Текст книги "Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов"

К тому же этот вирус заметно чаще поражает мужчин. Отчасти такой гендерный перекос обеспечивают комариные сенсоры, расположенные на антеннах Aedes aegypti. Взрослые самки ищут добычу, ориентируясь в основном на соблазнительный запах человеческого пота. И поскольку солдаты и матросы были заняты тяжелым физическим трудом, в группе риска оказывалось большинство новоприбывших. Надо отметить, что экспедицию составляли не одни только мужчины. Армию сопровождало и значительно число женщин: офицерские жены и прислуга, поварихи, работницы кухонь и проститутки. Но эпидемия в Сан-Доминго резко отличалась от других крупных вспышек желтой лихорадки именно тем, что в группе риска оказалось множество молодых мужчин-европейцев, занятых изнуряющим физическим трудом в условиях тропического лета. Итогом стали исключительно высокие показатели заболеваемости и смертности.

В то время считалось, что желтая лихорадка возникает в ослабленном организме под воздействием нездоровой окружающей среды. Тот же Жильбер объяснял бедствие в Кап-Франсе миазмами, отравившими воздух. И действительно, этот город, как и другие города XIX столетия, был переполнен зловонием. Неизбежный смрад усугубляли разнообразные местные факторы. Во-первых, никаких гигиенических мероприятий в связи со спешным прибытием большого количества военных предпринято не было. Солдаты справляли нужду в заброшенных зданиях, и очень скоро город провонял экскрементами и мочой. Во-вторых, проблему составляло городское кладбище, где из-за огромного числа умерших перестали соблюдать санитарные требования, касавшиеся глубины захоронений. Тела наспех укладывали в неглубокие могилы, нимало не заботясь о том, что трупные испарения разносятся по всему городу. В-третьих, постоянные береговые ветра приносили в город гнилостные запахи с окрестных болот. В общем, с точки зрения медицины начала XIX в. воздух Кап-Франсе был смертельно опасен.

Эпидемии желтой лихорадки зачастую оборачивались массовым бегством горожан. Положившись на общепринятое учение о миазмах и советы врачей, люди спасались от ядовитого воздуха в сельской местности или на возвышенностях. Страшная эпидемия в Филадельфии, разразившаяся в 1793 г., послужила колонистам Сан-Доминго примером, которому они не преминули последовать. Когда Филадельфию охватила желтая лихорадка, примерно половина жителей сбежали. Французская армия, теснившаяся в кварталах Кап-Франсе, урок усвоила. Расхожему медицинскому совету последовал даже Леклерк: с женой и маленьким сыном он перебрался в фермерский дом на холме, на свежем воздухе и с видом на порт. Оттуда перепуганный и деморализованный военачальник неоднократно отправлял в столицу просьбы освободить его от должности и перевести в Париж.

Но рядовой состав войск не мог последовать за своим осмотрительным генералом. Кап-Франсе был руководящим центром всей военной экспедиции. В городе находились штаб Леклерка, казармы армии и флота, два больших госпиталя, доки, куда прибывало подкрепление, и фортификационные сооружения. Там же сосредоточилась экономическая и политическая жизнь. Поэтому воинские части базировались в Кап-Франсе и в других портовых городах, а на возвышенностях солдаты оказывались только периодически, в ходе рейдов. Результатом стала повышенная уязвимость к желтой лихорадке.

Дополнительным фактором, повлиявшим на уровень смертности в Кап-Франсе, было качество медицинской помощи, которую получали военные. В исторической ретроспективе эта переменная во время эпидемий особого значения не имела, потому что у большинства заболевших просто-напросто не было доступа к врачебной помощи, а медицинские учреждения не справлялись с сумасшедшим количеством пациентов. Но французские солдаты и моряки на Сан-Доминго стали исключением из этого правила. С учетом предстоящих боевых действий и дурной славы Карибов, опасных для здоровья европейцев, военное министерство Франции позаботилось об организации в Кап-Франсе двух больших госпиталей. Однако в то лето, поскольку заболевших становилось только больше, оба госпиталя не справлялись с нагрузкой и были переполнены. На каждой койке пациенты лежали по двое, остальных укладывали на пол на циновках.

