Текст книги "Гобелен"

Всего четыре месяца назад она не представляла, что делать со своей жизнью. Хочет ли она добиться успеха? Если да, то на каком поприще? Поступить в аспирантуру, стать историком? Или заняться коммерцией – семейным бизнесом? Может, лучше годик посвятить путешествиям? Родители, всегда отличавшиеся щедростью, готовы были профинансировать путешествие, вдобавок хотели купить для Джейн дом или квартиру – пусть только определится, где хочет жить. То же самое – дом или городскую квартиру – они предложили и сестре Джейн. Саму Джейн смущало столь полное отсутствие жизненных трудностей; она не спешила выбрать будущее жилье, даром что отец настаивал.

– Лондон, Нью-Йорк, Париж, Рим, Кардиф, – перечислял отец. – Определись, где тебе комфортнее всего, а уж мы обустроим гнездышко для нашей девочки.

Так он заявил по телефону. Джейн слышала – это мама подсказывает названия городов. Наверно, забыла, каковы современные телефонные аппараты – любой звук улавливают. Джейн растрогалась – мама так хочет, чтобы младшенькая расправила наконец крылышки, и в то же время медлит разрезать натянувшуюся пуповину, стремится подольше удерживать дочку возле себя.

– То же самое утверждают лозоходцы, – продолжал Уилл. – При таком раскладе – когда мы знаем об энергетике подземных вод, о том, что звери и птицы тысячелетиями пользуются одними и теми же путями, причем выбирают их инстинктивно, – при таком раскладе неужели у кого-то язык повернется заявить, что братья наши меньшие перемещаются к водопою, на новые пастбища или к местам гнездования наобум, что не повинуются природной энергии?

Джейн улыбнулась своим мыслям, улыбнулась Уиллу.

– Ну, может, у кого и повернется. Может, есть такой скептик, как знать?

– По-моему, ты меня не слушала, – упрекнул Уилл.

– О нет, я ловила и буду ловить каждое твое слово, Уильям Максвелл, граф Нитсдейл.

– Ты что, мое генеалогическое древо изучала?

Джейн пожала плечами.

– Нет – только события в Британии конца восемнадцатого века. Впрочем, кажется, там еще есть чем поживиться. Сам-то ты знаешь, кто твои предки?

Уилл помедлил у витрины, в которой были выставлены запредельно дорогие детские туфельки и сумочки, внезапно привлекшие внимание Джейн.

– Знаю ли я? Да моя мать с нашим предком буквально носится. Ну как же – шотландский дворянин, участник битвы при Престоне, заточен в Тауэр английским королем, приговорен к смерти как предатель, бла-бла-бла…

– Шутишь!

Джейн отвела взгляд от черных туфелек-мокасин и посмотрела на жениха. Он открылся ей с новой стороны – теперь она испытывала к нему профессиональный интерес.

Уилл усмехнулся.

– Я не предатель. И не трепло.

– Ну и что же дальше случилось с твоим пращуром? – спросила Джейн, чуть по-птичьи склонив головку.

– Знаешь, это довольно скучно. Не люблю об этом распространяться. Мама каждой девушке, за которой я ухаживал, сообщала, что мы в родстве с легендарным Нитсдейлом. А ведь тебе известно, как мы, американцы, ценим даже малейшую степень родства с британскими аристократами. Полагаю, большинство моих бывших подруг польстились исключительно на это обстоятельство, а не на мои личные качества, достойные всяческих похвал, – улыбнулся Уилл.

– В таком случае извини, что затронула неприятную тебе тему, – сказала Джейн и чуть язвительно добавила: – Терпеть не могу походить на большинство.

Уилл проигнорировал подначку.

– Ты не похожа на большинство. Ты такая одна. Поэтому я тебя полюбил. С тобой я хочу прожить всю жизнь, вырастить детей, состариться и…

– Отправиться путешествовать по одной из волшебных линий лей? – шутливо закончила Джейн.

– Именно так. Тем более что сейчас мы с тобой определенно находимся на Прямом пути. И даже смерть нас не остановит.

Джейн смотрела скептически, и Уилл со вздохом добавил:

– Пойдем-ка прогуляемся по Тауэру, а потом пообедаем в Клубе искусств. Обед будет роскошный, это я гарантирую.

