Текст книги "Песня сирены"

Он засмеялся:

– Женский способ мышления!

– Ничуть не хуже мужского! – возразила я. – Вполне осмысленный способ мышления.

Хессенфилд потрепал меня за волосы, поцеловал. И поведал о том, что в Сен-Жермене воцарилось настроение разочарования и паники, когда там стало известно, что мятеж не удался, а генерала Лангдона заключили в Тауэр.

– Мы тщательно готовили его побег. Вполне обычный побег: вино, контрабандой доставленное в тюрьму, пьяные охранники, украденные ключи и все такое. К несчастью, получилось так, что генерал был вынужден спускаться из окна по веревке. Она оказалась короткой, и он упал с большой высоты на землю. Вот откуда его увечья. Мы отвезли его по реке к тому месту, где нас ждали лошади. Так мы оказались в» Черном борове «.

– А если бы вас схватили?..

– Мы заплатили бы головой.

Я коснулась рукой его густых светлых волос, которые украшали его гораздо больше, чем принятый в обществе парик.

– Да, ты спасла мою голову сегодня, любимая. Впрочем, если бы ты выдала нас, я бы просто так ее не отдал. О, как я возгордился тобой, когда ты сказала:» Нет, никаких чужаков не видела!»Я заметил, что ты колебалась всего секунду. Ты знала, что можешь спастись ценой моей жизни. Но ты поняла, что нужно делать. Я никогда, никогда не забуду этого.

Он снова упомянул о Сен-Жермене, где доживал свои дни старый король – изгнанник в чужой стране, покинутый своими людьми, преданный своими дочерьми, которых он так любил. Он жил на щедроты короля Франции вместо того, чтобы с достоинством восседать на троне в Вестминстере.

– Он вернется! – сказал Хессенфилд с жаром. – В этой стране много тех, кто стоит за него и ненавидит узурпаторов. Ты видишь сама, как нас поддерживают: этот дом предоставлен в наше полное распоряжение. Люди, которые им владеют, – надежные якобиты. Они уехали из дома со всей прислугой и оставили его нам в пользование. Хозяин со дня на день должен вернуться, чтобы узнать, уехали мы или нет. Затем вся семья вернется в дом. Врач, который приходил смотреть генерала, тоже один из наших. Мы разбросаны по всей стране и ждем сигнала…

– Ничего хорошего не выходит из гражданской войны, это давным-давно доказано, – заявила я.

– Мы боремся за подлинного короля и не прекратим борьбу, пока не восстановим его на троне.

– И, если за вами придет корабль, ты уедешь?

– Да, Карлотта, да…

Он вздохнул, и мы долго молчали.

Как только стало светать, Хессенфилд подошел к окну. Я услышала, как он вздохнул. Выпрыгнув из постели, я подскочила к нему и увидела в море паруса. Он схватил меня за руку.

– Наконец-то, они приплыли! Одевайся, Карлотта, не теряй времени!

Я быстро оделась, он опередил меня.

– Пойдем, Карлотта. Поторопись! Я поспешила за ним к конюшне, где он выбирал лошадь.

– Ты отсылаешь меня прочь?

– Ты должна уехать, пока другие не увидели корабль.

– Даррелл хотел убить меня.

– Да, он не оставил этой мысли Ты должна исчезнуть отсюда как можно скорее. Знай: мы находимся в двадцати милях от острова Эйот. За день ты сможешь добраться туда. По пути, в Льюисе, расспроси, как тебе ехать дальше. Скажи, что отстала от своих…

– А ты уедешь во Францию?. Хессенфилд обнял меня и сказал:

– Я думал о том, чтобы взять тебя с собой, но это слишком опасно Ты должна вернуться домой.

– Значит, мы с тобой расстаемся навсегда?..

– Я вернусь! Не медли! Ты должна ехать прежде, чем проснется Даррелл, иначе он попытается убить тебя.

– Но ведь ты не позволишь ему сделать это?

Это может произойти неожиданно, кто знает. Я не могу подвергать тебя риску! Обещаю тебе, Карлотта, я вернусь!

Он вывел лошадь из конюшни, опасливо посмотрел в сторону дома и легонько похлопал лошадь по ноге. Затем взял мою руку, поцеловал ее и приложил к своей щеке.

