Текст книги "Пленники Цирцеи"

И что мне это даёт? Да пока ничего, кроме желания выкурить ещё одну сигарету. Зажглись фонари набухшими каплями света на изогнутых столбах. Столбы, в отличие от земных, напоминали воткнутые в асфальт гигантские душки очков. Внизу зеленоватый и голубоватый свет скрадывался и искривлялся неверными тенями. Вверху он неровно отражался бугристыми облаками. Весь день небесный странники собирали, всасывали шум, копоть, пыль и грязь с твёрдой поверхности, чтобы за ночь переварить и вернуть этой земле грязным дождём. А пока тучки созреют до приземлённой тяжести, будут отбрасывать отражённое сияние группами причудливых иероглифов, титрами завтрашнего дня. После рассвета сегодняшние сплетни и миазмы превратятся в пищу для будущего пива, одежды и хлеба. Возможно, этот Мир задумывался как более доброе подобие нашего. Но что из этого вышло? Откроется ли завтра тайна неестественности здешней жизни?

Под утро забылся. Напарник по перекурам поднял с постели. Похлопал легонько ладошкой по руке, жестами подозвал к приоткрытой двери. За ней, метрах в десяти шёпотом беседовали блики, судя по жестам приятеля, речь вели обо мне.

– Я руководствовалась инструкцией. Ввела ему смесь А-48, строго соблюдая пропорции репликаторов, мутагенов и консолидатов. Через пятнадцать минут процессы его организма не подчинились нашим командам. Анализ крови показал, введённые материалы образовали устойчивые цепи биологического творчества.

– А вы бы не могли повторить то же самое, только по-русски. – Басистое смущение.

– Я могу, – вмешался третий голос. – Если она решится завести от него ребёнка, то родит не то, чего мы ждём, а то, что придумает его резвая кровь. Хоть кенгуру.

– Если она решится от него завестись, я её нос с ушами откушу. И никого она вам не родит, ни слонёнка, ни ёжика. – Четвёртый голос украден из студенческой юности. Хозяйка агрессивной речи – моя бывшая однокурсница, недоучившаяся до диплома по причине аморального загула и позорной болезни.

– Подозреваешь, голубушка, почему я тебя запугиваю? Правильно, потому что этот дурик – мой муж.

– Не место для скандалов, милые барышни. Значит, сейчас едете в милицию. Находите лейтенанта Дубченко. Пишете заявление о пропаже человека, сначала любящая жена, а примерно часика через полтора – чуткий руководитель. Фотографии я вам дал. Дубченко по горячим следам дело раскроет. Смежникам поможем, скромно и бескорыстно. А мне ещё злодея-шутника искать. Думаю, сегодня вечером сможете проведать вашего любимого и незаменимого шпиона. Я же навещу его незамедлительно. – Ещё один клон из сериала «Обратная сторона луны».

Как и предполагал, едва присел на койку, в палату вежливо постучавшись, заглянул Саврасов. Может и не клон, но откуда столько совпадений? Он развернул без предисловий, сразу по делу, как старый знакомый.

– С превеликим удовольствием посмотрел ваше кино. Не знаю, как дальше, но первые две серии произвели впечатление. Давайте я не буду пока спрашивать кто, где и когда это снимал. Откуда такая точность в деталях? Актёры потрясающие. Остаётся убеждение, мы сами себя сыграли. Пусть сюрприз подождёт. В любых новостях культура и спорт перед прогнозом погоды. Стартуем с главного. Ваши вещички у меня. – Он положил на тумбочку и раскрыл чемодан. Поднял защитный костюм, подаренный капсулой при спуске, планшет и телефон. – Ваши вещи? Не отпирайтесь. – Я в ответ кивнул. – Очень интересные разработки.

– Вы меня в чём-то подозреваете? – Электрическим разрядом протрясла страшная догадка. Ничего подобного во всей трёх звёздной системе не придумано. Бесспорный факт, прямое указание на моё шпионство. Кисло подвертываю губы.

– Нет, зачем же. Я ваш друг и помощник. Рассчитываю и на вашу щедрую помощь.

– Да, конечно. Чем могу помочь? – Рыбка, сидящая на крючке, ведает, любое движение причиняет болезненные неудобства и дарит призрачный шанс сорваться с прозрачного поводка, упасть в спасительную мутную воду. Сколько стоит рывок?

