Текст книги "Когда жизнь подкидывает тебе лимоны"

Часть вторая
После

Глава девятая

Четыре месяца спустя: суббота, 20 июля

– Рис почти готов, – говорит мой собственный крошка-телеповар, взмахивая деревянной ложкой, – а теперь мы добавляем кедровые орешки, соль, сахар и хорошенько мешаем… – Иззи улыбается мне щербатеньким ртом. После ухода отца у нее выпал еще один зуб. – Сахар, – поясняет она точно в ответ на мое недоумение, – смягчает вкус. А теперь мы добавляем… мм… – Она берет пучок зелени и морщит лоб. – Базилик?

– Укроп, – подсказываю я.

– Мы добавляем укроп, петрушку, корицу… мм… я забыла про изюм!

Кто бы мог подумать, что моя дочь будет знать про такие экзотические ингредиенты? В этот солнечный летний денек она колдует над фаршированными помидорами по-турецки, которые впервые попробовала у Мейв несколько месяцев назад. Она пристрастилась к кулинарии и демонстрирует мне свое искусство в «шоу», проходящем у нас на кухне. Мы уже совершили уйму гастрономических «турне» и освоили на «Готовим с Иззи!» блюда тайской, карибской и даже русской кухонь. Как-то раз она изобразила острый индонезийский салат – «Он называется „Гадо-гадо!“» – объявила она, – и пусть вся кухня потом была заляпана арахисовым соусом, но результат оказался настолько восхитительным, что я даже не возражала. Благодаря ее кулинарным изыскам почти незамеченным оказался тот факт, что я так и не собралась организовать для нас в этом году летний отдых.

Солнечный свет пробивается сквозь грязноватое окно. Волосы Иззи аккуратно убраны под поварским колпаком, сделанным из белого картона, а еще на ней фартук в горошек, который Пенни махом сшила на швейной машинке. За отсутствием постановочной группы обеспечение ингредиентами лежит на мне. Я, можно так сказать, – «повар на подхвате». Никогда не думала, что в нашем доме однажды появятся пальчатые финики и консервированные лимоны или что моя семилетняя дочь будет выдавать фразочки типа «У нас закончилась полента!». Эта новая затея истощает меня финансово, а следующая за ней уборка вполне сравнима с генеральной. Но Иззи, по крайней мере, получает удовольствие от этих безумных экзотических пиршеств.

«Готовим с Иззи!» – свежая инициатива, а в целом жизнь после отъезда ее отца изменилась мало. Когда мы объявили ей о расставании, она была явно потрясена и огорчена. («Мы с мамой по-прежнему хорошие друзья», – сказал Энди, сидя сгорбившись на диване и стискивая руки.) Было пролито много слез, и какое-то время она приходила ночью в мою комнату и залезала ко мне в кровать. Но потом она, похоже, смирилась со случившимся и сейчас, когда летние каникулы в разгаре – школа закончилась в конце июня, – снова стала собой, счастливой и веселой, точно все нормально.

И в целом все именно так. Родители и брат по-прежнему любят ее. Зубная фея, как и раньше, оставляет под подушкой один фунт. Иззи регулярно видится с папой (хотя, по его словам, он еще «не совсем готов» принять ее у себя в новой квартире – что бы это ни означало), и ей по-прежнему нравится рисовать за кухонным столом. В ее мире новый набор маркеров способен решить практически любую проблему.

Спенсер тоже поначалу пришел в ужас от нашей новости, но воспринял ее стоически. Хотя он утверждал, что это совершенно лишнее, что он абсолютно В ПОРЯДКЕ, мы с Энди съездили (порознь) в Ньюкасл, чтобы поговорить с ним. Хотя нам до сих пор удавалось общаться вполне по-дружески – по крайней мере, перед Иззи, – мысль о том, чтобы провести с ним в машине в общей сложности шесть часов, была невыносима.

Сын был невероятно мил и сердечен.

– Главное, чтобы тебе было хорошо, мама, – сказал он с неподдельным участием, в то время как я с трудом сдерживала слезы над миской лапши, к которой даже притронуться не могла. Через пару недель он приехал в Глазго проверить, действительно ли у меня все хорошо, и это просто растопило мое сердце. Порой я изумляюсь тому, как он вырос таким внимательным и заботливым, учитывая, что пятьдесят процентов своего генетического кода он унаследовал от лживого подлеца-папаши.

