Текст книги "Когда жизнь подкидывает тебе лимоны"

Глава одиннадцатая

Четверг, 25 июля

Ну, я была молодцом, говорю я себе, отвозя Иззи в городской лагерь, а затем отправляясь на работу. Я действительно вчера держалась великолепно, когда на улице осадила Энди, в то время как Крисси, жена Тима, такая красивая и безмятежная в своей беременности, выглянула из соседней двери, копошась с жалюзи и делая вид, что не замечает нас.

Но, бог ты мой, он увозит Иззи, и она будет чудесно проводить время в компании его родственников! Они живут по всей стране и собираются вместе крайне редко. А вдруг ей захочется поехать снова? Там будет так весело – возможно, она захочет навсегда остаться с отцом. Знаю, это безумие и маловероятно, хотя бы потому, что он ни за что не купит ей гранатовый сироп. Но все равно при мысли о том, что он увезет ее на целую неделю, мне становится не по себе.

Наша семья и прежде, до ухода Энди, была довольно несбалансированной. У него есть мама и папа (в свои семьдесят с гаком – очень бодрые живчики), плюс два брата и три сестры. По последним данным, Флины произвели на свет четырнадцать отпрысков, включая наших. У Энди огромный клан, в котором все вечно собачатся, но обожают друг друга. Возможно, мне слегка завидно, что у них там постоянная движуха.

А с моей стороны все, мягко говоря, гораздо тише. Я – единственный ребенок, и мои родители скончались тринадцать лет назад, когда Спенсеру исполнилось девять, а Иззи и в помине не было. Папа умер из-за осложнений диабета, а через несколько месяцев от рака пищевода скончалась мама. Обоим было чуть за шестьдесят, и для меня это стало жутким ударом.

Мне тяжело думать об этом сейчас, но тогда Энди проявил себя самым лучшим образом. За неимением близких, я со всей силы оперлась на него, и он постоянно находился рядом, помогал с формальностями, с похоронами, с вывозом вещей и продажей их скромного дома ленточной застройки на юге Глазго.

Теперь я понимаю, как много я опиралась на него. Возможно, я считала само собой разумеющимся, что он всегда будет сильным и готовым прийти на помощь, что бы ни случилось.

Его родители тоже были очень внимательны.

– У тебя, как и прежде, есть мы, – сказала моя свекровь Кэти, обнимая меня после похорон мамы, и эта фраза тронула меня своей чуткостью. А несколько дней спустя она застала меня в слезах в нашем садике.

– Что с тобой, Вив? – участливо спросила она.

– Я мало их ценила, – ответила я.

– Всем так кажется. Это нормально, моя дорогая.

– Да, но я никогда не думала, что они уйдут так скоро.

Мы сидели за столом в саду, и я рассказала ей о том, как на шестнадцатилетие мама оплатила мне поход в косметологический кабинет при универмаге, которого давно в помине нет. Будь это что-то стильное и молодежное, я была бы воодушевлена, но мама, будучи не в курсе модных тенденций, выбрала местечко, где кучковались степенные дамы преклонных лет. Я не хотела обидеть ее отказом и пошла.

– Ты выглядишь очаровательно, – сказала она с неподдельным восторгом, когда зашла за мной чуть позже. Мы отправились на встречу с папой в старомодный ресторан (семейные выходы у нас бывали примерно дважды в год), где десерты привозили на тележке, и я сидела, густо намазанная тональным кремом, с матовыми голубыми тенями на веках и с перламутровой розовой помадой на губах. Неподалеку обедала одна из моих учительниц, которая, заметив меня, помахала рукой, и я чуть не умерла от стыда.

– Мне было так неловко, – рассказывала я Кэти. – Меня взбесило, когда родители решили напоследок выпить кофе с птифурами, а мне хотелось бежать со всех ног домой и умыться. – Кэти кивала и держала меня за руку. – А теперь я отдала бы что угодно за возможность выпить с ними кофе, – добавила я. – Согласилась бы и на перламутровые тени на веках. Пусть даже мне все лицо измажут помадой, только бы снова увидеть маму.

