Текст книги "Обманщик"

Лишь за кофе в библиотеке под портретами денди эпохи Регентства Эдуардз приступил к делу.

– Сэм, как я уже говорил, все очень довольны, действительно, очень довольны. Но, Сэм, наступает новая эра. Эра, лейтмотив которой можно обозначить словами «по правилам». Использование старых методов, связанных с нарушением законов и правил, должно быть… как бы это выразиться… ограничено?

– Ограничено – самое подходящее слово, – согласился Сэм.

– Хорошо. Далее, полистав документы, нетрудно заметить, что вы еще содержите, вероятно, на всякий случай, несколько агентов, которые на самом деле давно перестали приносить пользу. Возможно, это просто старые друзья. Ничего страшного, если только они не окажутся в щекотливом положении… Если только их не раскроют собственные службы безопасности, и это не создаст для нас массу проблем…

– Каких, например? – уточнил Маккриди.

С документами всегда одна и та же беда: они в любое время доступны для контроля. Только ты заплатил кому-то за услугу, как в папке появляется платежный документ. Эдуардз перестал ходить вокруг до около.

– Я имею в виду Полтергейста. Сэм, я не понимаю, как до сих пор никто не обратил на это внимания. Полтергейст – штатный сотрудник западногерманской разведывательной службы. Если в Пуллахе узнают, что он работал на вас, разразится колоссальнейший скандал. Мы не должны, повторяю, не должны вербовать агентов из числа сотрудников дружественных служб. Это даже не обсуждается. Отделайтесь он него, Сэм. Прекратите любые выплаты. Немедленно.

– Он мой друг, – возразил Маккриди. – Мы давно работаем вместе, с того времени, когда еще не было «Берлинской стены». Он сделал для нас очень много полезного, выполнял опасные поручения, а тогда нам позарез были нужны опытные люди. Нас застали врасплох, у нас не было никого или почти никого, кто мог бы проникать через стену.

– Сэм, это не предмет для дискуссий.

– Я доверяю ему, он – мне. Он никогда меня не подводил и не подведет. Такие отношения не купишь ни за какие деньги. На это уходят годы и годы. Наша небольшая плата – это ничтожная цена.

Эдуардз встал, поставил бокал с портвейном, вытащил из рукава носовой платок и осторожно промокнул губы.

– Избавьтесь от него, Сэм. Боюсь, мне придется подчеркнуть, что это не совет, а приказ. Полтергейст должен исчезнуть.

* * *

Та неделя приближалась к концу. Майор Людмила Ваневская вздохнула, потянулась и откинулась на спинку кресла. Она так устала. Это была очень долгая работа. Она потянулась за пачкой «Мальборо» советского производства, заметила, что ее пепельница полна, и нажала на кнопку.

Из приемной тотчас появился молодой сержант. Ваневская молча показала на переполненную пепельницу. Сержант взял пепельницу, вышел и через несколько секунд вернулся с чистой. Ваневская кивнула. Сержант ушел, плотно прикрыв за собой дверь.

В ее кабинете не принято было болтать или шутить – так Ваневская действовала на людей. Прежде некоторые молодые самцы, обратив внимание на коротко стриженую яркую блондинку в зеленой форме, попытали счастья. Не выгорело. В двадцать пять лет она вышла замуж за полковника и развелась с ним три года спустя: его карьера застопорилась, а ее только начиналась. В тридцать пять она уже не носила форму, а предпочитала строгие черно-серые костюмы и белую блузку с большим галстуком-бабочкой.

Если кто– то еще и думал о Ваневской как о женщине, то лишь до тех пор, пока не сталкивался с холодным, отрезвляющим взглядом, ее голубых глаз. Даже в КГБ, никогда не славившемся изобилием либералов, майор Ваневская слыла фанатиком, а фанатизм всегда отпугивает.