К сожалению, эффективного подхода к лечению желтой лихорадки нет по сей день, и врачи пока не пришли к единому мнению о том, какой уход требуется заболевшим. Согласно медицинской теории того времени, эпидемические заболевания возникали из-за жары и отравленного воздуха, а поражали тех, кто почему-то был уязвим. Внешние факторы портили гуморы тела и приводили к избытку крови в организме. Последствия этого процесса можно было явственно наблюдать у постели больного. Считалось, что кровь сочетает тепло и влажность, а пациенты с желтой лихорадкой всегда были горячими и мокрым от пота. Пресловутая целебная сила природы казалось очевидной, потому что организм как будто бы и сам пытался избавиться от испорченной крови посредством рвоты, поноса и кровотечений из носа и рта. Поэтому для лечения обращались к средствам, которые должны были природе помочь: усиливали выведение крови с помощью кровопускания, применяли слабительные и рвотные лекарств. Целесообразность такой терапии подкреплялась расхожим убеждением, что суровый недуг требует столь же сурового лечения.

Влиятельный американский врач Бенджамин Раш, практиковавший в Филадельфии и во время эпидемии, описывая свой метод лечения желтой лихорадки, назвал его «грандиозной чисткой». Осуществлялась она с помощью мощного рвотного средства из ртути и слабительного на основе растения ялапа. Раш давал это лекарство пациентам несколько раз в день в очень больших дозах. Коллеги ужасались и говорили, что этого с лихвой хватит, чтобы убить лошадь. Но неустрашимый Раш дополнил «чистку» кровопусканием и еще увеличил дозировку рвотного. По результатам он объявил, что нашел действенный способ лечить «желчную ремиттирующую желтую лихорадку», как он назвал эту болезнь в заглавии своей книги, опубликованной в 1794 г.

По нынешним меркам метод сомнительный: едва ли истощенному пациенту, находящемуся в прострации или на грани комы, поможет кровопускание и прочищение. Однако Жильбер, готовясь к экспедиции в эндемичный по желтой лихорадке Сан-Доминго, читал труды Раша и консультировался у медиков, которые столкнулись с эпидемией в Филадельфии. Поэтому врачи, трудившиеся в госпиталях Кап-Франсе под руководством Жильбера, следовали рекомендациям Раша. И вполне вероятно, что терапевтическая стратегия, которую они применяли, была основной причиной невиданной смертности во время эпидемии в Сан-Доминго. Жильбер и сам не скрывал, что был разочарован результатами своих усилий и подавлен невозможностью помочь пациентам: «Мои старания, ежедневные визиты, – писал он, – не приносили никакой пользы. Я впал в отчаяние»{45}45
  Gilbert, Histoire médicale de l'armée française en l'an dix; ou mémoire sur la fièvre jaune (Paris: Guilleminet, 1803), 55.


[Закрыть].

Не исключено, что вмешательство французских врачей на ранней стадии заболевания ускоряло гибель больных. Однако в масштабе всей эпидемии негодное лечение едва ли сыграло заметную роль. Военные врачи в Сан-Доминго сменили курс, как только убедились, что их лечебный подход контрпродуктивен. Они добросовестно собирались на совещания, чтобы сравнивать результаты лечения, и искали новые способы преодолеть отчаянное положение. Не гнушались экспериментировать с врачевательными практиками вуду, в которых разбирались санитары из числа цветных. Но в конце концов французские врачи оставили надежды исцелить пациентов и занялись облегчением их самых мучительных симптомов с помощью таких нехитрых средств, как холодные компрессы, прохладные ванны, лимонная вода, небольшие дозы хинина и мягкие слабительные. Когда же эпидемия достигла апогея, ни о какой врачебной помощи и надлежащем уходе уже не было и речи, потому что лихорадка истребила почти весь больничный персонал. Так, в городе Фор-Либерте погибли все сиделки, оставив пациентов на произвол судьбы.

