Текст книги "Колодец Единорога"

9. КОРАБЛИ ИДУТ В САЛМОНЕССУ

В комнату набился народ, огонь раздули поярче. Жадно глотая из кружки горячий мед, Рогей продолжал свою невеселую повесть. Ванетт-Миллепиг, сказал он, сумел каким-то образом вызнать всю правду о намерениях мариапольцев. То ли сам догадался, то ли изменник донес (Рогей склонялся к последнему). Как бы то ни было – когда они с Эйраром только выезжали из Наароса, баронские гонцы уже мчались в обреченный город – предупредить наместника. Затем туда прислали полутерцию воинов из самой Бриеллы и еще одну – из нааросской цитадели. Так что, когда Рогей прибыл в Мариаполь, город кишмя кишел солдатней, на улицах то и дело кого-то хватали, а стража ворот имела строгий приказ впускать всех, но не выпускать никого.

– И как же ты?.. – спросили Рогея.

– Да никак. Спрятался у одной особы, преданной Железному Кольцу… дело в том, что ее заведение не отличается особенной нравственностью – покорнейше прошу прощения, любезная дама… Я пытался разыскать Виграка… и я нашел его, да!.. На другой же день, как я приехал, по всем улицам ревели трубы, а герольды приглашали добрых горожан на главную площадь. Попробовал бы я не пойти! Они там в Мариаполе ведут списки жителей, и меня уже успели вписать… в качестве клиента той женщины. Так вот, на главной площади было выстроено нечто вроде горного пика, сверху донизу увешанного их дерьмовыми флагами…

Он поднес кружку к губам, и один из рыбаков проворчал:

– Тошно смотреть честному человеку, когда проклятый красно-белый вьется так высоко.

– Ага, – кивнул Рогей. – Как я погляжу, этой сволочи, Рыжему Барону, до смерти нравятся всякие там символы и яркие зрелища. Когда все сошлись, Ванетт-Миллепиг влез на самую макушку горы, и с ним виконт Изелэ, правитель Мариолы. И вот Барон стаскивает с головы шлем и закатывает нам речь. Ему, дескать, стало известно, что кое-кто из его добрых дейлкарлов надумал взобраться на Пик. Что ж, мол, он не возражает, пусть только учтут, что Пик – это эмблема валькингов и может, чего доброго, наказать инородцев. Тут опять запели трубы… и их стали пихать наверх по двое… дюжину мариапольских синдиков, в том числе и Виграка. Вместе с женами и детьми… словом, десятка четыре народу. На самой вершине Ванетт-Миллепиг с Изелэ рубили их мечами… сперва семьи, потом самих… Палач подбирал головы и показывал нам. Дети кричали, пробовали бежать…

Он снова уткнулся в кружку, пытаясь проглотить застрявший в горле комок.

– Погибает Дейларна… – пробормотали из угла. Эйрар увидел, как Гитона закрыла руками лицо. Он и сам готов был заплакать.

– А что же карренские Звездные Воеводы? – спросил он, пряча близкие слезы, голос прозвучал громче, чем следовало. – Или они тоже попались?

Рудр хмыкнул в бороду:

– Как же, попадутся они, скользкие угри. Небось уже щеголяют с алыми треугольничками на плечах!

Рогей серьезно заметил:

– Ты несправедлив, Загребной, и я бы не назвал это достойным… Они ведь не могли прибыть раньше. И ты знаешь не хуже меня, что наемников валькинги не признают. Звездных Воевод предупредят в море, и сделает это один из твоих кораблей, Рудр. Тот самый, что выудил меня из воды, куда я свалился с мариапольской дамбы с окровавленной головой и мертвым стражником под мышкой…

– Вот как! Значит, теперь наши пташки скорее всего полетят в Ос Эригу, к пиратам герцога Микалегона…

– Нет. В Салмонессу. Так было уговорено на случай, если грянет какой-нибудь гром. Мы возобновим войну из Салмонессы!

Эйрар вновь подал голос:

– Так значит – не все еще потеряно?..

– Потеряно? Кто говорит – потеряно? Наша тайна раскрыта, только и всего. А битва еще и не начиналась!

Рудр поднялся и прошелся по комнате, опустив голову и заложив за спину руки.

