Текст книги "Я за тебя умру (сборник)"

В дороге вдвоем

I

Когда товарный поезд остановился, в небе уже загорелись звезды – так неожиданно, что Крис поразился. Поезд стоял на возвышенности. Милях в трех впереди виднелась гроздь огоньков, тусклее и желтее, чем звезды, и он решил, что там Даллас.

За четыре дня он разобрался с порядком загрузок и выгрузок и уже понимал, что в Далласе какие-то вагоны уйдут на запасные пути. Если решит ехать дальше, может забраться на товарняк перед утром. И после долгой бездеятельности – если не считать того, что весь вечер ему пришлось держаться за балку, – прогулка до города представлялась роскошью. Роскошью из «Тысячи и одной ночи».

Он потянулся и глубоко вздохнул. Ему было хорошо – так хорошо давно уже не было. Если есть еда, чем плохо? При слабом свете звезд он увидел, что из других вагонов осторожно выбираются фигуры попутчиков и, как он, вдыхают сухой воздух Техаса.

Это напомнило Крису о девушке.

Девушка ехала в тормозном вагоне. Он понял это утром, в Спрингфилде, когда в окне мелькнуло и тут же скрылось лицо; позже, на часовой стоянке он увидел ее как следует, в каких-нибудь двадцати футах.

Конечно, она могла оказаться женой тормозного кондуктора… или бродяжкой. Но тормозной кондуктор был морщинистый ветеран, которому впору пенсия, а не хорошенькая восемнадцатилетняя девушка. А если бродяжка – если в самом деле, – то очень непохожая на тех, с какими он до сих пор сталкивался.

Перед походом в город он сидел и разогревал консервированный суп. Он отошел шагов на сто от полотна, развел костерок и перелил мясной бульон в складную сковородку.

Он был доволен, а с другой стороны, огорчен, что взял с собой утварь; доволен потому, что это было удобно, а огорчен потому, что это отгораживало от остальных беззаконных пассажиров. Четверка, только что объединившаяся чуть дальше по дороге, такой утвари не имела. У них была помятая кастрюля, пустые консервные банки и достаточно случайного материала и соли, чтобы приготовить «шамовку». У старших был навык; молодые – учились.

Крис доел суп под пологом просторной ночи.

– Поехать бы к этим звездам, – произнес он вслух.

Поезд буркнул, издал где-то впереди печальный фальшивый звук и, лязгнув сцепкой, продвинулся еще на несколько сот ярдов.

Крис не поднялся с места. Не поднялись и бродяги дальше у полотна. Видимо, так же, как он, решили сесть в Далласе. Когда полутемный хвостовой вагон отъехал чуть дальше, поезд снова с лязгом встал.

…В тускло освещенной двери вагона медленно, нерешительно появился силуэт девушки. Силуэт – или она – пересек гаревую обочину и остановился на траве.

По всему было видно, что девушка хочет побыть в одиночестве – но не удалось. Как только четверка у полотна увидела девушку, двое сразу встали и пошли к ней. Крис закончил собирать вещи и, не делая шума, направился туда же. Конечно, они могли быть ее приятелями, но вид их ему не нравился, и в случае конфликта он намерен был принять не их сторону.

События развивались быстрее, чем он ожидал. Между мужчинами и девушкой произошел короткий разговор, причем ей явно не нравилось их общество. Затем один из них взял ее за локоть и хотел потащить к их стоянке. Крис неторопливо подошел поближе и окликнул их:

– В чем дело?

Мужчины не ответили.

Девушка упиралась и шумно дышала; Крис подошел поближе.

– В чем дело, эй? – громко повторил он.

– Велите им отпустить меня. Чего им…

– Заткнись!

Но когда Крис очутился в нескольких шагах, говоривший отпустил руку девушки и принял вызывающую оборонительную позу. Крис был крепко сложенный, подтянутый мужчина тридцати с небольшим лет. Первый бродяга был молодой и крепкий, а его товарищ весь обвешан рыхлым мясом, и его боевую ценность было невозможно определить.

Девушка повернулась к Крису. Блеск ее глаз разрезал небеса, как алмаз разрезает стекло, из них пролился свет такой яркости, какой ему еще не приходилось видеть, – пролился над красивым широким ртом, сжатым и испуганным.

