Текст книги "Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов"

Между тем недели стояния в Москве подточили боеготовность французов. Наиболее очевидным фактором была эпидемия, которой благоволила теплая погода и антисанитария в перенаселенных французских лагерях и реквизированных домах, пострадавших от пожара. Но заметную роль сыграл и другой фактор – то самое мародерство. Город хоть и лежал в руинах, но его погреба сулили солдатам возможность поживиться. Там обнаружились запасы водки, которую мародеры распивали в ущерб своему и без того подорванному здоровью.

Этот месяц, проведенный за разграблением покинутой Москвы, сказался и на дисциплине, без которой сплоченность армии невозможна. И офицеры, и рядовые теперь помышляли только о наживе. Вели себя, по рассказам очевидцев, как жадные торгаши на большой московской ярмарке, набивали карманы всем, что блестит. К вящему огорчению Ларрея хорошая погода стояла долго, так что солдаты и думать не думали о грядущей зиме. Вместо того чтобы благоразумно озаботиться поиском шерстяной одежды, перчаток и шинелей, подбитых мехом, французы запасались шелками, побрякушками из золота и серебра, драгоценными камнями и реликвиями. Офицеры набивали трофеями целые экипажи, а пехотинцы выбрасывали полезные вещи из заплечных сумок, чтобы напихать в них безделушек. Сержант императорской гвардии Адриен Жан-Батист Франсуа Бургонь составил опись вещей, хранившихся в его ранце из воловьей кожи:

В нем лежали: несколько фунтов сахара, немного риса, печенье, полбутылки ликера, женское платье из китайского шелка, расшитое золотом и серебром, несколько золотых и серебряных украшений, среди них часть креста Ивана Великого… Кроме того, мой парадный мундир и длинная женская амазонка для верховой езды… Далее, две серебряные картины, каждая длиной в 1 пье и 8 пусов ширины… очень тонкой работы. Несколько медальонов и плевательный набор какого-то русского князя, украшенный бриллиантами. Эти вещи предназначались для подарков и были найдены в подвалах сожженных домов. Неудивительно, что ранец показался таким тяжелым![24]24
  Пер. В. Пахомова.


[Закрыть]{72}72
  Jean Baptiste François Bourgogne, Memoirs of Sergeant Bourgogne (1812–1813), trans. Paul Cottin and Maurice Henault (London: Constable, 1996), 56–57.


[Закрыть]

Даже Толстой, отнюдь не поклонник французского императора, не нашел объяснения тому, как повела себя Великая армия. Он писал, что самым простым решением было бы

не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода… провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.

Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего[25]25
  Толстой Л. Война и мир. Т. IV, ч. II, гл. VIII.


[Закрыть]{73}73
  Tolstoy, Physiology of War, 84.


[Закрыть].

Много раньше Толстого о том же писал Ларрей – что, хотя бы из соображений «элементарной предусмотрительности», нужно было все найденные меховые и шерстные вещи собирать и где-то складировать{74}74
  Larrey, Memoir, 135.


[Закрыть].

Москву Великая армия покидала навьюченная бесполезной дребеденью, да еще и отрастив длинный хвост из нескольких тысяч прибившихся беженцев. То были французские граждане: коммерсанты, дипломаты, актеры, художники, – все они жили в Москве, но теперь опасались, что, вернувшись, русские их убьют. Ища защиты, они присоединились к гражданским обозам, сопровождавшим армию.

15 октября все-таки ударили морозы и восьмисантиметровым слоем лег первый снег. Внезапно осознав всю уязвимость своего положения и ошеломленный этим открытием, Наполеон принял решение уходить. В назначенный день, 18 октября, французская армия, сократившаяся до сотни тысяч человек, вышла в путь. Хаос, в котором ранним утром Великая армия покидала Москву, не имел ничего общего с дисциплинированным отступлением и куда больше напоминал библейский исход. Впереди было семь недель дантовых мучений.

Бегство

Беда подстерегала французов уже в самом начале пути. Бдительный Кутузов был хорошо осведомлен о передвижениях врага. И он прекрасно знал, что французам придется выбрать одну из двух дорог, ведущих на запад. К югу лежала дорога на Калугу, идущая по сельской местности, где русские ничего не сожгли, а французы не разграбили. Она манила возможностью запастись провиантом и фуражом. К серверу лежала дорога на Смоленск, и все вдоль нее обе армии уже разорили, поэтому на обратном пути французам поживиться там было нечем.