– Ты что же, член этого клуба?

– Конечно, лишь благодаря щедрости – а также искушенности – моего отца.

На светофоре резко, со скрипом, затормозил «Порше», и тут же двое неизвестных, давно вышедших из подросткового возраста, судя по одежде, панки (панковское движение как раз набирало обороты), появившись бог весть откуда, забарабанили по капоту. Водитель «Порше» был в кислотно-оранжевой рубашке и бордовом пиджаке; не иначе, биржевой маклер, подумала Джейн. Наверняка к пиджаку прилагаются такого же цвета клеши, самый вид которых способен взбесить среднестатистического панка. Водитель явно не решался возмутиться вслух – очень уж угрожающе выглядела эта пара в нарочито рваных фуфайках со свастикой. Джинсы у парня тоже были рваные – как и черные сетчатые колготки его подруги, видневшиеся из-под черной кожаной мини-юбки. И как им не холодно, удивлялась Джейн. Взгляд скользнул по шипованным браслетам и цепям на поясах. Впрочем, живописнее всего были прически-«ирокезы» на бритых головах. Джейн не решилась разглядывать панков, пока они с Уиллом не оказались от них на достаточном расстоянии. Вспыхнул зеленый свет, «Порше» умчался, а Джейн задалась вопросом, каково мнение масс о политическом курсе «на умеренность». Шла так называемая «зима недовольства», множилось количество забастовок, массы волновались. Уход от власти лейбористов, мощный потенциал тори – казалось, вот-вот приступит к делу новая метла и действия ее будут куда как эффективными. Отец Джейн поддерживал Маргарет Тэтчер, восхищался ею, делал на нее ставку.

– Наконец-то настанут перемены, – заявил отец, едва тори начали предвыборную кампанию лозунгом «Лейбористы не работают» [1]1
   Игра слов. Название лейбористской партии происходит от слова «labour» – труд, работа. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]. Они и правда не работали – простаивали заводы «Форд», теперь вот водители грузовиков забастовали, а это было уже серьезно, это влияло на все аспекты повседневной жизни.

Отец прав. Скоро всеобщие выборы – глядишь, к власти придут тори и что-нибудь изменится.

«Богатые при любом правительстве наживаются», – как-то обронил однокурсник Джейн. Камень в ее огород; она никогда не говорила о благосостоянии своей семьи, но о нем буквально кричал бренд ее джинсов. Джейн знала – ей лучше не вступать в споры о политике. Никто не принимал всерьез ее мнение.

Они с Уиллом побродили по Севен-Дайалс, заговорщицки переглянулись, оказавшись под окнами отеля, где ждала их уютная спальня, затем пошли к зданию Оперы.

– Знаешь, здесь намечена реконструкция, – пожаловалась Джейн. – А я так люблю нынешний Ковент-Гарден. Надеюсь, они изменят его не слишком кардинально.

Из пабов доносился шум; казалось, там пульсирует жизнь в любое время суток, в любое время года, при любом правительстве. Джейн с Уиллом брели по Стрэнду, мимо катили даблдеккеры. На ярких боках была реклама нового мюзикла «Эвита» с не известной Джейн певицей в роли Эвы Перон. Какая-то Элейн Пэйдж; имя уже попадалось Джейн в газетах. Похоже, талантливая девушка. Музыку написал Ллойд Уэббер – значит, вещь стоящая. Надо будет купить билеты – очень уж заманчиво звучит. В транспортном потоке на удивление проворно сновали черные лондонские кэбы, мигом занимали освободившееся местечко. Джейн и Уилл пересекли Трафальгарскую площадь, на Пиккадилли влились в толпу пешеходов и направились к станции метро.

Ехать им было всего одну остановку, а там они пройдут через Грин-парк прямо к клубу. Внимание Уилла привлекли линейные часы в вестибюле станции, наложенные на огромную карту мира. А вот Джейн сотни раз проходила мимо, не замечала…

– Ну конечно – очередной Прямой путь! – поддразнила Джейн.