Фанатизм Ваневской был связан с ее работой, точнее – с поимкой предателей. Будучи убежденной коммунисткой, не допускавшей и тени сомнения в справедливости коммунистической идеологии, она посвятила свою жизнь непримиримой борьбе с изменниками родины. Их она ненавидела всей душой. Ваневской удалось добиться перевода из Второго главного управления, которое занималось писателями и поэтами, сочинявшими антисоветские стихи, или недовольными рабочими, в независимое Третье главное управление. Здесь занимались высокопоставленными, а потому более опасными предателями – конечно, если они на самом деле были предателями.

Перевод в Третье главное управление устроил ей муж в последние дни их совместной жизни, когда полковник отчаянно пытался хоть чем-то угодить своей жене. После перевода Ваневская получила в свое распоряжение и этот кабинет в безымянном здании недалеко от Садово-Спасской улицы, и этот стол, и эту папку, которая теперь лежала раскрытой перед ней.

На эту папку майор Ваневская потратила два года жизни, хотя поначалу ей удавалось работать лишь урывками, в свободное от других обязанностей время. Руководство поверило ей далеко не сразу. Два года бесконечных проверок и перепроверок, вымаливания помощи от других управлений, постоянной борьбы с этими армейскими сволочами, которые всегда только наводят день на плетень и выгораживают друг друга; два года сопоставления почти ничего не значащих крох информации – и вот теперь начинала вырисовываться некая картина.

Задача майора Людмилы Ваневской заключалась в поиске вероотступников, подрывных элементов или даже законченных предателей в рядах Советской Армии. Потеря ценной государственной собственности из-за недопустимой халатности – это уже само по себе преступление; безынициативное, бестолковое руководство военными операциями в Афганистане – еще более серьезное преступление, однако папка на ее столе говорила о другом. Теперь Ваневская была убеждена, что из армии утекает информация, утекает не сама по себе, а по чьей-то злой воле. И источник этой утечки занимал высокое, чертовски высокое положение.

Последний лист в папке представлял собой список. Восемь фамилий, пять из которых были уже вычеркнуты, рядом с двумя другими стояли вопросительные знаки, но взгляд Ваневской невольно снова и снова возвращался к восьмой фамилии. Она сняла телефонную трубку и назвала номер. Ее соединили с секретарем генерала Шаляпина, начальника Третьего главного управления.

– Да, майор. Личную встречу? Наедине? Понимаю… К сожалению, товарищ генерал сейчас на Дальнем Востоке… Только во вторник. Хорошо, тогда на следующий вторник.

Майор Ваневская положила трубку и помрачнела. Четыре дня. Ладно, она ждала четыре года, можно подождать еще четыре дня.

* * *

В воскресенье утром Бруно с детской улыбкой рассказывал Ренате:

– Я решил окончательно. У меня достаточно денег на дом и еще останется на реконструкцию и покупку оборудования. Чудесный небольшой бар.

Они лежали в постели в ее личной маленькой спальне. Рената изредка позволяла такую роскошь Бруно, потому что он ненавидел ее рабочую спальню – так же, как и ее работу.

– Расскажи еще раз, – проворковала Рената. – Мне так нравится слушать о твоих планах.

Бруно довольно усмехнулся. Он видел бар только один раз, но он сразу же ему понравился. Это было именно то, чего он всегда хотел, и именно там, где он хотел, на берегу моря, откуда холодные северные ветры приносят чистый, свежий воздух. Конечно, зимами там холодновато, но в баре есть система центрального отопления, ее нужно только немного подремонтировать.

– Ладно. Он называется «Лантерн-бар», а эмблема его – старинный морской фонарь. Стоит бар прямо на набережной, рядом с бремерхафенской верфью. Из окон второго этажа видно даже остров Меллум. Если все будет хорошо, мы сможем купить лодку с парусом и летом плавать на остров.

Там старинный бар, отделанный бронзой, – мы будем за стойкой подавать напитки. А наверху – уютнейшая квартирка. Поменьше этой, но очень хорошая, нам надо только привести ее в порядок. Я уже договорился о цене и заплатил задаток. К концу сентября все будет оформлено. Тогда я смогу увезти тебя от всего этого…

Рената с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо.

– Не могу дождаться, дорогой. У нас будет райская жизнь… Ты не хочешь попытаться еще раз? Может, сейчас получится.