– До свидания, милая Карлотта! – сказал он. Я пустила лошадь, не видя, куда еду; у меня перед глазами стояло лицо Хессенфилда. Я оглянулась, но его уже не было видно.

Я ехала вверх по склону холма. Наверху, у небольшой рощицы я остановилась, спрыгнула с лошади, привязала ее к упавшему дереву и оглянулась.

Я увидела корабль. С борта спустили на воду шлюпку, и гребцы направили ее к берегу. Я наблюдала, как генерала переносили в шлюпку, как ее снова подняли на корабль.

Затем я отвязала лошадь и поехала в Льюис. Таков конец этой истории.

РОЖДЕНИЕ РЕБЕНКА

Когда я добралась до Эйот Аббаса, было уже темно. В Льюисе мне подробно все растолковали, и вскоре я наткнулась на знакомую дорогу.

Я въехала во двор, и, завидев меня, один из грумов Харриет, находившийся там, вскрикнул от радости.

– Ну, вот и я, – сказала я. – Приехала, наконец. Он рванулся, чтобы помочь мне слезть в седла.

– Я должен бежать и сообщить хозяйке: она так беспокоится.

– Да, да, – согласилась я. – Я с тобой. Мы вбежали в дом. Я закричала:

– Харриет! Грегори! Бенджи! А вот и я? Первой на зов появилась Харриет. Несколько мгновений она смотрела на меня, потом подбежала и. заключила в объятия.

– Ой, Карлотта! – запричитала она. – Да где же тебя черти носили? Мы тут уже все извелись. Грегори! Бенджи! Она тут! Карлотта приехала!

В прихожую влетел Бенджи и сжал меня в объятьях. И дурак бы понял, что он на седьмом небе от счастья. А затем подоспел и Грегори – милый молчун Грегори, чьи изъявления чувств были, может быть, и не так пылки, но что и он, под стать остальным, был рад моему приезду – это уж точно.

– Ты приехала одна?..

– Харриет, со мной такое приключилось!..

– Однако ты выбилась из сил! Тебе необходимо что-нибудь съесть и сменить одежду, – подала голос Харриет.

– Грумы приехали без тебя и сказали, что на тебя, должно быть, напали разбойники по пути с постоялого двора на ферму, где они остановились.

– Я все расскажу Не знаю только, с чего начать…

– Я знаю, – заявила Харриет. – Начать нужно с того, что ты поешь, умоешься и переоденешься. Твой багаж уже здесь. Можешь себе представить, что мы пережили… А теперь, мужчины, предоставьте Карлотту мне, а ты, Грегори, поторопи там насчет ужина. Но прежде пусть подадут Карлотте в комнату немного куриного бульона.

Харриет отвела меня в апартаменты, которые я всегда занимала, будучи в Эйот Аббасе. Едва я извлекла из моего багажа свежее платье, как принесли куриный бульон. Я с жадностью набросилась на него, потом вымылась горячей водой, которую мне подали, и переоделась.

Харриет вернулась посмотреть, готова ли я – Приключение с тобой было, говоришь? – спросила она. – Приятное?

– Какое там! Меня едва не убили, чудом спаслась.

Ты выглядишь сама не своя, и мы ждем-не дождемся, когда ты, наконец, поведаешь свою историю. Сейчас я не буду досаждать тебе вопросами, дорогая. За ужином ты сама обо всем нам расскажешь.

Я и рассказала, по крайней мере то, что я хотела бы, чтоб они знали. По дороге сюда я решила, что в моей истории должна присутствовать какая-то доля правды. Меня быстро подловят, если я буду все выдумывать, чтобы выгородить Хессенфилда, а я не хочу, чтобы ему грозила опасность. Но теперь он в безопасности – я сама видела его на борту корабля. Вероятно, сейчас он уже во Франции.

Итак, я рассказала, как поздно мы прибыли в» Черный боров»и как там все комнаты оказались заняты шестью мужчинами, и мне пришлось довольствоваться маленькой комнатушкой на том же этаже, которая им не приглянулась.

Затем я перешла к рассказу о том, как обнаружила, что с ними вместе был мужчина, в котором я признала генерала Лангдона.

