Текст книги "Рыжий Орм. Путь викинга"

На сороковом году правления короля Харальда Синезубого, за шесть лет до нападения викингов из Йомсборга на Норвегию, три корабля с новыми парусами и многими людьми на борту вышли из окрестностей Листера и двинулись на юг грабить вендов. Их предводителя звали Крок. Это был смуглый человек, долговязый и нескладный и очень сильный; его хорошо знали в округе, потому что он был горазд выдумывать дерзкие затеи и играть с людьми шутки, которые для тех плохо кончались, а после растолковывать им, как он сам бы управился на их месте. Сам он мало что совершил, предпочитая рассказывать, что собирается сделать; но тут он так разжег окрестных парней своими речами о добыче, которую удалым людям легко захватить, ненадолго наведавшись к вендам, что подобралась команда, были снаряжены корабли, а самого Крока выбрали хёвдингом этого похода. У вендов найдется чего пограбить, говорил он; главное, можно не сомневаться, что им достанется много серебра, янтаря и рабов.

Крок и его люди подошли к побережью вендов, нашли устье реки и выгребали по ней против сильного течения, пока не достигли деревянной крепости с частоколом через всю реку. Тут они на рассвете высадились и двинулись прямо на вендов в обход их деревянных укреплений. Но венды оказались многочисленны и хорошо стреляли из луков; а люди Крока сильно устали, поскольку всю ночь шли на веслах; и битва была жестокая, прежде чем венды бежали. Крок потерял тогда хороших людей; а когда подсчитали добычу, та состояла из нескольких корчаг да пары овчин. Они немного спустились по реке и попытали удачу в другом селении, чуть западнее; и после яростного боя, снова понеся потери, люди Крока захватили два копченых свиных бока, проломленный панцирь и ожерелье из мелких истертых серебряных монет.

Они похоронили своих павших на берегу и держали совет; и Кроку пришлось потрудиться, объясняя, отчего поход вышел совсем не такой, как он обещал. Но ему удалось успокоить людей разумными словами. К случайностям и неудаче, говорил он, следует быть готовым всегда; истинному викингу негоже отчаиваться из-за подобных пустяков; грабить вендов теперь стало труднее, чем раньше; а кстати, он хотел бы предложить кое-что еще, к вящей пользе их всех. Надо было попробовать наведаться на Борнхольм, ведь о тамошних богатствах всякий знает, а с годными для боя людьми на острове плохо, поскольку многие уехали оттуда за последнее время в Англию. В таком набеге они без большого труда захватят изрядную добычу, и золота, и драгоценных тканей, и богатого оружия.

Люди Крока решили, что это хорошо сказано, и вновь обрели уверенность; они поставили паруса и поплыли к Борнхольму и прибыли туда рано утром и шли на веслах вдоль его восточного побережья в полном безветрии и сгустившемся тумане, ища подходящее место для высадки. Они шли борт к борту, бодрые духом, но молчали, желая подойти к берегу незамеченными. И вдруг услыхали впереди скрип уключин и мерные удары весел и разглядели в тумане одинокий боевой корабль: он обогнул мыс и шел прямо на них, не сбавляя хода. Все стали вглядываться в этот драккар, очень большой и красивый, с красной драконьей головой и двенадцатью парами весел, и радовались, что он только один; и Крок приказал, чтобы все его люди, не занятые на веслах, взяли свое оружие и изготовились, потому что тут будет чем поживиться. Но одинокий корабль подходил все ближе, словно ничего не замечая; и плотный человек, стоящий у форштевня, с окладистой бородой и в измятом шлеме, приставил ладони ко рту, едва суда поравнялись, и крикнул хриплым голосом:

– Расступитесь или сражайтесь!

Крок расхохотался, а с ним и его люди, и прокричал в ответ:

– Ты видел, чтобы три корабля расступались перед одним?

– Я видел и больше, – крикнул толстяк, – потому что мало таких, кто не уступит дорогу Стюрбьёрну. Но выбирайте сами, только быстрее!