Если бы Рената была другим человеком, она рассталась бы с Бруно по-доброму, объяснила бы ему, что у нее нет ни малейшего желания уезжать «от всего этого», тем более на продуваемую всеми ветрами набережную в захолустном Бремерхафене. Но Ренате доставляло удовольствие продолжать игру до самого конца, чтобы потом побольней втоптать старика в грязь.

* * *

Через час после этого разговора в Кёльне черный «ягуар» свернул с автомагистрали МЗ и покатил по тихой узкой гемпширской дорожке, проходившей недалеко от поселка Даммер. «Ягуар» был персональным служебным автомобилем Тимоти Эдуардза, а за рулем сидел его-личный водитель. На заднем сиденье расположился Сэм Маккриди, которого заместитель директора телефонным звонком оторвал от привычных воскресных радостей в его квартире на Эбингдон-виллас в Западном Лондоне.

– Боюсь, это приказ, Сэм. Срочное дело.

Когда зазвонил телефон, Сэм Маккриди наслаждался музыкой Вивальди, лежа в глубокой горячей ванне. На полу в гостиной в роскошном беспорядке были набросаны воскресные газеты. Сэм едва успел натянуть спортивную рубашку, вельветовые брюки и куртку, как в дверь уже позвонил Джон, выехавший на «ягуаре» из служебного гаража.

Автомобиль развернулся на покрытом гравием переднем дворе солидного дома в георгианском стиле и остановился. Джон обошел вокруг «ягуара», чтобы открыть заднюю дверь, но Маккриди его опередил. Он терпеть не мог подобных церемоний.

– Мне приказано передать, что они будут на террасе, сэр, с другой стороны дома, – сказал Джон.

Маккриди бросил взгляд на имение. Десять лет назад Тимоти Эдуардз женился на дочери герцога, который довольно рано ушел в мир иной, оставив двум своим отпрыскам, молодому герцогу и леди Маргарет, значительное состояние. На долю леди Маргарет пришлось около трех миллионов фунтов. По прикидкам Маккриди получалось, что примерно половина этих денег ушла на покупку хемпширской недвижимости. Он обошел дом и оказался возле колоннады, окружавшей внутренний дворик.

Здесь стояли четыре легких плетеных кресла. Три из них были заняты. Чуть дальше на белом столе с чугунными ножками был накрыт ленч на три персоны. Разумеется, леди Маргарет останется в доме, она всегда обходилась без ленчаОбойдется и он. Двое мужчин поднялись с плетеных кресел.

– Ах Сэм, – сказал Эдуардз, – как я рад, что вы смогли приехать.

Это просто смешно, подумал Маккриди. Мне он, черт бы его побрал, сказал, что это приказ.

Эдуардз бросил взгляд на Маккриди и далеко не в первый раз удивился, почему его чрезвычайно способный коллега опять предпочел приехать в гемпширский дом хотя бы на несколько часов в таком виде, как будто он только что ковырялся в саду. Сам Эдуардз был в начищенных до зеркального блеска туфлях, идеально отутюженных желтовато-коричневых слаксах, шелковой рубашке с шейным платком и блейзере.

Маккриди ответил взглядом на взгляд и тоже удивился, почему Эдуардз держит носовой платок всегда в левом рукаве? Это старая армейская привычка, появившаяся в кавалерийских частях, когда на вечеринках офицеры появлялись в таких тесных брюках, что скомканный платок в кармане брюк мог бы дать дамам повод подумать, будто они надушились чуть больше меры. Но Эдуардз никогда не служил в армии, а тем более в кавалерии. Он попал в Интеллидженс Сервис прямо из Оксфорда.

– Вероятно, вы незнакомы с Крисом Апплйардом, – сказал Эдуардз.

Высокий американец с обветренным лицом техасского ковбоя протянул руку. На самом деле Апплйард был не из Техаса, а из Бостона, а причиной такого цвета лица были сигареты «кэмел», которые он курил одну за другой, и лицо его было не столько загорелым, сколько прокопченным. Теперь понятно, подумал Маккриди, почему ленч устраивается на свежем воздухе. Эдуардз хотел спасти полотна Каналетто от никотина.