– А что там наши юные вастманстедские выскочки? – спросил он наконец. – Восстали-таки? Или угодили в сети Рыжего Барона еще до восстания?

– Точно не знаю, – ответил Рогей, – но думаю, что скорее всего нет. Черный Галлиль должен был держать их на поводке, пока не получат сигнала,

– а у него рука крепкая.

– Ну добро… уф-ф… А что слышно про герцога Роджера?

– О, он уже отправил гонцов к Изелэ с наказом напомнить ему о старом договоре насчет Мариоланской Привилегии: он ведь считается сюзереном Мариолы и сам должен разбирать все дела, касающиеся измен. Одним словом, вызов брошен, надо ждать войны. Я дал ему слово, что все мариоланцы, которых соберет моя боевая стрела, встанут под его знамя. И тогда мы начнем!..

– Да… похоже, другого пути у нас нет. – Загребной вольных рыбаков тяжко вздохнул. – А может, и вообще никакого. Но, будь что будет, мы с него не свернем. Эрб! Паури! А ну, зовите-ка тех, что должны были ехать. Будите их, если придется. Нынче же ночью они отправятся в Салмонессу… и ты с ними, сударь чародей. Я бы сказал больше и напутствовал тебя по-другому… но придется обождать до лучших времен. Рогей! Ты тоже поедешь.

Долговязый Эрб вытаращил глаза:

– Прямо сейчас?.. – Но Рудр свирепо обернулся к нему:

– Да, прямо сейчас. Неужели ты не понимаешь, дурень – если не нааросский Рыжий Барон, так его хозяин Вальк скоро смекнет, что Мариола собиралась подниматься не в одиночку? И уж тогда боевые когти хоть завтра могут оказаться у наших причалов. Вот разве шторм их задержит…

Люди зашевелились. Эрб поднялся и хотел говорить, но кто-то опередил его, пробасив недоуменно:

– Погоди, Рудр, а хартия? Мы же вольные рыбаки! Какое они имеют право?..

Рудр надтреснуто засмеялся:

– Хартия написана на пергаменте, а у Рыжего Барона в руках сталь! Что, по-твоему, перешибет?..

– Но как же морские демоны? – вмешался чернобородый рыбак, чье имя Эйрар так и не запомнил.

– Демоны подождут, – огрызнулся Рудр. – Это важней!

Висто помог Эйрару одеться: тот был еще не в себе и с трудом вдевал пуговицы в петли. Эйрар тщетно оглядывался в поисках Гитоны. Девушка бесследно исчезла – ему оставалось лишь сожалеть, сколь неласковым оказалось их прощание. Ни доброго слова, ни пожелания!.. Опираясь на плечо Висто, он вышел наружу. Ночной вихрь хлестнул в лицо несущимся снегом. Слышались крики. Кто-то пробежал мимо с факелом – штормовой ветер рвал пламя и уносил в сторону слова, мешая даже дышать. Теплый плащ не спасал – казалось, ветер пронизывал тело насквозь.

Люди сбегались к причалу по двое, по трое. В свете факелов там и сям поблескивали стальные шлемы, мелькали наконечники копий. Слышались крики:

– Кто видел Вардомила?

– Эй там, держи…

– Вардомил ушел на «Недиль-Галлае»…

Накануне вечером, в преддверии шторма, рыбаки позаботились как следует закрепить корабли, заведя растяжки на причал и с судна на судно. Теперь шхуны бились и терлись одна о другую, раскачиваясь на волнах, вкатывавшихся меж лап Вагейского Сфинкса. У Эйрара невольно екнуло сердце при виде вздымающейся черной воды в провале между обледенелым причалом и бортом корабля, тяжело ходившим вверх-вниз… дружеские руки живо перетащили его через провал на ближайший корабль и сразу провели в каюту, где уже теплился очажок.

– Присмотри за огнем, молодой господин, – попросили его рыбаки. – Мы все будем нужны наверху.

– Могу я чем-нибудь помочь?..

– Нет. Ты – наш груз!