Болезнь, косившая солдат Леклерка, была исключительно смертоносной, но что бы ни было тому причиной, генерал был вынужден признать, что на фоне эпидемии миссия по восстановлению рабства загнала его экспедицию в отчаянное положение, усугублявшееся с каждым днем. Он писал Наполеону:

Болезнь распространяется так быстро, что нет возможности предположить, где настанет ей конец. Только в госпиталях Кап-Франсе в этом месяце ежедневно гибло по 100 человек. Мое положение ничуть не лучше: восстание расползается по острову, эпидемия продолжается.

Я умолял вас, гражданин консул, пока я не готов, не предпринимать ничего, что может заставить мятежников забеспокоиться об их свободе. ‹…› [Но] внезапно оказывается, что принят закон, разрешивший работорговлю в колониях. ‹…› При таком положении дел, гражданин консул… я ничего не могу сделать путем убеждения. Я могу полагаться лишь на силу, но у меня нет войска.

Мое письмо удивит вас, гражданин консул. Но какой генерал мог бы предположить, что четыре пятых его солдат погибнут, а оставшиеся станут бесполезны?

Леклерк открыто упрекал Наполеона в легкомыслии: «Теперь, когда ваши планы относительно колоний стали известны, от моего морального авторитета ничего не осталось»{46}46
  Цит. по: Girard, «Napoléon Bonaparte,» 614.


[Закрыть]. При этом Леклерк скрывал от Наполеона, что своевольно пренебрег рекомендациями медицинского консилиума, предлагавшего профилактические меры. В свете отсутствия эффективного лечения и миазматической природы заболевания консилиум предложил комплексный подход к борьбе с болезнью. План предполагал очистку города от нечистот, размещение войск на холмах, куда не задували ядовитые ветры, перенос кладбища, мытье улиц и общественных пространств. Почему Леклерк отказался, непонятно, но отвергнутый им план, вероятно, мог бы улучшить положение дел. Историк Филипп Жирар, ведущий специалист по восстанию на Сан-Доминго, утверждает, что отказ Леклерка от санитарных мероприятий стал «его главной ошибкой как главнокомандующего»{47}47
  Philippe R. Girard, The Slaves Who Defeated Napoleon: Toussaint Louverture and the Haitian War of Independence (Tuscaloosa: University of Alabama Press, 2011), 165.


[Закрыть].

Не сумев осуществить заявленный в июне план разоружения, Леклерк приступил к еще более жестокой фазе экспедиции. Он понимал, что рассчитывать на привычную военную победу не приходится, и сделал ставку на бескомпромиссный террор, осуществлять который должны были уцелевшие экспедиционные войска и объединенные подразделения вспомогательных сил. Последние состояли из плантаторов и дельцов, собравшихся в сторожевые вооруженные отряды, моряков, принудительно переведенных в пехоту, а также гаитянских мулатов и темнокожих, которых удалось склонить к сотрудничеству. Леклерку не хватало боеспособных белых солдат, но зато были средства на покупку союзников.

Даже в расово напряженных условиях Сан-Доминго раскол между черными и белыми никогда не был безоговорочным. Во всяком случае, до того как Франция объявила о намерении восстановить рабство в Карибском бассейне, некоторые темнокожие вставали под ружье в войсках Леклерка, руководствуясь не одними только финансовыми соображениями. Среди этих людей были оппортунисты, полагавшие, что Франция одержит победу и всех, кто был на другой стороне, ждет расплата. Были и бывшие рабы, считавшие своим долгом служить стране, первой упразднившей рабство. В тех же рядах оказывались батраки, которые, как и предполагал Наполеон, яростно противостояли намерениям Лувертюра восстановить производства, считая, что по сути это будет то же рабство, просто без кнута. У одних были мотивы поквитаться с Лувертюром. У других не было выбора, потому что французы угрожали их семьям. В общем, французский главнокомандующий прибегал к разным способам вербовки темнокожих и цветных, пополнявших ряды контрреволюционных сил.