– Надеюсь, вы не против, если техники покопаются, изучат и пустят в производство уникальные предметы вашего быта. Понять не могу, почему так? Почему искусство всегда бежит впереди науки?

У меня возражений не нашлось.

Глава 4. Погрязшие во лжи

Часа через три после обеда паника достигла апогея. Один за одним после ненаглядной жены и чуткого научного руководителя заталкивались, втискивались, заваливались и выветривались сердобольные гости. Одноклассники, сослуживцы, однокурсники, сокамерники и сотрудники, не говоря уже о соседях и родственниках, обожали меня до изнеможения и знали как облупленного. Я же ни о ком из них не имел ни малейшего представления. Зато вскоре невзначай под матрасом отыскалась верёвка, достаточно длинная и прочная, чтоб свести счёты с надоевшей жизнью. Подумал, сунул верёвку в карман, наитие подсказывает взять.

– Бежать собрался? – тихо спросил напарник по перекурам. – Пустая затея. У тебя не получится. А вот поболтать можно, не здесь, – одними губами добавил всегдашний молчун.

– Я поддержу, – произнёс вполголоса, выгребая из тумбочки в холщовую сумку дары моих недавних гостей.

– Ну, что пойдём, мусор выбросим?

– Пойдём, – громко и отчётливо произнёс я. Никто не отреагировал. – Сбежать вы мне не позволите. Хоть один запрет нарушим. В туалете подымим.

Пробрались незаметно через пять медицинских постов. В трёх местах дежурили крепкие парни в военной форме с лычками пограничников. Смешно: там, где не бывает границ, полосатые столбы и бдительные собаки. Опрятные немецкие овчарки обнюхивают проходящих мимо медсестёр и санитарок. Солдаты проверяют пропуска, досматривают каталки и тележки. Невозможно вообразить такую кипучую жизнь в извилистом больничном коридоре.

Попутчик то и дело останавливается, оборачивается ко мне, жестами показывает «тише», «осторожней», «ближе к стене». Снующий взад-вперёд персонал, смотрит сквозь нас, только успеваем уворачиваться. Несколько раз прямо на меня санитары едва не накатывали огромные телеги с красными и зелёными целлофановыми мешками. Сворачиваем в закуток к лифту. Вместо кнопки меленький тёмный экран. Товарищ достаёт из пижамного кармана жетон, выточенный из пятака, прикладывает. На табло загораются красные буквы – «Допуск разрешён». Входим в ярко освещённый контейнер, снабжённый системами искусственного дыхания и переливания крови. На стене переливчатая панель с обычным набором подушечек для пальцев с цифрами и знаками. Она легко отодвигается в сторону, открывая поле горизонтальных и вертикальных прорезей. Ещё одна бывшая монетка с приятным щелчком проваливается в узкую щель и выпадает обратно. Под выпуклой решёткой миниатюрного динамика вспыхивает белая надпись: «Архив № 5 принято». Голос из динамика требует назвать пароль. Благочинный дедушка громко проговаривает слово «гадина». Ящик бесшумно и очень ровно ползёт вниз, останавливается, переключается на горизонтальный код. Открываются двери. Попутчик поворачивается к противоположной стене и нажимает ритмичную комбинацию клавиш. Из подвижного ящика осторожно ныряем в кромешный мрак.

– Командовать парадом буду я! – торжественно изрекает напарник по перекурам.

Высоко, метрах в четырёх над полом, дружно со щёлканьем и хрустом лениво перемаргиваются лампы дневного света.

– Так нас, пожалуй, быстро вычислят по затратам электричества. Расточительно и бесполезно. – Он переменился в лице, вытянулся и женским фальцетом продекламировал: – Одна я у тебя осталась.

На какую-то долю секунды кромешный мрак вернулся, а затем проснулась яркая лампочка на торце ближайшего стеллажа. Лифт опомнился, величаво вознёсся и угрожающей тенью дамоклова меча сквозь квадратную прореху в стене пополз в соседнее помещение.

– Механический извозчик заберёт нас через час. – Крышка стола под светильником откинулась, обнажая ряды формуляров. – Я приготовил тебе небольшой, но бесценный сюрприз. Поройся, вникни. А я сервирую полянку.

Если я правильно понял, надо успеть до ужина и вечернего обхода. Что успеть?