Когда-то Кутузов испытывал трепет перед поразительными способностями Наполеона, теперь же он знал, что одержит верх над неприятелем и в итоге победит, если отрежет Великую армию от источников снабжения. Поэтому русский полководец направил войска к городку Малоярославцу и блокировал новую Калужскую дорогу в месте, где она пролегала через узкий овраг. Но Наполеон уже не жаждал полномасштабной битвы и избегал второго состязания в силе. Поэтому ограничился несколькими разведвылазками, которые русские успешно отбили. Тогда Наполеон покорно свернул на север, на дорогу к Смоленску, иллюзий насчет которой уже не питал.

Сражение под Малоярославцем, состоявшееся 24 октября 1812 г., вынудило Великую армию свернуть на Смоленскую дорогу и стало для русских ключевой победой. Эта хотя и скромных масштабов битва превратила отступление французов в бегство – отчаянную попытку опередить наступающие морозы. Сегюр писал о Малоярославце: «…злосчастное поле, на котором остановилось завоевание мира, где двадцать лет побед рассыпались в прах»[26]26
  Пер. А. Иванова.


[Закрыть]{75}75
  Ségur, History of the Expedition, 231.


[Закрыть].

Позиции Наполеона и Кутузова изменились радикально. У гениального стратега Наполеона не нашлось иного плана, кроме как бежать со всех ног. Кутузов же, наоборот, придерживался избранной стратегии четко и последовательно – он был охотником, идущим по следу раненого, но опасного дикого зверя. Загонять его в угол Кутузов не собирался, ведь тогда все еще очень опасный зверь мог и напасть. Охотники в таких случаях следуют за своей жертвой на безопасном расстоянии, пока зверь не упадет от изнеможения. Тут-то к нему и можно приблизиться, чтобы нанести последний смертельный удар.

Но на тернистом пути в Смоленск французы столкнулись с врагом еще непримиримее Кутузова. С наступлением холодов разбушевалась смертельная эпидемия очередной болезни. Это был сыпной тиф. Дизентерия, терзавшая Великую армию по дороге в Москву, убила, предположительно, около трети солдат, бóльшая часть остальных погибла от тифа во время отступления. Из 100 000 человек, покинувших Москву, выжило меньше 10 000. Исходя из показателей смертности, историк Стефан Талти назвал эту эпидемическую катастрофу «вымиранием, которое в мировой истории едва ли можно с чем-то сопоставить»{76}76
  Talty, Illustrious Dead, 205.


[Закрыть]. И причиной такой смертности стали не боевые действия.

Сыпной тиф

Дизентерия, как все желудочно-кишечные инфекции, идет на убыль с наступлением холодов, которые затрудняют передачу патогена. А вот сыпной тиф ведет себя иначе. В зимний сезон армия на марше – идеальная среда для любой болезни, передающейся через вшей. Сто тысяч озябших солдат, забившихся в полсотни грязных биваков, весьма способствовали распространению тифа. То, что связь этого заболевания с военной средой была очевидна, подтверждают его названия, принятые в XIX в.: «армейский мор», «лагерная лихорадка», «солдатская чума».

Сыпным тифом невозможно заразиться при прямом контакте, воздушно-капельным или фекально-оральным путем. Механизм передачи этой болезни завязан на сложном взаимодействии людей, нательных вшей и бактерий риккетсий (Rickettsia prowazekii). Люди – важнейший резервуар для этого патогена, и от человека к человеку он передается через платяную вошь (Pediculus humanus corporis), которая питается исключительно человеческой кровью. Вылупившись, это насекомое тут же принимается жадно есть.

Вошь, зараженная риккетсиями, не вводит бактерии непосредственно в кровоток, как это делают комары. Вместо этого, питаясь, вошь выделяет фекалии с микробами. А также вводит в рану вещество, которое вызывает раздражение и зуд. Обычно зуд заставляет человека почесать место укуса, из-за чего экскременты вшей попадают в ранку, провоцируя заражение. Расчесывания вынуждают вшей перемещаться на лицевую сторону одежды, что облегчает миграцию на другие тела, где вши устраивают новое гнездовье. Эта последовательность выполняет важную функцию в механизме передачи тифа, поскольку вши разносят заразу не очень эффективно. Летать они не могут и перемещаются на очень небольшие расстояния, куда доползут. Поэтому, чтобы поддерживать параллельные цепочки инфекционного процесса, вшам требуется тесный контакт между людьми.

