Текст книги "Для убийства есть мотив"

Тремейн присмотрелся, пытаясь разгадать выражение ее лица.

– Но почему вы не заговорили со мной, увидев, что я вышел из дома?

Карен Хэммонд уклонилась от ответа на его вопрос.

– Вы ведь друг инспектора Бойса? – быстро спросила она. – Того детектива из Скотленд-Ярда? Вы только что беседовали с ним.

Мордекаю Тремейну вдруг стало зябко.

– Почему вы решили, будто я знаком с инспектором Бойсом?

– Джин часто о вас рассказывала. Мол, вы знаете детектива из Скотленд-Ярда по фамилии Бойс и уже помогли раскрыть несколько убийств. А когда вы появились сегодня, а потом Мартин сообщил, что его расспрашивал детектив Бойс, я догадалась, что это тот самый инспектор. Вы только что беседовали с ним неподалеку, у дороги. Я… я хотела посмотреть, не к нему ли вы идете.

Значит, Джонатан Бойс не ошибся, говоря, что слышал какой-то подозрительный шум. Его острый слух различил звуки приближения Карен Хэммонд. Наверное, она стояла совсем рядом, скрываясь в темноте у живой изгороди. Эта мысль внушала тревогу. Тремейн задумался: что скажет инспектор, когда узнает об этом? Если Карен Хэммонд известно об интересе Тремейна к расследованию преступлений и его знакомстве с инспектором Скотленд-Ярда, сколько еще жителей деревни об этом знают?

– Допустим, – медленно начал он, – я действительно беседовал с инспектором Бойсом. И что же?

– Они… нашли что-нибудь?

– Полицейские, – укоризненно напомнил Тремейн, – о таких вещах не рассказывают налево и направо.

Миссис Хэммонд порывисто схватила его за руку:

– Вы должны помочь: должны выяснить, кто убил Лидию!

– Для этого сюда и прибыл инспектор, миссис Хэммонд. И он справится со своей работой, сколько бы времени она ни заняла.

– Как вы не понимаете! Нельзя, чтобы она затянулась надолго! Нужно выполнить ее сразу, как можно быстрее!

Она стояла слишком близко к нему. Тремейн чувствовал тепло ее дыхания на своей щеке. От волнения красота миссис Хэммонд лишь расцвела, приобрела какой-то необычный оттенок, сделалась ускользающе-желанной. Странно, но закоренелый холостяк Мордекай Тремейн на мгновение позавидовал мужчине, о благополучии которого так заботилось это удивительное создание.

Но о мужчине ли? Этого Тремейн не знал. Его предположение могло оказаться ошибочным.

– Почему же так важно как можно скорее найти убийцу? – поинтересовался он. – Я имею в виду, важно для вас?

– Чем дольше это будет продолжаться, тем больше начнется расспросов, – объяснила она. – Вопросы, вопросы – и так постоянно. Сюда съедутся газетчики, фотографы, станут всюду рыскать и во все совать нос. Нам уже ничто не будет принадлежать. У нас не останется ни прав, ни даже мыслей. Все вытащат на свет, покажут публике, только ради материала в газете. Не останется никакой частной жизни. Ни малейшего уважения к ней. Филипп…

Миссис Хэммонд замолчала, словно сообразила, что чуть не выдала себя.

– И что же? – спросил Тремейн, ожидая продолжения, но она опять уклонилась от ответа и задала ему новый вопрос:

– Вы ведь поможете, правда? Это чрезвычайно важно.

– Уверен, инспектор Бойс сделает все, что в его силах. Это его работа – найти преступника как можно быстрее.

Карен Хэммонд смотрела на него в упор, и у него вновь возникло ощущение, что ее красота подчиняет себе его разум.

– Я имела в виду вас, – объяснила она. – Вы могли бы выяснить, кто это совершил.

От таких слов сентиментальное сердце Тремейна дрогнуло.

– Сделаю все, что смогу, миссис Хэммонд, – пообещал он и вдруг почувствовал, как она взяла его за руку.

