– Не сейчас… – ответил он.

– А когда?

Из кареты вышла Харриет.

– Я не могу найти свой кошелек, – выкрикнула она, и тут же дыхание ее перехватило. – Что он делает с Клариссой?

– Не могли бы вы отпустить ребенка? – попросила я. – Вы пугаете ее.

– Ты боишься? – спросил он.

– Нет! – сказала Кларисса.

Он рассмеялся и поставил ее на дорогу.

– Мои дорогие леди, не бойтесь. Я отзову своего человека, и вы можете спокойно продолжить свой путь, но, конечно, я оставлю у себя кошелек и медальон. А у вас, моя леди, не найдется никакой безделушки мне на память?

Его глаза скользнули по браслету, который носила Харриет. Она сняла его и протянула разбойнику. Он улыбнулся и опустил его себе в карман.

– Ты грабитель? – спросила Кларисса. – Тебе хочется кушать?

Ее личико сморщилось от жалости. Самым ужасным бедствием для нее был голод.

– Я отдам тебе хвостик моего сахарного мышонка. Она полезла в кармашек, вытащила мышонка и отломала хвостик.

– Но не ешь сразу, а то у тебя будет болеть живот, – уточнила она, подражая голосу моей матери.

– Спасибо, не буду. Может, я вообще не буду есть его, а сохраню в память о тебе.

– Но он растает у тебя в кармане. Разбойник нежно погладил ее по головке, а она улыбнулась ему. Затем он поклонился нам:

– Больше, леди, я вас не задерживаю, до свидания.

Он поднял Клариссу и поцеловал ее, после чего галантно склонился к руке Харриет и поцеловал ее.

Настала моя очередь. Он крепко прижал меня к себе, его губы приникли к моим.

– Да как вы смеете? – вскричала я.

– Ради тебя, милая, я на все готов… – прошептал он и рассмеялся, – В карету все! – закричал он.

Потом еще раз быстро взглянул на меня через окно и умчался прочь. Харриет опустилась на сиденье и в изумлении посмотрела на меня.

– Вот это приключение! Я даже не думала, что такое может произойти, – задержать вот так, на дороге, и…

– Сомневаюсь, что такое когда-нибудь бывало и наверняка никогда не повторится.

Она странно поглядела на меня:

– Весьма галантный разбойник.

– Который забрал мой кошелек, медальон и твой браслет?

– И хвостик моего мышонка, – вставила Кларисса. – Хотя я сама ему отдала его. Как ты думаешь, он запомнил, что ни в коем случае нельзя есть все сразу?

К дверям подбежали грумы, бледные и дрожащие от страха.

– Господь уберег нас, леди, – сказал кучер. – Они так неожиданно прыгнули на меня, я даже не успел ничего сделать.

– От мушкета в карете не было никакого проку, – заметила я. – Они отобрали у вас что-нибудь?

– Ничего, моя леди. Они охотятся на тех, кто сидит в карете.

– Немного же они от нас получили!

– Могло быть и хуже, – согласилась Харриет. – Давайте но местам и гоните как можно быстрее. Мы хотим добраться в гостиницу до темноты.

Некоторое время мы ехали в полной тишине. Харриет внимательно разглядывала меня.

Я закрыла глаза, думая о Хессенфилде. Он вернулся. Как это похоже на него – избрать подобный способ сообщить мне об этом! Я была уверена, что он знал, кому принадлежит карета, и хотел преподнести мне сюрприз. Вскоре я снова увижу его, в этом я была уверена.

Я притворилась спящей, чтобы укрыться от пытливого взгляда Харриет. Она все поняла: мы выдали себя, или она сама догадалась?

Кларисса вскоре крепко спала, и вновь я удивилась тому, как спокойно воспринимают дети самые невероятные происшествия.

Ее первыми словами в карете были:

– А он мне понравился. Он приедет еще раз?

– Ты имеешь в виду разбойника? – спросила Харриет. – Слава Богу, нет!