– В коробке собраны интересные материалы. Крайний левый ряд – твоя жена. Справа – сотрудники. Один раз попав сюда, захочется вернуться при условии, что ты живой и любознательный. Банкет и ответы на многие вопросы после отбоя. Другого шанса у нас не будет. Забирать отсюда ничего нельзя. Картонки вернутся в родные ячейки до произнесения первого тоста. Действую.

Каждый документ составлялся по плану:

1. Фамилия имя отчество;

2. Произведено реактором ускоренной эволюции №, дата;

3. Корневая клетка;

4. Предназначение;

5. Репродуктивная возможность;

6. Возможная причина и дата смерти или свершившаяся причина и дата смерти.

Свет от лампы падал неровно. Читать сидя неудобно. Наконец я избрал правильную позицию, сфокусировался на проникновении в суть. Новоиспечённая супруга воссоздавалась многократно одним и тем же реактором. За её основу взята клетка пенициллиновой плесени. Предназначалась не иначе как все исцеляющая верная жена. Имя, фамилия, отчество, длительность жизни неизменны. Репродуктивная способность равна нулю. Смерть насильственная. Оживший шаблон. Та же схема в отношении сотрудников. Но в их основе микобактерии произведены другим чудовищным родителем. Цель существования – наблюдение и контроль. Знаменитый в системе трёх звёзд профессор Преображенский создан из бледной спирохеты вместилищем 666 для власти. Репродуктивная способность с вероятностью 20 %. Продолжительность жизни не ограничивается общими факторами. А вот и заботливая медсестричка, Пушкина Арина Родионовна. Изобретена профессором Преображенским. Она получена и выращена в его личной лаборатории. Социальная роль – мать будущего человечества. Продолжительность и качество бытия поддерживать и укреплять за счёт всех имеющихся ресурсов. Последняя в подборке – моя карточка. Фобос Глюк. Человек естественно рождённый. Возможный мессия – 70 %. Возможный создатель – 50 %. Возможный отец будущего человечества – цифры затёрты. Спланировать и организовать идеальные условия для усовершенствования сырьевых слоёв общества. Приоритет – степень высшая.

– Я ознакомился. Можно убирать. – Медленно опустилась крышка стола. Застучали, задвигались скрытые механизмы. – Когда вы их планируете расставлять?

– Сами разбегутся по норам в течение трёх часов. Листочки снабжены специальными чипами. Поэтому и уносить отсюда их нельзя. Сработает, не только выдаст место нахождения, но и приговор в исполнение приведёт. Там, правда, вариантов не густо. Но взрывы и отравления гарантированы. – Вернулся спокойный и обязательный лифт. – Пугающе впечатляет? Куда ты попал, мессия?

– Ещё до конца не выяснил. Но ради разгадки готов помолчать сколько потребуется.

Обратно продвигались также, как и в архив, молчаливые и незамеченные никем. У последнего перед палатой медицинского поста Арина оживлённо беседовала с другой медсестрой: «Я не думала, что судьба – быть преданной, предаваемой и предавать. Знаю, так не бывает, но хочется по-настоящему, навсегда». А ведь наверняка лучшая подруга, не откладывая на потом, донесёт. Она уже мысленно ликует, предвкушая копеечный приз. Но победит разница в табеле о рангах и накажут доносчицу. Раздатчица остановилась перед дверью с номером тридцать. Щедро суёт ломтик серого хлеба в мозолистую руку нескладного парня. На нашем входе значится тридцать три. Значит, успею нырнуть под одеяло. Пока нас не было, три койки освободили. Голые сетки. Сняли плодородный слой. Неужели нас не искали? Видимо, посетителям ни до того было.

– Тётя Клава, а хлебушка можно с походом? – Разносчица того и гляди разревётся.

– Нет, милок, другу твоему больше дам. Как думаешь, почему? Потому что завтрак я ему уже не принесу. А что он в этой жизни видел? – Окликает. – Кузьма Капитонович, я тебе котлеток домашних и огурчиков малосольных сподобила. Так что на кашу места может и не хватить. И хлебушка. Да забирай три порции!

– Спасибо, красавица! У меня места и на кашу и на хлеб хватит. Я бы и тебя съел. Ты такая аппетитная. – Тётю Клаву прорывает. Ревёт бабка в голос. Всхлипывает.