– Скажите им, чтобы убирались! Они не первый раз пристали!

Крис следил за этими двоими. Они переглянулись и стали подходить к нему с двух сторон. Он отступил к девушке и шепнул:

– Следите с этой стороны!

Она поняла его и стала вплотную сбоку, чтобы помешать окружению. Крис мельком заметил, что другие двое бродяг бросили свой костер и бегут к ним. Он не стал мешкать. Когда старший толстый бродяга приблизился на шаг, Крис ступил вперед и ударил его левой в челюсть. Тот попятился, но устоял на ногах и длинной тряпкой, извлеченной откуда-то из своей обивки, вытер подбородок. Но пока не приближался.

В это время раздался крик девушки:

– Он украл мою сумочку!

Крис обернулся и увидел, что младший бродяга отбежал на десяток шагов и издевательски ухмыляется.

– Отнимите у него! – закричала девушка. – Они еще вчера за ней охотились. Она мне нужна. Там нет денег!

Недоумевая, почему она так сокрушается о пустой сумочке, Крис, однако, принял решение: он запустил руку в свою котомку и, встав перед девушкой, при свете звезд, выхватил револьвер.

– Отдай сумку!

Молодой бродяга заколебался: хотел побежать, оглядываясь при этом на Криса, но его гипнотизировал револьвер. Он замер вполуобороте, и руки у него сами собой поползли вверх.

– Сумку давай!

Крис не опасался, что у парня может быть оружие в кармане, – если когда-то и было, то ломбард или полиция давно освободили его от лишней вещи.

– Он открыл ее в кармане, – закричала девушка. – Я вижу!

– Брось ее!

Раскрытая сумочка упала на землю. Крис не успел остановить девушку – она бросилась за ней и сразу заглянула внутрь.

Тут заговорил бродяга из второй пары:

– Друг, мы не хотели ничего плохого. Сказали ему: не приставай к девушке. Скажи, Джо? – Он обернулся за подтверждением. – Я сказал, отстань от нее, она в тормозном.

Крис был в нерешительности. Свою задачу он выполнил и… у него еще было четыре банки консервов…

…И все же был в нерешительности. Четверо против одного, и молодой с кроманьонской внешностью, тот, что украл сумку, явно был зол и хотел драки.

Из похудевшего мешка Крис вынул банку солонины и банку тушеной фасоли и в качестве дара бросил им.

– Убирайтесь! Пошли вон! Вам тут не светит!

– Ты кто? Сыщик?

– Не твое дело – проваливай. Хотите это слопать – отойдите подальше.

– А банки с горючим у тебя не найдется?

– Согреться, что ли? Нет, костерок себе разведите, как до этого.

Один из них пропел:

– Но, но, поехали телятки, – и весь квартет двинулся вдоль железнодорожного полотна к Далласу.

II

Две звезды загородила девушка.

Два ее лица были не похожи – одно, обращенное к нему, и силуэт, четкий белый, внимательный и нелощеный – в этом была судьба с маленькими шрамами детских, юношеских войн, тревожных белых обещаний жизни…

…И смотрели глаза фосфоресцирующей зелени – такие зеленые, что белая глина самого лица казалась мертвой.

– Когда я вышла в Сент-Луисе, какие-то другие бродяги забрали у меня почти все остальное.

– Что забрали?

– Деньги забрали. – Глаза опять блеснули ему при свете звезд. – Кто вы?

– Просто человек. Такой же бродяга, как вы. Куда вы едете?

– До конца. До побережья – в Голливуд. А вы куда?

– Туда же. Хотите получить работу в кино?

Мраморное лицо оживилось – в нем проснулся ответный интерес.

– Нет, я еду… из-за этой бумажки… из-за чека. – Она аккуратно вернула его в кошелек. – А вы тоже – работать в кино?

– Я уже.

– Так вы там работаете?

– Давно работаю.

– А почему же вы так едете?

– Леди! Я никому не собирался об этом говорить, но я пишу для фильмов, верите или нет. Я написал много сценариев.

Много или мало, ей было все равно – все казалось неправдоподобным.