На это Крок не сказал ничего, только повернул свой корабль и велел опустить весла, покуда незнакомое судно прошло мимо; ни один клинок не был обнажен на борту у Крока. И все видели, как высокий молодой человек в синем плаще, со светлым пушком на подбородке, поднявшись со своего места возле кормчего, стоял, сжав в руке копье и прищурясь глядел на них, а после широко зевнул; а потом отставил в сторону копье и уселся снова; и люди Крока поняли, что это Бьёрн Олофссон, по прозвищу Стюрбьёрн, изгнанный племянник конунга в Упсале, тот, что редко уклоняется от бури и никогда от боя и кого немногие хотели бы встретить на море. Его корабль продолжил свой путь к югу и наконец исчез в тумане; но Кроку и его людям непросто было снова обрести бодрость духа.

Они подошли к восточным шхерам, где не было людей, вышли на берег и сварили еду и держали долгий совет; многие думали, что лучше плыть домой, раз уж неудача последовала за ними и на Борнхольм. Ведь помимо Стюрбьёрна в этих водах и на самом острове наверняка полно викингов с Йомсборга, и остальным тут уже нечего делать. А некоторые говорили, что немного успеешь на море без такого хёвдинга, как Стюрбьёрн, который без нужды дорогу не уступит.

Крок поначалу был несколько бледнее обычного; но он велел выкатить для всех пива; и когда все выпили, он принялся их ободрять. Да, неудача, что им повстречался Стюрбьёрн, это так; но с другой стороны, большая удача, что встреча была именно такой; ведь успей они высадиться и нарваться там на его людей или других йомсборгских викингов, им бы вышел немалый вред. Все йомсвикинги, и в особенности люди самого Стюрбьёрна, наполовину берсерки, таких порой и железо не берет, они равно хорошо рубятся обеими руками, как лучшие бойцы из Листера. Что он не стал нападать на Стюрбьёрнов корабль, человеку безрассудному могло показаться странным; но по его, Крока, мнению, у него были причины сдержаться, и хорошо, что он вовремя опомнился. Потому что у безземельного морского разбойника вряд ли найдется на борту что-либо стоящее серьезной схватки; а сами они вышли в море не ради пустой славы, а ради добычи; и потому он предпочел позаботиться об их общем благе, а не о собственном достоинстве, и по зрелому размышлению они согласятся, что он поступил, как подобает хёвдингу.

Таким образом Кроку удалось немного смягчить недовольство своих людей, да и сам он воодушевился собственными речами и продолжал их, чтоб отсоветовать спутникам возвращаться домой. Потому что дома в Листере, говорил он, народ остер на язык; и в особенности женщины поспешат встретить их расспросами о подвигах и о добыче и о причине столь скорого возвращения. Кто себя уважает, тот не захочет подставиться под их пересуды, так что возвращение надо было отложить, покуда не попадется что-нибудь такое, с чем вернуться не стыдно. Что теперь нужно, так это столковаться и всем вместе постараться выбрать хорошее место и туда отправиться; а поскольку больше ему сказать нечего, то хотелось бы услышать мнение на этот счет разумных людей.

Один предложил наведаться в земли куршей и ливов, где найдется стоящая добыча; но его не поддержали, поскольку слишком хорошо знали, что каждое лето там рыщут большие отряды свеев и не очень-то любят, когда чужие появляются там по тому же делу. Другой слыхал, что больше всего на свете серебра на Готланде и что надо бы там побывать; но иные, более сведущие, сказали, что теперь, когда гуты разбогатели, они живут в укрепленных поселениях, какие под силу разве целому войску.