– Так значит, он бежал из Тауэра?! – воскликнул Бенджи.

– Точно, – ответила я. – Они его спасли. И когда выяснилось, что я узнала генерала, меня решили убить, но один из них не допустил кровопролития.

Должно быть, в голосе моем появились теплые нотки, а это особенно встревожило Харриет, насколько я могла заметить.

– Они взяли меня с собой, в домик на побережье. Потом подошел корабль, они уплыли на нем…

– И отпустили тебя, – закончил Грегори.

– Решили, верно, что они уже в безопасности, подлые негодяи, – сказал Бенджи..

– У них веская причина, – заметила я. – И они, действительно, верят, что справедливо было бы вернуть трон Якову.

– Неужто они сделали тебя якобиткой? – спросила Харриет.

– Ничего подобного. Мне совсем неинтересны эти глупые заговоры.

– Какое тяжкое испытание тебе выпало, – вздохнула Харриет. – А уж как мы волновались…

– И матушка? – быстро спросила я.

– Я не сказала ей: решила не тревожить раньше времени. Я-то понимала, что с тобой ничего дурного не может случиться, но ее ты знаешь – навоображала бы невесть что. А на самом деле видишь, все не так страшно. Ты просто… просто попала в руки к этим безрассудным людям.

– Я все-таки не думаю, что Хессенфилд позволил бы им убить меня. С самого начала, когда он спас меня.

Да, я, видно, здорово устала и уже не понимала, что говорю. А Харриет палец в рот не клади – она была куда прозорливее других и прекрасно разбиралась в людских эмоциях.

– Хессенфилд! – воскликнул Грегори.

– Хессенфилд! – эхом повторил Бенджи.

– Пресвятая Дева! – воскликнула Харриет. – Ну конечно, лорд Хессенфилд! В былые дни мы встречались с ним, и он был близким другом Якова. Естественно, что сейчас он один из главных якобитов. При Якове все Филды были «на коне»!

– Филды? – вырвалось у меня непроизвольно.

– Такая у них родовая фамилия, дорогая. Джон у них самый старший. Помнится, я знавала его отца, еще когда тот был жив. Карлотта, дорогая моя, так значит, это Хессенфилд вызволил генерала Лангдона из Тауэра? Что ж, ловко! Как раз в духе Хессенфилд а.

«Джон Филд, – подумала я. – Он сказал мне, что его зовут Джон Филд. Выходит, он не солгал».

Меня забросали вопросами. Я рассказала, как мы верхом добрались до того домика на побережье и как жили там три дня.

– Моя дорогая Карлотта, – сказала Харриет, – у многих из нас бывали в жизни странные приключения. Они имеют особенность пленять. На этот раз одно из подобных приключений, конечно же, пленило и тебя. Больше всего на свете тебе сейчас хочется, наверное, отдохнуть, и я настаиваю, чтобы ты немедленно легла в постель. Остальное расскажешь завтра. Что тебе нужно, так это хорошенько выспаться, и я дам тебе выпить на ночь настойку из черной смородины. Ступай, пожелай всем доброй ночи, а я сейчас принесу настойку.

Я знала Харриет. Она явно хотела поговорить со мной наедине, чтобы нас не стесняло присутствие сына и мужа.

Она вошла ко мне в комнату с настойкой в руке. К тому времени я была уже в постели. Она не ошиблась – я была здорово вымотана и в то же самое время прекрасно сознавала, что вряд ли смогу заснуть.

Я продолжала думать о той последней ночи, когда была с Джоном, и как не могла прогнать из памяти выражение его лица, когда он целовал меня на прощание.

Харриет подала мне настойку и присела на краешек Кровати.

– Случилось еще кое-что? – спросила она. Я приподняла брови, чтобы показать, что совершенно не понимаю, о чем это она.

– Хессенфилд, – продолжала она. – Я хорошо его помню: блестящий джентльмен. – Она улыбнулась. – И он спас тебе жизнь, и ты провела с ним целых три дня.

Я молчала.

– Ты ничего не хочешь мне еще сказать, Карлотта? – спросила она.

– Харриет, я не могу говорить об этом, чувствую, что не могу… даже с тобой.