– Именно. Время – оно ведь линейно и бесконечно, – сказал Уилл, обнимая Джейн за плечи, прижимая к себе – и не сводя глаз с карты. – Только взгляни на эти часы! – Он вздохнул. – Только подумай: в любой час в какой-то точке мира – полдень.

– Скажи, Уилл, по которой из могущественных линий лей тебе больше всего хотелось бы пройти?

Джейн обеими руками обхватила жениха за талию. Ближе друг к другу оказаться было просто невозможно.

– Хороший вопрос. Только, похоже, ты имеешь в виду главные земные воронки – иными словами, сакральные, святые места, где пересекаются линии лей.

– Ну да, наверно. – Джейн небрежно махнула рукой. – Воронки, линии – не все ли равно. Так ты понял мой вопрос? Отвечай.

– Даже не знаю. В частности, меня манит Рапа-Нуи – в смысле, остров Пасхи у побережья Чили.

– Да, я слышала – там еще эти странные статуи!

Джейн вспомнила фотографии знаменитых полинезийских монолитов, загадочные лица-маски.

– Посетить Лхасу – это на Тибете – тоже было бы очень полезно, – продолжал Уилл.

– Нет, выбери что-нибудь одно, – усмехнулась Джейн. – Кажется, чего проще!

Уилл на несколько мгновений задумался, Джейн любовалась его тонким профилем. Он хмурил лоб – явно серьезно отнесся к ее полушутливому вопросу. Наконец он ткнул пальцем в континент, до которого Джейн еще не успела добраться.

– Пожалуй, первым номером в длинном списке земных порталов, обязательных к посещению, я бы поставил Айерс-Рок.

– Австралийскую скалу?

Уилл кивнул. Взгляд его затуманился, но, когда он снова заговорил, в голосе слышался азарт.

– Каждый день я борюсь с искушением просто поверить, как верят нью-эйджеры. А они, да будет тебе известно, приписывают Айерс-Рок, или Улуру, как называют эту скалу австралийские аборигены, наличие огромных запасов духовной энергии. Уважаю аборигенов, причем не только австралийских; по-моему, они свои верования и обряды не с потолка берут. Что интересно, им самим эти обряды очень даже помогают. Пусть я сам ученый – но, как я уже говорил, отказ от веры в волшебство и магию для меня невозможен. – Уилл поцеловал Джейн и снова заговорил о предмете, столь сильно его занимавшем. – Из всех энергетических воронок на Земле Айерс-Рок представляется мне самой мощной – и самой загадочной. Именно там пересекаются важнейшие линии лей – они-то, если верить нью-эйджерам, и отвечают за магическую силу этого места… Знаешь, милая, – вдохновенно продолжал Уилл, – внешний вид Айерс-Рок меняется в зависимости от времени суток и времени года. Только представь – огромная скала посреди бескрайней пустыни. Этакий остров. Ужасно хочется почувствовать магическую силу – если, конечно, она там наличествует. Типичное желание для скептика, скажешь ты? Пусть. А еще я жажду взобраться на вершину Айерс-Рок и написать свое имя в специальной книге.

– Вот как?

Уилл мечтательно кивнул.

– Знаешь, каков возраст этого монолита? Триста миллионов лет! В голове не укладывается.

– Я бы такой срок назвала вечностью.

Уилл улыбнулся.

– Именно такого возраста моя любовь к тебе.

– Ладно, пойдем, пока народ не нахлынул.

Уилл и Джейн собрались отойти от часов, но вдруг подземный холл огласило эхо грубых выкриков. Целая толпа молодых парней, судя по одинаковым шарфам, футбольных фанатов, вломилась на станцию подземки. На них оглядывались; их количество пугало. Фанаты обменивались тычками, пинками и подзатыльниками – сначала это производило впечатление дружеской потасовки, но скоро слово «дружеская» стало неуместно. Джейн инстинктивно спряталась за своего рослого, широкоплечего жениха. Вдруг путь им преградили четверо фанатов. Возбужденные алкоголем (в руках они держали бутылки), фанаты поначалу не обратили внимания на влюбленную парочку и приблизились к часам с картой.

– Ну и где мы? Кто-нибудь в курсе, где эта гребаная Англия? – вопросил один из фанатов, тыча в карту.