В пути по старой Смоленской дороге условия для вшей и их микроскопических паразитов сложились идеальные. Холодало, и солдаты наматывали на себя все больше слоев одежды. Вшам, которые предпочитают швы и складки, гнездоваться в таких нарядах было только сподручнее. Там насекомые крепко цеплялись за ткань лапками, как будто специально созданными так, чтобы максимально обезопасить своих владельцев. На счастье вшей, солдаты раздевались редко и на протяжении всех 83 дней, которые длился поход, не мылись и одежду не стирали. Пытаясь согреться, они еще и жались друг к другу на привалах, на ночлегах, сидя у костра, пока ели, и в снегу, где спали, присев на корточки. Такая скученность открыла вшам безграничные возможности для перемещений. Итогом стала массовая завшивленность, на одного солдата приходилось около 30 000 паразитов. Из многочисленных невзгод, сопровождавших то отступление, выжившим больше всего запомнился нестерпимый зуд от укусов вшей:

Вечером, когда мы толпились у лагерных костров, жизнь возвращалась к насекомым, досаждавшим нам самым нестерпимым образом. ‹…› Такого рода напасть… превратилась в настоящую пытку, воздействие которой усиливалось внушаемым ею отвращением. ‹…›

C началом отступления оно превратилось в настоящее бедствие. Да и как могло быть иначе, если в стремлении избежать смертельного холода ночи мы не только не снимали одежды, но и старались прикрыться любыми оказывавшимися в досягаемости лохмотьями, коль скоро каждый почитал за счастье занять любое место на бивуаке, освобожденное другим, или в жалкой избе, где мы, бывало, находили пристанище? Эти паразиты размножались с ужасающей скоростью. Рубахи, жилеты, мундиры – все кишело ими. Жуткая чесотка не давала нам спать полночи и доводила до безумия. Она становилась настолько нестерпимой, что, царапая себя до крови, я раздирал кожу спины, но жгучая боль… казалась даже приятной в сравнении с чесоткой. Все мои товарищи находились в таком же положении[27]27
  Пер. А. Колина.


[Закрыть]{77}77
  Цит. по: Adam Zamoyski, 1812: Napoleon's Fatal March on Moscow (London: Harper Collins, 2004), 51.


[Закрыть].

Едва ли людям могло служить утешением то обстоятельство, что терзавшие их паразиты тоже вскоре погибнут.

К середине ноября температура упала до –23 ℃, дул сильный пронизывающий ветер, а снег «будто саваном окутал войска»{78}78
  Larrey, Memoir, 167.


[Закрыть]. Ослепленные сиянием снега, замерзшие до полусмерти солдаты со свисающими с бород сосульками снимали одежду с трупов. Самый простой способ спровоцировать эпидемию. Врачи тех времен настоятельно рекомендовали не использовать чужую одежду: «лучше лишний раз не касаться одежды тех, кто может быть поражен этой лихорадкой»{79}79
  D. Campbell, Observations on the Typhus, or Low Contagious Fever, and on the Means of Preventing the Production and Communication of This Disease (Lancaster, 1785), 35.


[Закрыть].

Когда риккетсии попадают в кровоток человека, кровеносная и лимфатическая системы разносят их по мелким капиллярам внутренних органов, таких как мозг, легкие, почки и печень. Оказавшись там, бактерии проникают в эпителиальные клетки, выстилающие кровеносные сосуды, и начинают размножаться путем деления. Бактерий в клетках хозяина становится все больше, и в конце концов они растворяют клетки изнутри или прорывают их мембраны. Бактерии-паразиты попадают в соседние ткани и снова запускают процесс деления и разрушения хозяйских клеток. Первые симптомы заражения возникают после 10–12 дней инкубационного периода: высокая температура 39–40 ℃, характерные высыпания, сильные головные боли, тошнота, озноб и боль в мышцах. Области спины и паха пронзает острая боль, тело начинает источать запах, напоминающий аммиачный.