Она ответила:

– Кажется, я понимаю, в чем дело. Со временем ты ведь мне все равно расскажешь, правда? Дитя мое дорогое, как я рада, что ты вернулась! Я так испугалась… В этом мире многое может произойти с женщиной, но ты, мне кажется, из тех, кто сумеет за себя постоять. Ты чудом спаслась, Карлотта. Я знаю, что это за люди, я видела их своими собственными глазами.

Наклонившись, она поцеловала меня и взяла настойку из моей руки.

Я убеждена: она догадалась о том, что случилось между мной и Хессенфилдом.

В каком-либо другом месте я вряд ли так скоро смогла бы вернуть самообладание, но Грегори и Бенджи были такие милые, такие бесхитростные. Они приняли мой рассказ за чистую монету и благодарили судьбу, что мне удалось так счастливо выпутаться из этой истории. И все считали, что я обязательно должна много есть и отдыхать, чтобы компенсировать те лишения, которым подвергалась.

Харриет – другое дело. Она-то знала, что случилось, и не была бы Харриет, если б хотя бы не догадывалась. Она поняла это еще и потому, что имела представление о Хессенфилде и знала, что может произойти между мужчиной и женщиной, оказавшимися взаперти в течение трех дней, когда над ними висит призрак смерти, а сами они – во власти убийц.

Но главным достоинством Харриет было то, что она никогда ничего не «вынюхивала». Я вполне отдавала себе отчет – и для моей матери это было не секретом, – что в случае чего Харриет могла бы обратиться за помощью к нужным источникам информации, которым можно доверять. Однако она вела себя в подобных ситуациях (столкнувшись с которыми, другие места бы себе не находили) так, будто все так и должно быть, будто это всего-навсего еще одна из сторон жизни. Она никогда не судила и не уличала тех, кто не видел пока жизни во всей ее сложности: если с тобой случилось что-то хорошее, наслаждайся этим; если плохое – найди способ самостоятельно выпутаться. Харриет была не то чтобы добропорядочной женщиной, но, во всяком случае, располагающей к себе. Она целиком погружалась в собственную жизнь, стремилась взять у нее самое лучшее – и никто не сможет отрицать, что это ей удавалось. Не будучи меркантильной, она просто наслаждалась прелестями жизни и готова была «пуститься во все тяжкие», чтобы отведать их. Располагало к ней, по моему мнению, а то, что, если кто-то обманывал ее, она делала вид, будто сама поддалась этому обману; она понимала, Почему ее дурят, но даже если и нет, то все равно умела не заплутать на коварных тропах правды и не правды.

Я чувствовала, что она понимает: то, что произошло между мною и Хессенфилдом, было естественно. Со временем я и сама призналась бы ей – ей, но не матери. Кое-кто может сказать, что, мол, твоя мать родила тебя, не скрепленная узами брака. О да, это правда, но ведь случившееся лишь предвосхитило супружеские обеты, которые никогда не были произнесены лишь потому, что их пресек топор палача. В душе моя мать не была авантюристкой и с благоговением относилась к браку. Я – не такая и никогда такой не буду, да и Харриет тоже.

Первые дни я впитывала в себя мирный уют Эйот Аббаса, славного старого дома, который Грегори унаследовал от старшего брата, получив титул. Я всегда любила этот дом. Скорее, он был моим настоящим домом, а не Эверсли, ведь когда я была маленькой, то искренне верила, что Харриет и Грегори – мои родители. Я знала здесь каждый уголок, каждую щель. Я любила раскинувшиеся по сторонам холмы – в отличие от равнин Эверсли; здесь я каталась на своем первом пони, здесь, в этом дворике, я училась ездить верхом – все по кругу, по кругу, на длинном поводе, который держал либо Грегори, либо Бенджи, либо один из грумов. Да, это был мой дом. Он стоял всего в миле от побережья, но, поскольку построен был в ложбине, – хорошая защита против южных ветров – остров Эйот можно было увидеть только из верхних окон. Милый старый дом, выдержанный, как и большинство домов, в елизаветинском стиле: холл в центре, а по бокам – западное и восточное крылья. Дом с башенками и бойницами из красного кирпича, с прекрасным садом, выглядевшим, впрочем, довольно заброшенным, поскольку так нравилось Харриет, а ее желание было здесь законом.