Остальные заржали, стали состязаться в количестве оскорбительных эпитетов. Джейн перехватила взгляд одного фаната – злобный, полный агрессии, вызванной алкоголем. В следующую секунду парень шагнул к ней и Уиллу.

– А вы двое – какого черта пялитесь? Чего вы тут забыли?

– Это мы сами знаем, а другим знать ни к чему, приятель, – примирительным тоном произнес Уилл. – Ну-ка, пропусти нас. Пойдем, Джейн.

И он повел невесту вперед.

– Эй, Джейн, – передразнил другой фанат. – Дай-ка нам свой кошелек, будь такая добрая. У нас бабки все вышли.

Джейн проигнорировала фразу, она шла за Уиллом, но внезапно почувствовала – кто-то дернул сумочку, висевшую у нее на плече. Вместо того чтобы испугаться, Джейн почему-то вспомнила, как баснословно дорого стоила эта сумочка – кстати, только вчера купленная в Найтсбридже. Чисто инстинктивно Джейн потянула сумочку назад, крикнула:

– Отдай!

Уилл резко обернулся.

– Послушайте, ребята, нам проблемы не нужны, – ровным голосом произнес он, разводя руками, – дескать, я мирный человек.

– Да? Зато нам они не помешают! Нам очень кстати пришлось бы небольшое развлекалово. Вдобавок я на дух не переношу гребаных янки.

Парень был крупный, здоровый, ростом с Уилла. Джейн заметила – он гораздо старше остальных. Судя по мышцам на предплечьях и бедрах, регулярно «качается» в спортзале. Парня распирало от энергии – так пыхтит тучами предгрозовое небо, являя людям молнии.

«Оставьте нас в покое, – мысленно молила Джейн. – Мы собираемся пожениться».

Страх не помешал Джейн удивиться той легкости, даже готовности, с какой она теперь, в экстремальной ситуации, приняла мысль о свадьбе.

На них стали оглядываться. Толпа подалась назад; несколько человек бочком направились к телефонам-автоматам – Джейн очень надеялась, что они намерены вызвать полицию. Другие тянули шеи, очевидно, высматривая станционную охрану.

Уилл повел плечами, сохраняя невозмутимое выражение лица.

– В моих жилах течет шотландская кровь. Может, это обстоятельство смягчит вашу ненависть?

Джейн показалось, он произнес эти слова как добрую шутку. Однако в следующий миг сверкнул нож, и стало понятно – Уилл добился обратного эффекта. Теперь агрессия фаната-качка была полностью направлена на Джейн и Уилла. Стало ясно: Уиллу придется драться. Это он умеет – пусть они недавно знакомы, зато успели о многом поговорить; они говорили без конца, часто – до утренней зари. В школе и в университете Уилл занимался спортом; под дорогущей рубашкой и джинсами-клеш скрывалось мускулистое, сильное тело. Уилл регулярно выполнял силовые упражнения, каждое утро пробегал несколько миль и умел боксировать. Он даже был чемпионом школы в среднем весе. Еще он владел несколькими видами восточных боевых искусств – если, конечно, верить его рассказам о Японии. Однако меньше всего Джейн хотелось сейчас воочию убедиться в правдивости слов Уилла.

– Вот, забирайте! – воскликнула Джейн, выхватывая из сумочки и бросая хулиганам старый кожаный бумажник. Все равно она собиралась купить новый бумажник; все равно не носила с собой больше восьмидесяти фунтов наличными. Может, эти отморозки прельстятся деньгами и вернут кошелек; если нет, пускай забирают и кредитную карточку. Подумаешь – Джейн позвонит в банк и попросит аннулировать кредитку; это минутное дело. Жаль мелочовки, что Джейн привыкла носить с собой, только вдруг ей стало все равно. Фанаты ухватили бумажник, стали трясти, швырять в толпу нужные бумажки, в том числе – читательский билет, отцовскую кредитку банка «Американ экспресс», про которую Джейн напрочь забыла – так швыряют в воду плоские камушки. Все происходило в гробовой тишине. Одни пассажиры замерли от ужаса, другие пятились, надеясь, что агрессия не коснется их лично. Последним Джейн завидовала. Они с Уиллом тоже молчали – разумнее было дать фанатам вдоволь натешиться.