Казалось, Кэти все понимала. Будучи мамой трех дочерей, она отлично знала, какой ужас испытывает девочка-подросток при мысли о том, что она «выделяется». Мы даже посмеялись над историей про то, как она сшила для старшей дочери комбинезон из портьерной ткани, ожидая, что та наденет его на школьную дискотеку («Позже я выяснила, что бедняжка переодевалась в телефонной будке! И о чем только я думала?»). Сейчас, конечно, все будет иначе, и когда Иззи говорит «наша семья», она фактически имеет в виду семью отца, которая сейчас существует отдельно от меня. Отныне будет так, твердо напоминаю я себе, въезжая на офисную парковку.

Я пытаюсь убедить себя в том, что переживать из-за отъезда Иззи – глупо и эгоистично. В конце концов, ей будет полезно побеситься на природе с двоюродными братьями и сестрами. Она их всех любит, и они всегда замечательно проводят время вместе. А пока ее не будет, мне нужно с умом распорядиться временем и назначить у Джулз первый тренинг личностного роста. До ухода Энди я считала, что она могла бы помочь мне с определением жизненного вектора, к примеру, куда мне, личному помощнику в «Флаксико», двигаться дальше. На данном этапе смена работы – это последнее, о чем я думаю (хватит с меня кардинальных перемен в последнее время). Но Джулз настаивает, что тренинг все-таки должен быть «целеполагающим», поэтому я готова согласиться.

Я останавливаюсь перед главным входом в офисное здание и достаю из сумки телефон, чтобы отправить ей эсэмэс. И сразу обнаруживаю три сообщения от своей начальницы:

Видела Twitter и пр.? На этой неделе большая работа по ограничению ущерба.

Следом: Уже на всех новостных порталах. Срочно общее собрание, и не опаздывай, пожалуйста!

Следом: Треклятая Кирсти Митчем ждет не дождется подставить нам подножку. Вот дерьмо… КУДА ТЫ ЗАПРОПАСТИЛАСЬ?!

Я захожу в здание с колотящимся сердцем. Хотя я не опаздываю, ясно, что Роуз считает, что мне уже следует быть на месте и в курсе разворачивающейся драмы. В ожидании лифта я просматриваю на телефоне новостные порталы. Первые впечатления не из приятных:

Всемирная компания по производству продуктов питания скармливает деткам КРОЛИЧИЙ КОРМ…

Что хорошо для кроличьего пуза… то будет по вкусу и вашему карапузу!

Большая засада: ЛЮДЕЙ кормят едой для ЗООСАДА…

Твою же мать. Это, должно быть, «утка» – фейковая новость, потому что некоторые журналисты, понятное дело, с подозрением относятся к нашей продукции. Я и сама к ней отношусь с подозрением. Да, она совершенно безопасна для потребителя – все строго контролируется, но, когда наблюдаешь весь процесс, гигантские дробилки и тысячи галлонов бежевой жижи, которую качают насосами, а потом из нее получаются кукурузные снеки, это… слегка обескураживает.

Мне не нравится, что Иззи любит снеки, которые изготавливают из нашего сырья. В основном я стараюсь об этом не думать. В любом случае конечный продукт мало похож на то, что производим мы. Но я знаю, что такая акула пера, как Кирсти Митчем, много размышляет на эту тему. Она ее раскопала, проявляет живейший интерес к пищевой промышленности и, как выразилась Роуз, «ждет не дождется подставить нам подножку».

Возможно, она раздобыла инсайдерскую инфу и пришла к выводу, что ингредиенты кроличьего корма и снеков, предназначенных для людей, очень похожи. Не исключено, что в нашем заготхозяйстве завелась крыса и нас всех будут допрашивать. Пусть это не корпоративно, но перспектива довольно увлекательная. В любом случае увлекательнее повседневной текучки, включающей бронирование поездок и написание имейлов для Роуз, а также покупку подарков ко дню рождения дочери ее уборщицы, поиски мойщика для ее патио и прочую белиберду, никак не связанную с моими прямыми служебными обязанностями.

Поднимаясь на лифте, я прихожу к выводу, что налицо сценарий с аналогичными ингредиентами, а это не страшнее, чем, скажем, если бы Иззи использовала начинку для помидоров по-турецки, чтобы фаршировать цукини. Но когда я пересекаю огромное открытое пространство и вижу в дальнем его конце Роуз, мрачно попивающую кофе в своем прозрачном офисе, до меня доходит, что все гораздо серьезнее.