Из своего окна наверху я часто смотрела на остров Эйот, что в миле от моря. Когда-то там был монастырь, и меня это место всегда приводило в восторг. В летние дни, когда мы выбирались на пикники, я любила играть там в прятки. А когда правда о моем происхождении открылась мне, я вообразила, что Эйот – особое для меня место, ведь меня зачали здесь. Очень мало кто может с уверенностью сказать, где произошло это событие, но я могла, потому что моя мать и отец любили друг друга единственный раз, в этом самом месте. Несчастные любовники, звезды которых соединились! Потом я вдруг подумала: а ведь это судьба, рок. Она потеряла своего любовника из-за какого-то глупого заговора, в котором он оказался замешан, а я…

Я была вовсе не уверена, что думаю о Хессенфилде как о своем любовнике. Наша история совсем не похожа на историю моих родителей. Когда они встретились, мать пыталась его спасти; они пережили романтическую любовь, результатом которой и была я, собственной персоной. Я была убеждена, что происшедшее между ними весьма сильно отличается от моего приключения.

Отныне я должна забыть Джона, как должна была забыть Бо. Неужели моей любви вечно суждено оборачиваться трагедией?

Я уже неделю жила в Эйот Аббасе, когда, наконец, произошел этот разговор с Харриет. Вообще-то, у меня и в мыслях ничего такого не было. Она сидела на деревянной скамеечке а саду. Я увидела ее из окна и вдруг почувствовала непреодолимое желание спуститься и присоединиться к ней.

Когда я присела рядом, Харриет слабо улыбнулась.

– Я вижу, тебе уже лучше, – сказала она, словно констатируя факт, – но все равно – одной половиной своей души ты не здесь.

Я подняла вопросительно брови, и она договорила:

– Тебя все еще тревожит тайна, связанная с тем домиком у моря.

Харриет не стала задавать мне вопросы. Она просто сидела и ждала, и я поняла, что настало время рассказать ей все: больше я не могла носить это в себе.

– Да, – сказала я. – Я по-прежнему думаю об этом.

– Это сильно отразилось на тебе.

– Харриет, – решилась я, – ты ведь знаешь, что произошло между мной и Хессенфилдом.

– Я догадалась, – ответила она. – Зная его… и зная тебя. Он учинил над тобой насилие? Я заколебалась.

– Ну, если честно…

Она кивнула. Она все прекрасно поняла.

– Хессенфилд родился соблазнителем, – заметила она. – Второй Бомонт Гранвиль. Разве что не такой негодяй, хочется надеяться, но сходство налицо.

– Ты считаешь Бо негодяем, а сама, вспомни-ка, даже не пыталась расстроить нашу свадьбу, тогда как других кавалеров отваживала.

– Я думала, что ты сама должна была чему-то научиться: очень уж ты с ним носилась. А теперь вот Хессенфилд. Но он тоже сбежал, исчез: он неминуемо должен был исчезнуть. Ему повезло: сделал свое дело и был таков, а, судя по твоим словам, часть времени он провел славно.

– Харриет, ты не шокирована?

– Дитя мое, разве может меня Шокировать… жизнь?

– У тебя, верно, было много любовников, Харриет?

Она не ответила. Глаза ее застыли, как будто она оглянулась назад и увидела всех их – мужчин, которых любила. И тогда слова рекой полились из меня, и я не могла остановить этот поток. Я рассказала ей, как Хессенфилд спас мне жизнь, когда этот мужлан Даррелл вздумал убить меня; как он дал понять, чего хочет от меня, и как получилось, что и я сама захотела, чтобы произошло то, что произошло.

– Вот и все. Ты можешь меня понять?

– Могу: я ведь видела его. И это, должно быть, послужит тебе не меньшим уроком, чем история с Бо.

– С Бо мы тоже были любовниками, Харриет.