– Спасибо, – с легким вздохом промолвила она. – По тому, что рассказывала о вас Джин, я знала, что вы согласитесь. Вы не представляете, что это значит… вы представить не можете…

Он ощутил нежное пожатие ее пальцев, а затем миссис Хэммонд отстранилась. Не добавив ни слова, она отвернулась и поспешила прочь. Догонять ее не имело смысла. Карен Хэммонд уже сказала все, что хотела, – по крайней мере сейчас.

Тремейн медленно продолжил путь. Зачем миссис Хэммонд последовала за ним? Она так ничего и не сказала ему, ничем не оправдала свое желание встретиться с ним наедине, но, судя по ее волнению, у нее на то имелась веская причина.

«Филипп…» Очевидно, она имела в виду своего мужа. Что она чуть не выпалила, прежде чем благоразумие в ней перебороло беспокойство? Что скрывал Филипп Хэммонд, если его жене настоятельно требовалось, чтобы тайну смерти Лидии Дэр раскрыли как можно быстрее, вдобавок чтобы это сделала не полиция?

Это указывало – на первый взгляд, разумеется, – что Карен и Филипп Хэммонд никоим образом не причастны к убийству. Но, с другой стороны, ее поступок мог быть частью плана, продуманного ими, чтобы скрыть свою вину. По словам Джонатана Бойса, они заявили, что ночь, когда совершилось преступление, провели дома вместе, – каждый из них, таким образом, обеспечивал алиби другому. Вероятно, своими действиями Карен Хэммонд рассчитывала обвести вокруг пальца блюстителей закона. Ведь она обратилась не к профессионалу Бойсу, а к дилетанту Мордекаю Тремейну.

Неужели она поступила так, потому что втайне верила: дилетант представляет меньшую опасность, чем беспристрастный полицейский, который безжалостно разнесет ее алиби в клочки, если понадобится?

Мысль отнюдь не лестная. Тремейн поморщился, словно проглотил дозу особо горького лекарства. Он надеялся лишь на то, что не выставил себя полным болваном. Даже теперь, в зрелом возрасте, его стремление ни в коем случае не показаться красивой женщине смешным и нелепым не ослабело.

Внезапно Тремейн остановился, вздрогнул и сделал шаг назад. Еще одна фигура вышла навстречу ему из тени на обочине дороги.

Перед его мысленным взором мелькнуло распростертое тело, найденное рано утром. Сердце заколотилось, однако он сумел сжать кулаки и призвал на помощь решимость дорого продать свою жизнь. А вскоре внезапно вспыхнувший страх сменился облегчением.

– Прошу прощения, огонька не найдется?

Голос звучал тихо и застенчиво. Тон был виноватый.

– Да, конечно, – ответил Тремейн, надеясь, что голос не выдаст его нервозности.

Порывшись в карманах, он достал спички и неловко чиркнул одной, сложив ладони ковшиком, чтобы загородить пламя от ветра. Человек с сигаретой наклонился над спичкой. Тремейн ощутил на себе чужой внимательный взгляд, увидел, как незнакомец всматривается в него в трепещущем свете спички, словно стараясь запомнить, чтобы узнать в случае необходимости.

Тремейн ответил ему пристальным взглядом. И увидел пару прищуренных пытливых глаз, острый крючковатый нос, лицо с тонкими, но резкими чертами, морщинистое и хитрое. Обладатель его был в спортивном пиджаке и серых фланелевых брюках. Мысленно Мордекай Тремейн перенесся обратно в «Страну роз» и услышал голос Джеффри Маннинга: «Коротышку с лицом как у хорька, в серых фланелевых брюках и спортивном пиджаке…»

– Спасибо.

Хорек, похоже, завершил осмотр и повернулся к живой изгороди. Тремейн сообразил, что незнакомец отошел от лесенки, ведущей к калитке для перехода через изгородь вокруг полей, и туда же собирался вернуться. Тремейн застыл в нерешительности. Вне всяких сомнений, это и есть тот человек, о котором говорили в гостиной: тот самый, кто спрашивал про Филиппа Хэммонда и при упоминании о котором Карен Хэммонд невольно выдала свой страх – или, по крайней мере, сильное волнение. И незнакомец явно следил за ней, а огонька попросил, чтобы разглядеть человека, с которым она говорила.

Тремейн уставился на темную фигуру у лесенки.

– Славная ночь.

– Да. Спасибо за огонек.