К тому времени Спенсер уже выяснил у отца, что у того другая женщина. И в конце концов Иззи спросила «в лоб»: «У папы новая подружка?» Пришлось признаться, что да, у него «подружка». Ни она, ни Спенсер пока ее не видели, хотя я думаю, что в какой-то момент это случится. Остается надеяться, что они сообщат мне о ней что-нибудь неприглядное, типа, что от нее мерзко пахнет или что у нее визгливый голос, от которого грудные дети ударяются в такой рев, что их надо срочно эвакуировать из комнаты.

Учитывая несомненную привязанность Энди к Той Особе, я понимаю, что это очень маловероятно. Но у нас все в порядке, упорно говорю я себе. И мы хорошо питаемся.

– А папе оставим? – спрашивает Иззи, когда мы садимся за стол.

– Конечно, солнышко, – говорю я.

– Я ведь завтра с ним встречаюсь?

– Да, он заберет тебя на весь день.

– Ура! – счастливо улыбается она. – И что мы будем делать?

– Я не знаю точно, какие у него планы, но уверена, что будет весело.

У нас пока нет четких договоренностей о том, когда они встречаются – мы движемся «на ощупь», ступаем осторожно, вежливо решая этот вопрос. Они с Иззи обычно ходят в кино, гуляют по магазинам или едят пиццу – что-то в таком духе. Я знаю, что он снимает жилье в Вест-Энде, но хотя мне удалось сузить район поисков до квартала, точное название улицы он не сообщает, причем упорно твердит, что его новая пассия там не живет, однако иных причин для подобной скрытности я не вижу. Что еще прикажете мне думать?

Я смотрю на Иззи, сидящую напротив. Ей нравится встречаться с отцом. Могу поручиться, она думает о нем и о том, что он для нее приготовил.

Она поднимает на меня глаза и спрашивает с полным ртом:

– А что ты будешь завтра делать?

– О, у меня дел невпроворот, – говорю я, подразумевая: Я буду сама энергичность, не стану слоняться по дому, чувствуя себя покинутой и вялой, думая о том, что следует помыть в туалете, но я этого делать не буду, и что нужно разобрать ящик с банными игрушками, потому что на них уже появилась гадкая слизь, но и этого я тоже делать не стану.

– Папа сказал, что купит мне новые кроссовки, – радостно говорит она, вскакивая со стула.

Воскресенье, 21 июля

Иззи с Энди ушли, и я остаюсь одна. Ни планов, ни обязательств, и впереди – целый день. Надо распорядиться им с умом.

Можно почистить вытяжку и пропылесосить под кроватями. Можно начать заниматься бегом и попытаться сбросить климактерический живот, который выглядит так, точно у меня на поясе привязана подушка. Или увидеться с Джулз и договориться насчет тренингов по личностному росту (она интересуется, когда я хочу начать, но я все время откладываю). Есть уйма дел, которыми может заняться брошенка средних лет, чтобы наладить свою жизнь. Вместо этого я гроблю день на то, чтобы пялиться на фотографии Вездесущей Докторши Ланг – их, как назло, в интернете пруд пруди, – и плачу.

– Дорогуша, тебе нужно другое хобби, – по-доброму увещевает Пенни, появляясь со спасительной миссией.

– Вязать крючком, что ли? – блею я.

– Вязать полезно для здоровья.

– У меня слишком толстые пальцы, – рычу я.

Пенни обнимает меня, становясь серьезной. Сегодня она выглядит особенно по-летнему, в цельнокроеном платье в «шахматную» розово-желтую клетку, как торт «Баттерберг», и с объемными бусами из разноцветных камешков.

– Я просто считаю, что тебе хватит смотреть эти фотки, – твердо говорит она. – От них один вред.

– Да я чуточку, – вру я. – Смотри, если задать поиск, то вываливает целая тонна…

Пенни наклоняется и хмуро смотрит в монитор, где Эстелл Ланг с безупречным макияжем стоит на трибуне и с авторитетным видом произносит программный доклад на очередном долбаном симпозиуме. Вот снова она, на официальном портрете – в белоснежной блузке и синем жакете с красным шарфом (вероятно, шелковым?), изящно повязанном на тонкой шее. Классический элегантный образ, до которого мне всегда было как до Луны.