– Разумеется: Бомонт Гранвиль не смог бы сыграть это столь естественно. Дитя мое, будут у тебя и еще любовники! Ты не похожа на таких добропорядочных женщин, как твои бабушка и мать. Страсть может вознести тебя на такую высоту, какая им и не снилась, и этого не нужно стыдиться. Просто ты более чувствительная, вот и все, и ты знаешь, что очень мне нравишься. Я думаю даже, что, когда я решилась на роль матери, судьба нарочно подсунула мне тебя. Ты и похожа на меня чем-то, не находишь?

– Харриет, я ни на кого не похожа и не хочу быть похожей.

– Сказано скорее с пылкостью, нежели с мудростью, но Бог тебе судья. А теперь вот что, дорогая. Ты провела три ночи с Хессенфилдом. Что если у тебя будет от него ребенок? Ты об этом не подумала?

– Подумала. Когда Я смотрела в окно и вспомнила, как сама была зачата, я сразу подумала о себе:

Действительно, что будет, если у меня родится ребенок Хессенфилда?!

– А тебе разве не приходило в голову, что страсти могут приносить плоды?

– Я немного испугалась этой мысли, и в то же время…

– Я знаю… тебя она захватила.

– Как было бы замечательно иметь от него ребенка, чтобы помнить о нем!

– Дети – плоды подобных увлечений, – как правило, делают много шума своим появлением на свет. Вспомни, как ты сама появилась на свет, как потом «вышла в люди».

– Единственно твоими стараниями, Харриет. Я засмеялась, и в смехе этом сквозила истерика: теперь, когда одолевавшая меня мысль выплеснулась наружу, мне стало не по себе.

Харриет вдруг похлопала меня по руке.

– Однако, если это произойдет, нам надо решить, что делать. Конечно, ничего может и не случиться, хотя с твоей матерью было нечто похожее. И, тем не, менее, жизнь – не такая штука, чтобы слишком часто повторяться. Но нам лучше быть готовыми ко всему, да?

– О, Харриет, – сказала я, – хорошо, что ты со мной. Наверное, тогда, много лет назад, моя мать чувствовала себя так же, как я сейчас.

Она промолчала, и мысленный взор ее был вновь обращен в прошлое. Должно быть, по моим подсчетам, ей уже лет шестьдесят, но она сумела остаться юной в душе и в этот момент выглядела совсем молодой.

И все-таки история повторилась: я обнаружила, что у меня будет ребенок.

Сейчас мне уже не вспомнить, что я почувствовала в тот миг, когда поняла это Я была обескуражена, это правда, но в то же время меня охватило необыкновенное возбуждение. Я вдруг поняла, как убога была моя жизнь с исчезновения Бо вплоть до стычки с якобитами. Только потом я снова начала любить и ощутила, что отчаянно хочу жить – даже если это чревато новыми опасностями для меня.

Не теряя времени, я обо все рассказала Харриет. Она тоже пришла в волнение. Я ее прекрасно понимала: она любила неожиданности, даже если они приносили новые трудности, и чем они были сложнее, тем в большее возбуждение она приходила.

Быть под ее крылышком оказалось невероятно удобно. Она с непостижимой ясностью раскладывала по полочкам мое теперешнее положение:

– Это совсем не похоже на то, что произошло с твоей матерью. Она была юной невинной девушкой, иметь незаконнорожденного ребенка казалось ей немыслимым. И все-таки ты здесь, дорогая моя Карлотта, и сама уже ждешь ребенка. В свое время нам пришлось прибегнуть к целой массе уловок.

– Я знаю: Венеция. Это волшебное палаццо, а потом заявление, будто я – твоя дочь.

– Тогда мы разыграли все как по нотам, но сейчас ситуация иная. В эту историю тебя вовлек любитель приключений, и таким дети обязаны своей жизнью! Ты, правда, можешь возразить, что ребенок, которого ты в себе носишь, своей жизнью обязан кубку доброго сидра, но все-таки… Что же нам делать, Карлотта? Ты богатая женщина и можешь проигнорировать мнение всех, если пожелаешь. Ты можешь сказать: да, у меня ребенок, а если вы вздумаете мне указывать, то я на вас плевать хотела. С другой стороны, хорошо было бы, чтобы у ребенка был отец: два родителя все лучше, чем один, да и обществу труднее придраться. Я бы лично была не против, чтоб у ребенка появился отец.