Новую стратегию Леклерк нарек «войной на уничтожение». До геноцида оставалось совсем чуть-чуть, поскольку Леклерк всерьез планировал завезти на остров обнищавших белых крестьян из Европы, чтобы заменить ими темнокожих «рыхлителей». «Мы должны – писал он, – истребить всех негров, засевших в горах – мужчин и женщин, оставив в живых только детей младше 12 лет; нам нужно уничтожить и тех, что обитают на равнинах, и не оставить во всей колонии ни одного цветного, когда-либо носившего эполеты»{48}48
  Цит. по: Girard, «Napoléon Bonaparte,» 615.


[Закрыть].

Не дождавшись плодов своей новой стратегии, Леклерк скончался от желтой лихорадки 2 ноября 1802 г. у себя дома, на холме, где, вопреки ожиданиям, оказалось не так уж безопасно. Командование перешло к Рошамбо, который упорно следовал драконовскому курсу предшественника. Причем изобретательность Рошамбо, с которой он учинял ничем не оправданные издевательства, принесла ему своеобразную славу. Рошамбо сетовал на неуместную снисходительность Леклерка и упрекал того в «негрофильстве», которое едва не сгубило колонию. Верный собственному зароку не проявлять милосердия, Рошамбо выстроил в Кап-Франсе деревянную арену, где возродил дух римского Колизея, устроив гладиаторские бои между темнокожими пленниками и стаями свирепых сторожевых собак, привезенных с Кубы. Еще одной садистской практикой, воскрешенной стараниями Рошамбо, стали утопления (noyades), с помощью которых запугивали мятежников. В эпоху террора представители Национального Конвента утопили в городе Нант несколько тысяч противников Революции. Их погрузили на баржи и выбросили в реку Луару. В 1802–1803 гг. по распоряжению Рошамбо темнокожих, подозреваемых в мятежах, заковывали в кандалы, вывозили в открытое море и бросали за борт. Потеряв всякий страх, мстительный наполеоновский генерал внедрил в Вест-Индии казнь через распятие на кресте и придумал использовать корабельные трюмы как газовые камеры, где пленные гибли от удушья, отравленные испарениями серы.

Несмотря на все старания, которые Рошамбо прилагал к тому, чтобы запугать население зверствами, в начале 1803 г. тактика его обернулась крахом. Чтобы развязать большой террор, на остров как раз вовремя прибыло 12-тысячное подкрепление, но солдаты сразу же стали болеть, и в итоге оставшиеся отряды белых, малочисленные и деморализованные, не смогли воплотить мечту французского генерала о геноциде.

Рассчитывать на прибытие очередного подкрепления не приходилось, потому что возобновилась война с Англией и Королевский флот устроил блокаду французским портам. Независимость Гаити британцев ничуть не заботила – они стремились ослабить французскую экономику и ограничить военные маневры Наполеона. Он понял, что его переиграли, и потерял интерес к Американской кампании. Кто-то слышал, как он ворчал под нос: «Черт бы побрал этот сахар! Этот кофе! И эти колонии, будь они неладны!»{49}49
  Цит. по: Girard, The Slaves Who Defeated Napoleon, 272.


[Закрыть]

Покинутый Францией Рошамбо обнаружил, что среди темнокожих и мулатов не так уж много желающих поддержать его в расовой войне. Уже и не помышляя о подавлении мятежа, Рошамбо отступил в укрепленные портовые города, где его тут же осадили Дессалин и его безжалостный союзник – жёлтолихорадочный комар. Города один за другим сдавались повстанцам, и 18 ноября 1803 г. Рошамбо проиграл последнюю битву с войсками Дессалина при Вертьере, близ Кап-Франсе. На следующий день Рошамбо обещал капитуляцию, если ему и уцелевшим солдатам позволят покинуть Сан-Доминго 19 ноября. Однако отчаливали они оттуда в статусе пленных на борту британских военных кораблей, и сам Рошамбо пробыл в плену до 1809 г.