Хорек недвусмысленно дал понять, что не намерен продолжать разговор. Поскольку настаивать означало бы возбудить у незнакомца подозрения и в итоге ничего не добиться, Тремейн с сожалением пожал плечами и прошел мимо.

Несмотря на всю таинственность этой двойной встречи, думал он не о мужчине, с которым только что расстался, и даже не о Карен Хэммонд. В сущности, он временно забыл о них, не успев сделать и десятка шагов.

Некая мысль засела у него глубоко в голове с тех пор, как он покинул «Страну роз», и теперь свербела, тревожила, не давая покоя. С Бойсом он не поделился ею, потому что не сумел выразить словами. Но теперь Тремейн вдруг понял, в чем дело. Разгадка тайны, позабытой на время, явилась к нему сама собой.

Как наяву, он снова услышал разговор Мартина Воэна и Говарда Шеннона. Услышал опять, как рослый мужчина рассказывает о грозе, обрушившейся на Лондон, как шутит о капризах погоды английским летом, когда грозовые тучи разверзаются без предупреждения, и как спрашивает: «Надеюсь, вы не попали в число тех, кому не повезло, Шеннон?»

А потом услышал ответ Шеннона. Его слова о том, что худшее миновало его, поскольку он поймал у вокзала такси.

Так вот в чем все дело! Вот она, фальшивая нота!

В то время Мордекай Тремейн сам находился в Лондоне и знал, что во всем городе не пролилось ни единой капли дождя.

Глава 6

Далмеринг очутился в центре внимания публики. С первых полос ежедневных газет история убийства Лидии Дэр подавала знаки миру суетливых человечков, из анонимной толпы которых жестокая смерть вырвала одного. По времени это преступление совпало с периодом затишья во внутренней и внешней политике, и утренние газеты раздули из эпизода криминальной хроники сенсацию. Главных заголовков оно не удостоилось, но, судя по обилию деталей, фундамент для продолжительных и подробных отчетов о следствии уже был заложен.

На следующий день после прибытия в «Страну роз» Мордекай Тремейн после завтрака удалился в сад, прихватив с собой полдюжины номеров самых авторитетных лондонских газет. Джин Расселл предугадала его желание прочитать как можно больше мнений, которые наверняка будут высказаны по поводу убийства, и спросила у хозяина местного газетного киоска (он же был бакалейщиком и аптекарем; в тихую заводь Далмеринга еще не успела проникнуть специализация) все газеты, какие у него только нашлись. Несмотря на ожидание повышенного спроса, киоскер с благодарностью исполнил ее пожелание.

Утро выдалось чудесное – в лучшем смысле этого привычного выражения. Солнце поднялось в чистое голубое небо, и хотя легкий намек на излишнюю ослепительность мог бы послужить предостережением о досадной дневной жаре, в настоящий момент деревня с наслаждением купалась в теплых и ласковых лучах.

Извинившись, что вынужден предоставить гостя самому себе, Пол Расселл удалился в свою приемную – навстречу сегодняшней порции грудных хрипов, мышечных ревматизмов и бесчисленных, хоть и привычных, мелких недомоганий, какими изобилует жизнь врача общей практики. Тремейну осталось лишь посочувствовать другу. Он знал, что Пол предпочел бы жизнь ученого, увлекательное времяпрепровождение с микроскопом в лаборатории, радостный трепет в обретении и шлифовке навыков поиска мельчайших организмов, угрожающих разрушить чудо человеческого нерва, кости или мышцы, и победу, одержанную над очередным малопонятным проявлением болезни. Но финансовая ситуация и ответственность в браке вынудили Пола заменить микроскоп стетоскопом и расстаться с туманной перспективой славы ученого-медика ради стабильного, хоть и не особо вдохновляющего, дохода врача-терапевта.

Тремейн расположился в шезлонге и приступил к чтению. Как и ожидалось, ничего нового из газет он не почерпнул. Репортеры были осведомлены лишь о тех фактах, какие он знал и сам, и он не сомневался, что в целом знает гораздо больше, чем они. Однако чтение придало мыслям желаемое направление, облегчило размышления в той манере, которая для этого требовалась.