Его оставили одного. Крышка люка бухнула над головой. Послышался топот ног по палубе и невнятные крики, а потом вдруг прекратились рывки канатов с одного борта корабля, и Эйрар понял: это отчалила соседняя шхуна. А вот и они, похоже, двинулись в путь: беспорядочные рывки и толчки сменились размеренным ритмом морской зыби. Качка усилилась, когда они вышли из-за мола. Кутаясь в плащ, Эйрар прилег возле огня, но задремать так и не смог. Он подумал о Салмонессе и о том, какой прием их там ожидал. Но скоро вновь вспомнилась Гитона и ее неожиданный гнев.

Право, это было сродни предательству – так оттолкнуть его, когда он, до предела измотанный ворожбой, отчаянно нуждался в человеческом участии и поддержке!.. Потом, однако, он попробовал взглянуть на вещи беспристрастно. «Все это минуло и не вернется, – сказал он себе. – Гитона навсегда ушла из моей жизни.» Но не смог не сознаться, что ее тоже можно было понять. Особенно, если учесть, что Рудр хотел их поженить. «Женщины ценят в своих мужчинах силу и смелость, – размышлял Эйрар. – Ни одна не потерпит, чтобы муж искал в ней опоры… – И тут же поправился: – Почти ни одна. Сколько раз отец отводил душу слезами в маминых объятиях; она всегда старалась его утешить. То-то с ее смертью старика совсем покинуло мужество, вот он и отправился в конце концов в Наарос к брату Толо, к Леонсо Фабрицию…»

Однако Гитона была сделана совсем из другого теста. Эйрар заворочался на лавке, вспомнив, как облегала ее тело одежда, вьющаяся на ветру… Нет! Минуло, не вернется! Теперь она скорее всего пойдет замуж за Висто и нарожает ему полный дом будущих рыбаков. Эйрар не чувствовал особой своей вины в том, что она не узнает лучшей судьбы. Он был виноват разве в том только, что позволил Рудру заставить себя колдовать. И тем не менее – именно это поставило его во главе пятидесяти молодцов, с которыми, как ни крути, была связана вся его будущность. Что еще давало ему права предводителя, как не его искусство лучника – и чародея?..

Да, клубок был туго запутан, не вдруг размотаешь. Эйрар поднялся добавить дров в очажок. Корабль отчаянно качало, он схватился за бимсы, чтобы не упасть, и твердо решил ни под каким видом не прибегать более к магии – только если при последней нужде!

Потом он самодовольно подумал о том, что сказал бы лучник Пертвит, доведись ему увидеть его сейчас, на пути в Салмонессу – и притом не нищим наемником, а предводителем пятидесяти бойцов!.. Размечтавшись, он вскоре уже двигался от города к городу, под радостные клики ликующих горожан, и колокола звонили на башнях, и цветы сыпались под копыта коня… пока не стукнула, открываясь, крышка люка, и озябшие рыбаки не стали спускаться вниз за глотком горячего питья.

К утру качка ослабла. Когда Эйрар выбрался наверх, корабль резво бежал на северо-восток. Румпель был подвязан, в небе – ни облачка. Шхуна плавно взбиралась на отлогие водяные горы и столь же плавно скатывалась вниз. Нос так и сверкал, разукрашенный замысловатыми ожерельями сосулек. Кто-то из команды стоял там, привязавшись канатом, и скалывал лед. Было холодно.

Эйрар огляделся, придерживаясь за снасти. Рядом с ними бежала по ветру еще одна шхуна, и далеко-далеко у горизонта едва заметным пятнышком мелькала третья. Когда волны одновременно поднимали корабли, видны были макушки ее парусов.

Ледяные брызги иглами впивались в лицо.

– Доброе утро, – поздоровался с Эйраром хозяин судна. И мрачно добавил:

– Сдается мне, молодой господин, из твоих пятидесяти попадут в Салмонессу хорошо если двадцать…

– Почему?

– Потому, что «Брэйхед» разбился на рифах в Вагейском проливе, и никто не знает, скольких спасли. Рядом с нами идет «Гулринг», а «Недиль-Галлай» пропал без вести. Не очень-то радостное дело для всего Джентебби, молодой господин!

Он искоса посмотрел на Эйрара и как бы подчеркнул последние слова – «молодой господин».

Эйрар указал вдаль:

– Как ты думаешь, чей это корабль там, у горизонта?