– Боюсь, что незнакомы, – сказал Апплйард. – Рад видеть вас, Сэм. Слышал о вас много хорошего.

Маккриди тоже слышал о Крисе Апплиарде (но видел его только на фотографиях) и знал, что тот занимает пост заместителя начальника европейского отдела ЦРУ. Сидевшая в третьем кресле женщина подалась вперед и протянула руку.

– Привет, Сэм, как успехи?

Для своих сорока лет Клодия Стьюарт выглядела превосходно.

Она задержала на нем взгляд и не отпускала его руку на мгновение больше, чем было необходимо.

– Спасибо, Клодия, хорошо. Даже отлично.

Ее глаза сказали, что она не поверила. Женщина всегда предпочитает думать, что мужчина, которого она сама когда-то зазвала в свою постель, не может забыть проведенные с ней дни.

* * *

Несколько лет назад, в Берлине, Клодия всерьез увлеклась Сэмом Маккриди. Неудача удивила и обескуражила ее. Тогда она ничего не знала о Мэй – жене Сэма.

В то время Клодия работала в западноберлинском бюро ЦРУ, а Маккриди приехал в Берлин на время с каким-то заданием. Он никогда не говорил с ней о работе. Лишь позднее она узнала, что Сэм вербовал Панкратина – тогда еще полковника. Потом контакты с Панкратиным стали ее обязанностью.

От внимания Эдуардза не ускользнуло, что за внешне ничего не значащими фразами, которыми обменялись Сэм Маккриди и Клодия Стьюарт, скрывается нечто, известное им одним. Интересно, что бы это было, задумался Эдуардз. Его догадка оказалась правильной. Эдуардза не переставало удивлять, что Сэм, судя по всему, пользуется успехом у женщин. Ведь он такой… неухоженный. В Сенчери-хаусе поговаривали, что многие девушки охотно поправляли Сэму галстук, пришивали ему пуговицу. Этому Эдуардз не мог найти разумных объяснений.

– Прими мои соболезнования. Мне очень жаль Мэй, – сказала Клодия.

– Спасибо, – отозвался Маккриди.

Милая Мэй, его горячо любимая и любящая жена. Прошло три года после ее смерти. Мэй всегда ждала его долгими ночами, всегда была дома, когда он возвращался из-за железного занавеса, никогда не задавала лишних вопросов, никогда не жаловалась. Рассеянный склероз может убивать долго, может – быстро. С Мэй болезнь расправилась очень быстро. Через год она была уже прикована к инвалидной коляске, а через два ее не стало. С тех пор Сэм жил в кенсингтонской квартире один. Слава Богу, их сын тогда был в колледже, его вызвали только на похороны, и он не успел увидеть боль и отчаяние отца.

Появился дворецкий – в таком доме непременно должен быть дворецкий, подумал Маккриди, – с подносом, на котором стояли высокие бокалы с шампанским. Маккриди вопрошающе поднял брови. Эдуардз шепнул что-то дворецкому, и тот принес кружку пива. Маккриди отхлебнул глоток. Все смотрели на него. Лагер, фирменный напиток с заграничной этикеткой. Маккриди вздохнул. Он предпочел бы горький эль, неохлажденный, пахнущий всеми ароматами шотландского солода и кентского хмеля.

– Сэм, – начал Апплйард, – мы столкнулись с проблемой. Клодия, введите Сэма в курс дел.

– Речь идет о Панкратине, – начала Клодия. – Помнишь его? Маккриди кивнул, не отрывая взгляда от пивной кружки. – В Москве мы поддерживаем связь главным образом через тайники. Непосредственных контактов у нас почти не бывает. Получаем фантастически ценную информацию, платим тоже очень хорошо. Но личных встреч практически нет. Сейчас он направил нам сообщение. Срочное сообщение.

Клодия на минуту замолчала. Маккриди поднял глаза и внимательно посмотрел на нее.

– Он говорит, что в его распоряжении находится незарегистрированная копия военной книги Советской Армии. Подробный план действий армии в случае войны. Для всего западного фронта. Нам нужна эта книга, Сэм, очень нужна.