– А почему? – спросила Кларисса. Никто из нас не ответил ей, да и сама Кларисса не стала настаивать на ответе.

Бенджи был безумно рад нашему возвращению. По его словам, прошли годы с тех пор, как мы уехали. После встречи с разбойниками на дороге я, не переставая, думала о Хессенфилде, так что меня даже начали терзать угрызения совести, и, как всегда в таких случаях, я старалась загладить свою вину, проявляя особенное внимание к Бенджи, чему он радовался, как ребенок. Часто я думала, какой счастливой была бы моя судьба, будь у меня другой характер.

Когда мы рассказали ему о происшествии на дороге, Бенджи пришел в ужас.

– Это из-за кареты! – воскликнул он. – Эти люди, Должно быть, думают, что те, кто разъезжает в каретах, обязательно очень богаты.

Грегори винил себя в том, что не поехал с нами, но Харриет сказала, что, может быть, это даже лучше, что его там не было.

– Он был одним из так называемых джентльменов-разбойников, – сказала она. – Он пожалел двух женщин, путешествующих с ребенком, и, действительно, очень мягко обращался с нами. Ты согласна со мной, Карлотта?

Я кивнула.

Минуло два дня с тех пор, как мы вернулись. Мы сидели в зимней гостиной, маленькой, уютной комнате в самом конце западного крыла, с окнами, выходящими на аллеи, обсаженные кустарниками.

Было темно, вокруг горели свечи. Грегори заметил, что вечера становятся все короче и что с каждым днем это заметно все больше.

В камине, отбрасывая танцующие тени на выложенные деревом стены, пылал огонь, а в подсвечниках по углам тихо оплывали свечи. Харриет наигрывала на клавесине разные мелодии; Грегори, развалясь в кресле, наблюдал за ней, а Бенджи и я играли в шахматы. Это был типичный вечер в Эйот Аббасе, каких немало я провела в этом доме.

И когда я сидела и думала над своими ходами, вдруг я почувствовала, как чья-то тень упала на меня, или, может, это какое-то чувство подсказало мне поднять голову. В общем, так или иначе я подняла глаза от шахматной доски.

В комнату снаружи заглядывал какой-то человек.

Он был высок и одет в темный плащ… Я сразу догадалась, кто это может быть.

Сначала я хотела закричать, но подавила свой порыв. А если его поймают? Если спустят собак, это вполне может случиться. Его схватят, и я знала, что потом будет. Я достаточно наслушалась историй за столом моего деда, чтобы понять, что тот, кто поймает Хессенфилда, будет всегда гордиться этим, и нас восславят за то, что мы обезвредили одного из врагов королевы.

«Глупец! – подумала я. – Зачем ты играешь с опасностью? Почему рискуешь своей жизнью?»

Я оторвала свой взгляд от окна и вновь вернулась к шахматам.

– Твой ход, Карлотта, – сказал Бенджи.

Я, не думая, двинула вперед какую-то фигуру.

– Ха! – торжествующе воскликнул Бенджи, и еще через несколько ходов – Шах и мат! Бенджи всегда обожал анализировать игру:

– Все дело было в том слоне, которым ты сходила, а ведь три-четыре хода назад ты побеждала меня. Ты потеряла ход своей мысли, Карлотта.

«Еще бы!»– рассерженно подумала я. А что я могла сделать? Хессенфилд вернулся.

Лишь час спустя удалось мне ускользнуть из комнаты. Какое-то время мое отсутствие не заметят. Я набросила поверх платья плащ и сказала себе, что, если меня заметят, я отговорюсь тем, что услышала лай собак, или придумаю что-нибудь еще. Но попадаться кому-либо на глаза у меня особого желания не было.

Он пришел встретиться со мной. Может, сейчас он уже скрылся? Даже он должен понимать, как опасно бродить по здешней округе. Я скажу ему это, если найду.