Постепенно бактерий в жизненно важных органах становится так много, что их скопления затрудняют кровообращение. Из-за этого начинаются кровоизлияния, сосудистая дисфункция и нарушение важнейших процессов в организме. У больных синеют губы, пересыхает язык, их мучает жажда, глаза наливаются кровью, взгляд стекленеет, затем начинается непрерывный сухой кашель и жидкий стул, черный от крови и невыносимо зловонный. Больной утрачивает контроль над мышцами. Возникающая в результате атаксия послужила источником двух диагностических названий болезни – адинамическая лихорадка и нервная лихорадка. Оба отсылали к шаткой походке пациентов и угасанию подвижности.

Вдобавок ко всему из-за поражения дыхательной системы у больного развивается бронхиальная пневмония – легочные альвеолы заполняются жидкостью, возникает одышка и кислородное голодание. Закупорка кровеносных сосудов провоцирует гангрену, почернение пальцев рук и ног, а повреждения центральной нервной системы вызывают спутанность сознания, судороги и бред.

В полевых госпиталях Великой армии тифозные пациенты нарушали покой приступами хохота, внезапными криками и оживленными диалогами с воображаемыми знакомцами. Этимологически название болезни восходит именно к этому состоянию затуманенного сознания: тиф в переводе с греческого значит «туман» и «умопомрачение».

Поскольку тиф поражает сразу несколько систем организма, в агонии симптоматика меняется с калейдоскопическим разнообразием, и точно выяснить, что именно привело к смерти, невозможно. Один бельгийский хирург, оказавшийся в России вместе с наполеоновской армией, заметил, что конец наступал «молниеносно»{80}80
  Цит. по: Talty, Illustrious Dead, 167.


[Закрыть]. Обычно причиной смерти становился отек мозга (при энцефалите) или сердечная недостаточность. Французская армия продолжала отступление, и при этом в ее рядах росло количество самоубийств, что объясняется и психическим воздействием болезни, и усугублявшимся всеобщим отчаянием.

Тиф – болезнь исключительно заразная и крайне опасная, до появления антибиотиков он неизменно показывал очень высокий уровень смертности, более 50 %. Но во время французского отступления зимой 1812-го уровень смертности был еще выше, поскольку суровые условия не оставляли шансов на выздоровление и восстановление сил.

Тем более что антисанитария, царившая в Великой армии, превратила ее в гигантскую чашку Петри, где шла конкуренция между несколькими видами микробов. Осенью, из-за холодов, дизентерия заметно сдала позиции. Но венерические болезни, гепатит и диарея терзали французов все так же. В результате недавних исследований выяснилось, что войска Наполеона были поражены еще и окопной лихорадкой – тяжелой, но зачастую не смертельной болезнью, которую, как и тиф, переносят вши. То есть многочисленные сопутствующие заболевания усугубили страдания отступающих французов и подорвали их сопротивляемость.

Кроме того, хорошо известно, что сыпной тиф особенно опасен, когда распространяется среди людей, страдающих от недоедания. Благодаря ученому XIX в. Рудольфу Вирхову нам известно, что нередко это заболевание называли еще «голодный тиф», и более чем оправданно. Пример тому можно найти в истории Ирландии, где голод и сыпной тиф шли рука об руку на протяжении всей череды кризисов, начавшихся в конце XVIII в. и завершившихся картофельным голодом 1846–1848 гг. В 1868 г. Вирхов писал: «Вот уже двести лет Ирландию можно считать главным очагом голодного тифа. Не будет преувеличением сказать, что опустошение, принесенное язвой египетской, сопоставимо с тем, что с 1708 года претерпевает Ирландия во время очередного визита этой самой зловещей заразы – сыпного тифа. Ни одна страна в мире даже отдаленно не сравнится в этом отношении с Ирландией»{81}81
  Rudolf Carl Virchow, On Famine Fever and Some of the Other Cognate Forms of Typhus (London, 1868), 9.


[Закрыть]. Эпидемия тифа началась в Ирландии из-за того, что урожай картофеля уничтожил паразит, но затем она перекинулась и на континент, сильнее всего разорив Фландрию и Верхнюю Силезию.