Тут взял слово третий, по имени Берсе, разумный в речах и всеми уважаемый за мудрость. Он сказал, что Балтийское море стало тесным и скудным, поскольку так много народу вышло на добычу, что даже венды выучились защищаться. А раз возвращаться домой больше охоты нет, в этом он сходится с Кроком, то следует прикинуть, а не поплыть ли на Запад. Сам он никогда там не был; но человек и Сконе, с которым он толковал на одном рынке прошедшим летом, побывал и в Англии, и в Бретланде, вместе с Токе Гормссоном и Сигвальде Ярлом, им было за что хвалить этот поход. Все они щеголяли в золотых кольцах и дорогих нарядах; и по их рассказам, викинги, бросившие якорь в устьях рек франков, развлекаются в постели с дочками графов, а служат им аббаты с бургомистрами. Насколько близки были к истине его сконские собеседники в этом утверждении, знать он не может, но, зная принятую в тех местах правдивость, разумно будет поверить хотя бы в половину сказанного. Впрочем, нет сомнений, что вид у этих вернувшихся из похода людей был самый благополучный, и они даже угостили его, чужака из Блекинге, изрядным количеством крепкого пива, причем ничего не украли из его имущества, покуда он спал; и потому, возможно, не все тут ложь, которая, с другой стороны, и так видна. А где хорошо людям из Сконе, там и блекингцам неплохо; потому, закончил Берсе, он предлагает поход на Запад, если остальные не против.

Многие встретили его речь одобрительными криками; но другие говорили, что им не хватит запасов, чтобы достичь тех тучных земель на Западе.

Тогда Крок взял слово и сказал, что Берсе произнес как раз то, что и сам он собирался предложить. К тому, что Берсе рассказал о дочках графов и богатых аббатах, за которых дают большой выкуп, он добавил бы еще одну вещь, хорошо известную людям бывалым, а именно, что в Ирландии всего не менее ста шестидесяти конунгов, больших и малых, и у каждого есть сокровища и красивые женщины, а воинов их защищают одни только полотняные рубахи, так что справиться с ними не составит труда. Единственная трудность, это пройти Эресунн, где часто попадается довольно навязчивый народ. Но три корабля, полные вооруженных людей, на которых сам Стюрбьёрн не осмелился напасть, несомненно внушат к себе уважение и там; к тому же все викинги из округи в это время года уже отплыли на Запад, а впереди безлунные ночи. Запасы же можно будет пополнить, благополучно пройдя пролив.

Тут все опять приободрились и сочли, что план хорош, а Крок из них всех самый рассудительный и знающий; и все были горды, что решились пуститься на Запад, ведь у них в округе, сколько помнили старожилы, туда еще не ходил ни один корабль.

Они подняли паруса и двинулись к острову Мэн и пробыли там весь день и всю ночь, меняя часовых и дожидаясь попутного ветра. После чего, воспользовавшись штормовой погодой, прошли проливом и к вечеру миновали его горловину, не встретив неприятеля; на ночь они зашли за мыс Куллен с подветренной стороны и решили позаботиться о запасах. Три отряда отправились в глубь страны, каждый в свою сторону. Отряду Крока повезло, они вышли к овечьему загону близ большого хутора и убили пастуха и его собаку, так что те не успели поднять шума. Потом они переловили всех овец и зарезали столько, сколько могли унести с собой; но животные громко блеяли, и Крок велел своим людям поторапливаться.

Они пустились в обратный путь к кораблям по той же тропке, по которой пришли, каждый с овцой на плечах, торопясь как могли. За спиной они слышали крики проснувшихся жителей хутора, а вскоре донесся и яростный лай собак, пущенных по их следу. Потом далеко разнесся женский крик, перекрывая голоса собак и людей. «Погоди! Стой!», и несколько раз «Орм!», и опять «Погоди!» – пронзительный вопль, полный отчаяния. Люди Крока не могли быстро идти со своей ношей, потому что тропка была каменистая и круто обрывалась в пропасть, а ночь выдалась беззвездной, стоял почти непроглядный предрассветный мрак. Сам Крок шел последним и тащил на плече овцу, а в другой руке держал секиру. Он предпочел бы избежать стычки из-за овец, ибо они малая замена жизни и здоровью; злыми словами он понукал своих людей, когда те спотыкались или шли слишком медленно.