Я изучила клумбу под окном. Было видно, что по ней кто-то ходил. Потом я взглянула в сторону кустарника и вдруг услышала то, что можно было бы назвать криком совы.

Я подошла к кустам поближе и тихо позвала:

– Тут есть кто-нибудь?

– Карлотта…

Это был его голос, и я кинулась вперед, не забывая, однако, оглядываться.

Я очутилась в объятиях Хессенфилда, и его руки крепко сжали меня. Он целовал меня снова и снова, и так яростно, что я начала задыхаться.

– Глупец! – воскликнула я. – Прийти сюда! Разве ты не знаешь, что за тобой повсюду охотятся?

– Милая моя, за мной всегда ведут охоту…

– И ты хочешь закончить свою жизнь на плахе?

– Нет, на подушке, рядом с тобой.

– Пожалуйста, выслушай меня! – Нет, это ты должна меня послушать…

– Я слышала, как упоминали твое имя. Стоит Кому-нибудь узнать тебя, и тебе конец.

– Значит, мы должны уехать отсюда как можно быстрее.

– Естественно, так ты и должен поступить.

– Не я, а мы. Я приехал за тобой, Карлотта.

– Ты сошел с ума!

– Да, – согласился он, – я действительно схожу с ума по тебе.

– Столько лет…

– Четыре года! – воскликнул ой. – Слишком большой срок без тебя, и никто больше мне не нужен. Я это понял.

– Но ты приехал за мной не один?

– Я совмещаю дело с удовольствием.

– Ты долго ждал!

– Я не понимал, насколько важна ты для меня.

– И ты думаешь, что, как только ты приедешь и попросишь, я брошу все и помчусь за тобой? Ты считаешь себя каким-то божеством, а меня – своим верным последователем?

– С чего ты это взяла? Может, оттого, что тебе кажется, что так все и есть?

– Ерунда! Я должна идти. Я заметила тебя в окно. Было глупо приходить сюда. Кто-нибудь мог заметить тебя, могли спустить собак. И я вышла предупредить – вот и все.

– Карлотта, ты красивее, чем когда-либо, и ты лжешь так красноречиво. Тебе понравился тот случай на дороге? Ведь ты же не сразу узнала меня, а? А потом… потом ты узнала меня… и все было, как в старые времена…

– Глупые шутки! Тебя могли схватить там, на дороге, и повесить как вора.

– Милая Карлотта, я живу опасной жизнью. Смерть постоянно подстерегает меня, она может подловить меня в любой момент, у нас такая игра. Я с нею уже настолько на короткой ноге, что она даже отказалась от своих стараний напугать меня.

– Совсем другое дело будет, когда ты очутишься в зловонной темнице Тауэра.

– Но я же не там, и в мои планы это не входит. Кстати, кто выиграл ту партию в шахматы?

– Мой муж.

– Значит, ты говорила мне не правду, Карлотта.

– Я вышла за него замуж из-за тебя. Он сжал мою руку.

– Я была беременна, и это было самым простым выходом из положения.

Он глубоко вздохнул и произнес:

– Так значит, то очаровательное дитя…

– Кларисса? Да, ты ее отец.

– Карлотта! – громко воскликнул он.

– Тихо! Ты хочешь, чтобы нас кто-нибудь услышал?

Он прижал меня к себе и поцеловал.

– Наше дитя, Карлотта! Моя дочь! Она дала мне хвостик своего сахарного мышонка. Скажи ей, что я буду хранить его вечно.

– Скоре всего, он просто растает, – возразила я. – И я, конечно же, ничего ей не скажу: я хочу, чтобы она поскорее забыла об этом случае.

– Моя дочь Кларисса… Я полюбил ее с первого взгляда!

– Хочу сказать, что ты очень легко влюбляешься.

– Ты едешь со мной… И ты, и твоя дочь. Я не успокоюсь, пока мы не будем все вместе.

– Неужели ты, действительно, думаешь, что мы так легко можем сорваться с места?