Заключение

События на Гаити – наглядный пример того, как эпидемическое заболевание может повлиять на ход войны. В результате поражения в Сан-Доминго Франция потеряла 50 000 человек: солдат, моряков, торговцев и плантаторов. Попутно рухнули надежды многих авантюристов, ожидавших, что легкая победа откроет им путь к обогащению. Практически никто из французов не оказался в выигрыше от войны за восстановление рабства и французского господства.

На геополитическом уровне эти события повлекли за собой целый каскад последствий. Наполеон стремился вернуть на Гаити французскую гегемонию в первую очередь потому, что остров был нужен ему как плацдарм для возрождения колониальной империи в Северной Америке. Но, потерпев унизительное поражение на Карибах, он пришел к выводу, что луизианские территории, которые уступила Испания, теперь бесполезны. Потому что без Сан-Доминго положение Франции в Северной Америке будет куда более уязвимым в военном отношении, к тому же Наполеон теперь иначе оценивал опасность, которую представляли болезни, распространенные на Карибских островах.

Поэтому он решил направить свои неуемные амбиции в других направлениях. Насчет Востока он питал туманный, но грандиозный замысел – свергнуть британскую гегемонию в Индии. Но для этого нужно было сокрушить Россию, которая стояла у него пути. Тогда Наполеон не подозревал, что эпидемические заболевания – на сей раз дизентерия и сыпной тиф – вновь расстроят все его планы.

Глава 9
Война и болезнь
1812 год, Наполеон в России, дизентерия и сыпной тиф

Летом 1812 г., собрав самую многочисленную армию из когда-либо существовавших, Наполеон Бонапарт начал вторжение в Россию, которое сыграло в его карьере судьбоносную роль. Там, так же как на Гаити, эпидемические заболевания уничтожили его солдат и развеяли честолюбивые надежды. Дизентерия и сыпной тиф повлияли на ход этой войны сильнее, чем стратегическое мастерство и сила оружия. Чтобы понять, как это произошло, нам надо изучить условия, в которых император содержал свои войска в течение всего рокового похода на Москву и обратно (рис. 9.1). Условия эти были идеальны для микробов и пагубны для людей.

Оставив в прошлом злополучную экспедицию в Сан-Доминго, Наполеон переключил внимание на другие задачи. Некоторое время он весьма успешно укреплял свое влияние во Франции и распростер империю по всей Европе. Между 1805 и 1812 гг., накануне Русской кампании, Наполеон, одержавший серию головокружительных ратных побед, был могуществен как никогда. Заключив в 1807 г. Тильзитский мир, он сумел вынудить и Пруссию, и Россию пойти на довольно унизительные уступки. Теперь владения Наполеона простирались далеко за пределы Франции – от Италии до Голландии, включая лояльные Франции государства-сателлиты, такие как Неаполитанское королевство и княжества Рейнского союза. Наполеон создал вокруг себя ореол непобедимого полководца, а свое чуть ли не главное явление в зените императорской славы срежиссировал специально для двухнедельного конгресса в Дрездене. Там в мае 1812 г. многочисленные германские короли, королевы, князья и сам император Австрии засвидетельствовали Наполеону почтение. На тот момент его насущными проблемами были лишь затянувшийся военный конфликт в Испании, козни Британии, стремящейся взять под контроль все моря, и нарастающее недовольство в протекторатах, страдавших под гнетом французских поборов, особенно в Германии.

Рис. 9.1. В ходе наполеоновской кампании в России (1812) поражение Великой армии нанесли дизентерия и сыпной тиф (карта нарисована Биллом Нельсоном)

Уже тогда вся Европа не меньше современных ученых задавалась вопросом, чего же ради Наполеон на фоне такого поразительного успеха решил в июне 1812 г. вторгнуться в Россию, совершив тем самым судьбоносную ошибку. Эта кампания отличалась от всех остальных Наполеоновских войн. Она была актом неприкрытой агрессии, или, как сформулировал Евгений Тарле, «из всех войн Наполеона война 1812 года является наиболее откровенно империалистской войной»[17]17
  Здесь и далее цитаты из трудов Е. Тарле приводятся по оригинальному тексту. – Прим. пер.