Хозяин судна смерил его пристальным взглядом. Потом вскочил на фальшборт, одной рукой хватаясь за ванты, другой прикрывая от солнца глаза.

– Клянусь Миром Колодца!.. – воскликнул он, вновь спрыгнув на палубу. – Ты прав! Эй, все наверх, все наверх, на шкотах приготовиться!.. – И, обратясь к мачте, приложил ладони ко рту; – Ове, бездельник! Наш… наш молодой господин с палубы видит зорче, чем ты сверху!.. – И продолжал распоряжаться: – Всем взять копья и надеть шлемы, вдруг это враги!

Но это были не враги. Когда корабли сошлись, парусник оказался запропавшим «Недиль-Галлаем». Вдобавок выяснилось, что он подобрал всех моряков, кроме одного, с разбитого «Брэйхеда». Люди дружно хвалили Эйрара за острое зрение, ибо ему первому удалось высмотреть «Недиль-Галлай». Его репутация удачливого вождя заметно упрочилась.

Двое суток после этого длилось поистине безмятежное путешествие под лучезарными небесами, с попутным ветром, быстро несшим корабли вперед. Наконец, к исходу третьего дня, впереди показалась тонкая ниточка берета. Вскоре открылось широкое речное устье. Реку пересекал укрепленный мост, а с восточной стороны, призрачные на фоне темнеющего вечернего неба, вырисовывались высокие башни. Цитадель Салмонесского Бастарда! Ничем иным эта твердыня быть не могла.

Паруса были убраны, люди сели на весла. Солнце опускалось в облака, река свинцово блестела. А к северу и к западу, сколько хватало глаз, расстилались бурые поля, колыхавшиеся на ветру. Через поля к городу тянулась дорога.

– Не торопятся они тут с урожаем, – заметил Эйрар. Висто, слышавший это, засмеялся в ответ:

– Ну да, только весь урожай со здешних полей – лягушки да рыба. Это не поля, а знаменитые топи Салма, что тянутся отсюда до самых границ Мариолы!

В это время к ним приблизился на веслах «Недиль-Галлай», и Долговязый Эрб прокричал оттуда, что салмонесцы, насколько ему известно, сами не свои насчет церемоний и титулов – словом, будет лучше всего, если Эйрар, когда подойдут к мосту, станет разговаривать с ними от имени всех.

Отлив обнажил по обоим берегам широкие полосы грязи, морозец уже успел прихватить ее сверху. В главном пролете моста был оставлен меж сваями проход всего для одного корабля, да и тот нынче перекрывала ржавая железная цепь, натянутая низко над водой. Когда корабли подошли вплотную, рядом с баллистой, высившейся на мосту, возникла голова в стальном шлеме:

– Кто идет?

Эйрар помахал белым значком, навязанным на копье:

– Вольные рыбаки с архипелага Джентебби… Идем сражаться за герцога!

– Поворачивайте назад, – откликнулся страж. – Его светлость принимают на службу лишь тех, кто следует за благороднорожденным предводителем. Его светлости не нужны ни чванные западные дейлкарлы, ни варвары-валькинги, у которых один и тот же человек сегодня господин, а завтра крепостной…

– Я здесь вождь!.. – прокричал Эйрар. – И мой род не уступит ни одному из салмонесских. Я – Эйрар Эльварсон из Трангстеда!

Рядом с первой головой на мосту возникла вторая:

– Ага! Судя по имени, ты – вастманстедский дейлкарл. И какие, интересно знать, цвета на твоем гербе, дейлкарл?..

Тон был обидно-насмешливый, и Эйрар на мгновение растерялся, ибо у его отца герба не было вовсе, а мать хоть и впрямь происходила из дворянского рода – титулы и гербы редко обсуждались в семье. Тем не менее, надо было что-то ответить, и Эйрар храбро сказал:

– Лазурь и золотая стрела.

– Никогда не слыхал о подобном, – проворчал второй страж, и оба отошли за баллисту посовещаться. Затем сверху послышалось:

– Эти рыбаки присягали тебе на верность, как полагается?