– Так или иначе я сделаю то, что сказал, – твердо произнес он.

– Со мной это не получится.

– Один раз получилось. Ах да, но тогда ты этого хотела, не так ли? Какие времена были! Помнишь, как мы стояли там, у моря, и тех всадников?

– Я пошла в дом. Мое отсутствие заметят.

– Бери девочку и едем со мной.

– Ты, действительно, сумасшедший! Девочка уже в постели и крепко спит. Неужели ты считаешь, что я подниму ее и просто так уйду из дома своего мужа?

– Это не так уж и невозможно.

– К сожалению, ты ошибаешься. Уезжай, возвращайся к себе и продолжай играть в свои тайны, в свои якобитские заговоры, но меня в это не втягивай. Я за королеву.

Он громко расхохотался.

– Да тебе все равно, кто на троне. Но, думаю, тебе не все равно, с кем ты делишь свою жизнь. Я не отступлю, без тебя я из этой страны не уеду.

– Спокойной ночи и подумай над моими советами! Уезжай побыстрее и больше не возвращайся сюда! Я попыталась отстраниться от Хессенфилда, но он удержал меня.

– Одну минутку, но как мне добраться до тебя?

Как мне связаться с тобой? Нам надо назначить место встречи.

Я подумала о Бенджи и твердо сказала:

– С этим все кончено, и я хочу забыть, что мы когда-либо встречались. Судьба была неблагосклонна ко мне: ты вынудил меня стать своей любовницей.

– Это было самое счастливое время в моей жизни, и я не принуждал тебя.

– Это ты так думаешь, – парировала я.

– А результатом всего этого явилась эта девочка. Мне нужна она, Карлотта! И ты тоже, вы обе мне нужны!

– Еще несколько дней назад ты даже не подозревал о ее существовании.

– И сейчас я жалею об этом. Ты уедешь со мной?

– Нет, нет и нет! – сказала я. – У меня хороший муж, и никогда снова я не предам его…

Я осеклась, но он, казалось, ничего не заметил. Мне вновь вспомнилось лицо Бенджи, когда я вернулась. Как нежен он был со мной, – он даже ничего не подозревал, наделя меня качествами, которыми я никогда не обладала. Мне тогда было так стыдно, что я решила стать такой, какой он меня считает.

Но вспоминала я и Хессенфилда, и те волшебные мгновения, что провели мы вместе, и я ждала, чтобы меня забрали, увезли, совсем как в тот раз.

– Может, мне вдруг придется срочно связаться с тобой, – сказал он. – Как это можно сделать? Есть ли поблизости такое место, где я мог бы оставить записку?

– Там, неподалеку от кустарника, лежит старое дерево. Когда я была еще ребенком, мы часто оставляли там записки друг другу. Пойдем, я покажу тебе.

Он последовал за мной сквозь заросли кустов.

– Если ты зайдешь с задней стороны дома, – сказала я, – тебя вряд ли заметят, но ни в коем случае не приходи сюда днем.

Я показала ему дерево. Это был дуб, который много лет тому назад свалил удар молнии. Все говорили, что надо бы его разрубить на дрова, но никто так и не сделал этого. Когда-то я называла его «почтовым ящиком», потому что в стволе было дупло.

– А теперь уезжай! – взмолилась я.

– Карлотта!

Он заключил меня в свои объятия и поцеловал. Я почувствовала, что слабею. Я ненавидела себя, но чувства мне были не подвластны.

Собрав всю свою волю, я освободилась из его объятий.

– Я вернусь за тобой! – прошептал он.

– Ты зря тратишь время. Уезжай… и, пожалуйста, не возвращайся.

Я кинулась сквозь кустарник назад, к дому. Облегченно вздохнув и убедившись, что никто не заметил моего отсутствия, я скинула плащ.

Поднявшись в комнату Клариссы, я открыла дверь и заглянула внутрь. На цыпочках я прокралась к постельке. Дочь мирно спала и выглядела такой невинной и прекрасной.