– Чего это она? Я же пошутил.

– Несостоявшаяся судьба разменялась на корма и безутешные рыдания. Несчастный Мир, алогичный.

– Поверила, что ли? – Смеётся.

– Любит тебя. А ты двоечник, учиться не хочешь. Стыдно ей, вот и ревёт, – хихикает разносчица. Утирает слёзы рукавом. Может это и есть счастье? Но обжорство на моего друга не нападает. И отпугнут злых духов, табачным дымом не тянет.

– Чем займёшься, Кузьма Капитонович, раз компанию мне не сложишь?

– Почитаю. Взял в библиотеке фантастику. «Горе от ума» называется. Грибоедов.

– С какого перепуга это фантастика? Житейская, философская поэма. Классика.

– Вот у нас с тобой ума нет. А горя хоть отбавляй. А представь, чтоб мы с умом натворили. Короче, будет лучше не умничать. Понял, тебя спасёт глупость.

Стою у решётки, выпиваю жизнь огня и дыма из третьей сигарету подряд в полном одиночестве. Робкий стук. Оборачиваюсь. Качнулась занавеска. Дрогнула застеклённая калитка, смешала никотиновый смог с лекарственным духом. На пороге Арина Родионовна, и белый халатик на её невесомой фигурке репетирует роль подвенечного платья.

– Привет, Аришка! Давай не будем травить пациентов? Им и без нас хватает. Прикрывай дверь. – Девочка выбелилась до голубизны.

– Мой товарищ обречён?

– Да. Перспектив спастись у него не было изначально. Тебе его жаль? – Розовеет.

– Да. А какие у нас перспективы? Ты меня хищно любишь? – Её в ознобе затрясло.

– Я не хочу тебе врать. И предавать тоже не готова. Предписано повторно ввести пришельцу ложную память. Вчерашняя доза не подействовала. Ты переделал её под себя. Доктор синтезировал более сильное снадобье. Уволят, я не буду колоть.

– Тогда уколет кто-то другой. – Я осторожно обнял её и притянул к себе. Выяснилось, что целоваться она умеет.

«Программа работает», – подумал, отстраняясь. А где-то поблизости эхом откликнулись сразу несколько голосов: «Программа функционирует. Препараты повлияли. Они оба достойны друг друга».

– Но у тебя есть жена. А мы ей ничего не скажем, да? А я завтра диссертацию защищаю. Простенькая тема «Эволюция бактерий, спирохет и палочек». Анализирую, какие сложные организмы могут вызревать из зловредных микробов.

– Медсестра и защита диссертации? В моём примитивном мозге эти понятия на одну полку не становятся. – Сумерки сгущались по мере созревания усмешки. Они скроют, если я не удержусь. – Ты умнейшая девушка, но традиции, квалификация…

– У меня высшее медицинское образование. Я могла бы работать врачом. Но нельзя… – Она заметно покраснела и запнулась. Зато у меня возможность протестировать Арину на искренность. Разглаживаю пышные волосы. Успокаиваю.

– Сплетницы и завистницы припишут заслуги влиятельному папочке. Полбеды. Плюс ты меня ждала, и я попался.

Второй поцелуй здорово смахивал на миллион, выигранный в лотерею. Завершилось ликование мощной медикаментозной атакой. Любящая девушка безжалостно трижды ввела лошадиную дозу опасного зелья. Реконструктор справился. Но в течение часа я бы не встал ни по нужде, ни по прихоти. Зато, спустя полтора часа, смело оторвался от пола, приподнялся и прошёл по воздуху четырнадцать шагов. Благо, никто этой рисовки не наблюдал. Сосед увлечённо читал, остальные обитатели пребывали в немощной прострации.

– Час пробил. Пора, мой друг. – Томик занял подушку, не пренебрегая одеялом. В глазах у благочинного дедушки заиграли радуги, величественно анонсируя то ли конец света, то ли начало новых пиратских походов.

Не миновало и получаса, как кулинарные изделия тёти Клавы приобщились к тесному содружеству блюд на праздничном столе в архиве № 5. Выпивки и закуски могло бы хватить на изголодавшую бригаду санитаров из пяти человек. Хрустальные пепельницы излучали готовность к долгому разговору. Оба стакана на четверть затуманились душистым первачком. Кузьма Капитонович вяло предложил закусить и послушать.