– Его отец никогда не узнает о его существовании.

– Ты уверена? Однако мы лишь зря тратим время, а надо бы очень и очень поспешить. У меня есть один план.

Мысли мои перескочили на мать и бабушку. То-то ужаснутся все мои родные! Дед наверняка захочет убить Хессенфилда, а так как тот впридачу еще и якобит – дед у меня убежденный протестант, – то ярости, несомненно, не будет предела. Потом Ли: хоть он и старается не подавать виду, но по натуре человек горячий. Я слышала, как он однажды набросился на Бо, когда тот, по мнению Ли, был «слишком дружелюбен»с моей матерью. Я видела после шрамы на теле Бо, он рассказал мне, что Ли ворвался к нему в комнату и нанес эти раны, пока тот ничего не успел сообразить.

Я воображала страдания мамы и тот удар, который произойдет с Ли, когда я расскажу, как оказалась замешанной в историю спасения генерала Лангдона. Все ведь будут убеждены, что меня при этом изнасиловали и что дитя – результат этого насилия. О да, я очень живо представляла себе, как разъяренная компания из Эверсли отправляется в Сен-Жермен мстить за меня.

Я поведала об этом Харриет, и та согласилась со мной.

– Но есть возможность избежать этого, и именно об этой возможности я сейчас и размышляю. Странно, почему это тебе самой не приходит в голову?

– Что? – не поняла я.

– Бенджи, – сказала она.

Я уставилась на нее в изумлении.

– Выйди замуж за Бенджи, – продолжала она. – Он будет прекрасным отцом ребенку.

– За вашего сына?

– Разумеется, за моего. И Грегори тоже, хотя долгое время мне пришлось его выдавать за сына Тоби Эверсли. Что есть, то есть, и лучше устроить все с наименьшими неприятностями для каждого. Слушай, если ты выйдешь замуж за Бенджи, ты сможешь иметь ребенка – вероятно, он родится чуть раньше положенного срока, но это быстро забудется. У тебя будет муж. У ребенка будет отец – и мы убиваем двух зайцев одним выстрелом.

– И ты считаешь, что я должна Обманывать Бенджи ради этих «двух зайцев»?

– Обманывать его нет никакой необходимости. Расскажи ему о том, что с тобой приключилось, как твоя жизнь оказалась в опасности и как тебе пришлось отдаться, чтобы ее сохранить. Это ведь правда, разве нет?

– Это не вся правда, Харриет. Мы…

– Я знаю, что между вами произошло. Ты вкусила наслаждения с Бо, но потеряла его и подумала, что вместе с ним потеряла и способность любить. И даже больше того, но тут появился лихой Хессенфилд, и «жизнь для тебя озарилась новым светом. Ты не похожа на свою честную мать, дочка, ты многое взяла от меня. Это было великолепное приключение, не так ли? Покуда оно продолжалось, ты с головой окунулась в него. На свете есть и другие мужчины, подобные Бомонту Гранвилю и Джону Хессенфилду. Бенджи – не такой. Но все к лучшему: он – наиболее удачная партия для тебя и искренне тебя любит. А это многого стоит – искренняя любовь. Взгляни хотя бы на нас с отцом.

– Значит, ты хочешь устроить мою свадьбу с Бенджи, я правильно тебя поняла?

– Ну конечно. Но я не собираюсь отрицать, что и тебе это дает много преимуществ.

– Вот так и Бо говорил… Но я не могу выйти замуж за Бенджи, не переговорив с ним.

– А я и не настаиваю на этом. Бенджи полюбит тебя еще больше, потому что будет играть роль твоего спасителя. Это ему очень пойдет, он захочет защитить тебя. Нет, Бенджи – лучшая партия для тебя.

Я покачала головой.

– Нельзя так использовать людей, Харриет, нельзя так жить.

– Тебе еще многому надо учиться, – ответила она.

Харриет взяла инициативу в свои руки. Так она поступила и в случае с моей матерью; и, надо сказать, она всегда умело делала свое дело. Не поставив меня в известность, она переговорила с Бенджи, и первой его реакцией было поговорить со мной во что бы то ни стало. Он оказался таким любящим, так хотел меня защитить – все, как она и предсказала.