– Что-нибудь случилось? – спросила меня Джейн Фармер, ее нянька, добрая и умелая женщина, которая всей душой была предана Клариссе.

– Нет, я зашла посмотреть, все ли в порядке. Если Джейн и удивилась, то этого не показала.

– Она быстро заснула, – прошептала она. – Она засыпает сразу, как только ложится. В ней столько жизненных сил! Она очень устает за день, но когда просыпается, то снова полна жизни. Что ж, это естественно, но она самая резвая девочка, что я когда-либо видела.

Я кивнула:

– Я не побеспокою ее.

И тихонько вышла. Его дитя! Как бы мне хотелось, чтобы она поближе познакомилась с ним! Я была совсем не удивлена, а даже немного горда тем, что она так понравилась ему.

Внутри меня бушевали чувства. Мне надо было побыть одной, чтобы подумать.

Но это было невозможно.

Я пошла в спальню, и спустя несколько минут туда вошел Бенджи.

Я сидела возле трюмо и расчесывала волосы. Он вошел и остановился за спиной, наблюдая за моими руками.

– Порой я думаю, что же я такого сделал, что заслужил тебя?

Я сгорала от стыда.

– Ты так прекрасна! – продолжал он. – Я никогда не видел такой изумительной женщины! В свое время моя мать была настоящей красавицей… Но ты… ты – самое прекрасное существо, что когда-либо рождалось под этим небом!

Я подняла руку и коснулась его.

– О, Бенджи! – воскликнула я. – Как бы мне хотелось, чтобы я была… хоть чуточку лучше! Как бы мне хотелось быть достойной тебя!

Он рассмеялся, опустился на колени и прижался лицом к моей груди.

Я погладила его волосы.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – сказал он. – Это тот дьявол… отец Клариссы. Я все понимаю, Карлотта. Ты не должна винить себя за это, ведь ты ничего не могла сделать… Ты должна была спасать себя. И не думай, что я когда-либо буду попрекать тебя за это. Кроме того, у нас есть Кларисса.

– Я так люблю тебя, Бенджи! – промолвила я.

На следующий день меня ожидало еще одно потрясение.

Было утро. Кларисса училась ездить верхом. Конечно, она была еще очень маленькой, но Бенджи купил ей крошечного шотландского пони, и ей разрешали ездить по двору, пока пони ведут на веревке. Она обожала это занятие и много говорила о Шоте, своем пони, выдумывая истории о том, как он разговаривает с ней, и о невероятных приключениях, что ждут их обоих в будущем.

Только я спустилась в зал, как из дверей зимней гостиной появилась Харриет.

– У нас гость, Карлотта!

Мое сердце громко забилось. На какое-то мгновение я подумала, что это Хессенфилд осмелился навестить нас.

Я вошла в гостиную. Из кресла поднялся Мэтью Пилкингтон и направился ко мне, чтобы поцеловать руку.

Кровь бросилась мне в лицо.

– Но… – запинаясь, проговорила я. – Я… так неожиданно…

– Я остановился в «Приюте скрипачам на несколько дней, – произнес он.

« Приют скрипача» была старой гостиницей примерно в миле от Эйот Аббас.

– И подумал, – продолжал он, – что, будучи в этих местах, я не могу не навестить вас.

– Столько… сколько времени прошло, – услышала я свой ответ.

– Пойду прикажу принести вина, – сказала Харриет.

И она оставила нас.

– Я должен был приехать, Карлотта! Я много раз собирался, но…

– Может, было лучше не приезжать совсем?

– Ты виделась с Дамарис?

– Да, я недавно вернулась из Эверсли. Это был первый раз, когда…

– И как она?

– Она очень больна. Какая-то таинственная лихорадка, которая полностью изменила ее, она стала почти инвалидом.

Некоторое время он молчал, уставившись в пол.