– Заходи, Вив, – говорит она, делая мне знак рукой. – Закрой дверь. Садись.

Роуз указывает на стул напротив, и я плюхаюсь на него. «Стабилизирующий» мяч отправлен в угол, поверх него лежит пиджак.

– Видела заголовки, – начинаю я. – Что происходит? Я хочу сказать – это правда?

– Да, «Кайтс» попала не та поставка. Такие вот дела, – кривится она. – Что я могу сказать? Партия прошла весь производственный цикл, поступила к оптовикам и теперь продается как продукт, предназначенный для людей.

Я мысленно перевариваю услышанное.

– Господи, ужас-то какой!

– Вот именно. Черт знает что. Смотри сюда! – Она запускает руку в коричневую кожаную сумку и бросает на стол пачку газет. В глаза бросается заголовок:

«КРОМЕ КРОЛИКОВ: как корм для ушастых попал к людям?»

– О какой продукции идет речь? – спрашиваю я.

– Мы считаем, что это только «Хрустяшки»…

– Моя дочка их ест!

– Да все с ними в порядке, – отмахивается она. – Не надо переживать.

У меня начинает сосать под ложечкой.

– И все-таки что в них?

Ей хватает наглости принять раздраженный вид.

– Тебе огласить перечень прямо сейчас?

– Да, пожалуйста, – твердо говорю я.

Роуз вздыхает и стучит по клавиатуре.

– О’кей. Пшеница, отруби, растительный белок, растительное масло, витамин С, минеральная добавка…

Хм, не идеально, конечно, но ничего слишком страшного…

– Известняк, – продолжает она.

– Известняк?

– И, э-э, противоплесневый репеллент. Вот, собственно, и…

– Противоплесневый репеллент!

Разумеется, нет никакого смысла в том, чтобы повторять за ней состав, но я не на шутку взволнована. И почему только я поддалась уговорам Иззи и покупаю ей эти жуткие снеки? Джулз готовит для Мейв чипсы из своей свеклы и сладкого картофеля. Я всегда считала, что это страшная морока, но, уж во всяком случае, лучше, чем кормить ребенка известняком и противоплесневым репеллентом. И что я, в самом деле, за мать?

– Это опасно? – рявкаю я. – Пожалуйста, скажите честно.

Лицо Роуз смягчается. Она сегодня без укладки. Волосы висят тусклыми прядями, кожа бледная.

– Слушай, я знаю, звучит не очень, но, честное слово, они совершенно безопасны. Вопрос не в этом. Наша первостепенная задача – понять, как это случилось и что делать дальше. Согласно информации от «Кайтс», а они, само собой, отчаянно стараются свалить вину на нас, партия успешно прошла выборочную проверку, и вот, мы приплыли. – Она поджимает губы.

– Ясно. – Я делаю паузу. – Полагаю, продукцию сняли с продажи?

– Разумеется. – Роуз поворачивается к ноутбуку и смотрит на него, пытаясь сосредоточиться. – Как я уже сказала, первостепенная задача – ограничение ущерба. Необходимо принести извинения и успокоить потребителя. В одиннадцать часов на нижнем уровне – общее собрание. Сделай, пожалуйста, массовую рассылку с пометкой «срочно», а затем отправляйся в бункер и подготовь конференц-зал.

– Хорошо, – говорю я, по-прежнему думая: «Известняк и противоплесневый репеллент, с ума можно сойти». Я знаю, что ни в чем не виновата, я всего лишь личный помощник, но тем не менее ощущаю свою причастность.

– Нас осаждают журналюги, – добавляет она. – Не соединяй меня ни с кем.

– Конечно, нет.

– И мне нужно, чтобы ты вела протокол собрания.

– Хорошо, без проблем.

– Спасибо, Вив. – Еще один взмах рукой, и я могу идти на все четыре стороны.

Я полагала, что за пять лет в «Флаксико» научилась неплохо разбираться в том, что происходит в компании. Однако в последующие часы большие руководящие дяди несут такое количество пурги, что может показаться, будто я нахожусь в кабинете у Энди.