Корабли стояли у каменных уступов, удерживаемые у берега только веслами; все были готовы отплыть сразу же, как подоспеет Крок, поскольку два других отряда уже вернулись, ничего не найдя; несколько человек ожидало Крока на суше, чтобы помочь ему, если понадобится. До кораблей оставалось несколько шагов, когда на тропу выскочили два огромных пса. Один набросился на Крока, но тот увернулся и рубанул собаку секирой; другой промчался мимо него и с маху сбил с ног человека, шедшего впереди и впился ему в горло. Двое встречавших кинулись к ним и убили пса; но когда вместе с Кроком склонились над упавшим, оказалось, что у него сильно порвано горло и что он вот-вот истечет кровью.

В этот миг пролетело копье и вонзилось впереди Крока, и два человека сбежали по склону на каменные уступы; они мчались так быстро, что оставили своих спутников далеко позади. Первый, с непокрытой головой и без щита, с одним коротким мечом, оступился и упал ничком на камни; два копья, пролетев над ними, вонзились в его товарища, и тот упал и остался лежать. Но первый, с непокрытой головой, уже вскочил, взвыв по-волчьи; налетев на человека, ринувшегося вперед с поднятым мечом, когда он сам упал, он рубанул его по виску и убил. После он накинулся на Крока, который был рядом; и все это происходило очень быстро. Воин нанес Кроку мгновенный и сильный удар; но Крок нес овцу и удар пришелся по туше; в тот же миг Крок сам ударил обухом своей секиры и попал своему противнику в лоб, и тот свалился без чувств. Крок наклонился над ним и разглядел, что тот еще совсем парнишка, рыжий и курносый и белокожий; он ощупал то место, куда пришелся удар, и нашел, что череп цел.

– Прихвачу и овцу, и теленка, – сказал Крок, – будет грести за того, которого убил.

С такими словами он поднял парнишку, отнес на свое судно и положил у скамьи; и со всей командой на борту, кроме двух убитых, корабли ушли в море в тот самый миг, когда большой отряд преследователей наконец появился на берегу. Уже светало, и несколько копий полетело вдогон кораблям, но ни одно не попало. Гребцы со всей силы налегали на весла, радуясь свежине на борту; и они успели уже изрядно отойти от берега, когда среди смутных теней на уступе увидели женщину в длинной голубой сорочке и с развевающимися волосами; она бесновалась на краю обрыва, простирая руки к кораблям и что-то крича. Ее крик донесся до них лишь слабым звуком над водой; она еще долго стояла после того, как ее вовсе не стало слышно.

Так Орм сын Тосте, который со временем сделался известен как Рыжий Орм, или Орм Странствователь, отправился в свое первое путешествие.

На Ведерё люди Крока прибыли голодные, поскольку всю дорогу туда шли на веслах; там они причалили и вышли на берег, чтобы набрать дров и сготовить себе хороший обед; на острове никого не было, кроме нескольких старых рыбаков, которые по своей нищете грабежа не боялись. Свежуя овец, люди Крока нахваливали их и восхищались, до чего же тучные и до чего, видно, славные весной выпасы на Куллене; они насаживали куски на копья и держали их над огнем, и принялись облизываться, когда жир зашипел, потому что давно уже не чувствовали такого вкусного запаха. Многие рассказывали друг дружке, когда в последний раз едали такие лакомые куски, и все сошлись, что покамест на Запад им плывется хорошо. А потом все принялись за еду, так что сало текло по бородам.

Орм к тому времени пришел в себя, но ненадолго; едва он вышел на берег вместе с остальными, как ноги у него подкосились. Он сел наземь, обхватив голову руками, и не отвечал на расспросы; потом его вырвало, он попил воды, и ему полегчало; а почуяв жаркое, он поднял голову, словно проснувшись, и уставился на окружавших его людей. Сидевший с ним рядом дружелюбно ухмыльнулся, отрезал немного мяса от своего куска и протянул Орму.