Тремейн вынул трубку и немного неловко раскурил ее. Как обычно, этот процесс стоил ему трех спичек и обожженного пальца. Трубку он курил из принципа. В течение длительного времени его курение было ограничено тремя ритуальными сигаретами в день после еды. Освоить трубку ему не удавалось: при каждой попытке желудок поднимал бунт, – однако Тремейн не сдавался. Без трубки никак нельзя. Он считал, что именно курения трубки ждут от детектива. В конце концов он укротил свою природу до такой степени, что мог в процессе курения сохранять самообладание, но подлинно профессионального удовольствия ему по-прежнему недоставало и постоянным источником раздражения, придавшим ему вид дилетанта, оставались его неизменно неуклюжие старания уплотнить и поджечь табак. Порой дым, жгучей волной хлынув Тремейну в горло, вызывал неудержимый приступ кашля.

Вот и сейчас он закашлялся. А когда поднял голову, то увидел, что на него смотрит Джин, и в ее глазах мелькают насмешливые искры.

– Дрянной табак, – объяснил Тремейн. – Не удалось купить ту марку, какую я обычно курю.

Лукавый блеск в ее глазах сменился широкой улыбкой.

– Не обращайте на меня внимания, Мордекай, – посоветовала Джин снисходительным тоном женщины, знающей о том, что в душе большинства взрослых мужчин живут вечные мальчишки. – Я привыкла наблюдать за Полом. Ему нравится выкурить трубочку, когда викарий заходит обсудить дела прихода. Он говорит, что это придает ему достоинства.

Мордекай Тремейн обвел взглядом руины воображаемых оборонительных стен, которыми окружил себя, уловил юмор ситуации и тоже улыбнулся:

– Только не выдавайте меня, Джин. Я играю в великого детектива.

Он прилежно попыхивал трубкой, позволив мыслям свободно блуждать и без спешки перебирать в памяти действующие лица драмы. Карен Хэммонд, Говард Шеннон… Мартин Воэн.

Воэн. Ему вспомнился этот рослый и крепкий мужчина – властный, какой-то безжалостный. Словно наяву, Тремейн увидел, как крепкие пальцы Воэна сжались на калитке, преграждающей вход на тропу, где убили Лидию Дэр. Воэн выглядел человеком, страсть которого могла с легкостью разорвать оковы самообладания и довести его до крайности, человеком, кому жилось нелегко, и отчасти поэтому способным бурно отреагировать на любое эмоциональное напряжение. Но зачем ему убивать Лидию Дэр? Тремейн выпустил облачко дыма и признал, что этого он не понимает.

Тремейн приятно, но почти без пользы провел пару часов за курением, чтением и размышлениями. И дошел до точки, когда сообразил: если он будет и впредь выстраивать версии на фундаменте своих ограниченных познаний, они приведут его в опасную сферу чистейшего вымысла. В этот момент к нему подошел Пол.

– Привет, Пол! Исцеление состоялось?

– Ну, я уже прописал все пилюли и укрепляющие средства с железом, какие только мог, – с улыбкой отозвался врач. – Обычно в такой час я выхожу покопаться в саду. Это не дает мне расплываться в талии и избавляет от необходимости назначать самому себе таблетки для пищеварения.

В дальнем конце сада находился небольшой сарай для хранения садовых и прочих инструментов. Расселл толкнул дверь.

– Вооружусь-ка я лопаткой! – воскликнул он. – Понаклоняться немного мне не повредит.

До Тремейна вдруг донесся его сдавленный возглас из сарая.

– Что такое? – крикнул Тремейн.

– На меня обрушилось проклятие полтергейста! – заявил врач, появляясь в дверях. – Вы только посмотрите!

Тремейн поднялся с шезлонга, подошел и заглянул в сарай:

– Что же он натворил, этот полтергейст?

– Видите башмаки? Два дня назад я искал их везде, но они как сквозь землю провалились. А теперь – вот, пожалуйста, стоят на самом видном месте, словно издеваются надо мной!

– Вы, наверное, смотрели прямо на них, но не замечали. Подобное часто случается.

– Нет, я точно помню: в последний раз, когда я смотрел, их здесь не было.

Мордекай Тремейн перевел взгляд на упомянутую обувь, валявшуюся как попало там, где ее небрежно бросили, – посреди деревянного пола в сарае. Это были просторные сомерсетские башмаки на ремешках и деревянных подошвах. Тремейн наклонился, чтобы рассмотреть их.