На палубе «Недиль-Галлая» кто-то вскочил на ноги и возмущенно потряс кулаком:

– Еще чего, присягать!.. Мы, вольные рыбаки, никому никаких присяг не даем, кроме самого императора! Как гласит наша священная хартия… – но Эрб живо заставил парня заткнуться и прокричал в ответ:

– А хотя бы и не водилось такого прежде у нас, народа Джентебби – что до меня, я готов поклясться Колодцем всюду следовать за Эйраром Эльварсоном Ясноглазым и признаю его своим вождем и господином, пока длится эта война!

– И я! – крикнул Висто.

– И я! – друг за дружкой подхватили остальные. – И я!..

Эйрар, исполненный гордости, принялся благодарить их. Между тем стражи моста вновь удалились посовещаться и наконец приговорили так:

– Это дело серьезное. Надо уведомить его милость канцлера, пусть сам с вами разбирается. В общем, ждите – тем более что после захода солнца все равно никого не ведено пропускать…

Корабельщики попробовали спорить, но без толку. Им даже не позволили пришвартоваться на ночь к сваям моста. Делать нечего, пришлось отойти назад, вниз по течению, и бросить в воду каменные якоря, коротая вечер у кромки зловонных болот. Однако нет худа без добра: Рогей переправился к Эйрару в шлюпке со своего корабля и знатно позабавил товарищей рассказом о том, как один из военачальников виконта Изелэ заявился полюбезничать с дамой, у которой Рогей прятался в Мариаполе. Рогей с друзьями хорошенько подпоили его слугу-миктонца и довели беднягу до дрожи россказнями о проделках злых духов, да еще незаметно приволокли в соседний чулан маленькие меха, так что в самый нужный момент из угла послышались кошмарные стоны… в конце концов перепуганный слуга влетел в комнату к своему господину с отчаянным воплем: «Спасайтесь, не то мы пропали!..» – и оба храбреца сбежали полуодетыми.

– Я взял их камзолы и с обоих срезал валькинговские значки в качестве боевого трофея. Вот они, – под общий смех закончил Рогей.

10. САЛМОНЕССА. КЛЯТВА ВЕРНОСТИ

К утру поднялся ветер. Он приглаживал болотные тростники и нес реденькие снежинки. Корабли не без труда подтянулись к мосту. Оказывается, стражники успели уже получить приказание герцога: новоприбывших велено было пропустить – впрочем, с условием, что все люди Эйрара в присутствии Бастарда немедленно присягнут ему на верность как своему повелителю и вождю, а сам он в свою очередь даст ту же клятву правителю Салмонессы. Эйрар видел, что подобная перспектива была поперек горла большинству рыбаков. Иные протестовали вслух, топчась по палубам шхун на утреннем холоду. И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не Эрб.

– Кому неохота присягать, – сказал долговязый рыбак, – могут взять один корабль, и счастливый путь назад на Вагей!

Тем все и решилось. Самые строптивые предпочли унять свою гордость. Никому не улыбалось предстать перед старым Рудром, не выполнив приказания…

Река Виверрида частью обтекала Салмонессу, частью бежала прямо сквозь город, отсекая что-то вроде выселок – сараи и скромные домики, в которых, по словам Висто, селились летом купцы, приезжавшие в основном из Мариаполя и Двенадцати Городов ради знаменитых герцогских ярмарок. Теперь выселки были покинуты – пустые сараи напоминали кожуру съеденных фруктов. А позади них из стоячей воды рва вздымались гигантские стены – вверх, вверх, под самые облака. Стены были чуть вогнуты и оттого казались еще выше и еще более походили на каменную волну, увенчанную кружевным гребнем башенок и зубцов. Речные ворота, устроенные в стене, выглядели настоящей пещерой, ведущей в самое сердце горы. Тяжелые опускные решетки нависали над обоими концами тоннеля. За тоннелем вновь показалась каменная стена с крохотными отверстиями бойниц. Лишь миновав этот угрюмый портал, можно было увидеть, что внутренняя стена отходила от основного кольца городских укреплений прямо в реку как раз там, где Виверрида поворачивала и устремлялась к морю. Стену завершала высокая башня. И ни души не было видно ни на верху бастионов, ни возле окошек; хотя внимательный наблюдатель, пожалуй, сумел бы подметить настороженный блеск глаз в полутьме.