– В этом Мире нет роддомов. Население появляется поштучно в специальных реакторах. Человек в одной поре осчастливит планету своим появлением, свершит пробег, назначенный судьбой, и удалится на вечный покой. В фильмах и книгах иначе. Персонажи рождаются, взрослеют, стареют. Народ убеждают, дескать, так и происходит. Крамола – помыслить о собранном и сданном под ключ теле, заряженном инстинктами и рефлексами, с вживлённым интеллектом и синтетической памятью. Соседи и родственники в курсе его появления. Вернулся из командировки, армии, тюрьмы. Да мало ли, где его носило. И ничего страшного, что он ещё не жил, не учился, не совершал преступлений, за которые, по всеобщему мнению, понёс заслуженное наказание. Он дома, на работе, и это – показной смысл его жизни. Предначертание призвано упростить, облегчить задачи. Открывает следователь картотеку и видит клиента. Вот здесь у нас прирождённые убийцы. А кто похитил величайшее полотно из музея? Нездоровая тяга к искусству заложена у этой группы протокольных лиц. Индивидуальный почерк принадлежит Иванову Ивану Ивановичу. Указаны адреса, телефоны гнёзд.

– Очень удобно ловить. Трубку снял: «Ало, дорогой, мы тебя разоблачили. Хочешь явку с повинной, приходи. Нет, тебя милиция под дверью ждёт, на бобике в наручниках довезём». – Прожевал и проглотил кусочек котлеты. Тётя Клава готовит восхитительно. Подумал, и автоматически странная аналогия провелась в голове. – Формуляры ненаглядной супруги неприятно изумили. Срок жизни не изменен. Легко вычислить дату следующей насильственной смерти. Совсем скоро.

– А зачем вычислять? По формуляру находим папку. В ней прячется ордер на будущий арест. Матильду Константиновну через восемь дней убьёт её собственный муж. Кто у нас муж Матильды Константиновны? Давай, убийца, за тебя! Поднимаем стаканы. Чокаемся. Проглатываем залпом. Самогон крепкий, настоящий, гороховый, от сокамерника. Спеть бы что-нибудь лирическое, «Мурку», что ли.

– Раскалывайся, друг сердечный, мечтал когда-то, чтоб ни милиции, ни школы? Жена, работа – явления предначертанные. Выполз на готовенькое. И свалил кум королю, сват министру, молодой-красивый, а? Сбылась мечта идиота?

– Мечтал. Каюсь. Поведай мне про Арину Родионовну. Не сотворили ли её специально для меня? Мы по типу – Адам и Ева? Обязаны потомство дать? И кровь свежа, и время вспять? А жена Матильда припасена для услады запретного плода?

– Смекаешь. И плод подсластить, и тебя усмирить. Если я правильно понимаю, ты как минимум мессия. А значит, без заповедей и чудес не обойдётся. Но откроешь рот на священную тему, люди добрые, живёте вы неправильно. А тебе его закроют, кого слушаете? Он жену замочил. Он с любовницей спит. Продумана адская машина. Включили программу – заработала. И не выскочишь из неё. Вот у меня как было? Интересно? – Я киваю. – Тогда слушай и не пугайся. Череду тоскливых дней начал шестидесятилетним стариком, страдающим сухоткой мозга. Третья стадия. Болезнь незаразна. – Меня передёрнуло. Фрагмент сёмги едва обратно не попросился. Но вида не подаю. Подозрительно щурюсь, впитываю. – Пахал на заводе. Отсыпался в изолированной конуре хрущёвского типа. Не смел озаботиться, а зачем? Но вот какая штука, сознание угнетено недугом настолько, что вынужденно открывать новые, подчас невероятные таланты. Отводить глаза научился раньше, чем в больничку угодил. Затем прозрел на счёт ключей и отмычек. Открылась лютая тайна: им нужен истерзанный микробами и лекарствами мозг. Я выращивал в себе жирный кусок больного, вонючего холодца.

– Для науки? Неполноценное существование, без жены, без детей. Тяжёлый физический труд в предпенсионном возрасте. Ради экспериментов и диссертаций?