– На, поешь, – сказал он. – Лучшего жаркого ты никогда не пробовал.

– Мне ли не знать, – отвечал Орм. – Ведь это я вас угощаю. Он взял мясо двумя пальцами, но есть не стал; он оглядел всех по кругу, одного за другим, а после сказал:

– Где тот, кого я ударил мечом? Он мертв?

– Он мертв, – отвечал его сосед, – но здесь ни у кого нет за него долга мести, а вместо него грести будешь ты. Его весло прямо перед моим, так что лучше, если мы с тобой станем друзьями. Меня звать Токе, а тебя?

Орм назвал свое имя, а потом спросил:

– Был ли достойным человек, которого я уложил?

– Он был несколько медлителен, как ты заметил, – сказал Токе, – и с оружием управлялся похуже меня; но оно и понятно, ведь среди нас я в таком деле один из лучших. Но человек он был сильный и надежный и почитался всеми достойным; он звался Оле, и отец его снимает по двенадцати тенне ржи, и в море он ходил уже дважды. А если ты умеешь грести не хуже его, то гребец ты не последний.

Когда Орм услыхал это, он почувствовал облегчение и принялся за еду, но спустя какое-то время спросил:

– А кто меня ударил?

Крок сидел чуть поодаль и услыхал его вопрос. Он рассмеялся и поднял свою секиру и, прожевав, сказал:

– Это она тебя поцеловала; а когда бы укусила, ты бы не спрашивал.

Орм глядел на Крока, широко раскрыв глаза и не мигая; потом вздохнул и сказал:

– Я был без шлема и запыхался; а не то все могло бы повернуться иначе.

– Ты дерзок, сконец, – сказал Крок, – и считаешь себя бойцом. Но ты слишком молод и нет у тебя воинского разума. Потому что ни один разумный человек не выскочит без шлема не то что из-за каких-то овец, но даже из-за собственной жены. Однако мне сдается, человек ты удачливый, и быть может, принесешь удачу нам всем. Твою собственную удачу мы видели трижды: ты споткнулся о камни, когда два копья летели прямо в тебя; за Оле, убитого тобой, никто не должен мстить; и я тебя не зарубил, потому что мне нужен гребец на его место. Потому я и считаю, что удача твоя велика и может нам пригодиться; и дарю тебе ныне мир от всех нас, покуда ты гребешь веслом Оле.

Все решили, что Крок хорошо сказал. Орм ел, раздумывая, а потом ответил:

– Я принимаю твой мир и не думаю, что должен стыдиться этого, потому что вы сами украли моих овец. Но грести, словно раб, я не стану, потому что я хорошего рода, и пусть я молод, но почитаю себя человеком достойным, раз уж смог уложить такого почтенного человека, как Оле. И потому хотелось бы получить обратно мой меч.

Тут пошли разные толки. Иные считали, что желание Орма не слишком малое и что достанет и того, что ему подарили жизнь; но другие говорили, что дерзость в молодости не большой грех и что надо иметь уважение к тому, с кем удача; а Токе рассмеялся и спросил, сколько найдется человек на всех трех кораблях, что побоялись бы одного юнца с мечом. Человек по имени Кальв, говоривший против этого, пожелал драться с Токе за такие слова, и Токе объявил, что сделает это с удовольствием, как только доест бараньи почки. Но Крок не разрешил никакой драки, и кончилось тем, что Орм получил обратно свой меч, хотя теперь предстояло решать, кем ему впредь считаться – пленником или товарищем. Но за меч, который был добрым оружием, Орму предстояло заплатить Кроку выкуп с первой же добычи.

Тут задул легкий бриз, и Крок сказал, что надо выходить в море. Все взошли на борт, и драккары, подняв паруса, двинулись в Каттегат. Орм оглянулся на далекий берег и сказал, что Кроку повезло, в эту пору мало у них в округе кораблей; а то, насколько он знает свою мать, она уже давно была бы здесь с половиной хутора на борту.