– Так заберите ее, – сказал Сэм.

– На этот раз Панкратин не хочет воспользоваться тайником. Говорит, что книга слишком толстая. Не войдет. Может броситься в глаза. Он передаст ее только из рук в руки тому, кого он знает и кому доверяет. Он хочет передать книгу тебе.

– В Москве?

– Нет, в Восточной Германии. Скоро ему предстоит инспекционная поездка, которая продлится неделю. Панкратин предлагает передать материалы на самом юге Тюрингии, недалеко от баварской границы. Он проедет по югу и западу страны: Коттбус, Дрезден, Карл-Маркс-Штадт, потом Гера и Эрфурт. Вечером в среду вернется в Берлин. Он хочет передать книгу во вторник или в среду утром. Эти места он знает плохо и поэтому намерен воспользоваться придорожными площадками для стоянки машин. Остальное он продумал: как передавать, как уходить.

Сэм отпил глоток и перевел взгляд на Эдуардза.

– Тимоти, вы им объяснили?

– Я говорил, – ответил Эдуардз и повернулся к гостям. – Очевидно, я должен высказаться более определенно. Сэм не может идти через границу. Я уже упоминал… Я докладывал директору, и тот согласился со мной. Штази занесла Сэма в черный список.

Клодия непонимающе подняла брови.

– Это значит, что если они снова схватят меня на своей территории, никаких любезных обменов на границе не будет.

– Его допросят, а потом расстреляют, – добавил Эдуардз, хотя в пояснениях не было необходимости. Апплйард присвистнул.

– Ну, это игра не по правилам. Должно быть, вы им изрядно насолили.

– Каждый работает, как может, – рассудительно заметил Сэм. – Между прочим, если я сам не могу, то есть человек, который смог бы пойти на встречу. На прошлой неделе в клубе мы с Тимоти как раз о нем говорили.

Эдуардз чуть не поперхнулся шампанским.

– Полтергейст? Но Панкратин говорит, что он передаст материалы только тому, кого он знает лично.

– Он знает Полтергейста. Помните, я говорил, что он помогал нам на первых порах? Полтергейст обхаживал Панкратина еще в восемьдесят первом, пока я не выбрался на восток. Панкратину нравится Полтергейст. Он его узнает и все передаст. Он не дурак.

Эдуардз поправил шелковый шейный платок.

– Хорошо, Сэм, В последний раз.

– Это опасная работа, и ставки высоки. Он должен получить хорошее вознаграждение. Десять тысяч фунтов.

– Согласен, – ни секунды не колеблясь, ответил Апплйард и извлек из кармана лист бумаги. – Здесь подробно описано, как будут передаваться материалы, механизм, передачи разработал Панкратин. Нужны два места встречи. Основное и резервное. Сможете через двадцать четыре часа сообщить нам, какие вы выбрали площадки для стоянки? Мы передадим ему.

– Я не могу заставить Полтергейста, – предупредил Маккриди. – Он помогает нам добровольно.

– Сэм, попытайся. Пожалуйста, Сэм, – сказала Клодия. Маккриди встал.

– Между прочим, какой вторник вы имели в виду?

– Вторник на следующей неделе, – ответил Апплйард. – Через восемь дней.

– Боже милосердный, – произнес Маккриди.

Глава 2

Почти весь следующий день, понедельник, Сэм Маккрид просидел над крупномасштабными картами и фотографиями, потом отправился с просьбами к старым друзьям, еще работавшим в восточногерманском отделе. Те ревниво относились к любым посягательствам на свою территорию, но в конце концов были вынуждены уступить, ведь Маккриди имел на то право. Они не стали спрашивать шефа отдела дезинформации, что он задумал.

К середине дня Маккриди нашел два вроде бы подходящих места. Одним из них была защищенная навесом стоянка рядом с восточногерманской седьмой автомагистралью, которая шла с востока на запад параллельно шоссе Е40 и соединяла промышленную Иену с пасторальным Веймаром, а потом и с пригородами Эрфурта. Основную стоянку Маккриди выбрал неподалеку от Иены, к западу от города. Резервная была на том же шоссе, но на полпути между Веймаром и Эрфуртом, меньше чем в трех милях от советской военной базы в Hope.