– Брось. Наукой тут и не пахнет. Подожди, устройство общества для тебя – тёмный лес. На дне барахтаются три касты. Мужья. Они добывают хлеб насущный по-разному. Кто руками, кто ногами, кто головой. Но, как правило, постов не занимают и успехов не достигают. Крестьяне, рабочие, спортсмены, мелкая интеллигенция. Земные вирусы складываются в полноценные цепочки, клетки. Иногда за основу берут безобидный микроорганизм и наделяют его генетической информацией. Следующая каста – жёны. Их производят из специально дрессированной плесени пенициллинового ряда, модифицированной на уничтожение практически любой инфекции. Они верны и холодны, но чрезвычайно полезны. Третья группа – любовницы. Страстные, очаровательные, заводные переносчицы венерических заболеваний. В них-то глупцы и влюбляются.

– Весёленькая схема. Приходит домой после дежурства измаявшийся милиционер…

– Нет, у них тоже так бывает, но реже. Из непростого праха они, хоть и по образу.

– Ладно, уставший школьный учитель. А что, он обучает сплошных двоечников? Дети целыми коллективами на второй год остаются? А, въехал, им учиться незачем.

– В точку. Необходимые знания заложены. Учитель для забавы. Учебники списывают в утиль с нерасклеенными страничками. Школу надо прогуливать. Кто по хитрости, кто по болезни. Вот где засада. В лечебницу попадает, а там целительством никто не промышляет. Предназначение там – смысл прозябания под лучами Цирцеи. Я в той же категории, что детки. Прости, отвлеклись от темы.

– Возвращается измотанный педагог домой. А там жена, холодная и серая мышь. После никудышной ночи и вечных споров о превосходстве в никчёмности. Спешит наш герой труда в обитель сомнительных знаний. Совершенно случайно встречает мечту поэта. Влюбляется. Конфетно-букетный период. Подобно закоренелому алкоголику или наркоману, умыкает из дому деньги, вещи. Проматывает на то, чтобы в один из сумрачных дней понять, как нелегко и позорно болен. Но любящая вторая половинка, почти святая, условно говоря, женщина не только прощает заблудшего самца, но и умудряется излечить его собственными силами. А коварство кроется в подстраховке. Как же на всякий случай не проверится у всезнающих, чутких чудо-докторов. Следует бесконечная сдача крови. Для чего?

– Вспомни корешок на своего будущего начальника. Знаменитый доктор, как ни кощунственно, далёкий потомок бледной спирохеты. В кожной, кровеносной, нервной и костной структурах остаются грязные следы борьбы с сифилисом и ему подобным неприятностями. Из них высшее сословие изобретает лакомства. Пошлые слухи надёжнее невинной правды при традиционном условии, что всё относительно. А мы, простые смертные черви, лучше свиного сальца навернём. И я тост произнесу. Не возражаешь? Моя жизнь, пустая и одинокая, заканчивается. Но прожил я её не зря. Вот сижу, пью водку с миссией. Кстати, по поводу Матильды есть мысль. – Наполняю стаканы до середины. Звонко чокаемся. Пьём за Кузьму. – Матильду будем беречь, как лекарство и как святость. Горько противно, но принять необходимо. А давай, Кузьма Никанорович, ой, Капитонович, за тётю Клаву!

– Будь другая, настоящая жизнь, взял бы её в жёны. Век бы прожили душа в душу. Веришь-нет, не изменил бы ей не разу. Сейчас бы внуками занимались, а то и правнуками. Слушай, будет возможность, подаришь мне чистый лист? От рождения до глубокой старости день за днем затеюсь смаковать свою простецкую летопись.

– Только Клаву без посторонней и потусторонней помощи найдёшь, и впишешь, и пропишешь. Верь, и по вере твоей тебе дано будет.

Третий алкогольный залп обжёг нутро и раскачал неверные тени суровых стеллажей. Всколыхнулись тысячи душ, вколоченных печатными машинками в казённую бумагу, запертых в вольерах мудрёных формул. Боже мой, сколько предстоит. Страх такой никаким спиртом не вытравишь. Во что бы то ни стало, я не умру в кривом извращённом зеркале мечты о всеобщем счастье. Знать бы планы того мечтателя, вмешаться в них.

На обратном пути сухоточный дар подвёл Кузьму Капитоновича. Последний военный пост засёк приближение двух полуночных бродяг. Рослый пограничник отточенным ходом подхватил меня под локоть, неотступно заводя руку за голову.