– Лучше обуви для того, чтобы весной и осенью работать в саду, и придумать невозможно, – произнес он.

Обведя беспечным взглядом сарай, Мордекай постарался спрятать улыбку. Оставалось лишь надеяться, что Пол гораздо бережнее, чем с садовым инвентарем, обращается со своими медицинскими инструментами, когда его вызывают на консультацию в больницу на окраине Кингсхэмптона. Грабли, вилы, лопаты, садовые совки разных размеров были кучей свалены в одном углу, а в другом собирало пыль и паутину покосившееся нагромождение цветочных горшков и леек. Повсюду валялись деревянные ящики для рассады.

Посмотрев в полуоткрытое окно, Тремейн заметил, как Джин с сумкой в руке выходит из дома и шагает к калитке, явно направляясь за покупками в деревню.

– Вон ваш полтергейст, Пол, – сказал он. – Наверное, Джин поставила их на место.

– Вероятно, – жизнерадостно откликнулся Расселл. – Но я предпочел бы считать, что это был все-таки полтергейст. Вот это алиби так алиби! И незачем объяснять, почему я вечно устраиваю беспорядок и что-нибудь теряю!

Он занялся ближайшей цветочной клумбой: принялся рыхлить почву и полоть сорняки с быстротой и точностью хирурга, обходя высокие люпины и львиный зев.

– Ну как, версии уже есть? – спросил Пол, оглядываясь через плечо.

– Десятки, – ответил Тремейн. – И все никуда не годятся. Я тут размышлял о Воэне.

– О Воэне? – Расселл вскинул голову. – В каком смысле?

– Да пока ни в каком. Они с Лидией Дэр были, видимо, близкими друзьями.

– Полагаю, то же самое можно сказать почти обо всех нас. Раньше мы были веселой и дружной маленькой компанией.

Неужели ему почудилась нотка неискренности в словах доктора, какой-то оттенок фальши? Тремейн не мог дать определенного ответа, вспомнив страсти, которые он мельком видел вчера вечером. Наверное, Пол проявил осторожность в словах из преданности друзьям и нежелания признавать, что и в этом райском саду водятся змеи.

– Пожалуй, – произнес Тремейн. – Как вы думаете, можно сказать, что его… ну, допустим, встревожило известие о помолвке Лидии?

– Нет, что вы! Воэн был рад, как и все мы.

– Ее жених, Джералд Фаррант, виделся с Воэном?

– Да, несколько раз. А что? – Пол Расселл оторвался от прополки, выпрямился и уставился на Тремейна озадаченно и с сомнением. – Уж не хотите ли вы сказать, что ваш подозреваемый – Воэн?

В последнее слово он вложил все свое недоверие, будто это предположение казалось ему совершенно немыслимым.

– Я и не говорил, что кого-то подозреваю, – возразил Мордекай Тремейн. – Просто задаю вопросы на случай, если ответы на какие-нибудь из них будут полезными. – И он сменил тему, не дожидаясь дальнейших расспросов: – Пол, я не прочь познакомиться с Филиппом Хэммондом. Когда может представиться случай?

– Это легко устроить. Сегодня репетиция. Почему бы вам не побывать на ней? Там вы и увидитесь со всеми, в том числе и с Филиппом. По крайней мере, если он придет. Репетиции он порой пропускает. Это не всегда удобно, но дела часто удерживают его в Лондоне. Обычно Филипп звонит Карен днем и сообщает, если не сможет вырваться.

Продолжая разговор, они зашагали рядом по садовой дорожке. Доктор, похоже, забыл о своих намерениях разделаться с сорняками на цветочных клумбах.

– Как дела с постановкой? – поинтересовался Тремейн. – Пока вас все устраивает? «Для убийства есть мотив» – не припоминаю пьесу с таким названием… Это не ее, случайно, ставили в Уэст-Энде?

– Честно говоря, не знаю. Воэн, наверное, расскажет вам о пьесе больше, чем я.

– Воэн? Он тоже играет в ней?