Потом он промыл свою рану на лбу и выполоскал из волос запекшуюся кровь; и Крок сказал, что шрам будет не стыдно показать женщинам. Потом подошел Токе со старым кожаным шлемом с железными пластинами и сказал, что по нынешним временам шлемом эту штуку назвать трудно, но он нашел ее у вендов и без нее обойдется. От секиры, сказал он, она мало помогает, но все-таки лучше, чем ничего. Орм примерил шлем и оказалось, что тот будет впору, когда спадет опухоль. Орм поблагодарил Токе; и теперь оба знали, что отныне будут друзьями.

Они обошли Скакен с крепким ветром и по старинному обычаю принесли жертву Эгиру ^[8] и его родичам бараниной, свининой и пивом, и долго потом их с криком провожали чайки, что считается добрым предзнаменованием. Они шли на юг вдоль ютских берегов, пустынных земель, где на песке то и дело виднелись обломки разбившихся на рифах кораблей; еще южнее они бросили якорь между двух маленьких островков и нашли там воду и пищу, но более ничего. Потом продолжили путь вдоль побережья; и большей частью ветер был благоприятный, так что все пребывали в хорошем расположении духа и не тратили силы на весла. Токе сказал, что Орму, видно, удача и в погоде; такая удача едва ли не лучшее, что выпадает человеку, и Орм впрямь может рассчитывать на хорошее будущее. Орм решил, что Токе, пожалуй, прав; но Крок с этим не согласился.

– Это мне счастье в погоде, – сказал он. – Ведь нам с самого начала везло с погодой и ветром, задолго до того, как появился Орм; а не будь я уверен в своей удаче, я бы никогда не решился на такое путешествие. Но и у Орма удача изрядная, хотя и иная, чем у меня; а чем больше счастливчиков будет на борту, тем лучше для всех.

Мудрый Берсе согласился с этим и сказал, что хуже нет, когда человеку нет удачи.

– Потому что человек человека одолеет, и оружие справится с оружием; для богов есть жертвы, а для троллей заклинания; но от худой удачи ничто не защитит.

Токе сказал, что не знает, сколь велика его собственная удача, хотя рыбацкое счастье при нем всегда. С людьми, с которыми бывал в ссоре, он всегда справлялся, но это скорее благодаря силе и ловкости, чем удаче.

– Но теперь, – сказал он, – хотел бы я знать, так же ли повезет мне с золотом и женщинами; поскольку слыхал, что тут на западе много всякого красивого, а я давно не имел ни женщины, ни золотого кольца. И даже если вместо золота большей частью будет серебро, и мне достанется не графская дочка, на какую рассчитывает Берсе, а обычная франкская девушка, жаловаться не стану; человек я гордый.

Крок сказал, что Токе придется малость потерпеть, хоть ему и невмоготу; и Токе признал, что это правда; поскольку непохоже, чтобы в этих местах вообще водилось золото и женщины.

Они шли вдоль низменных берегов, где не было видно ничего, кроме песка и болот и изредка рыбачьих хижин; потом появились мысы с воздвигнутыми на них крестами, и они поняли, что достигли христианских земель и франкских берегов. Ибо сведущие люди на кораблях знали, что такие кресты установили при Карле Великом, предке всех кесарей, чтобы отвратить викингов от его земель; но боги Севера оказались сильнее.

Они заходили в проливы и бухты, укрываясь от надвигающегося шквала или просто для ночлега, и наблюдали, как вода, солонее и зеленее, чем им когда-либо приходилось видеть, прибывала и убывала с приливом и отливом. Не заметно было ни судна, ни человека, лишь иногда попадались следы старых построек; ибо некогда здесь было множество селений, до того как пришли норманны. Но все они давно уже стояли разграбленные и брошенные, и теперь лишь далеко на юге мореходам можно было рассчитывать на добычу.