[Закрыть]{50}50
  Eugene Tarle, Napoleon's Invasion of Russia, 1812 (New York: Oxford University Press, 1942), 3.


[Закрыть]. Для нападения было два предлога. Первый – стремление Франции освободить Польшу, почему Наполеон и называл вторжение второй польской войной. Однако, как ясно из истории Гаити, император отнюдь не собирался освобождать подвластные ему народы. На деле, кроме разглагольствований о том, что он пришел как освободитель, Наполеон не предпринял ничего, что могло бы приблизить Польшу к независимости или изменить границы польского государства. Его обещание свободы следует рассматривать как пропагандистскую уловку, целью которой была вербовка поляков для службы в его Великой армии (Grande Armée).

Вторым предлогом было заявление, что вторжение в Россию якобы единственный способ вести экономическую войну против Англии в рамках так называемой континентальной блокады. Введенная Берлинским и Миланским декретами соответственно в 1806 г. и 1807 г. континентальная блокада накладывала запрет на торговлю между Великобританией и Европой. Цель блокады состояла в том, чтобы подорвать британскую промышленность, заместив английские товары на рынке французскими. Когда российский царь пренебрег блокадными декретами, Наполеон ответил наступлением, заявив, что оно носит профилактический характер, что надо поставить русских на место, после чего мир будет восстановлен.

Но численность Великой армии Наполеона позволяет предположить, что он преследовал более масштабные цели, чем освобождение Польши, в которое не верил, или принуждение к континентальной блокаде, для которого нападение было совершенно излишним. В централизованной персоналистской диктатуре Наполеона все решения, как политические, так и военные, исходили лишь от него одного. И хотя император не декларировал свои намерения открыто, он давал понять приближенным, что такое невиданное войско свидетельствует о величии его замысла – разбить армию Александра I, раздробить Россию, а затем отправиться из Москвы в Индию, чтобы низвергнуть Британскую империю. Наполеон говорил графу Нарбонну:

Теперь пойдем на Москву, а из Москвы почему бы не повернуть в Индию? Пусть не рассказывают Наполеону, что от Москвы до Индии далеко! Александру Македонскому от Греции до Индии тоже было не близко, но ведь это его не остановило? Александр Македонский достиг Ганга, отправившись от такого же далекого пункта, как Москва… Предположите, Нарбонн, что Москва взята, Россия повержена, царь пошел на мир или погиб при каком-нибудь дворцовом заговоре, и скажите мне, разве невозможен тогда доступ к Гангу для армии французов и вспомогательных войск, а Ганга достаточно коснуться французской шпагой, чтобы это здание меркантильного величия Англии обрушилось{51}51
  Там же, 54.


[Закрыть].

Для Наполеона не имело никакого значения, что его советники, в том числе служивший послом в России Арман де Коленкур, единодушно выступили против этой авантюры. Даже самые проницательные враги Бонапарта видели дальше, чем он сам. Например, русский посол в Англии граф Воронцов так обобщил возможные военные последствия непостижимой аферы Наполеона:

Я боюсь только дипломатических и политических событий, потому что военных событий я нисколько не боюсь. Даже если начало операций было бы для нас неблагоприятным, то мы всё можем выиграть, упорствуя в оборонительной войне и продолжая войну отступая. Если враг будет нас преследовать, он погиб, ибо чем больше он будет удаляться от своих продовольственных магазинов и складов оружия и чем больше он будет внедряться в страну без проходимых дорог, без припасов, которые можно будет у него отнять, окружая его армией казаков, тем больше он будет доведен до самого жалкого положения, и он кончит тем, что будет истреблен нашей зимой, которая всегда была нашей верной союзницей{52}52
  Там же, 46–47.


[Закрыть].

Но Наполеон демонстративно взял с собой в Россию экземпляр поучительной повести Вольтера «История Карла XII». В ней Вольтер рассказывает о шведском тиране, одержимом манией величия, которая побудила его вторгнуться в Россию в 1708 г. и в конечном итоге привела к погибели. В суровых условиях русской зимы пренебрегший всеми предостережениями Карл лишился армии и был наголову разбит в битве под Полтавой в 1709 г.