– Моя дорогая маленькая Карлотта! – заявил он. От меня не ускользнуло словечко» маленькая «, а ведь ростом я, пожалуй, ему не уступала. – Харриет все мне рассказала.

– Что она тебе рассказала? – спросила я.

– Не будем об этом: это меня прямо-таки бесит. Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь! Я бы убил его… Но я могу сделать для тебя кое-что другое и собираюсь сделать это.

Я отвернулась от Бенджи, но он схватил меня за руку:

– Мы поженимся. Мы поженимся прямо здесь и скоро. Харриет и Грегори все устроят Ты знаешь, они всегда мечтали об этом. Ты была их особой любовью всю жизнь, и моей тоже, Карлотта.

– Послушай… Ты не понимаешь, что делаешь. Он рассмеялся.

– Карлотта, дорогая, ведь в том не было твоей вины: этот грязный негодяй овладел тобой силой…

– Все было не совсем так, Бенджи. Но он не слушал меня, он не хотел меня слушать. Он знал, как все было на самом деле, Харриет рассказала ему все, и он, как и его отец, очень долго слушал ее рассказ.

Я была шокирована: он настаивал, кто бы мог подумать?.. Да, я пережила ужасное приключение, которым так легко все объяснялось и в результате которого у меня будет ребенок. Этот ребенок вполне мог бы быть и его, и никто не узнает, что он – не настоящий его отец, а он готов взять на себя заботу обо мне.

Он обнял меня. Мне всегда было уютно с Бенджи. Когда я подросла, я почувствовала, какой огромной властью обладала над ним. Мне никогда не забыть той радости, которая охватила его, когда он узнал, что я – не его сестра. С того самого момента он, верно, и стал строить планы насчет нашей женитьбы.

Что ж, это выход. Воображаю, что началось бы в Эверсли, если б у меня появился ребенок без отца. Сколько бы ни твердили о независимости, о невечности супружеских уз, всегда отыщется что-нибудь, что непременно все испортит, а неприятие перенесется и на ребенка.

Конечно, я перебрала в уме множество вариантов. Например, тайно уехать, родить ребенка и передать его на воспитание в чужие руки… О нет, я не хочу этого!

Альтернатива одна – выйти замуж за Бенджи. По сути, наша свадьба ни для кого не будет сюрпризом. Наши семьи надеялись, что так оно когда-нибудь и произойдет, да и Бенджи я не обманывала. Если ему хочется видеть все в таком свете – и не в моих силах изменить это мнение, – то я должна быть лишь благодарна ему за то, что он предлагает мне такой легкий выход из создавшегося положения.

На устройство свадьбы Харриет направила всю свою энергию. Моя мать воспротивилась бы тому, что свадьба будет в Эйот Аббасе, а не в моем доме, но как только она узнала, что я беременна, то сразу все поймет. Она поверит тому, что у нас с Бенджи все произошло до того, как мы дали друг другу супружеский обет, и что свадьба была безотлагательно необходима.

Мы обвенчались в ближайшей церквушке. Церемония прошла просто, без шума, и всего через шесть недель после моей встречи с Хессенфилдом. Я поклялась себе, что буду Бенджи хорошей женой и сделаю его счастливым.

Харриет была в восторге и постоянно твердила, что ничего ее еще так не радовало и что» хорошо, когда все хорошо кончается «. Я была не уверена, что все закончилось, но молчала. Я только была искренне благодарна им всем – мужу, Харриет и милому Грегори. Эйот Аббас становился отныне моим настоящим домом.

На следующий день после венчания приехала мать – Харриет письмом уведомила ее об этом событии. Она была возмущена и сгоряча решила, что идея выйти замуж за Бенджи вовсе не моя, а всего-навсего козни Харриет.

Она подозревала, что Харриет, сыгравшая такую немаловажную роль при моем рождении, вознамерилась взять мою жизнь под свой контроль и выполнять функции настоящей матери. Чтобы умерить ее пыл, – мне пришлось немедленно рассказать, что единственной причиной столь спешной свадьбы была моя беременность.

Мать была как громом поражена, а потом смутилась, потому как все знали, что я – ее любимица. Ей ничего не оставалось, как пожелать мне счастья.