То же произошло и во время бегства Великой армии: условия, в которых отступали французы, привели к тому, что в путь с ними пустились трое из четырех всадников Апокалипсиса – Голод, Чума и Война. Дорога на запад, ведущая к Смоленску и далее к реке Неман, не давала никаких возможностей поддерживать нормальную жизнь. Местность, и так уже разграбленная, теперь промерзла, покрылась глубоким слоем снега и коркой льда. Раздобыть хоть что-то для пропитания стало невозможно, французам пришлось столкнуться с голодом.

Поплатиться за все ошибки в ходе отступления пришлось даже раньше, чем предполагали в штабе Наполеона, потому что марш замедлился и превратился в мучительное ковыляние. Армия еле тащилась, потому что солдаты проваливались в сугробы и поскальзывались на льду. Едва тянули и немногочисленные лошади, поскольку никто не потрудился подковать их на зиму подковами с шипами. Так что лошади продвигались не быстрее людей, но еще и скользили, то и дело падая.

Передовые отряды во главе колонны продвигались с трудом, но положение тех, кто шел следом, они осложняли еще больше. Утоптанный снег превращался в ледяную корку. К тому же после авангарда на дороге оставалось множество препятствий, мешавших проходу остальной колонны. По разным причинам – от болезней, истощения, переохлаждения и обезвоживания – и люди, и лошади умирали прямо на ходу. Их тела так и оставались лежать на дороге. Тягловых лошадей становилось все меньше, и солдаты бросали повозки, кессоны, лафеты и пушки. Выбрасывали из ранцев добычу с «московской ярмарки», чтобы хоть немного облегчить себе путь. Многие избавлялись от ружей и патронов, от которых людям с окоченевшими пальцами не было никакой пользы.

Дорога была усеяна мертвыми телами и выброшенными вещами, их тут же заметало снегом, и они превращались в опасные препятствия. Колонна растягивалась, замыкающий отряд отставал от передового уже на сотню километров. 6 ноября ситуация стала значительно хуже: столбик термометра опустился еще ниже, а метель нанесла метровый слой снега.

В сложившейся обстановке у солдат осталась лишь одна цель – выжить. Они пытались раздобыть пищу и все больше впадали в отчаяние. Добыть пропитание у местного населения или в полях не представлялось возможным, потому что выход из колонны означал верную гибель. С флангов отступающую армию преследовали казаки и без промедления убивали всех, кто отставал от колонны или выходил из нее на поиски снеди. Голодные солдаты стали питаться кониной. Всякий раз, отрезав кусок от туши, солдат делал привал, чтобы развести костер и поджарить мясо. Лошадей становилось все меньше, и люди уже отрезали куски от живых животных, смешивали со снегом их кровь и пили. Такие трапезы возбуждали всеобщую зависть, поэтому еду надо было заглатывать быстро, пока не отняли. В своих воспоминаниях де Монтескье-Фезенсак рассказывал, что человек с куском мяса в руке мог считать себя счастливцем, «если товарищ не отобрал у него этот последний источник сил. Наши оголодавшие солдаты без колебаний отнимали провизию у любого, кто попадался на пути, и если заодно не отбирали одежду, можно было сказать, что ему повезло. Опустошив целую страну, мы оказались принуждены уничтожать самих себя». Теперь Великая армия представляла собой не вооруженные силы, а все убывающую ораву свирепых оборванцев. Дорога на Смоленск стала для французов полем битвы, где они сражались друг против друга. «Чтобы уничтожить нашу армию, – продолжает де Монтескье-Фезенсак, – вполне хватило одного только голода, без всех тех бедствий, которые последовали за ним»{82}82
  Fezensac, Journal, 88, 126. 34.


[Закрыть].

То, как он описывает людей под своим командованием, исчерпывающе иллюстрирует распад Великой армии, превратившейся

в беспорядочную толпу солдат без оружия, едва державшихся на ногах, валившихся рядом с трупами лошадей и безжизненными телами товарищей по несчастью. Весь их облик нес на себе печать отчаяния: глаза запали, черты заострились, лица черны от грязи и копоти. Вместо обуви – обрывки овечьей шкуры или сукна, намотанные на ноги. Головы повязаны тряпьем, плечи укрывают попоны, женские подъюбники да горелые шкуры, содранные с животных. Когда кто-то падал, товарищи тут же снимали с него все лохмотья, чтобы надеть на себя. Бивак наутро напоминал поле после битвы, где просыпаешься среди трупов тех, с кем рядом ночью уснул{83}83
  Там же, 148–149.