– Как вы здесь оказались? Из какой палаты? А почему я вас раньше не наблюдал?

– Товарищ офицер, – забормотал я, – крайне выпить хотелось, Другу весьма сложная операция предстоит. Волнуемся, выживет ли? Искали место, ну, так, чтоб незаметно, без последствий принять на грудь, и под одеяло. Заблудились. Вы же свой. Не погубите? – Солдат отпустил мою руку, дружелюбно не позволяя упасть.

– Ну, что с вами, алкоголиками, делать? У меня дядька такой. Его на расстрел поведут трезвым, а приведут пьяным. Рухнет раньше, чем ружья зарядят. А за друга не переживай. Как в народе говорят, везёт дуракам и пьяницам. Так вы не исключение. Я вас на медицинский пост отведу, дежурной сестре в руки передам. Мы друг друга не видели. А ну, постой. – Он звлёк из-за пазухи крестик. Дал поцеловать сначала мне, потом деду. – Меня всегда выручает. Я помолюсь за вас.

– Это их после инъекций повело, – с пониманием отозвалась Арина, прикладывая указательный палец к недавно накрашенным губам. – Марш по койкам. Ни звука.

В четыре часа утра за Кузьмой Капитоновичем примчалась операционная бригада.

– Данный ответственный и чрезвычайно мужественный шаг вам предстоит исполнить без наркоза. Вы мужчина. А посему выдержки и терпения вам не занимать, – подбадривал врач в чёрном костюме. Его очки в роговой оправе ритмично вздрагивали. Строгое лицо, словно бы слепленное из запечённой груши, сочилось сытой добротой и лучилось уверенной надеждой.

– О, да вы, батенька, подготовились. Оно и к лучшему. С Богом!

Благочинный дедушка разделся. Ему промыли пищеварительный тракт. От лысой макушки до потрескавшихся пяток натерли спиртом. Крепко прибинтовали к разделочной доске на упругих колёсах. Выкатили в коридор. Тогда-то я и заметил, что уцелевший в палате я один. У правящей верхушки намечается нехилая вечеринка. Какая скверная идиллия! Сколько упущено возможностей оказаться не здесь. Голова гудела. Ум строптиво отрекался вмещать в себя такое количество чудовищной правды. Выскользнул на балкон. Сигарета в зубах не дождалась, пока достану зажигалку. Задымилась. За листвой ужасающе светало. Если рассвет и занимался, то не иначе как показом сюрреалистического мультипликационного фильма про операционную. Мясистые личинки грязного дождя нависали клочьями нестерильных бинтов и вторично примененной ваты. Первый луч сверхточным скальпелем вскрыл кромку горизонта. Брызнул пунцовый всплеск света, пропитывая небесное вещество безысходностью, отчаяньем и адской болью. Второй луч вспорол облака. То ли слабый ветер, то ли силы, ведомые микробиологам высотникам, вынудили трепетать пожирателей шума и пыли. Трития рваное ранение расползлось зигзагом, пародирующим плотоядную пасть акулы. Её края распустились хлябями, перелицовывая наизнанку безобразное месиво. Точь-в-точь как мне мнится изувеченный и испохабленный людской мозг. Я курил и бессильно плакал, ощущая себя малышом, забредшим в жесткие лапы великана-насильника. Незаметно рядом, точно проявилась из рассветной агонии, прорисовалась Арина. Её лёгкая, мягкая рука скользнула по моей шее, затем по щекам, сметая с них солёную влагу.

– Хотела отдохнуть перед важным мероприятием. Но разве я вправе уснуть, когда ты жестоко страдаешь? Люди смертны. Память способна оживлять их. Хочешь, назовём нашего первенца Кузьмой? – Она брезгливо скривила губки, разрисовывая щёки неровными складочками. – Знаю, так делать некрасиво, морщинки появятся.

– Нет. Если мальчик родится, пусть будет Абрам, а девочка – Сара. Свежо и красиво.

– Почему Абрам и Сара? – оторопела медсестра. – Разве русских имён не хватает?

– Любимая, я не расист.

Где-то поблизости пошутили про надуманную страсть и перепутанную ампулу. Прогрессивное изобретение прижалось ко мне и вложило во влажное лобзание откровенный переизбыток знойной ненависти.