Если во вторник или в среду во время своей инспекционной поездки русский генерал окажется где угодно между Иеной и Эрфуртом, то он быстро доберется до любого места встречи. В пять часов Маккриди поехал в посольство США на Гроувнор-сквер и передал свои предложения Клодии Стьюарт. Тотчас же было отправлено зашифрованное сообщение в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли (штат Виргиния); там предложения Маккриди одобрили и передали в Москву, тому, кто «вел» Панкратина. На следующий день рано утром информация уже лежала в тайнике за шатающимся кирпичом в стене Новодевичьего кладбища, а через четыре часа по пути в министерство письмо забрал генерал Панкратин.

В тот же понедельник незадолго до заката Маккриди отправил шифрованное послание руководителю боннского бюро Интеллидженс Сервис. Тот прочел его, уничтожил, потом поднял телефонную трубку и набрал номер.

Бруно Моренц вернулся домой в семь вечера. Он уже наполовину расправился с ужином, когда его жена вдруг вспомнила:

– Звонил твой зубной врач, доктор Фишер.

Моренц поднял голову и уставился на давно остывшее неаппетитное блюдо.

– М-м-м.

– Сказал, ему нужно еще раз осмотреть ту пломбу. Завтра. Чтобы ты зашел к нему в кабинет в шесть.

Фрау Моренц снова с головой погрузилась в вечернюю телевикторину, Бруно оставалось только надеяться, что она передала слова достаточно точно. Его «зубным врачом» был совсем не доктор Фишер, а Маккриди, который всегда назначал встречи в каком-нибудь из двух баров. Один назывался «кабинетом», другой – «клиникой». Шесть часов значило полдень, время ленча.

* * *

Во вторник утром Денис Гонт отвез Маккриди в Хитроу на утренний рейс до Кельна.

– Вернусь завтра вечером, – сказал Маккриди. – Остаешься за меня.

В кёльнском аэропорту Маккриди, весь багаж которого составлял один портфель, быстро прошел таможенный и паспортный контроль, взял такси и в начале двенадцатого оказался возле Дома оперы. Минут сорок он кружил по площади, спустился по Кройцгассе, потом завернул на шумную пешеходную зону Шильдергассе, Он часто останавливался у витрин, неожиданно поворачивал, входил в магазины в одну дверь, а выходил из другой. Без пяти двенадцать от убедился, что «хвоста» нет, свернул в узкий переулок Кребсгассе и направился к старинному бару, отделанному деревом и украшенному золотой готической вязью. Небольшие витражи пропускали немного света. Маккриди занял кабинку в дальнем углу, заказал глиняную кружку рейнского пива и стал ждать. Через пять минут за тот же столик сел грузный Бруно Моренц.

– Давно не виделись, старина, – сказал Маккриди. Моренц кивнул и отпил глоток пива.

– У тебя дело, Сэм?

Маккриди за десять минут объяснил суть проблемы, Моренц покачал головой.

– Сэм, мне уже пятьдесят два. Скоро я уйду на пенсию. У меня свои планы. Раньше все было по-другому, все казалось интересным. Теперь, признаюсь, меня пугают те мерзавцы за «железным занавесом».

– Меня тоже, Бруно. Но если бы я мог, я бы пошел. Я в черном списке, а ты – чист. Это быстрая операция: утром переходишь границу туда, вечером возвращаешься. Даже если первая попытка окажется неудачной, ты вернешься в середине следующего дня. Они предлагают десять тысяч фунтов наличными. Моренц уставился на Маккриди.

– Это много. За такие деньги нетрудно найти охотников. Почему именно я?

– Он знает тебя. Ты ему нравишься. Он увидит, что пришел не я, но не испугается. Мне ужасно не хочется просить тебя, но мне это действительно очень нужно. Последний раз, клянусь. Ради старой дружбы.

Бруно допил пиво и встал.

– Мне пора возвращаться… Хорошо, Сэм. Только для тебя. Ради старой дружбы. Но потом, клянусь, я выхожу из игры. Окончательно.