– Почему ты так с собой обращаешься? – спрашивает Пенни.

Я пожимаю плечами:

– Может, у меня тяга к членовредительству?

Она задумывается.

– Типа упасть совсем низко, в бездну печали?

– Да, типа этого, – мрачно говорю я.

– А потом, – радуется Пенни, – когда достигнешь скалистого дна, начнешь создавать себя заново?

Я вымучиваю улыбку признательности за то, что она сейчас здесь и зашла сама, когда я не стала открывать дверь. Эта ее манера всегда бесила Энди:

– С чего она решила, что можно вот так вламываться? Мы могли быть заняты!

– Чем именно? – обычно возражала я. – Чем именно мы могли быть заняты?

– Дело не в этом! Просто это чертовски беспардонно.

– Надеюсь, ты права, – говорю я сейчас.

– Разумеется, я права. Я всегда права! А теперь давай закрывай ноутбук.

– Одну минуту, – бормочу я. – Я тебе кое-что покажу. Если задать другой поиск, просто для сравнения, получим вот что…

И вот оно – единственное мое изображение, попавшее в Сеть. У меня нет ни глянцевых официальных портретов, ни фотографий с симпозиумов, где я – воплощение авторитета и гламура. На снимке с прошлогоднего школьного потешного забега – толстая тетка в рубашке с пятнами от пота, в порванной балетной пачке и с заляпанными грязью кроличьими ушками.

– Боже правый, что это?! – восклицает Пенни.

Я опускаю крышку ноутбука.

– Да так. Ничего. Ладно, Пен, ты права. С этим действительно пора кончать. Пойдем прогуляемся.

Мы садимся на метро в сторону центра, и мир сразу становится красочнее. Один из многих позитивных моментов дружбы с Пенни заключается в том, что она сама не киснет и другим не дает. Именно это требуется сегодня – чтобы меня взяли за руку и увели из дома.

Есть и другие преимущества общения с женщиной постарше – она может заверить, что климакс в итоге заканчивается, ты оказываешься на другой стороне, и все будет тип-топ. Тревожность уменьшается. Потливость исчезает. Углеводный жор прекращается, и появляется спокойная, уверенная в себе женщина, свободная от месячных, перепадов настроения и страхов забеременеть.

– Тебе будет на все начхать, – в который раз говорит мне Пенни. – Что хочешь, то и делай.

Возможно, это объясняет, почему по прибытии в наше любимое книжное кафе я выбираю маленький брауни (в окружении такого количества книг он представляется вариантом с наименьшим риском), а Пенни берет огромную трубочку с кремом (потенциально опасную, сказала бы я на месте профессионального оценщика рисков).

– Пен, скажи честно, – говорю я, клюя брауни, – тебя когда-нибудь зацикливало на ком-нибудь? Я имею в виду, как я гуглю про Эстелл Ланг.

– Тогда, слава богу, интернета не было, – говорит она.

– Разумеется, нет, но тебя когда-нибудь клинило так, что ты, ну, я не знаю, совершала какую-нибудь дичь? Что-нибудь глупое? – Я смотрю на нее через стол, ожидая, что она скажет «да».

Пенни задумывается.

– Ну, – неуверенно произносит она, – однажды я напилась в хлам и бросала яйца в машину…

– Ты бросала яйца в машину? – восторженно переспрашиваю я. – И чья это была машина?

– Да так, – отмахивается она, поворачивая трубочку другим концом, откуда опасно свисает крем. Прямо перед ней на столе – огромный фолиант под названием «В объективе: иконы стиля 70-х». Я не знаю, зачем Пенни вообще приволокла его сюда – она даже не заглянула в него.

– И что потом? Тебя поймали? – интересуюсь я.

– Конечно, нет, – говорит она.

– Но тебе полегчало?

– Пожалуй, да…

– Возможно, именно поэтому Энди держит свое местопребывание в секрете, – переключаюсь на другую тему я. – И не пускает к себе Иззи – на случай, вдруг она расскажет мне. Возможно, он считает, что я объявлюсь и испорчу ему машину или имущество…

Пенни снимает бирюзовый кардиган и накидывает себе на плечи поверх платья в розово-желтую клетку. В компании с ней я всегда чувствую себя жуткой занудой в своих базовых топах и джинсах. В молодости я увлекалась модой и искала вдохновения в женских журналах. Стены моей комнаты были оклеены вырезками из «глянца», а не постерами с изображением поп-звезд. В студенчестве я обожала секонд-хенды и комбинировала яркие забавные разностильные наряды.