– Вы едете, как я.

– А вы почему едете?

– Есть причина.

Он вынул спички из мешка – и последняя банка супа стукнула его по боку.

– Перекусите со мной?

– Нет, спасибо. Я ела.

Но лицо у нее казалось изнуренным…

– Ели? – усомнился он.

– Конечно, ела. Так вы пишете для Голливуда.

Он принялся искать веточки для костра, чтобы разогреть суп, и набрел на два обломка выброшенной шпалы. Обломки были толстые, а для растопки ничего не попадалось. Но поезд еще стоял, Крис побежал к хвостовому вагону и нашел тормозного кондуктора.

– Какой еще растопки? – проворчал старик. – Крышу тебе дать с моего вагона? Ты мне вот что скажи: где девушка? Она настоящая леди, в этом я как-нибудь разбираюсь.

– Где вы ее подобрали?

– Пришла на сортировочной в Сент-Луисе, без денег. Сказала, что у нее украли билет. Я ее пустил… меня за это уволить могут. Ты ее видел?

– Слушайте, дайте мне растопки.

– Можешь взять горстку, – рассеянно сказал тормозной кондуктор и повторил: – Девушка-то где – с этими бродягами?

– У нее все хорошо. – Он вытащил из ботинка карточку. – Если как-нибудь доедете до Голливуда, заходите ко мне.

Старик засмеялся и сказал, помедлив:

– Ну ладно, ты вроде хороший человек.

Воспользовавшись его расположением, Крис набрал охапку щепок.

– За девушку не беспокойтесь, я не дам ее в обиду.

– Да уж, – сказал кондуктор у двери, – не давай. Она мне как родная дочка. Я ее пустил, а эта шайка мне не понравилась. Понимаешь? Вид у них нехороший. Понимаешь? Обычно они не такие противные.

– Ну, прощайте.

…Лязгнула сцепка. Крис задумчиво пошел туда, где оставил девушку.

– Смотрите! – вдруг вскрикнула она.

Из темноты к ним приближались девятнадцать сердитых зеленых глаз автобуса.

– Хорошо бы на нем. Если б можно было.

– Можно, – заверил ее он. – Могу довезти вас до самого Лос-Анджелеса…

Она усомнилась.

– Знаете, думаю, может, вы правда там работаете.

В автобусе она спросила:

– Откуда у вас деньги на это?

Сонные пассажиры подвинулись, освобождая им места.

– Я работаю на фильме.

Она все-таки не знала, верить ему или нет, но лицо у молодого человека было усталое – наверное, он много работал.

– А что вы сейчас пишете?

– Вот это. Я задумал фильм. Он о бродягах…

– И надеетесь продать это в Голливуде.

– Продать! Уже продал. Собираю материал. Меня зовут Крис Купер. Я написал «Линду Мандей».

Она как будто устала и сделалась невнимательной.

– Я редко хожу в кино. Вы очень мило ко мне отнеслись. – Она улыбнулась в профиль, половиной лица, словно маленькая белая скала.

– Черт, до чего вы красивая! – вырвалось у него. – Кто вы? Вы не простая… – Ему пришлось понизить голос: усталая пара впереди завозилась.

– Я загадочная девушка.

– Я так и подумал. Вы заставили меня гадать.

Автобус притормаживал перед даласской станцией. Над головой подрагивала полночь. Больше половины пассажиров вышли, совсем или на время, и с ними Крис: девушка осталась в кресле, отдыхала, щеки у нее слегка порозовели.

Из конторы Крис дал телеграмму знаменитой женщине, ехавшей на запад в красивом обтекаемом поезде.

Он вернулся в автобус и, разбудив задремавшую девушку, прозаическим тоном спросил:

– Вы когда-нибудь слышали о Велии Толливер?

– Конечно. Кто не слышал? Она же открытие года?

– Она едет в Лос-Анджелес. Я протелеграфировал ей, чтобы вышла в Эль-Пасо, мы там встретимся.