– Да, причем хорошо. За эту постановку мы взялись по его предложению. Он подумал, что было бы неплохо организовать что-нибудь по этой части в пользу сиротского приюта, и мы согласились. И сам где-то раздобыл пьесу. Мы выбрали комитет, распределили роли – так все и началось.

Они уже дошли до конца дорожки, находились в нескольких ярдах от шоссе и собирались двинуться обратно, как вдруг раздался голос:

– Доброе утро, Пол!

Доктор обернулся:

– О, приветствую, Эдит! Доброе утро.

Эдит Лоррингтон одарила Мордекая Тремейна улыбкой и дружеским кивком, и тот улыбнулся ей в ответ.

– Доброе утро, мисс Лоррингтон. Вижу, вы решили выйти и порадоваться солнышку.

– Да, красота какая, верно? А я как раз собиралась выяснить, дома ли Сандра. Я только что дочитала роман, который ей наверняка понравится. Я беру книги у своих друзей в Кингсхэмптоне. У них книжный магазин, и они всегда извещают меня, когда к ним поступает что-нибудь интересное.

Мордекай Тремейн задумался, что подразумевала Эдит Лоррингтон под «чем-нибудь интересным». У него сложилось впечатление, что круг ее чтения весьма узок.

– Как вам спалось прошлой ночью? – спросил Расселл.

– Гораздо лучше, – ответила она. – То лекарство, которое вы дали мне вчера, действует прекрасно, не то что таблетки, какие я пила раньше. От них вообще не было толку. А тут я проспала семь часов, хотя предыдущей ночью мне пришлось встать и выйти на прогулку, чтобы уснуть. Лишь к полуночи я вернулась домой.

– Впредь будьте осторожны, Эдит, – предостерег доктор. – По-моему, неблагоразумно бродить одной в такой поздний час.

– Да кому придет в голову приставать к старухе вроде меня? – беспечно отозвалась она. – А прогулка получилась не такой уж одинокой. Люди ложатся спать совсем не так рано, как может показаться. Мистер Галески еще не спал. Как и миссис Хэммонд. И, конечно, Сандра. Она ждала Лидию и слушала радио – передавали свинг. Мне всегда кажется, будто поздний вечер не самое подходящее время для такой музыки.

Внезапно до Мордекая Тремейна дошел весь смысл сказанного ею. Эдит Лоррингтон спокойно гуляла по окрестностям в то время, когда убили Лидию Дэр!

– Вы никого не видели, пока гуляли, мисс Лоррингтон? – спросил он.

– Нет. Было очень тихо, как обычно. – Она перевела взгляд с Тремейна на Расселла. – Мне, пожалуй, пора. В прошлый раз я не застала Сандру, когда заходила к ней, а потом случился этот ужас с бедняжкой Лидией, и у меня все вылетело из головы.

Эдит Лоррингтон кивнула и снова улыбнулась. Друзья смотрели, как она уходит прочь по дороге.

– Что вам известно обо всем этом? – спросил Тремейн.

Пол Расселл пожал плечами:

– Эдит страдает бессонницей. Когда ей не спится, прогулки для нее – обычное дело. В ней сочетается несочетаемое. Порой она кажется доверчивой и невинной, как дитя, а потом высказывает какое-нибудь настолько проницательное наблюдение, что остается лишь гадать, что творится у нее в голове. Взять хотя бы прогулки по окрестностям поздно ночью. Большинство женщин дрожали бы, как котята, очутившись одни на местных темных дорогах, но Эдит темнота нисколько не пугает. Однажды я встретил ее, возвращаясь с позднего вызова, – собственно, так я и узнал про привычку Эдит гулять по ночам, – и она держалась невозмутимо, будто прохаживалась среди бела дня по главной улице Кингсхэмптона.

Тремейн задумчиво посмотрел вслед худощавой, старомодно одетой женщине, которая уже почти скрылась из виду.

– Давно вы лечите ее от бессонницы?

– Несколько месяцев, – рассеянным тоном отозвался Расселл. – На самом деле в подобных случаях мало чем можно помочь.

– Как вы считаете, ей действительно гораздо лучше спалось прошлой ночью? Я знаю, что врачу не полагается обсуждать проблемы своих пациентов, – поспешно добавил он. – Не хочу ставить вас в неловкое положение.