Став мамой, я придерживалась правила «помаду – подальше от карапуза», старалась выглядеть прилично и, пожалуй, гордилась собой. И только несколько лет назад перешла на самый простой и разумный стиль, подходящий для дома и офиса. Мой приоритет – это практичность, и в результате в моем гардеробе скопилась уйма базовых вещей черного, серого и синего цвета – с редкими исключениями.

– Пенни носит веселую одежду, – заметила Иззи вскоре после нашего с ней знакомства. Надеюсь, моя одежда не вопит: «Я в депрессии!»

– Ты уверена, что та особа не переехала к нему? – спрашивает Пенни, слизывая крем с губ. – Извини, но это более вероятно.

– Он говорит, что нет, – я пожимаю плечами, – и я не понимаю, зачем ему мне лгать на данном этапе.

– Ну, возможно, ему неловко, что Иззи увидит его жилье? – выдвигает предположение она.

– А почему бы?

– Может, рядом стрип-клуб? – усмехается Пенни.

Я едва не давлюсь пирожным.

– Хорошо бы, но очень маловероятно.

– Или улица дерьмовая?

– Он никогда бы не поселился в убогом квартале, – качаю головой я. – Тебе известно, какой он чистоплюй. Мы как-то снимали квартиру в Париже через Airbnb. Все было безупречно – просто очаровательно. Но Энди вбил себе в голову, что в холодильнике застарелый запах сыра. Он ныл и ныл, открывал и закрывал дверцу и беспрестанно принюхивался. Довел меня до белого каления, притом что я ничего не чувствовала. Но у него очень тонкое обоняние, гиперчувствительный нос…

– Разве это не помеха для врача? – ухмыляется Пенни.

– Вообще-то нет. Он ведь эндокринолог, ты забыла? Гормональные сбои, заболевания щитовидной железы и все в таком духе. Он не имеет дело с выделениями…

– А как же анализы? Разве он не берет пробы, пункции и тому подобное?

– Нет, у него для этого есть другие люди.

– Это как-то неправильно, – заявляет она, и я улыбаюсь.

Пенни нравятся не заморачивающиеся мужчины – художники или субъекты, перебивающиеся случайными заработками, которые ютятся в скверных квартирках, где постоянно шляются кошки, или, как в случае с Хэмишем, композиторы, живущие на канальной лодке.

– Значит, он никогда не рассказывал тебе никакой чернухи?

– Никогда. Вот что значит жить с врачом. Ты рассчитываешь на всякие смачные байки, а слышишь одно нытье про то, что в столовой больше не продают булочки с маслом, и поэтому приходится покупать булочку и крохотную упаковку масла в фольге, которое плохо намазывается. Одному богу известно, сколько он ныл на эту тему…

– Возмутительно, – фыркает Пенни, – врач его уровня вынужден сам намазывать масло…

– И это далеко не все, – продолжаю я. – Когда внедрили новую систему парковки, места для персонала оказались дальше от входа в больницу, чем прежде. Ей-богу, могло показаться, что мир перевернулся.

– Какая глупость.

Я киваю, радуясь, что могу высказаться и облегчить душу. Звучит банально, но воспоминания о «пунктиках» Энди всегда немного примиряют меня с моей нынешней ситуацией.

– Затем разразился Кризис Качества Туалетной Бумаги 2017 года, а следом за ним – исполненная драматизма замена пластиковых стаканчиков для кулера на картонные рожки…

– Он и на это жаловался?

– Да! Можно подумать, что ему близка идея отказаться от одноразового пластика, но нет…

– Знаешь что, Вив, – заявляет она, – ты правильно сделала, что избавилась от этого типа…

И как будто в порыве чувств она вцепляется зубами в трубочку, и крем, точно газ из ракетного сопла, вырывается наружу с другого ее конца.

– Пенни! – восклицаю я, откидываясь назад, но несколько капель все же достигают цели.

– О господи, извини, пожалуйста, ну надо же! – Она хватает бумажную салфетку и принимается возить ею по моей груди.