Но ему надоело рисоваться перед девушкой, которая вдобавок ему не верит. И, может быть, смущенное тщеславие в его взгляде придало ей сил ответить:

– Мне не важно, кто вы. Вы были ко мне добры. Вы спасли мой чек. – Она сонно сжала потертую сумочку со сложенным вчетверо чеком. – Вот чего я не хотела отдавать оборванцам.

– Вижу, он для вас – большая ценность?

– А вы когда-нибудь слышали про такого Пола Даунса?

– Слышал, кажется.

– Он был моим отцом. Это его подпись. – Ее снова сморила усталость, и она стала засыпать, не закончив объяснения, между тем как автобус набирал ход для долгой техасской ночи.

Лампочки, кроме двух, горели вполнакала; лица прикорнувших пассажиров почти все были устало-желтыми.

– Спокойной ночи, – пролепетала она.

Только на другой день, на стоянке в Мидленде, когда пошли поесть, он спросил ее:

– Вы сказали, вашим отцом был Пол Даунс. Это тот Даунс по прозвищу «Красотка»? Хозяин большого пароходства на обоих побережьях?

– Это мой отец.

– Я вспомнил имя – он одолжил нам старый бриг тысяча восемьсот пятидесятого года, когда мы снимали «Золотую пыль». И он тогда устроил славную вечеринку, там я с ним и позна…

Крис запнулся, увидев выражение ее лица.

– Мы наслышаны про нее.

– Кто «мы»?

– Мы с мамой. Мы были тогда состоятельными – когда отец умер… так мы думали. – Она вздохнула. – Пойдемте к автобусу.

…Когда прибыли в Эль-Пасо, снова стояла ясная ночь.

– У вас есть деньги? – спросил он.

– Да, много.

– Лгунья. Вот два доллара. Когда-нибудь отдадите. Купите что вам требуется… ну, там… чулки, носовые платки, одним словом…

– Вы уверены, что я вас не ограблю?

– Вы все еще мне не верите – только потому, что у меня с собой мало наличных.

Они стояли перед витриной с расстеленными картами автомобильных дорог.

– Ну что ж, прощайте, – неуверенно сказала она. – И спасибо.

У Криса защемило сердце.

– Нет, au revoir[5]5
  до свидания (фр.).


[Закрыть]. Жду вас на вокзале через час.

– Хорошо.

Миг, и она ушла. Он только смотрел на ее затылок, на кудри, спускавшиеся из-под шляпки.

По дороге он думал, что она сейчас будет делать – думал вместе с ней. Он беспокоился, что она может не прийти на вокзал.

Он знал, что она будет прогуливаться, прогуливаться и глядеть на витрины. Он знал Эль-Пасо и угадывал, по каким улицам она пройдет, и был несказанно рад, когда увидел ее за полчаса до отхода поезда.

– Значит, поедете с нами. Пойдемте, купим билет.

– Я передумала. Вы и так заплатили за меня все, что можно.

Его чувство обрело слова:

– Я хотел бы заплатить еще за много миль с вами.

– Оставим это. Вот ваши два доллара. Я ничего не потратила. А, нет. Потратила. Двадцать пять… нет, тридцать пять центов истратила. Вот остальные. Вот!

– Хватит глупостей, а? Только я начал думать, что вы разумное существо. Поезд Велии придет с минуты на минуту, и она высадится. Женщины красивее я не видал. Мы ее выбрали на роль бродяжки в фильме про босяков.

– Иногда я почти верю, что вы тот, кем представляетесь.

Потом, когда они стояли перед газетным киоском, он снова повернулся к ней: снег таял у него на глазах. Розовые губы стали совсем яркими…

…Подошел поезд. Велия Толливер выглядела точно так, как ей полагалось, и явно была недовольна.

– Давайте выпьем быстренько в буфете и дадим телеграмму Бенни Гискигу, чтобы встретил нас на машине в Юме. Устала от поездов. А потом пойду в вагон и лягу спать. Даже проводники смотрят на меня так, словно у меня лицо в морщинах.

Через десять минут, когда вошли в ее салон, она с любопытством оглядела девушку.

– Моя служанка заболела, пришлось оставить ее в Чикаго, – и теперь я беспомощна. Как вас зовут? Кажется, я не расслышала.

– Джудит Даунс.