Корабли понемногу продвигались дальше; тот, где был Эйрар, шел впереди. Вот они обогнули башню, и взглядам предстала Внешняя Салмонесса: сплошные причалы по берегу Виверриды, широко разливавшейся здесь и замедлявшей свой бег. Ярко раскрашенные деревянные дома над причалами, толпы народа, снующие туда и сюда… и, наконец, над кровлями домишек и людской суетой – вновь стены и башни, взбирающиеся по крутому горному склону: цитадель, неприступный Внутренний Город.

У Эйрара не было времени как следует полюбоваться открывшимся зрелищем. Его внимание сразу привлек ближайший по левому борту причал. Там выстроилось десятка два воинов исполинского роста, в полном вооружении; они глядели прямо перед собой, замерев в ожидании. У каждого была алебарда и короткий меч при бедре, а за плечом висел маленький круглый щит. Все были в кольчугах, искусно украшенных изображениями дельфина и башни – городского герба Салмонессы.

Присмотревшись к этим воинам, Эйрар невольно засмеялся, потом присвистнул и сказал хозяину судна (ибо все остальные были заняты на веслах):

– Вот это, я понимаю, молодцы так молодцы. Я и сам не из маленьких, но эти!.. Самый плюгавый и то будет повыше меня!

– Ну да, – отозвался корабельщик равнодушно. – Это же Бритоголовые, ты что, никогда не слышал о них? Телохранители его светлости Незаконнорожденного. Имеют, между прочим, право первыми грабить любой город, который возьмет его войско. Хотя я лично думаю – как бы не отстали они в бою от других воинов, помельче. Они ведь набраны с бору по сосенке, из всех племен, кроме миктонских. И живут у герцога на готовеньком… как хряки перед ярмаркой, да!

Корабль подошел к берегу, и несколько рыбаков выпрыгнули на причал – швартовать шхуну к тяжелому кольцу, вделанному в набережную. В это время мимо гигантов-стражников просеменил молодой, изысканно одетый мужчина: башмаки на нем были темно-фиолетового бархата, такой же бархат виднелся в прорезях желтого камзола. Он шел с непокрытой головой, черные волосы были гладко напомажены и завиты по концам. Левой рукой он придерживал тончайшей работы кинжал; с запястья свешивался шарик благовоний.

Заметив Эйрара, он отвесил ему глубокий поклон.

– Я – принц Урданецца… а ты, должно быть, высокочтимый господин Эйрар? – проговорил он тонким, жеманным голосом, протягивая руку для пожатия и бросая взгляд знатока на оружие на поясе Эйрара: – О, подобный кинжал поистине может носить лишь человек благородных кровей… прошу принять тысячу извинений за мерзостный запах, царящий на этих причалах! – Он поднял свой шарик и изящно понюхал. – Умоляю, отправимся же скорей во дворец: его светлость сгорает от нетерпения скорее услышать своими ушами, как это ты заставил негнущихся трескоедов Джентебби признать тебя своим повелителем. И госпожа Мелина тоже хотела бы послушать…

Он подхватил Эйрара под руку – тот едва успел пробормотать несколько слов в ответ и только надеялся, что они были в достаточной мере учтивы, – и продолжал неостановимо болтать:

– Скажу больше: его светлость склонен заранее благоволить тебе. Вот видишь, тебе выслали эскорт из двадцати одного Столпа Салмонессы – такой чести не удостоился даже епископ Морангский в его последний визит… прикажи своим людям, чтобы следовали за нами!

Он провел Эйрара мимо великанов-алебардщиков к изящно разукрашенным носилкам с роскошными драпировками, волочившимися прямо по уличной грязи. Восемь лоснящихся чернокожих – здоровенных, но все же не чета Бритоголовым

– немедля подняли носилки на плечи. Эйрар поспешно высунул голову наружу: позвать Эрба, – и гиганты-стражники, разделившись по двое, зашагали с обеих сторон носилок, оглашая улицу размеренным криком: «Эй-я! Эй-я!..»