– Даю слово, Бруно. Последний раз. Поверь мне. Я тебя не подведу.

Они договорились встретиться в следующий понедельник на рассвете. Бруно вернулся в свой кабинет, Маккриди выждал еще десять минут, потом дошел до стоянки такси на Туништрассе и поехал в Бонн. Остаток этого дня и всю среду он провел в боннском бюро Интеллидженс Сервис, объясняя, что ему потребуется для операции. Дел было много, а времени – в обрез.

В двух часовых поясах к востоку, в Москве, после обеда майор Людмила Ваневская встретилась с глазу на глаз с генералом Шаляпиным. Сидя за своим столом, бритоголовый, осторожный генерал с хитроватым и властным лицом сибирского крестьянина тщательно изучал папку Ваневской. Перелистав все документы, он толкнул ей папку.

– Неубедительно, – сказал он.

Генералу нравилось, когда подчиненные отстаивали свое мнение. В прежние времена – а генерал Шаляпин давно работал в этой организации – такой папки было бы вполне достаточно. На Лубянке всегда находилось место для еще одного человека. Но теперь другое время, а главные перемены впереди.

– Пока неубедительно, – неохотно согласилась Ваневская. – Но уж слишком много совпадений. Вспомните двухлетней давности историю с ракетами СС-20 в Восточной Германии – янки узнали о них подозрительно быстро.

– Восточная Германия кишит шпионами и предателями. У американцев есть спутники, система RORSATS…

– А перемещения военных кораблей в северных портах? Эти сукины дети из НАТО, похоже, всегда знают…

Шаляпину нравился напор молодой женщины. Он всегда поощрял бдительность у своих подчиненных, для того они здесь и сидят.

– Утечка информации не исключена, – согласился он. – Возможно, существует несколько источников. Халатность, неосторожные разговоры, множество мелких агентов. А вы полагаете, что все это дело рук одного человека…

– Вот этого человека, – она наклонялась и показала на фотографию в папке.

– Но почему? Почему именно он?

– Потому что он всегда оказывается на месте.

– Неподалеку, – поправил генерал.

– Вот именно, неподалеку. По соседству, но в том же самом военном округе. Всегда на месте.

Генерал Шаляпин прожил долгую жизнь и собирался пожить еще. Уже в марте он понял, что обстановка меняется. После смерти очередного старца Генеральным секретарем без лишних проволочек единогласно избрали Михаила Горбачева. Он молод, полон сил и энергии, может задержаться в кресле надолго. Он жаждет реформ и уже начал очищать партию от наиболее очевидного балласта.

Шаляпин знал правила. Даже Генеральный секретарь может одновременно восстановить против себя не больше одного из трех китов, на которых держалось советское государство. Если он взялся за старую гвардию партии, значит, ему придется заигрывать с армией и КГБ. Генерал подался вперед, едва не лег грудью на стол и, вытянув руку, сунул короткий толстый палец в лицо раскрасневшейся Ваневской.

– Ваших данных недостаточно, чтобы я мог отдать приказ об аресте генерала Генерального штаба. Пока еще недостаточно. Мне нужно что-то более убедительное, хотя бы один небольшой эпизод.

– Разрешите взять его под наблюдение, – потребовала Ваневская.

– Тайное наблюдение.

– Хорошо, товарищ генерал, под тайное наблюдение.

– Тогда я согласен, майор. Я распоряжусь, чтобы вам выделили людей.

* * *

– Всего лишь несколько дней, гepp директор. Короткие каникулы вместо полного летнего отпуска. Я бы хотел уехать на несколько дней вместе с женой и сыном. На эти выходные плюс понедельник, вторник и среда.

В это утро у Дитера Ауста было хорошее настроение. К тому же как хороший государственный чиновник, он понимал, что его сотрудники имеют право на летний отпуск. Его всегда удивляло, почему Моренц так редко отдыхает. Наверное, не может себе позволить.

– Дорогой Моренц, наша работа нелегка. Но управление никогда не скупится на отпуска для своих сотрудников. Пять дней – это не проблема. Конечно, если бы вы предупредили нас заблаговременно… Впрочем, неважно, все в порядке, я попрошу фрейлейн Кеппель пересмотреть график отпусков.