– С учетом обстоятельств вряд ли это можно назвать разглашением, – улыбнулся Расселл. – Вероятность того, что Эдит действительно хорошо спала, очень велика. До вчерашнего дня я назначал ей фенобарбитал, а недостаток барбитуратов в том, что они обладают наркотическим эффектом, люди привыкают к ним.

– Значит, вчера вы попробовали другое средство?

– Да. Я дал ей хлоральгидрат. У него на редкость неприятный вкус.

– Принято считать, что чем ужаснее лекарство на вкус, тем эффективнее подействует. – Глаза Мордекая Тремейна насмешливо заблестели. – По-вашему, это психология усыпила ее?

– Так или иначе, это произошло, – дипломатично проговорил Расселл.

Они прошли обратным путем через сад, а когда достигли клумбы, на которой осталась лопатка, доктор наклонился, чтобы подобрать ее и отнести в садовый сарай.

– Боюсь, Мордекай, на сегодня мои упражнения закончены. До обеда мне нужно еще нанести несколько визитов.

Тремейн понимающе кивнул.

– Было время, когда и мне приходилось работать, – заметил он.

Остаток утра Тремейн провел в саду, никем не потревоженный, но к обеду вышел со смутным ощущением недовольства собой. Ему казалось, будто он так ничего и не добился и бесценные часы утекли сквозь пальцы, вызвав раздражение.

Но об этом твердило только его сознание. В глубине души Тремейн понимал, что вовсе не потратил утро впустую. Хотя никаких определенных результатов он не достиг, его мозг активно работал над решением вопросов, поставленных смертью Лидии Дэр, и ценность этой работы рано или поздно должна была подтвердиться. Рано или поздно – вероятно, когда он задумается над чем-нибудь совершенно другим, – прежние размышления принесут плоды.

За обедом Джин поделилась известием:

– Джералд Фаррант здесь.

Тремейн вскинул голову, забыв о салате.

– Жених?

– Он самый, – подтвердила она. – Остановился в «Адмирале». Приехал сегодня.

– Насколько я понимаю, – сказал ее муж, потянувшись за заправкой для салата, – этот лакомый кусочек сплетни – итог твоего похода в деревню сегодня утром?

– Да, – кивнула Джин и без стеснения добавила: – За сплетнями я туда и ходила.

– А я как раз думал о Фарранте, – вступил в разговор Тремейн. – Не далее как сегодня утром удивлялся, почему его до сих пор здесь нет. Ведь свадьба, если не ошибаюсь, должна была состояться совсем скоро?

– Все объясняется просто, – произнесла Джин. – Вчера, когда Фаррант получил телеграмму, он находился в Шотландии. Его дом в Стерлинге, точнее – неподалеку от него. Фаррант выехал ночным поездом из Эдинбурга и сегодня рано утром уже был в Кингс-Кроссе. Как видите, он отправился сюда немедленно.

– Фаррант… сильно страдает? – спросил Расселл.

Джин сочувственно опустила голову.

– Увы, да. Я мельком видела его. Бедный… – Она осеклась. – Разумеется, он уже не ребенок, а взрослый человек, ему под сорок. Но выглядит так молодо, что невольно относишься к нему как к юноше. Фаррант побывал здесь вместе с Лидией две недели назад и казался таким веселым и воодушевленным, совсем как мальчишка. Ясно было, что он безумно в нее влюблен. А теперь… его не узнать: сильно изменился.

– Для него это трагедия, – тихо произнес Тремейн. – Представляю, каково ему сейчас.

Во время утренних размышлений он рассматривал убийство бесстрастно, как абстрактную задачу, которую требуется решать согласно определенным правилам. Упоминание о Фарранте внезапно напомнило ему о другой стороне дела, где приходилось считаться с человеческой болью и страданиями. В нем вновь пробудилась сентиментальность.

Заметив выражение его лица, Джин Расселл не сказала то, что собиралась, – не выразила надежду, что Джералд Фаррант будет отомщен, а преступник предан в руки правосудия. Эта решимость была уже рядом: в напряженном лице Мордекая Тремейна, в тревожных глубинах его глаз.