Они вошли туда, где море суживается между Англией и материком, и тут начались разговоры, не высадиться ли в Англии. Потому что все знали, что конунг Эдгар только что умер, оставив несовершеннолетних сыновей. Но Берсе и Токе и другие из числа тех, кто поумнее, настаивали, что все-таки земля франков куда лучше, надо только спуститься еще южнее; потому что король франков и император Германии воюют друг с другом из-за порубежья, а когда начинаются такие дела, то прибрежные земли перепадают норманнам.

Потому они остались под франкскими берегами; только теперь отошли подальше в море и бдительно несли дозор: они достигли той страны, что викинги отвоевали у короля франков; разумеется, и тут еще попадались кресты на мысах и в устьях рек, но чаще – шесты с насаженными на них бородатыми головами, в знак того, что владыки этой страны хорошо видят соплеменников у своих берегов. Крок и его люди сочли, что подобное негостеприимство к сородичам – большой позор для тех, кто теперь владеет всеми богатствами в этой стране; но этого и следовало ожидать от выходцев из Сконе и Зеландии; и Орма спросили, нет ли у него в этих краях родни. Орм отвечал, что вряд ли, поскольку его родня все больше в Ирландии; но вот такую вещь, как головы на шестах, надо бы не забыть до возвращения домой, она может здорово пригодиться для защиты овец. На это все рассмеялись и решили, что парень за словом в карман не лезет.

Они встали в засаде в устье одной из рек и захватили несколько рыбачьих лодок, но нашли в них мало что ценного, а от самих пленников не могли добиться, где тут искать богатые поселения; тогда двоих убили, но поскольку остальные так и не смогли внятно ответить, их отпустили, так как на вид они были тщедушные и не годились ни на весла, ни на продажу. Не раз высаживались они по ночам на берег, но много не добыли; народ тут жил в больших и хорошо обороняемых поселениях, и им всякий раз приходилось спешить к своим кораблям, чтобы не оказаться окруженными превосходящей силой. Они надеялись, что эта страна, населенная норманнами, вот-вот кончится.

Однажды вечером им встретились четыре больших боевых корабля, идущих на веслах с юга; они казались так тяжело нагруженными, что Крок даже велел подойти к ним поближе, чтобы посмотреть, много ли на них народу. Вечер был тихий, и корабли медленно сближались; на мачте первого из незнакомых кораблей был повешен перевернутый щит в знак мирных намерений; и люди Крока разговаривали с корабельщиками на расстоянии полета копья, покуда те и другие пытались сосчитать друг друга. Незнакомцы сказали, будто они из Ютландии и что идут домой после долгого плавания. С семью кораблями ходили они и в Бретань и южнее; там зимовали на острове в устье Луары до самого паводка; но потом их поразила моровая язва, и домой они ведут лишь столько кораблей, на сколько хватило людей. А насчет добычи они отвечали, что умный мореход никогда не хвалит свой груз прежде, чем не вытащит его на сушу, но будучи достаточно сильными, чтобы при встрече защитить добытое, могут сказать лишь, что никто не жалуется. Времена, конечно, уже не те, что были, но тот, кому удастся найти нетронутые места в Бретани или южнее, с лихвою возместит свои труды.

Крок спросил, нет ли у них вина или хорошего пива, чтобы обменять на свинину и вяленую рыбу; и одновременно попытался подойти к ним поближе, потому что ему сильно захотелось попробовать теперь же разом окупить все трудности путешествия. Но хёвдинг ютов немедленно выстроил свои корабли борт к борту, носами к Кроку и отвечал, что вино и пиво он придержит про свой расход.

– Но все равно милости просим, – сказал он Кроку, – у нас есть для вас другое угощение.