– Перестань! – шиплю я, указывая на заляпанную кремом книгу стоимостью пятьдесят пять фунтов, которая лежит на столе. – Ты сюда посмотри!

Пенни смотрит на нее с таким выражением, точно впервые видит, и принимается оттирать салфеткой. Пары аккуратных движений было бы достаточно, но она трет со всей силой и протирает глянцевую пленку.

– О господи, стало только хуже, – бормочет она. – Так, делаем ноги.

– Мы не можем просто взять и уйти!

Она вскакивает со стула и хватает меня за руку.

– А что еще остается? Заново припрессовать пленку?

– Ну, возможно, нам следует за нее заплатить…

– Не говори ерунды, – шипит она. – Двигай давай!

Меня не радует тот факт, что мы свалили из кафе. Мне нравится это место, и приятно, что оно процветает, когда так много заведений закрывается. А если все будут приходить сюда и пачкать кремом? И вдруг это попало на камеры видеонаблюдения?

Возможно, я слишком бурно реагирую и никому нет дела до испорченной книги. Но я – невротик по натуре и хотела бы быть пофигисткой, как Пенни, только сделана из другого теста. Я переживаю из-за того, что могу кого-то огорчить или обидеть. Переживаю из-за Спенсера, хотя он совсем взрослый, имеет водительские права и гоняет на своей вонючей «Шкоде», заваленной пакетиками чипсов, банками колы и остатками фастфуда (садясь в его машину, я всегда жалею, что на мне нет защитного комбинезона – типа тех, что используют при работе с асбестом). И, конечно же, меня волнует его рацион и сбалансированность питания.

Я переживаю из-за Иззи – действительно ли она смирилась с нашим разрывом или просто делает вид. Переживаю из-за своего будущего – останусь ли я до конца своих дней личным помощником в «Флаксико», неужели у нас в саду водятся крысы, и если так, то вдруг они проберутся в дом и ночью укусят Иззи.

– Пошевеливайся! – рявкает, оглядываясь на меня, Пенни, в то время как я семеню за ней, точно служанка за госпожой. И вот мы у выхода из кафе. Она выбегает первой, и мы устремляемся вниз по пешеходной улице и благополучно сворачиваем за угол.

Она останавливается и переводит дух. День теплый и довольно душный, и у меня волосы прилипли ко лбу.

– Ну, угораздило же нас, – заявляет она.

– Черт возьми, Пенни, – восклицаю я, – ты хоть понимаешь, что теперь мы туда ни ногой?

– Это еще почему? Нас никто не видел.

– Мы все обляпали и вляпались!

Она мотает головой, берет меня под руку, и мы движемся в сторону метро.

– Ты слишком много переживаешь.

– Я в курсе.

– И мне действительно жаль твой топик.

– Не важно, он старый.

Я ловлю ее взгляд – подруга улыбается, и меня разбирает смех. И снова ей удалось отвлечь меня от пагубных мыслей про новую пассию моего благоверного.

– Знаешь, что я думаю? – спрашивает она.

– Что? – Я предвкушаю очередной мудрый совет.

– Я думаю, – заявляет она, когда мы спускаемся в метро, – если они не хотят, чтобы посетители ели пирожные, то зачем они их продают?

Глава десятая

Среда, 24 июля

До того как это случилось со мной, я считала, что после ухода мужа больно первые недели, а затем мало-помалу жизнь налаживается. После бури, так сказать, наступает затишье. И по большей части это действительно так: довольно цивилизованно и вполне по-деловому. Я стараюсь держаться максимально достойно, когда Энди приезжает за Иззи или за своими вещами. Я даже предлагаю ему чаю (причем не плюю в чашку) и помогаю относить к машине сумки с книгами и медицинскими журналами.

Но в другие дни я чувствую себя так, точно мое сердце разбито снова, и закипаю от ярости и обиды. Я безутешно рыдаю в отделе молочных продуктов супермаркета. Съезжаю на обочину по дороге домой и сижу в машине, обливаясь слезами и понимая, что буду выглядеть кошмарно, когда приеду за Иззи в городской лагерь или к подруге домой, но не могу взять себя в руки. Плаваю в бассейне и представляю себе, как Энди занимается этим с ней, и мои слезы смешиваются с хлорированной водой. Я звоню ему с намерением выплеснуть гнев, но только всхлипываю и нажимаю «отбой». Это происходит какими-то припадками, а затем следует пара недель, когда слез нет вообще.