– Вот удружила так удружила, Джейн, старушка! – воскликнул накачанный фанат.

– Скотина, – пробурчал Уилл.

Джейн метнула на него испуганный взгляд и поняла: словцо вырвалось спонтанно.

– Что ты сказал, янки? – прошипел татуированный главарь, поигрывая мускулами. Казалось, у него руки чешутся начать драку.

– Ничего, – ответил Уилл. – Ты хотел денег – тебе их дали. Теперь мы пойдем.

Джейн так толком и не поняла, что случилось. Каким-то образом она оказалась за спиной жениха; Уилл дернул головой, тряхнул волнистыми волосами. Затем оглушительно хрустнула его шея, но еще тошнотворнее, еще оглушительнее был хруст его черепа о колонну. Уилл качнулся, как подрубленный вяз. – Джейн все еще цеплялась за его локоть, – а в следующую секунду он лежал на бежевом плиточном полу, и его лицо, такое славное, такое улыбчивое, было перекошено, веки прекрасных синих глаз – опущены, рот приоткрыт, а из прикушенного языка сочилась, стекала по подбородку кровь.

Фанаты с гоготом помчались прочь, предварительно швырнув Джейн пустой бумажник. Джейн хотела только одного – чтобы Уилл вновь открыл глаза и улыбнулся ей. Она не слышала ни взволнованных голосов, ни воя сирены; не видела рук, предлагавших запоздалую помощь.

– Оставьте его, – повторяла Джейн, когда Уилла перевернули на спину, когда стала видна кровавая вмятина на его голове. Господи, зачем эта сирена воет так громко, так несносно? Почему не получается сделать вдох?

Глава 3

В начале сентября лорд Мар открыто призвал якобитов к восстанию: «Принимая во внимание последние распоряжения Его Величества, имеем основания считать, что ныне настало время открыто взяться за оружие во славу Его Величества, ибо избавление отечества от бедствий полагаем своим первейшим долгом, как и подобает преданным и любящим подданным и истинным патриотам, посему не замедлим выступить на врага».

Граф Нитсдейл стоял на крыльце родового замка Терреглс. Проститься с ним вышли все домашние. Как он страшился этой минуты! Куда легче было бы графу, если бы слуги не выстроились сейчас перед ним, если бы дочь его не была наряжена в лучшее платье, а жена – ах, его бедная, милая жена – не глядела на него с такою тоской. Он знал: в сердце Уинифред соседствуют гордость мужем и страх за его жизнь. Ибо речь идет не о приграничной стычке, каких было немало. Речь идет о войне с облаченными в красные мундиры английскими солдатами. Они бьют в барабаны, трубят в трубы; у них настоящее боевое снаряжение, дисциплина и немало военных кампаний за плечами – а шотландские фермеры и кузнецы, пекари и мельники вынуждены обходиться оружием своих отцов и дедов. Граф Нитсдейл отогнал мысли об обстоятельствах, контролировать которые было не в его силах, и сосредоточился на том, чтобы с честью выдержать прощание, чтобы уйти, улыбаясь, оставить домашних уверенными в его скорой победе и возвращении.

Почти сразу за воротами Терреглса начиналось редколесье, а к самым ступеням крыльца подползала вересковая пустошь. Земля была лиловой от бесчисленных крохотных колокольчиков; с мягким ветром, проникшим в долину, до графа донесся густой медовый аромат. Граф глубоко вдохнул, постарался удержать в груди дух любимого Терреглса.

– Мне будет этого не хватать, – сказал он жене.

– Вы скоро вернетесь домой, милорд, – отвечала Уинифред, сжимая его руку. И добавила: – Прощай, мой дорогой Уилл. Да пребудет с тобой удача.

С этими словами Уинифред поднесла руку мужа к губам и страстно поцеловала. Уильям понял: она успела выплакаться наедине с собой. Хорошо, что сейчас, при слугах, не будет ни сцен, ни слез; хорошо, что Уинифред такая сильная. Впрочем, он всегда знал – у жены сил достанет на них обоих.