К несчастью для Франции, Наполеон, которому было всего 43 года, в 1812 г. являл из себя уже не того полководца, что прежде. Он располнел и страдал от дизурии – болезненного хронического расстройства мочеиспускания. Это серьезно затрудняло передвижение верхом и отвлекало иногда в решающие для кампании моменты. Дизурия часто сопутствует заболеваниям, передающимся половым путем, поэтому есть версия, что у Наполеона был третичный сифилис. Эта гипотеза представляется правдоподобной, поскольку объясняет иррациональный характер решений, которые он принимал и в самом начале, когда планировал свою авантюру, и позже, когда она обернулась крахом. Его маршалы с тревогой отмечали, что император, похоже, уже не вполне владел собой. Из генерального штаба сообщали, что император стал впадать в задумчивость и с трудом фокусировал внимание, поэтому кризисные ситуации приводили его в замешательство. Каким бы ни был диагноз Наполеона, подчиненным полководец казался не вполне вменяемым.

Проблему усугубляло то, что Наполеон пал жертвой льстивого подхалимажа и считал, что любая его импульсивная мысль была проявлением гения. Уверовав в миф о собственной непобедимости, он редко совещался со своими маршалами, пренебрегал их советами, низвел начальника штаба, бедолагу маршала Луи Александра Бертье, фактически до посыльного, передающего высочайшие приказы. Поэтому на территорию России Великая армия вторглась без четкой стратегии, и никто, кроме самого Наполеона, не понимал целей этого похода. А Наполеон, наоборот, приветствовал грядущие опасности, потому что их преодоление приумножит его славу. Именно в таком духе он высказался в 1808 г.: «Бог дал мне силу и волю, необходимые для преодоления всех преград»{53}53
  Цит. по: J. Christopher Herold, ed., The Mind of Napoleon: A Selection of His Written and Spoken Words (New York: Columbia University Press, 1955), 270.


[Закрыть].

Переправа через реку Неман

24 июня 1812 г. почти в полутора тысячах километров от Парижа Великая армия начала переправу через реку Неман, по которой проходила западная граница владений российского царя. Переход по трем мостам занял полных три дня и три ночи. Оценки количества людей в войске Наполеона разнятся, но, по общему мнению, их точно было не меньше полумиллиона, и еще 100 000 лошадей, тысяча пушек, установленных на передках, тысяча повозок с провиантом, офицерские экипажи, а также примерно 50 000 сопровождающих гражданских лиц – жены и любовницы офицеров, слуги, санитары, повара и проститутки. Переход такого войска через Неман был равносилен переходу через него всего населения Парижа. Великая армия была многонациональной и многоязычной, а потому и не особо сплоченной. Ее ядро составляли французы, но присутствовали и крупные отряды из других стран, в том числе 95 000 поляков и 45 000 итальянцев. Всем нефранцузским контингентом командовали французские генералы.

Численность Великой армии совершенно не вписывалась в военные традиции XVIII в. и ознаменовала приход нового стиля – «тотальная война». Действующие армии XVIII столетия редко насчитывали более 50 000 человек. Десятикратно превосходящая их Великая армия стала результатом большого нововведения Французской революции – массового призыва на военную службу. Это важное событие положило начало войнам между целыми народами, а цель войны теперь состояла не в том, чтобы победить противника, а в том, чтобы уничтожить его армию.

Великая армия была слишком большой, чтобы командовать ею как единым целым. Поэтому ее разделили на корпуса, каждый из которых состоял из четырех-пяти дивизий по 5000 человек. Однако от армий, воевавших при Старом порядке, наполеоновская отличалась не только численностью и организацией, но и тактикой ведения боя. В сражениях дивизии максимально использовали способность перемещаться с невероятной быстротой. Такая мобильность достигалась за счет того, что наполеоновские солдаты передвигались налегке, не волоча на себе хозяйственный скарб, необходимый для удовлетворения продовольственных и санитарных потребностей столь многочисленного войска.