– Я часто думал, что никогда не смогу простить себя. Не могу простить себя и сейчас, – сказал он, наконец. – Но… но… я знаю, что, если я смогу вернуться, все пошло бы по-старому. Но я постоянно думал и о тебе. Никогда я не смогу быть счастлив без тебя…

– Пожалуйста, – перебила я его, – я не хочу слушать этого! Ты видишь, я здесь, у меня есть муж, ребенок…

– У тебя был муж… и ребенок, когда… – начал было он.

– Я знаю, но во мне есть что-то испорченное, я эгоистка, действую импульсивно… я совершаю поступки, которые ранят моих ближних и меня, и совершаю их, абсолютно не думая. Но я стараюсь сейчас исправить свою жизнь. Ты должен уехать, Мэтью, тебе не следовало приезжать.

– Я должен был, Карлотта! Я боялся приехать сюда… но я должен был поговорить с тобой. Я видел тебя вчера…

– Где? – воскликнула я.

– Я был… рядом с домом и увидел, как ты въезжаешь во двор на лошади. Это было днем… и стоило мне тебя снова увидеть, как…

– Послушай, Мэтью, то, что было между нами, закончилось. Это был какой-то приступ безумия с обеих сторон. Это было не правильно… было плохо. Я так виню себя за это! Дамарис любила тебя, а когда она увидела нас там… Она отсутствовала всю ночь, всю ту ночь она провела в саду, под этой ужасной грозой. Ее все так искали! Она бы умерла, не найди ее тогда отец, и мы в этом были бы виноваты, Мэтью. Мы чуть не убили ее. Все, хватит… Мы не должны больше встречаться. Я продаю Эндерби-холл. Я не вынесу, если еще хоть раз мне придется поехать туда. Как, впрочем, и Дамарис, я уверена… хотя она и не может этого сделать… Когда мы ездили в Эверсли-корт, ей пришлось помогать. Только представь себе это. Дамарис, которая все уголки в округе объездила на своем Томтите! Это невыносимо! Только так мы можем покончить со всем этим – постарайся все забыть.

Вернулась Харриет.

– Вино несут, – объявила она. – А теперь расскажи нам, чем ты занимался с тех пор, как покинул Грассленд? Думаю, ты сейчас в отпуске, прямо из армии? Насколько я помню, ты был военным, сейчас всех заставляют служить, в связи с этими победными боями на континенте.

– Да, – ответил Мэтью. – Я в армии.

– Но скоро возвращаешься в свой полк? Надеюсь, герцог Мальборо вскоре закончит эту глупую войну. А как твоя мать?

– С ней все хорошо, благодарю вас.

– Надеюсь, она теперь счастливо живет в Лондоне после того, как попробовала немножко сельской жизни?

– Да, думаю, город ей больше по душе. Харриет вздохнула.

– В городе хорошо… Часто ли она ходит по театрам? – Она повернулась ко мне, по-видимому, заметив, что я необычно молчалива. – Ты знаешь, во Франции театры отнюдь не процветают. Мадам Мантенон сделала из бедного старого Людовика настоящего святошу. По-моему, на старости лет она раскаялась и закрыла большинство театров, будто бы это обеспечит ему местечко в раю! Обещаю вам: он эту войну не выиграет. Наилучший способ ускорить свое поражение – это закрыть театры.

– О, Харриет, – сказала я с принужденным смешком, – что за странные выводы!

– Да, моя дорогая, это действительно так. Людей надо подбадривать, особенно в военное время, а самый лучший способ повергнуть их в мрачное настроение – это лишить развлечений. Ты согласен? – улыбнулась она Мэтью.

– Вы абсолютно правы.

– Это естественно! – воскликнула она. – Люди с такой радостью приветствовали возвращение короля Карла только потому, что устали от пуританских законов. Я хорошо помню ликование, когда снова вернулись веселые деньки. В то время я была очень молода…

– Конечно, Харриет! – Я решила ей польстить.