– Я же говорил – может и так обернуться, – прошептал граф. – Все к тому и шло.

Уинифред кивнула – дескать, понимаю. По всей Шотландии в семьях наблюдался раскол. Одни встали на сторону якобитов, другие оставались верны Георгу. Истина же в том, что большинству шотландцев наплевать, кто засел на английском престоле – слишком далек отсюда Лондон, зато каждый жаждет независимости Шотландии. Уинифред верила в мужа, нашла в себе силы поддержать его стремление выступить под знаменами короля Иакова. Между тем зять Уильяма, Чарльз, владелец поместья Траквер, патриот ничуть не менее ярый, оставался лояльным к Англии и не собирался воевать. Что не помешало ему предложить приют и заботу Уинифред и малютке Анне, пока Уильям сражается под началом лорда Мара. Как же благодарен был Уильям жене за то, что избавила его от чувства вины – ибо это чувство могло оказаться последней соломинкой на его спине, согбенной под бременем сопутствующих событий.

– Чарльзу есть что терять. Вдобавок у него семья больше нашей – не может он оставить домашних без защиты, уйти на войну. Я знаю: он о нас позаботится.

За этой фразой Уинифред скрывался следующий посыл: «Я все понимаю и доверяюсь твоему решению». И граф Нитсдейл без труда разгадал истинный смысл жениных слов.

– А я знаю другое: ты, Уин, обладаешь железной волей, на тебя можно положиться во всем.

Граф нежно поцеловал жену в губы – плевать, что смотрят слуги, а также арендаторы и вассалы, обязанные следовать на войну за своим господином. Не без труда оторвавшись от Уинифред, Уильям опустился на одно колено перед дочерью.

– Милая моя Анна, слушайся тетушку Мэри, – наставительно-ласково напутствовал он и погладил по щечке единственную из выживших своих дочерей. Этим игривым жестом он старался скрыть страх за малышку. – Обещай мне, доченька, что приглядишь за своей матушкой. Обещаешь, родная моя?

Девочка кивнула и смущенно улыбнулась, крепче прижав к груди тряпичного зайку. Хорошо, что Уинифред уверена: их сын не будет взят в заложники в ходе жестоких стычек – таковые стычки неизбежны, ибо Терреглс – самая пуританская местность Шотландии, католиков здесь считают идолопоклонниками, на их дома регулярно совершаются налеты. Граф радовался своей дальновидности, позволившей отправить Вилли за границу – сейчас, когда кругом стоят блокпосты, это было бы невозможно.

В конце концов граф Нитсдейл покинул дом. За ним по извилистой дороге медленным шагом следовали конные его вассалы, далее – пестрая толпа фермеров с пиками и копьями; редко у кого имелся меч. Уильяму сообщили, что герцог Аргайл – убежденный сторонник Ганноверов – уже прибыл в замок Стерлинг и собирает войска, не отказывая никому из добровольцев. Готовится, стало быть, к кровавой жатве. То же самое происходит в лагере лорда Мара.

Уже через два дня граф Нитсдейл участвовал в битве при Перте, насладился первой победой. Кланы двинулись в южном направлении. Путь их лежал на северо-восток Англии, где горячо поддерживали якобитов. Циркулировали слухи, что лорд Дервентуотер, в числе прочих, наконец присягнул королю Иакову, собрал людей и дожидается только прибытия своих шотландских братьев. Первым тяжелым ударом явилась смерть французского короля Людовика Четырнадцатого в канун его семидесятисемилетия; могущественный монарх стал жертвой старческой гангрены, если верить его постельничему, впал в беспамятство и скончался в начале сентября. Наследником объявили его малолетнего правнука, а регентом – женоподобного королевского брата, герцога Орлеанского.

– Этот – не то, что его покойный брат, – сказал Уильям товарищам по оружию. – Наше восстание его не интересует. Не сомневаюсь: он станет умасливать англичан, – добавил Уильям с презрением, зная, что английский посланник в Париже наверняка потребует разгрузки судов, снаряженных Людовиком для шотландских повстанцев. Они рассчитывали на поддержку Франции, но смерть Людовика Четырнадцатого выбила почву у них из-под ног.