Во время Итальянской кампании 1796–1797 гг., благодаря которой Наполеон впервые снискал славу, он ввел практику обеспечивать своим войскам пропитание за счет земель, по которым они шли, попутно изымая у местных селян скот, корм для скота и хлеб. Метод прекрасно работал в Западной и Центральной Европе. Ведь «узаконенное мародерство» поднимало боевой дух солдат, которые стали воспринимать военные кампании как способ обогащения. Генерал Филипп Поль де Сегюр, который сопровождал Наполеона в Россию, давал такое объяснение:

Наполеон… прекрасно понимал… что для солдата такой способ существования был очень заманчив; что он приучал солдата любить войну, потому что она его обогащает; что нередко, наделяя солдата властью над представителями сословий, превосходящих его собственное, тешил солдатское самолюбие; что в солдатских глазах придавал войне очарование борьбы бедных с богатыми; и наконец, позволял солдату всякий раз в подобных обстоятельствах заново проживать удовольствие от того, что он сильнее всех{54}54
  Philippe de Ségur, History of the Expedition to Russia Undertaken by the Emperor Napoleon in the Year 1812, vol. 1 (London, 1840), 135.


[Закрыть].

Решение кормиться за счет захваченных земель имело и экономическую подоплеку. Поскольку снабжение огромной армии обходилось чрезвычайно дорого, переложив его на самих солдат, можно было добиться значительной экономии. По той же причине обмундирование солдатам пошили из дешевого и непрочного сукна, которое плохо защищало от непогоды и за время длительной кампании истлело. Хуже всего экономия сказалась на обуви. Французские солдаты отправились в Россию в дрянных сапогах, подошвы которых были приклеены, а не пришиты. В результате к июлю обувь стала разваливаться, а в сентябре в Бородинском сражении многие наполеоновские пехотинцы шли в бой босиком. В ноябре, когда началась зима, они обматывали ноги ветошью и так брели по снегу.

Пересекая границу Литвы у города Ковно, Наполеон рассчитывал воспользоваться большим разрывом в линии российской обороны, которая была перед ним. Силы русских насчитывали около 300 000 человек, а атаковавших их французов было вдвое больше. Но российские войска были разделены: в северной части фронта располагалась Первая армия, которой командовал Михаил Барклай де Толли, в южной – Вторая, под командованием Петра Багратиона. Еще южнее стояла Третья армия А. П. Тормасова. По современным оценкам, общая численность трех российских армий составляла около 250 000 человек. Наполеон собирался использовать свой коронный прием: вычислить самое уязвимое место в позиции противника и нанести туда сокрушительный удар. На сей раз он намеревался стремительно ворваться в зазор между двумя российскими армиями и отрезать их друг от друга. Значительное численное превосходство позволило бы ему окружить и уничтожить сначала одну армию, а затем и вторую. Столь впечатляющая победа, подобная триумфу императора в битве при Аустерлице в 1805 г., сразу же открыла бы Великой армии прямые пути к обеим столицам – Санкт-Петербургу и Москве. Наполеон предполагал, что война завершится быстро, потому что, лишившись войск, император Александр I запросит мира на любых условиях. В то же время Наполеона ничуть не занимали такие прозаические вопросы, как санитарные условия, питание солдат и их здоровье.

В течение десяти дней после перехода через Неман французы действительно достигли первой поставленной цели. Стратегия блицкрига позволила Наполеону благополучно разъединить две русские армии. Но дальше все пошло не по плану. Продвигаясь вглубь Литвы, Наполеон рассчитывал на решающую битву. Но к его удивлению, российские военачальники уклонялись от боя. Они отступали, позволяя французам занять российские территории, и берегли основные группировки войск. Русские военачальники не забыли, как в 1807 г. французский полководец разгромил их в битве под Фридландом, и понимали, что сейчас его армия превосходит российскую и числом, и огневой мощью, и тактическими навыками. Император Александр избрал ту же стратегию, что и Петр Великий в противостоянии с Карлом XII: он уклонялся от прямой пробы сил в бою и сделал ставку на самые ценные активы – расстояния и климат.