[Закрыть].

Последней стадии деградации Великая армия достигла в тот момент, когда люди начали поедать друг друга. Разобщенность была уже настолько глубокой, что все воевали против всех. Когда пали последние табу, голодные люди вкусили человеческой плоти. Сержант Бургонь, сам хоть и открестившись от каннибализма, сочувствовал той страшной нужде, что толкала на столь чудовищные поступки. Пряча истинное суждение за грубоватым солдатским юмором, он пишет: «Я уверен, что, если б не нашел конины, и сам стал бы есть человеческое мясо. Чтобы понять это, надо самому испытать муки голода, а не нашлось бы человека, мы готовы были съесть хоть самого дьявола, будь он зажарен»[28]28
  Пер. В. Пахомова.


[Закрыть]{84}84
  Bourgogne, Memoirs, 77.


[Закрыть].

Сыпной тиф, который от грязи, холода и голода лишь расцветает, прорежал французские шеренги с 18 октября, когда Великая армия покинула Москву, до 11 декабря, когда остатки войска вновь оказались у реки Неман. На протяжении этих недель, пока длилось французское бегство, тифозные бактерии неумолимо разносились по рядам армии, уже не способной вести военные действия. От исходного полумиллиона к 1 ноября у Великой армии осталось 75 000 человек. 9 ноября, когда она достигла Смоленска, это число сократилось до 35 000, затем, 26 ноября, на переправе через реку Березину, составляло 15 000. Когда же уцелевшие французские солдаты в одних лохмотьях переправлялись через Неман, их было не больше 10 000 человек.

Наполеон предпочел не дожидаться развязки трагедии. 5 декабря в сопровождении охраны он инкогнито умчался в Париж на санях, бросив своих солдат на произвол судьбы.

Заключение

Наполеоновская кампания 1812 года наглядно показывает, что войны могут провоцировать эпидемии, поскольку создают санитарные и продовольственные условия, идеальные для болезней. Но в то же время эта история служит доказательством, что причинно-следственная цепочка функционирует и в обратном направлении, – иными словами, эпидемии могут влиять на ход войны. В России дизентерия и сыпной тиф совместными усилиями уничтожили крупнейшую на тот момент армию и принесли победу императору Александру I.

И если желтая лихорадка в Сан-Доминго остановила расширение наполеоновской империи на запад, то дизентерия и сыпной тиф тем же самым образом помешали ее продвижению на восток. Эти два заболевания сыграли значительную роль и в смене политического режима во Франции. После фиаско в России Наполеон сдал окончательно и уже больше не мог собрать армию, сопоставимую по мощи с Великой.

Триумф Александра I прибавил Наполеону врагов, поскольку миф о его непобедимости, некогда так устрашавший неприятеля, рухнул. Прекрасный пример тому – немецкое национальное «пробуждение», когда благодаря таким интеллектуалам, как философы Иоганн Фихте и Фридрих Шлегель, началось возрождение германского самосознания. Историк Чарльз Эсдейл метко подвел итог наполеоновским войнам, после которых, на его взгляд,

и Европа, и весь мир стали совершенно другими. До 1789 года Франция, бесспорно, была сильнейшей среди великих держав… однако к 1815 году этому пришел конец. Франция все еще располагала значительными внутренними ресурсами, но появление нового Германского союза… гарантировало, что никакое господство над «третьей Германией», которая имела ключевое значение в наполеоновской империи… впредь невозможно. За океаном тем временем львиную долю колониальной французской империи смело заодно с испанским влиянием на материковой части Центральной и Южной Америки. По иронии судьбы величайший в истории Франции герой привел ее к полному краху на международной арене. В результате Британия приобрела господство на море, а остальная Европа увидела, как зарождается нечто, что впоследствии станет даже большей угрозой ее безопасности, чем некогда Франция{85}85
  Charles Esdaile, Napoleon's Wars: An International History, 1803–1815 (London: Allen Lane, 2007), 13–14.


[Закрыть].

Выходит, что Русская кампания сыграла не последнюю роль в крушении французского господства в Европе и в мире. А решающим фактором такого исхода оказалась болезнь.