– Что мы имеем? – вопрошает невысокий коренастый субъект с розовыми щеками. – Мы имеем ситуацию, в которой «Кайтс» была поставлена продукция, предназначенная не для людей, а для животных, и с юридической точки зрения это очевидный случай договорного чего-то там, не говоря уже о нарушении чего-то там еще и кроличьего корма в придачу, в соответствии с базовыми критериями маркировки, бла-бла-бла…

И что? – хочется крикнуть мне. Нет чтобы дать четкую формулировку, так он что-то бормочет себе под нос, явно испытывая неловкость оттого, что толкает речь. Я этого Румяного впервые вижу. Возможно, его только что выпустили на свободу из тайной комнаты. Но суть нашей позиции, похоже, сводится к тому, что «это они виноваты, а не мы», хотя я не могу взять в толк, как так получается. В конце концов, это мы произвели и продали «Кайтс» базовый продукт. В одном из новостных сообщений я наткнулась на фразу рассерженной матери: «Если бы я хотела накормить своего сынишку известняком, я бы свозила его на карьер». Очень верная мысль. Никаких снеков, производимых из нашей продукции, Иззи больше не увидит.

Мы переключаемся на формат «вопросы и ответы», отчего Румяный приходит в еще большее замешательство и начинает изъясняться настолько пространно, что вскоре все вокруг уже нетерпеливо переглядываются и откровенно зевают. У меня есть компания коллег-приятелей, с которыми мы обычно встречаемся на ланче в нашей унылой столовке. Сейчас мы перемигиваемся с выражением «Что за байда?», а самые отвязные перебрались на задние ряды и оттуда корчат идиотские физиономии. Я замечаю, что на маркерной доске кто-то нарисовал кролика Багза Банни, но решаю, что в протоколе это можно не отражать.

Ясно, что на ланч нас сегодня не отпустят, потому что другая личная помощница организовала доставку сэндвичей и маффинов. В бункере нет ни окон, ни вентиляции, и очень скоро становится душно, поэтому есть никому не хочется. У меня уже случился один полномасштабный прилив и, судя по ощущениям, другой на подходе. Рубашка прилипает к спине. К твоему сведению, Вив, у рептилий сухая кожа.

Объявляют короткий перерыв, во время которого все сбиваются в стайки и признаются, что ни хрена не понимают. Затем все начинается по новой, опять возникает Румяный и столько раз повторяет «в таком соотношении» и «на основании нижеизложенного», что у меня улетучиваются жалкие крохи эстрогенов.

Но это еще не все. Когда он замолкает, чтобы выпить воды, я с ужасом понимаю, что кожа теряет остатки эластина. Я физически ощущаю, как лицо обезвоживается, и начинаю подозревать, что выйду отсюда сушеным фиником. А затем, боже правый, происходит еще кое-что, но уже не с лицом, а… там. Я не из тех, кому приходится все перепроверять перед выходом из дома, и точно знаю, что несколько часов назад с моей промежностью все было в порядке. Однако в какой-то момент нечленораздельного бормотания Румяного дело начинает принимать ужасный оборот, и единственное правильное слово – она задыхается. Разумеется, сама я этого не вижу и не осмелилась бы заниматься обследованием при всем собрании, но я прямо чувствую, как краешки высыхают, точно у сэндвичей со вкусом сыра, которые никто не хочет. За вычетом гарнира из кресс-салата и сервировки на тарелочке из нержавеющей стали, моя промежность – точная копия нашего непопулярного «шведского стола».

Естественно, о протоколировании не может быть речи. Потом я как-нибудь смонтирую обрывки и заполню пробелы, а пока нужно сосредоточиться и убедить себя в том, что все в порядке и оснований для паники нет. Несколько месяцев назад, до того как я узнала про грязные делишки Энди, мне безудержно хотелось секса, когда становилось тепло. А теперь я даже об этом не думаю. Возможно, это способ оптимизации, заложенный самой природой, – расхламление, если можно так выразиться. Если влагалище не «играет», значит, пускай впадает в спячку.

Я откашливаюсь и откидываю волосы с разгоряченного лица. Собрание наконец-то закончилось. Я собираю листы и спешу к выходу, но тут меня окликает Роуз.