После обеда Тремейн не вернулся к своему шезлонгу в саду. Было жарко – слишком жарко. Солнце стояло высоко над головой, заливая лучами деревню. Над медленно плавящимся асфальтом дорог висело знойное марево. Однако Тремейн водрузил на голову свою поношенную панаму и покинул дом.

Ему требовалось пройтись, притом быстро, даже если его бросит в жар; так быстро, чтобы и мысли завертелись как можно стремительнее… и в голове наконец-то прояснилось. В сторону деревни Тремейн не пошел. Встречаться с людьми ему не хотелось. Он не желал праздной болтовни, не собирался поддерживать видимость разговора, пока его мысли, мучительно петляя, ищут путь через пространство и время.

Некий ужас охватил Тремейна. Некий тайный страх Далмеринга тяжким грузом лег ему на сердце, окутал и укрыл чудовищной злобной тенью. Он понимал, что все это игра воображения. И знал, что причина тому – заведенный Джин Расселл разговор о Джералде Фарранте, о трагедии, внезапно обрушившейся на него, а также отвращение к страшному злодеянию, которое, свершившись, вызвало прилив романтических чувств, таившихся в душе самого Тремейна.

Но несмотря на то что он разбирался – или считал, что разбирается, – в механизмах собственной психологии, его воли было недостаточно для подавления инстинктивных реакций. Тремейн постоянно видел перед собой неподвижное, внушающее сострадание тело жертвы, лежавшее в темноте, осколки разбитых вдребезги надежд. И ни на минуту не забывал о гибели, крушении и людском горе.

«Белое к свадьбе, – вертелось у него в голове бессвязно и вместе с тем с мучительным, пульсирующим смыслом, – все белое забрызгано и запачкано черным…»

Он прибавил шагу. Блестящие капли пота проступили под краем его панамы там, где она касалась лба. Пенсне, обычно с трудом державшееся на носу, теперь едва не свалилось, и почувствовав, что оно соскальзывает, Тремейн вернул его на место дрожащей рукой.

Солнце плавилось в небе, ослепительно сияло, со всей яростью метая лучи в Тремейна. Как и зло, не поддающееся описанию. Он чувствовал, как ужас обступает его со всех сторон, отнимает воздух, медленно, но неуклонно душит его, затягивает…

Тремейн пошатнулся, и чья-то рука поспешно поддержала его.

– В чем дело, Мордекай? Вам нездоровится?

Он догадался, что это инспектор Бойс из Скотленд-Ярда. Обстоятельный Бойс. Надежный. Голос медленно проникал сквозь окутавший его туман зла. Он стоял, пошатываясь и пытаясь понять смысл сказанного. И вдруг ужас рассеялся, и оказалось, что он стоит на солнце, а мир снова стал обычным.

– Что стряслось, старина? – с беспокойством произнес Бойс. – Вид у вас такой, словно вы восстали из мертвых!

– По-моему, так все и было, – пробормотал Мордекай Тремейн.

Инспектор отметил болезненную бледность его лица, неестественно натянувшуюся кожу на выступающих скулах, лоснящуюся от пота, криво сидящее на носу пенсне, все еще блуждающий взгляд.

– Лучше бы вам присесть и передохнуть немного, – посоветовал он. – Вы еле держитесь на ногах.

Тремейн позволил усадить себя на травянистый откос у обочины и подвинулся, освобождая Бойсу место рядом с собой.

– Все в порядке, Джонатан. Уже все прошло.

– Что же стряслось? На вас лица нет.

– Перегрелся. Слишком напряженно размышлял и долго был на солнце. – Тремейн глубоко вздохнул. – Джонатан, вы не замечаете здесь, в Далмеринге, ничего странного?

– В каком смысле?

Тремейн медлил, подыскивая слова.

– Не чувствуете, как в воздухе витает зло? Что здесь повсюду ненависть, ужас и убийство?

Инспектор Бойс издал резкий возглас:

– Нет! Только не начинайте о том же самом!

Мордекай Тремейн улыбнулся. Его лицо стало виноватым.

– Простите, Джонатан. Понимаю, звучит как ахинея, но на минуту я, шагая по этой дороге, вдруг ощутил, что все вокруг буквально пропитано злом – как говорила Лидия Дэр, по уверениям Воэна. Есть тут что-то ненормальное, какая-то скверна.