Прохожие оборачивались, провожая взглядами шествие. Эйрар пригляделся к ним сквозь занавески и подумал, что выглядели они далеко не столь горделиво, как он ожидал, насмотревшись на выстроенные ими твердыни. Между тем носилки плыли вперед, покачиваясь в такт мерным возгласам Бритоголовых, а принц Урданецца знай себе говорил:

– …заговор, несомненно. Подумай только: этот Вальк, наглец, требует руки принцессы Аурии на том основании, что давние связи Императорского Дома с Мариолой подразумевают сюзеренитет старшей дочери его величества в этих местах. И это при том, что рука принцессы вот уже семь лет, со дня подписания капитуляции Лектиса, обещана его светлости! Случись что – и Вальк не преминет отстранить принца Аурария или попросту послать ему «черного вина», а себя провозгласить императором Вальком Первым. И будет править нами этот ужасный Бриельский Совет с его бесконечными голосованиями и законами о том, кто и сколько драгоценных камней имеет право надеть… – Он зевнул. – Однако что я тебе рассказываю? Это ведь давным-давно у всех на устах…

Эйрар не ответил, и принц Урданецца улыбнулся с таким немыслимым очарованием, что оно ощущалось подобно прикосновению:

– Скажи лучше, есть ли теперь на Вагее где провести время? Я был там однажды, проездом в Стассию, ко двору… Ах, эта рыбная вонь, стаи летучих мышей и ни одного дома, который стоило бы посетить – кроме разве что виллы, куда рыцарь Бреммери любил ездить на воды…

– Не знаю, – сказал Эйрар честно. – Я сам там пробыл всего неделю и больше имел дело с Рудром… Загребным рыбаков.

– О, сочувствую тебе, досточтимый Эйрар! Сочувствую и надеюсь, что в Салмонессе тебе не придется скучать. Его светлость никогда не садится за стол без свиты в дюжину знатнейших вельмож и стольких же дам, хоть и надо признать, что иным из них он сам даровал дворянство. А теперь скажи мне…

– Он вдруг наклонился к Эйрару, явно желая сообщить тайну, и от его движения чуть накренились носилки: – Скажи, как ты думаешь, достойны ли эти карренские Воеводы места за высоким столом? Видишь ли, двор весьма обеспокоен этим вопросом, и мнение вастманстедского дворянина для нас ценно вдвойне, ибо в ваших краях столь мало знатных людей…

Громкий рев труб избавил Эйрара от необходимости отвечать. Носилки опустили наземь, принц Урданецца выскочил первым и подал Эйрару руку. Они стояли у подножия широкой каменной лестницы, великолепно вздымавшейся к сводчатой двери, на каждой ступени лестницы стояло по трубачу, и вымпел на каждой трубе был украшен дельфином и башней. Вот Эйрар ступил на землю, и трубы вновь прокричали все разом. Оглянувшись, он увидел, как подались в стороны Столпы Салмонессы и показались его вольные рыбаки: кое-кто посмеивался, большинство благоговело. Долговязый Эрб молча страдал, не зная, куда себя деть от смущения. Висто держался лучше всех: глядел вежливо, но и достоинства не терял.

– При дворе его светлости соблюдается полный этикет, – шепнул Эйрару на ухо принц Урданецца. – Не забудь поклониться трижды, как подобает!

Наверху обнаружился большой зал с мозаичным каменным полом, битком набитый кланяющимися придворными. Зал упирался в огромные двери, распахнувшиеся настежь по сигналу труб. У порога стояли на страже все те же исполинские алебардщики; тронный зал за их спинами, казалось, простирался в бесконечность. С потолка свешивались светильники пермандосского кружевного стекла, впрочем, не заправленные, ибо солнце щедро лилось в зал сквозь многоцветные витражи. Разодетые дамы и блестящие кавалеры двигались туда и сюда в этих цветных лучах, прикрываясь веерами и разговаривая о чем-то. Вдаль – к трону, должно быть – вела ковровая дорожка; принц Урданецца обратился в ту сторону и отвесил нижайший поклон, ткнув при этом зазевавшегося Эйрара локтем. Тот поспешно склонился – и, склонившись, заметил, что пол в зале был не особенно чист.

Третий поклон они совершили уже у самого подножия трона. На троне сидел, развалясь, крупный чернобородый мужчина и подле него – женщина в платье с глубоким вырезом, почти не скрывавшим груди. У нее были пухлые губы и, если верить лицу, она была любительницей посмеяться. У него на голове поблескивала герцогская корона с зубцами в форме земляничных листов. Роджер, Салмонесский Бастард, показался Эйрару грубым и вкрадчивым одновременно.