В руке у Велии блеснул громадный, размером с глаз, голубой камень, и когда она убрала его в синий футлярчик, Джуди подумала, что сейчас ей предложат заменить служанку.

Крис и Джуди отправились в застекленный вагон, а вскоре пришла туда и Велия, заметно взбодрившаяся после нескольких глотков, так сказать, в качестве компенсации за отсутствие служанки.

– Ты безнадежен, Крис – объявила она. – После того, как ты бросил меня в Нью-Йорке и отправился в это безумное путешествие, что я получаю? Получаю телеграмму, чтобы я вышла из поезда, и тут являешься ты с девушкой!

Она вытерла раздраженные слезинки и взяла себя в руки.

– Ладно. Я ее признаю́ – раз ты меня не любишь. – Она осмотрела Джуди, на этот раз критически. – Вы изрядно запылились. Не хотите воспользоваться моей одеждой? У меня сундук в салоне. Пойдемте.

…Через десять минут Джуди Даунс сказала:

– Нет, только эту юбку и этот свитер.

– Но это старый свитер. Я почти уверена, что еще давно давала его своей прислуге, он как-то затесался сюда. Не хотите? Хорошо. Ступайте к Крису, развлекайтесь. А я, пожалуй, прилягу.

Но Джуди выбрала свитер не потому, что он был ношеный, а потому что с изнанки под шеей была этикетка «Мэйбл Диченик».

А на чеке в ее сумочке, которую она так берегла, значилось: «Выдать Мэйбл Диченик $ 10.00»

III

Вернувшись в застекленный вагон, посвежевшая Джуди сказала:

– Какая милая – отдала мне эти вещи. Кто она?

– Начинала авантюристкой из глубинки, охотницей за богатым мужем. Когда я подобрал ее на дешевом шоу, она только-только выкарабкивалась. Я даже сменил ей имя.

Они допоздна сидели в застекленном вагоне, и мимо тек под звездами Нью-Мексико. Утром наскоро позавтракали. Велия появилась, только когда приехали в Юму. Они пошли в гостиницу, привести себя в порядок и ждать Бенни Гискига – он протелеграфировал, что приедет за ними на своей машине и повезет в Голливуд.

– Разнообразное у нас путешествие, – сказал девушке Крис. – Легкие перегоны, каждый не похож на другой… было приятно… С вами…

– С вами тоже.

И вдруг приятности как не бывало: из дамской комнаты с рыданиями выбежала Велия.

– Пропал мой футлярчик, который всегда у меня на запястье… пропало то, что в нем! Мой большой камень – единственная моя красивая вещь. Мой голубой бриллиант!

– Ты хорошо искала? Во всех чемоданах?

– Мои вещи в поезде. А я помню, он был у меня на руке, в футлярчике.

– Он мог выпасть.

– Не мог, – настаивала она. – На футляре патентованная застежка, он не мог просто так открыться и закрыться.

– Он, наверное, в твоем багаже.

– Да нет! – Вдруг она с подозрением повернулась к Джуди. – Где он? Верни его!

– У меня его нет.

– Тогда где он? Я велю тебя обыскать.

– Велия, будь же разумной, – сказал Крис.

– Но кто она? Кто эта девица? Мы не знаем.

– Давай хотя бы отойдем в гардероб, – попросил он.

Она была на грани обморока.

– Я хочу, чтобы ее обыскали.

– Я не против, – отозвалась Джуди. – У меня только жакет и свитер, который вы мне одолжили. Старое платье я бросила в поезде, его и забирать не стоило. А проглотить камень мне было бы затруднительно.

– Вот видишь, она знает. Знает, что воры глотают драгоценные камни, когда украдут.

– Что за чепуха, – сказал он.

Во время обыска, который проводила телефонистка под наблюдением Велии, к дверям подъехал Бенни Гискиг, один из администраторов «Бижу пикчерс». В вестибюле его встретил Крис.

– Вот хорошо, – сказал Бенни самоуверенным тоном, который у Криса обычно ассоциировался с людьми этой профессии, резко отличавшим их от тех, кто непосредственно писал для фильмов и их снимал. – Рад вас видеть, Крис. Хотел с вами поговорить. За этим и приехал. У меня полно дел. Где Велия – с ней мне особенно надо увидеться. Можем выехать сейчас же? Срочное дело в Голливуде.