– Вив, на минутку!

– Да? – Я оборачиваюсь и изображаю самую безмятежную улыбку.

Она кивает на «шведский стол».

– Сэндвичи почти не тронули, а ты, похоже, не успела перекусить. Хочешь забрать их наверх?

– Спасибо, я поела утром, – говорю я, выдавая еще одну широкую улыбку, и выбегаю из бункера.

Пятница, 26 июля

Еще один безумный рабочий день – я держу глухую оборону, потому что Роуз со всех сторон осаждают с требованиями об интервью. Мы выступили с заявлением, суть которого в следующем: Упс, что-то пошло не так. Хотя треклятая партия товара совсем безвредна, нам очень жаль, и мы примем меры, чтобы этого больше не повторилось.

Если ваш малыш схомячил пакетик кроличьего корма, не думаю, что это вас утешит. Тем временем начинают множиться слухи, что – тссс! – подобные вещи случаются постоянно и никто об этом не знает. В конце концов, корма для животных производятся из ингредиентов более низкого качества, чем наши продукты, и не тестируются столь же тщательно. По слухам, иногда в продукцию, предназначенную для людей, гм, «что-то» подмешивают.

– Но я тебе ничего не говорила, – шепчет Джин, проницательная особа лет шестидесяти, которая «сидит» на платежных ведомостях года этак с 1982-го и знает все про все. Мы кучкуемся в дамском туалете, моем руки. С тех пор как все обнаружилось, народ только и делает, что шляется по туалетам. Похоже, толком никто не работает.

– Странно, что только теперь вскрылось, – бормочу я.

– Но сейчас, конечно, все прекратится, – добавляет она. – Планируется мощная реструктуризация с огромными инвестициями в PR, имидж и тому подобное.

– В самом деле? Думаешь, до этого дойдет?

Джин кивает:

– Тебе, с твоим опытом, это может быть на руку.

– Джин, я была помощником режиссера, – напоминаю я. – Не думаю, что это как-то связано.

– Никогда не знаешь, как оно обернется, – она выразительно смотрит на меня. – Поговаривают, что компании придется нажать на все педали, чтобы выглядеть современной и преуспевающей. – Джин замолкает. – Так что таким, как ты, этот «кроликгейтский скандал» может сослужить хорошую службу.

– Ты действительно так думаешь?

– Ты знаешь Роуз, – говорит она. – Очень скоро она перестанет рассматривать его как вселенскую катастрофу и разглядит в нем грандиозную перспективу.

Ох, я очень надеюсь, что она права. Это место мне никогда не нравилось, и я никогда не предполагала, что они пустятся во все тяжкие, чтобы увеличить свои доходы. Сейчас у меня такое мерзкое ощущение, еще более мерзкое, чем когда я как ненормальная гуглила фотографии Эстелл Ланг. Ну почему у меня нет достойной работы, как у Энди? Что бы я о нем ни думала, он, по крайней мере, помогает людям. Пусть не мне, но своим пациентам. В этом ему не откажешь.

Дома я застаю Иззи в мрачном состоянии духа и думаю, не связано ли это с нежеланием ехать с отцом к родственникам.

– Там будет весело, – говорю я, убирая со стола после ужина. – Тебе же всегда там нравилось, правда?

– Ну да, – отвечает она, накручивая на палец прядь волос.

Несмотря на расспросы, я не могу дознаться, в чем дело. Возможно, она считает, что ей не следует слишком радоваться перспективе отъезда из дома? Мне бы не хотелось, чтобы Иззи так думала, и я активно стараюсь ее воодушевить.

Килты, сшитые на заказ! Печки с настоящими дровами!

– Просто потрясающе! – заявляю я своим самым позитивным голосом.

Конечно, для нее это первые каникулы после нашего расставания. Ей, наверное, не по себе, что меня не будет, и я ума не приложу, как это исправить.

Позднее звонит Энди и предлагает, чтобы я тоже «устроила себе отдых», потому что мне он, «вероятно, нужен». Я напоминаю ему, что уже брала отгулы, что у меня ответственная работа – конечно, я не спасаю больных от гормонального коллапса, но в отпуск могу уйти только по согласованию. И потом – да-да! – я не нуждаюсь в его советах насчет того, когда именно мне отдыхать, большое тебе спасибо!