– Приветствуем тебя в наших владениях! – проговорил герцог голосом более тонким, чем можно было ожидать. – Приветствуем от души, ибо мы слышали о тебе такое, чему трудно поверить: ты, говорят, сумел поставить под наши знамена рыбаков Джентебби, чем и подтвердил старинную дружбу между Дейларной и Домом Салма. Наши книжники недавно поведали нам, что согласно закону и по всей справедливости мы являемся государем этих островов – мы, а вовсе не потомки императора Аргентария, чьей хартии они так долго вверялись… Однако мы будем к ним милосердны. Слушайте же все и будьте свидетелями: если ты, избранный ими бароном, принесешь нам клятву вассала, мы больше не будем в претензии за прошлое. Справедливо ли это, мои благородные господа?

Краем глаза Эйрар подметил, как двое-трое сановников, стоявших у самого возвышения, склонили головы как бы в немом восхищении. Потом раздались возгласы:

– О, непостижимо!..

– Благороднейшее деяние!.. – И так далее, и тому подобное, пока волна рукоплесканий не устремилась вдаль по стенам зала. Что же до Эйрара, он никак не мог придумать ответ, понятия не имея, как еще примут все это его пятьдесят отчаянных удальцов – и уж тем более не желая перечить столь могущественному государю.

– Я не барон, – выговорил он наконец. – Я просто вождь, избранный этими людьми, решившими драться под знаменем Салма против угнетателей-валькингов…

Герцог поудобнее устроился на троне.

– В данное время, – сказал он, – мы не воюем с Вальком Бриельским. И не собираемся воевать, покуда он будет блюсти свой долг согласно закону и нашему с ним договору… – И растянул губы в улыбке, поворачиваясь к какому-то человеку с тусклыми глазами и реденькими волосами у рта – судя по его месту справа от возвышения, имперскому посланцу. – Будем говорить лишь о службе, а не о войне. А что касается баронства – имей в виду, верных слуг мы обычно вознаграждаем. Итак, мы ждем присяги.

Эйрар покосился через плечо на своих рыбаков, сгрудившихся в сторонке… Долговязый Эрб стоял самым первым, острый кадык ходил по длинной шее вверх-вниз, глаза были озадаченные. Зато Висто, не размышляя, кивнул головой и шагнул вперед:

– Я готов поклясться.

И тотчас подле них как из воздуха сгустился церемониймейстер в ливрее, сплошь затканной башнями и дельфинами.

– Встань на колени перед своим господином, – объяснил он Висто. – Вложи свои руки в его руки, вот так. Повторяй за мной…

Придворные, стоявшие вдоль стен тронного зала, вновь начали шушукаться, но Висто говорил звонко и четко до самого конца, до обещания вассала следовать в битву за господином. Тут он на мгновение запнулся, сглотнул и добавил уже от себя:

– …до тех пор, пока продлится война с валькингами.

Эйрар заметил, как герцог Роджер нахмурился и подался вперед, внимательно вслушиваясь. Но один из вельмож, стоявших за троном, что-то тихо шепнул – и герцог успокоился, а Висто поднялся с колен, и его место занял другой.

– Я, Вардомил с Вагея, клянусь…

– Я, Ове с Вагея…

– Я, Нени из Баска… – И так далее, один за другим, между тем как шепот придворных постепенно делался громче, кое-где зазвучал смех, а потом и разговоры в полный голос. Герцог молча наблюдал за церемонией, лишь изредка наклоняясь сказать что-то своей даме. Что до самого Эйрара – он видел происходившее как бы со стороны и слегка изумлялся, с ним ли все это на самом деле происходило. Он едва замечал сменявшиеся лица, как вдруг – которым по счету был этот рыбак? сороковым?.. – ему померещилось нечто знакомое в движениях опустившего голову светловолосого паренька, и голос, девичье контральто, выговорил:

– Я, Эйтор с Вагея…

Жар и холод одновременно охватили тело, Эйрар вздрогнул, невольно дернув к себе коленопреклоненного… и в самом деле глянул в глаза Гитоне, дочери Рудра.