– Тут небольшая заминка, Бенни, – ответил Крис. – Я нашел для вас девушку. Она с нами.

– Отлично. Посмотрю на нее в машине… но сейчас нам надо ехать.

– И у меня готов сюжет.

– Ага. – Он замялся. – Крис, должен сказать вам прямо: за это время планы немного переменились. Такой вот грустный сюжет…

– Напротив, я понял, как его можно сделать очень веселым.

– Мы поговорим об этом в машине. Одним словом, Велия сначала идет на другую картину, прямо сейчас, чуть ли не сегодня…

В это время из гардероба вышла она сама, растерянная, расстроенная, в слезах – а за ней Джуди.

– Бенни, – вскрикнула она. – Я потеряла мой большой бриллиант. Ты знаешь его.

– Да? Жалко. Он застрахован?

– На ерунду по сравнению с его настоящей ценой. Это был редкий камень.

– Нам надо трогаться. Можем поговорить об этом в машине.

Она согласилась погрузиться в машину, и они двинулись к побережью, на пригорок, оттуда вниз в долину зеленого утреннего света, с рядами авокадо и позднего салата.

Крис ждал, когда Бенни выговорится насчет неотложности новых съемок для Велии – она, в расстроенных чувствах, едва ли что понимала.

Потом он сказал:

– Все же, думаю, мой сюжет занимательнее. Я его изменил. Я узнал много нового с тех пор, как отправился в эту поездку. Теперь это не просто история о бродягах. Это любовная история.

– Говорю тебе, тема слишком мрачная. Сегодня люди хотят смеяться. Например, в этой новой картине для Велии мы…

Крис с досадой его перебил.

– Выходит, я зря потратил месяц – пока вы передумывали.

– Шулкопф не мог с тобой связаться, так ведь? Мы не знали, где ты. Кроме того, ты на зарплате, так ведь?

– Я люблю работать не только за зарплату.

Бенни примирительно тронул его за колено.

– Забудь. Я поставлю тебя на картину, которая…

– Но я хочу работать на своей картине, пока голова у меня ею полна. От Нью-Йорка до Далласа я ехал на товарняках…

– Ну, кому до этого дело? Разве тебе не приятней ехать по ровной дороге в большом лимузине?

– Когда-то и я так думал.

Бенни с добродушным отчаянием повернулся к Велии:

– Велия, он думает, что ему нравится ездить на товарняках и…

– Пошли, Джуди, – вдруг сказал Крис. – Выходим. Дойдем пешком. – И к Бенни: – Мой контракт все равно закончился на прошлой неделе.

– Но мы собирались возобновить…

– Думаю, я смогу продать сценарий кому-нибудь еще. Идея про бродяг, во всяком случае, моя, так что мне и распоряжаться.

– Конечно, конечно. Нам она не нужна. Но, Крис, говорю тебе…

Кажется, он понял сейчас, что теряет одного из лучших работников, человека, который легко найдет себе новое место и далеко пойдет в кинематографе.

Крис был непреклонен.

– Пойдем, Джуди. Водитель, остановите машину.

Полностью поглощенная своей утратой, Велия крикнула ему:

– Крис, если что-нибудь узнаешь про мой бриллиант… если эта девица…

– Она его не брала. Ты сама понимаешь. Может, это я украл.

– Не ты.

– Не я. Пока, Велия. Бенни, пока. Я зайду к вам, когда на мой фильм снесут кассы. И расскажу вам об этом.

Через несколько минут автомобиль стал пятнышком вдали.

Крис и Джуди сели у обочины.

– Так.

– Так.

– Ну, что, теперь пешим ходом или на попутных.

Крис посмотрел на нежный румянец белых щек, в зеленой бронзы глаза, зеленее буро-зеленой листвы вокруг.

– У тебя этот бриллиант? – вдруг спросил он.

– Нет.

– Неправда.

– Ладно. Тогда – нет и да, – сказала она.

– Что ты с ним сделала?

– Ах, здесь так приятно, не будем пока об этом.