Из позитивного: должно быть, вчерашняя паника насчет задыхания и/или высыхания моих нижних отделов связана со стрессом на фоне протоколирования. Внизу все в порядке, но поскольку я не планирую впредь заниматься «этим», то по барабану, что там и как.

Глава двенадцатая

Воскресенье, 28 июля

Пенни категорически не согласна. Она придерживается теории, что я «готова» встретить кого-нибудь нового, что сейчас самое «время».

– Меня это не интересует, – говорю я ей во время прогулки по парку, когда Иззи и Мейв убегают вперед с Бобби. Мы с Джулз выручаем друг друга с детьми, за что я особенно признательна с тех пор, как осталась одна. У них с Эрлом свидание в городе.

– Речь не идет о чем-то серьезном, – заявляет Пенни. – Я имею в виду мимолетное увлечение для поддержания тонуса.

– Я и так в тонусе, – фыркаю я, – и в полном порядке.

– Ладно тебе, Вив, – она закатывает глаза. – Мы можем найти тебе какого-нибудь славного мужчину, просто для удовольствия.

– Хорошо, – хихикаю я, решая подыграть ей. – И кто у тебя на примете?

Она морщит лоб – судя по всему, перебирает возможные варианты. Сегодня на ней синее платье с белыми маргаритками, которое привлекает взгляды и вызывает одобрительные возгласы гуляющих.

– Когда снова в школу? – спрашивает Пенни.

– В середине августа. А что?

– Мне всегда казалось, что регулировщик, проживающий в конце твоей улицы, очень интересный мужчина…

– Что?! – фыркаю я.

– Разве нет? – скалится она.

– Пен, я не буду встречаться с регулировщиком. Ему, должно быть, хорошо за семьдесят!

– Не будь такой привередой, – подкалывает подруга. – Он в отличной форме, такой дружелюбный и внимательный…

– Дружелюбный и внимательный, – я делаю вид, что размышляю. – Это те качества, которые мне следует искать в бойфренде?

Пенни вскидывает бровь.

– Ну, он кажется услужливым…

– На тот случай, если мне понадобиться перейти через дорогу? – ухмыляюсь я и поворачиваюсь к девочкам: – Как насчет мороженого?

– Ура! – вопят они и несутся к нам.

Мы идем к лотку, а потом, вооружившись рожками с ванильным мороженым, бредем дальше к озеру. День выдался теплым, с легкой дымкой, и на огромном, покрытом травой пространстве тут и там виднеются семьи и парочки, развалились подростки и гуляют собачники – все, привлеченные в парк чудесной погодой. Народ устраивает пикники и играет в «летающие тарелочки». Девочки садятся на корточки у края воды и наблюдают за утками.

– Ладно. А как насчет Ника? – спрашивает Пенни.

– Ника? – недоуменно моргаю я.

Она улыбается и облизывает рожок.

– Ага, я думаю, он тебе идеально подходит.

– Ты о своем Нике? – спрашиваю я, чуть не поперхнувшись. – Конечно. Если выбирать между ним и регулировщиком…

– Вообще-то я не шучу, – с серьезным видом заявляет она. – Я считаю, что он тебе понравится и ты ему тоже.

Я смотрю на нее во все глаза и понимаю, что она не прикалывается.

– Но… он живет в Новой Зеландии, – начинаю я.

– Да, но скоро приедет погостить, – улыбается Пенни.

– Здорово. Замечательно! Но дело не в этом. Просто это как-то странно…

– Почему? – Она искренне удивляется. – Он отличный парень и, насколько мне известно, сейчас свободен…

– Пенни, это безумная затея! – восклицаю я.

– Не вижу проблемы…

– Он – твой сын!

Пенни, похоже, обижена.

– Да, я в курсе. И мне казалось, что ты расценишь это как плюс, а не как причину дать ему от ворот поворот.

– Я не это имела в виду, – быстро говорю я. – Уверена, что он замечательный. Просто… – Я замолкаю, пытаясь найти нужные слова. – Просто это будет неправильно.