Порой мне хочется не плакать, а орать, крушить все подряд и избить его. В такие мгновения я сделала брешь в плетеной мусорной корзинке, расколотила его любимую кружку и шариковой ручкой продырявила его старый садовый свитер. К счастью, Иззи этого не видела. Мысль о том, что я ей нужна, – это просто спасение.

Сейчас она в постели – только что пробило девять, – и Энди здесь, все копается с бумажными коробками, которыми завален шкаф на верхней площадке.

Он мог бы загрузить их в машину и свалить с глаз долой, но нет – ему нужно перенести все в гостиную и, не считаясь с моими чувствами, долго и мучительно перебирать бумаги. Я слоняюсь туда-сюда, что-то прибираю, поправляю и жду, когда он уедет.

– А дома это сделать никак нельзя? – отрывисто спрашиваю я.

– Да, конечно, – бормочет он. – Еще немного. – И продолжает просматривать документы.

Воскресный день в обществе Пенни был замечателен хотя бы тем, что разжег во мне очередную искру гнева. В конце концов, когда ее сердце было разбито, она не упивалась жалостью к себе, а напилась и забросала машину яйцами.

Подруга трескала трубочку с кремом в книжном кафе, потому что ей так хотелось. И пусть это плохо кончилось, но суть в том, что ей наплевать на последствия. Надо брать пример с Пенни, решаю я.

– А я не хочу, чтобы ты занимался этим здесь, – рявкаю я.

– Да? – Энди удивлен и принимается собирать свое барахло.

– И еще хочу спросить, – продолжаю я с колотящимся сердцем, – у тебя есть причины не пускать Иззи к себе на квартиру?

– Э-э, вообще-то нет, – он недоуменно моргает.

– Потому что если они есть, то лучше тебе сказать об этом, а не вешать мне лапшу на уши.

– Хорошо. О господи, – Энди качает головой так, точно я веду себя неадекватно, – просто там мало места.

– Да ну?

– Ну да! – Он хватает набитую бумагами коробку и направляется к двери.

Я чувствую, что на подходе приступ гормональной ярости, который мне неподконтролен, и принимаюсь медленно и глубоко дышать, чтобы успокоиться.

– Я не собираюсь отпускать ее к тебе с ночевкой, – говорю я. – Просто погостить, чтобы она могла увидеть, где ты живешь. Думаю, ей будет полезно.

– Почему? – Он хмурит лоб, и это выглядит почти комично.

– Это удовлетворит ее любопытство, разумеется. Так она будет знать, что ты живешь в хорошем месте и ей там рады.

– Так-то оно так, только там действительно тесновато, – говорит он, укладывая назад аккуратно подстриженные волосы, в которых просвечивает седина.

– Она еще маленькая, как-нибудь влезет, – отрывисто говорю я, и тут в комнату заходит Иззи. – Солнышко, ты должна быть в постели, – начинаю я, но дочь пропускает мои слова мимо ушей.

– Мы проходим сантиметры в школе, – объявляет она. – Во мне один метр и двадцать два сантиметра – точь-в-точь как у Мейв.

– Да что ты? – шумно изумляется Энди, вставая. – Вау! Я понятия не имел, что ты такая высокая…

Она упирает руку в бедро.

– Почему я не могу прийти к тебе домой, папочка?

– Ох… – Муж бросает в мою сторону взгляд, в котором читается: «Спасибо большое, что втягиваешь дочь в наши разборки». Можно подумать, что это моя вина. – Мне просто нужно кое-что разобрать и навести порядок к твоему приходу, заинька.

– По мне, и так сойдет, – хмурится она.

– Нет, не сойдет, – у него краснеют щеки и в каждом движении чувствуется сильное желание убраться вместе с барахлом отсюда подальше.

Я выхожу за ним к машине.

– Энди?

– Я не в настроении, – пыхтит он, захлопывая крышку багажника.

– Не в настроении для чего?

– Для допроса…

Я смотрю на него – это человек, который поднял целую бучу из-за булочек без масла, и это притом, что в мире столько голодных, которые обрадовались бы простой печенюшке из больничной столовой, а еще он месяцы напролет мне врал как сивый мерин. И как меня угораздило влюбиться в него? Я что, белены объелась?