Крок взвешивал копье в руке и, казалось, раздумывал, что ему делать: но в этот самый миг на одном из встречных кораблей послышался шум. Видно было, как два человека схватились врукопашную у планшира, а потом так же сцепившись опрокинулись за борт. Оба ушли под воду, и один уже больше не появился; но другой на мгновение вынырнул и вновь нырнул, едва в него метнули копье с оставленного им судна. У ютов на кораблях поднялся крик, но когда кто-то из людей Крока спросил, в чем дело, ответа не последовало. Уже смеркалось, и вскоре, обменявшись с людьми Крока несколькими словами, незнакомцы снова взялись за весла, не дожидаясь, пока Крок соберется с ними сразиться. Тут Токе, сидевший рядом с Ормом на веслах по левому борту на собственном корабле Крока, крикнул своему хёвдингу:

– Поди сюда и посмотри! Мое рыбацкое счастье все прибывает! Рука вцепилась в весло Токе, другая – в весло Орма, а лицо с поверхности воды глядело на корабль. Оно было большеглазое и очень бледное, обрамленное черными волосами и черной бородой.

– Это, должно быть, отважный человек и добрый пловец, – произнес один из моряков. – Он поднырнул под корабль, чтобы уйти от ютов.

– Он, должно быть, еще и умный человек, – сказал другой, – потому что предпочел им нас.

– Он черен, как тролль, и изжелта-бледен, как мертвяк, – сказал третий, – и не похоже, что он несет нам удачу; брать такого на борт может быть опасно.

Так говорили они и за, и против этого, и многие выкрикивали разные вопросы человеку в воде; но он не двигался, вцепившись в весла, только моргал глазами и покачивался на волнах. Наконец Крок распорядился поднять его на борт; убить его можно и тут, сказал он возражавшим, если это понадобится. Токе и Орм подтянули к борту свои весла и втащили человека на борт; он был смуглокож и крепко сложен, голый до пояса, а ниже прикрытый лишь каким-то тряпьем. Он шатался, едва держась на ногах, но, сжав кулак, пригрозил уходящему ютскому судну и плевал ему вслед и скрипел зубами и что-то выкрикивал; а потом от качки опрокинулся навзничь, но тотчас вскочил на ноги, простер руки к небу и закричал что-то уже другим голосом; но слов его никто не понял. Орм всегда говорил, когда на старости лет пускался в воспоминания, что в жизни не слыхал более злобного зубовного скрежета и более печального и звучного голоса, чем тот, каким незнакомец взывал тогда к небу.

Вел он себя, по общему мнению, странно; все его расспрашивали, кто он и что с ним приключилось. Он немного понимал из того, о чем его спрашивали, и отвечал несколькими бессвязными словами северных наречий; им показалось, будто они поняли, что он ют и не желает грести по субботам и оттого рассвирепел и убежал; но никакого смысла в этом никто не нашел, и иные решили, что его поразило безумие. Ему дали еды и питья; он с жадностью набросился на бобы и рыбу, но с ужасом отшатнулся от свиной солонины. Крок сказал, что он отработает свой кусок на веслах, а на рынке рабов за него можно будет получить звонкой монетой. Берсе, продолжал Крок, со своим умом, пусть попытается понять его и вызнать, что тот может дельного рассказать о тех краях, откуда он родом.

Все следующие дни Берсе сидел очень близко к чужеземцу, и они разговаривали, насколько это было возможно. Берсе был спокойный и терпеливый человек, любил поесть и владел искусством скальдов; в море он ушел от сварливой жены; он был рассудительным и многое знал, и постепенно понимал все больше из того, что говорил незнакомец. И пересказывал это Кроку и остальным.

– Он вовсе не безумен, как это может показаться, – говорил Берсе. – И он вовсе не ют, это совершенно ясно. Нет, он говорит, что он «юде» – иудей. Это такой народ на востоке, что убил человека, которого христиане называют богом. Это убийство совершено очень давно; но христиане до сих пор питают большую ненависть к иудеям за это дело и убивают их с радостью и не желают слышать ни о примирении, ни о вире за убитого. Поэтому большинство иудеев живет у кордовского халифа, потому что там не принято убивать людей из-за бога.