– А почему? – недоумевает она.

– Потому что… ты моя подруга. Потому что тебе известно, в каком я эмоциональном раздрае, и тебе вряд ли понравилось бы, если бы он связался с кем-то вроде меня…

– Я была бы в восторге, – протестует она.

– И потому что мне известно, что он целый год не ел ничего, кроме десерта «Райское наслаждение» со вкусом ирисок и носился голышом по библиотеке.

Она хмурится и выглядит при этом почти комично.

– Он с этим завязал.

– Надеюсь на это. Сколько ему – сорок восемь?

– Сорок девять, – поправляет она, точно это сильно меняет дело.

– В любом случае это не важно. А важно то…

Есть столько всего важного, что я даже не знаю, с чего начать.

– Слушай, как я уже сказала, он скоро приезжает, – говорит она.

– Когда? – осторожно спрашиваю я.

– В конце следующего месяца, на несколько недель. Он будет снимать документальный фильм в Йоркшире, кажется, про паровозы… – Пенни пожимает плечами, явно не разделяя его интереса к этой теме. – А когда закончит, – радостно продолжает она, – приедет ко мне. Так что вы скоро встретитесь!

– Отличная новость, – говорю я и действительно испытываю любопытство. В его предыдущие визиты я всегда куда-нибудь уезжала – то в отпуск, то к родственникам мужа на Рождество. – Ты очень по нему соскучилась, да? Ждешь не дождешься, когда он приедет?

– Ну, конечно, – отрывисто говорит она, – только, видишь ли, я привыкла потакать себе и жить вольготно, а он так суетится вокруг меня…

– А ты выключи свет и спрячься за диваном, будто тебя нет, – подтруниваю над ней я.

– Еще его можно отправить к тебе, с глаз долой, – хихикает она.

– Точно! На этот случай я запасусь десертом «Райское наслаждение» со вкусом ирисок, если его еще производят…

– Мама! – вопит Иззи, спеша в нашу сторону вместе с Мейв. – Мама, у меня к тебе вопрос.

– Какой?

Она широко улыбается, явно с трудом сдерживаясь.

– Можно я поеду в автопутешествие вместе с Мейв?

Я впервые про это слышу и не знаю, как реагировать. Я только-только свыклась с мыслью, что она поедет с Энди без меня. – Извини, солнышко, но напрашиваться в путешествие не принято.

– Я не напрашивалась, – твердо говорит она. – Меня Мейв пригласила.

– Можно она поедет? – спрашивает Мейв. – Ну, пожалуйста, Вив!

– Посмотрим, заинька, – выдыхаю я. – Это нужно обсудить с твоими родителями. Возможно, когда-нибудь…

– Она может поехать в этот раз, – радостно заявляет Мейв. – Мама согласна.

Я поворачиваюсь к Иззи:

– Не думаю. Ты же уезжаешь с папой, разве забыла?

Она смотрит на подругу и хмурится, и тут до меня доходит, почему Иззи так сдержанно отнеслась к идее поехать на Лох-Файн. Девчонки вынашивали альтернативный план.

Джулз извиняется, когда я привожу Мейв домой.

– Прости, если это вызывает сложности, – говорит она. – Девчонки спросили меня на днях, можно ли Иззи поехать с нами, и я ответила, что конечно, только сначала нужно согласовать с тобой. Мне следовало сказать тебе об этом…

Я перевожу взгляд на дочь.

– Солнышко, почему ты не сказала раньше?

– Я думала, это огорчит папу, – мнется она.

Так и будет, размышляю я. Но если она огорчится из-за того, что ее принудили поехать к его родственникам, то я точно знаю, чьи чувства мне дороже.

– Когда вы планируете ехать? – спрашиваю я у Джулз.

– В пятницу, примерно на неделю.

Я выдыхаю.

– Иззи, ты уверена, что хочешь именно этого? Ты не увидишься со своими братьями и сестрами. Подумай, какие там построили замечательные шале.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Мне не хочется туда, мамочка. Я хочу поехать с Мейв.

– Ладно, ладно, – бормочу я. – Если ты абсолютно уверена… – Я поворачиваюсь к Джулз: – Вы с Эрлом действительно не против?