– К тебе дочка просится, – рявкаю я, – а не, блин, герцогиня Кентская… – Я разворачиваюсь на каблуках и двигаю назад к дому.

– Вив! – кричит он мне в спину.

– Что? – я оборачиваюсь и гневно смотрю на него.

– Пожалуйста, не надо так бурно реагировать. Мы можем поговорить минутку?

– Я ухожу. Иззи нужно быть в кровати.

– Всего одну минутку.

Я тяжело вздыхаю и плетусь обратно к машине.

– Слушай… – Он замолкает. – Извини, пожалуйста. Я ее приглашу к себе, но только не сейчас, хорошо?

– Как угодно, – уже спокойнее буркаю я.

– Но, м-м… Я действительно хотел тебя кое о чем попросить. – Он снова замолкает. – Ты не против, если я увезу ее на недельку?…

– На недельку?! – восклицаю я. – То есть на целую неделю?

– Э-э… да, – кивает Энди. – Само собой, я пока не говорил ей об этом. Хотел сначала с тобой обсудить.

– Ясно, – я чувствую внутри пустоту. Значит, теперь у нас так – мы возим дочку отдыхать по отдельности. Ну, разумеется. А что еще я хотела? – Да, конечно. И куда ты думаешь поехать?

– К Льюису с Ниной. Там затевается общий сбор.

– На целую неделю?

Льюис – самый младший брат Энди. Они с женой владеют известным рестораном на берегу Лох-Файн. Нередко считается, что Северо-Шотландское нагорье – это рыба с картофелем фри и пироги на ужин – словом, углеводы с кетчупом и уксусом, но «Гнездо» – очень стильное заведение, где бородатые официанты хипстерского вида подают критмум и разные съедобные цветочки. За годы совместной жизни мы неоднократно там бывали, провели немало счастливых дней в их симпатичном беленом коттедже и плавали на лодке по озеру.

Я стараюсь не думать о том блаженном времени, а Энди между тем продолжает:

– Помнишь, они строили шале? Правильнее было бы сказать, экотуристические домики…

– Смутно. – Должна признать, в последнее время у меня были другие темы для раздумий.

– Так вот, их наконец доделали. Замысел в том, что все останутся на неделю, а под конец в ресторане будет большой праздник.

– Все? – У меня екает в груди.

– Ага. Мама с папой и вся орава…

После всего случившегося до меня еще толком не дошло, что мои отношения с его родителями также радикально изменятся. Я очень к ним привязана и знаю, что они ко мне тоже. А что будет теперь?

– Судя по всему, Нина приложила массу усилий к их обустройству, – продолжает он. – Сшила на заказ килты, а еще там дровяные печки и коврики из овчины…

– Звучит потрясающе, – сухо говорю я.

– В любом случае это лучше кемпинга, – тараторит он. – Сама знаешь, какие там мошки…

– Энди? – перебиваю я.

– Да?

Черт, думаю я, сейчас я точно вляпаюсь.

– Она не едет с тобой, да? Я имею в виду, на общий сбор?

– Что?

– Ты знаешь, о ком я. Ты не берешь ее с собой на семейный праздник вместе с Иззи?

– Господи, нет! – в ужасе восклицает он. – Нет, Вив, я тебе обещаю…

– Если да, то я должна знать.

– Разумеется, я еду без нее, – твердо говорит он. – Мы же договорились, что я скажу тебе, когда – если я пойму, что они могут познакомиться. Но в любом случае это произойдет не скоро.

А почему? – хочу поинтересоваться я, чувствуя, как внушенная Пенни бравада стремительно идет на спад. Неужели где-то глубоко внутри ты задаешься вопросом: а не совершил ли ты ошибку? Чем она привлекает тебя? Помимо явной красоты, ума, замечательной карьеры и безупречного вкуса в одежде – что побудило тебя предпочесть ее своей невротичной, вечно переживающей жене, которая работает в «мозговом центре» по производству экструдированных пищевых гранул?

Но я не задаю этих вопросов. Я вообще ни о чем не спрашиваю.

– Отлично. Я про поездку, – это все, что я буркаю, и, потерев ладонью разгоряченное лицо и поморгав, разворачиваюсь и двигаю обратно к дому.