Вечером Бруно Моренц сообщил жене, что ему придется уехать по делам службы на пять дней.

– Только на выходные и следующие понедельник, вторник и среду, – сказал он. – Герр директор Ауст хочет, чтобы я сопровождал его в поездке.

– Это хорошо, – отозвалась Ирмтраут, не отрываясь от экрана телевизора.

На самом деле Моренц собирался провести оба выходных дня с Ренатой, посвятить понедельник Сэму Маккриди и подробнейшему инструктажу, а во вторник перейти восточногерманскую границу. Даже если ему придется встречаться с агентом повторно и провести ночь в Восточной Германии, он вернется на Запад в среду во второй половине дня, до ночи доедет до Кельна и утром в четверг будет на работе. Потом он отдаст заявление об увольнении, отработает сентябрь, объяснится с женой и уедет о Ренатой в Бремерхафен. Он был уверен, что Ирмтраут не станет устраивать сцены, она почти не замечала, дома он или нет.

* * *

В четверг Ваневская потерпела первую серьезную неудачу, отреагировала на нее совсем не женским крепким словом и бросила телефонную трубку. Команда наблюдателей уже была на месте, уже готова была следить за каждым движением генерала. Но для этого ей нужно было хотя бы примерно знать, где и когда он будет находиться. Поэтому Ваневская связалась с одним из сотрудников Третьего главного управления КГБ, который был внедрен в Главное разведывательное управление Министерства обороны.

Отношения между КГБ и ее армейским двойником ГРУ всегда были не идеальными, хотя почти никто не сомневался, кто выигрывает в их соревновании. Мощь и влияние КГБ лишь усилились в начале шестидесятых годов, когда полковник ГРУ Олег Пеньковский выдал столько советских секретов, что его не без оснований стали считать шпионом, причинившим СССР максимальный ущерб. Тогда Политбюро разрешило КГБ внедрить десятки своих агентов в ГРУ. Они носили армейскую форму, дни и ночи проводили в среде армейских разведчиков, но ни на минуту не забывали о том, кому они на самом деле служат. Настоящие офицеры ГРУ знали агентов КГБ и пытались их изолировать, но это не всегда было легко.

– Прошу прощения, товарищ майор, – говорил ей по телефону молодой офицер КГБ, работавший в ГРУ. – Приказ о проведении инспекции лежит передо мной. Интересующий вас человек отбывает завтра. Он должен посетить четыре наших главных гарнизона в Германии. Так точно, план инспекционной поездки у меня есть.

Он продиктовал план Ваневской. Та положила трубку и надолго задумалась, потом, приняв решение, написала служебную записку, в которой просила разрешение на командировку в отдел Третьего главного управления штаб-квартиры КГБ в Восточном Берлине. На улаживание формальностей и оформление документов ушло два дня. Майор Ваневская вылетела в Потсдам в воскресенье утром.

* * *

В пятницу Бруно Моренц постарался побыстрее разделаться со всеми неотложными делами, чтобы уйти с работы пораньше. Поскольку он решил подать заявление об увольнении сразу по. возвращении, в середине следующей недели, он даже навел порядок в ящиках своего стола. Небольшой кабинетный сейф Бруно оставил напоследок. Теперь он вел дела такой низкой степени секретности, что сейфом почти не пользовался. Выдвижные ящики его стола запирались, дверь кабинета на ночь тоже всегда закрывалась на замок, да и все здание надежно охранялось. Тем не менее Бруно привел в порядок немногие бумаги, хранившиеся в сейфе. Под бумагами, на самом дне, лежал его служебный пистолет.

«Вальтер РРК» был не в идеальном состоянии. Последний раз Бруно стрелял из него несколько лет назад во время обязательных проверочных стрельб на полигоне в Пуллахе. Пистолет настолько запылился, что сдавать его в таком виде было бы неудобно. Бруно решил почистить оружие, но принадлежности для чистки остались дома, в Порце. Без пяти пять Бруно положил пистолет в боковой карман куртки и ушел.