– Мы будем только рады, – улыбается она.

– Тогда договорились. Мне только нужно сообщить ее папе.

Девчонки шумно радуются и обнимаются, и всю дорогу домой Иззи щебечет о том, как будет здорово и как они все втайне планировали.

Позднее я звоню Энди – он явно расстроен моим известием, но держится стоически.

– Она показалась мне немного кислой, – говорит он, – но я подумал, это из-за того, ну, ты знаешь… что тебя не будет.

– Хм. Так вот, причина не в этом, – сухо говорю я.

– Ее никак не переубедить?

– Не думаю. Похоже, она твердо настроилась ехать с Мейв. Подозреваю, они давно это планировали. И она не хотела тебя обидеть, переживала, как ты отреагируешь…

– В самом деле? – он вздыхает. – Все расстроятся, если ее не будет.

– Ну, не в последний же раз, – говорю я.

– Да, конечно. Передай ей, что все в порядке.

Уже, думаю я, но вслух не говорю. И на этом мы прощаемся, не сказав друг другу ни единой колкости за целых восемь минут телефонного разговора. Прошло чуть больше четырех месяцев с тех пор, как он ушел, а мы можем разумно уладить довольно сложную ситуацию, что явно положительный сдвиг и несомненный шаг вперед для нас обоих.

Но все равно, чтоб тебе было пусто, чертов кобель.

Понедельник, 29 июля

На работе вовсю разгорается «кроликгейтский скандал» – пресса лютует по поводу наличия в нашей продукции известняка. Им плевать, что речь идет о «следовых количествах». Если учесть, что он используется для производства бетона и заполнителей для дорожных покрытый, то любое его количество должно вызывать беспокойство.

Но Роуз твердо намерена осуществить план, который позволит не только спасти подмоченную репутацию компании, но и, как она выражается, «шагнуть в светлое будущее современным, клиентоориентированным брендом». Так что, возможно, это действительно сулит нам всем новые перспективы, и бухгалтерша Джин права.

Непривычные для персонала слова типа «питательный» и даже «свежий» вдруг становятся у всех на слуху. С фантастической скоростью Роуз сколачивает команду крутых технологов-пищевиков, которые держатся шумно и непринужденно, точно «Флаксико» уже превратилась в одну из тех развеселых компаний, где сотрудники только и делают, что играют в настольный теннис и валяются на креслах-мешках со своими собаками. Неужели такие места действительно существуют?

Сегодня у нас мозговой штурм в «бункере». Присутствуют все, даже долговязый тип с сизым носом, который обязан следить за исправностью осветительных приборов, – потому что теперь мы работаем по-новому. Все включены.

Показательно, что на этот раз обходится без менопаузных сэндвичей и унылого шведского стола, навевающего мысли о кишечной палочке и преждевременной кончине. Вместо этого нам предлагают богатый ассортимент аппетитных салатов, пикантных канапе и огромное блюдо экзотических фруктов. Должно быть, тружеников нашего общепита заперли в подсобке, когда в «бункер» спускали эти яства.

– Ущипни меня! Я не сплю? – говорит моя приятельница кадровичка Белинда, когда мы делимся на команды. Роуз предлагает подумать над идеями новой продукции – не только в гранулированной форме, но и в виде конечной продуктовой линейки, съедобной на вид и на вкус.

– Вы имеете в виду настоящую еду? – хрипло интересуется кто-то.

– Да, – сухо говорит она, – настоящую еду. За работу, народ! Свободный полет мыслей, и никаких ограничений. Мы открываем путь в новое дерзновенное будущее.

– Это прямо космический рывок, – шепчу я Белинде, мысленно прикидывая, каким образом компания намерена перейти от экструдированных гранул к подобию гороховой каши с мятой и пирогу с маслинами и сыром фета. Сомневаюсь, что хоть одна маслина когда-нибудь была замечена в стенах этого здания. В противном случае ее тут же вышвырнули бы вон и сообщили об этом в ежемесячном информационном бюллетене. Однако Роуз настаивает на том, чтобы мы «мыслили нескованно», и делится планами привлечь к сотрудничеству молодежь – не только выпускников-пищевиков, но также из сферы маркетинга, средств массовой информации и дизайна.