– Не будем пока об этом! – повторил он в изумлении от ее безмятежности. – Как будто это пустяки! Я намерен вернуть камень Велии. Я в ответе. В конце концов, я ее с тобой познакомил…

– Ничем не могу помочь, – холодно ответила она. – У меня его нет.

– Что ты с ним сделала? Отдала сообщнику?

– Вы думаете, я воровка? Тогда я изумительно все спланировала. С вами познакомилась и так далее.

– Если была ею, то с этой минуты перестала быть. Велия получит свой бриллиант.

– Он, между прочим, мой.

– То есть «что у меня, то на девять десятых мое»? Ну…

– Я не в этом смысле, – перебила она с сердитыми слезами. – Он принадлежит моей маме и мне. Ладно, я расскажу, как было дело, хотя собиралась молчать. Отец владел судоходной компанией «Ниаск лайн», и когда в восемьдесят шесть лет он совсем ослаб, мы следили, чтобы он всегда плавал в свое отделение на западном побережье с врачом и сиделкой. Однажды вечером он сбежал и в ночном клубе подарил девице бриллиант, который стоил восемьдесят тысяч долларов. Он рассказал об этом сиделке – считал, что это умно и забавно. Мы знали, сколько стоит камень, потому что нашли квитанцию нью-йоркского торговца. Отец умер по дороге в Нью-Йорк – и не оставил ничего, кроме долгов. Он был сенильный… понимаете, выжил из ума. Ему место было в доме престарелых.

– Но откуда тебе знать, что у Велии – этот камень?

– Я и не знала. Я ехала в Лос-Анджелес, чтобы разыскать женщину по имени Мэйбл Диченик – мы нашли в банковских отчетах чек на десять долларов, выписанный на это имя. А его секретарша сказала, что чеков он вообще не выписывал – только в тот вечер, когда сбежал с корабля.

– Но ты же не могла знать… – Крис задумался. – Когда увидела камень. Думаю, такие – довольно редки.

– Редки? Такой величины? В счете от ювелира его родословная описана не хуже, чем у чистокровного скакуна. Мы были уверены, что он должен лежать в его сейфе.

Крис догадался:

– Понимаю, ты думала договориться с ней или действовать через суд.

– Думала. Но когда встретилась с таким экземпляром, как ваша Велия или Мэйбл, поняла, что эта будет сражаться до конца. И деньги на это у нее есть. И вот вчера ночью – счастливый случай… и я подумала, если возьму его…

Она умолкла, и он закончил за нее:

– …и когда она остынет, прислушается к голосу разума.

Сидя на земле, Крис долго размышлял, где тут правые и где виноватые. С одной точки зрения, это не имело оправдания… однако он читал о разводах, где супруги боролись за ребенка вплоть до похищения. Чем это было оправдано – любовью? Но здесь со стороны Джуди была простая человеческая потребность в средствах существования.

Что-то надо делать с Велией.

– Что ты с ним сделала? – требовательно спросил он.

– Он на почте. Утром, когда мы стояли в Финиксе, кондуктор отправил его в мой адрес. Я завернула его в старую юбку.

– Господи! Но это же опять страшный риск.

– Все это путешествие – страшный риск.

Вскоре они были уже на ногах и шли на запад, и за спиной у них поднималось нежаркое солнце.

– В дороге вдвоем, – рассеянно произнес Крис. – Да, так называется сценарий. – И к Джуди: – А ты назовешься моей девушкой.

– Я знаю.

– В дороге вдвоем, – повторил он. – Я думаю, это лучший способ узнать другого человека.

– Мы будем много путешествовать, да?

– Да, и всегда вдвоем.

– Нет, иногда ты один. Но я всегда буду на месте, когда ты вернешься.

– Да уж, будь любезна.

23 сентября 1935 года Фицджеральд писал своей подруге Лоре Гатри (Херн) из Балтимора в Эшвилл: «Пришли мне страничку заметок о фестивале цветов в Эшвилле – хочу написать здесь один рассказ – сегодня набросал план». К середине ноября 1935 года Фицджеральд закончил два черновика этого рассказа, который в письме к Гарольду Оберу назвал «историей о самоубийстве». Он очень хотел продать его, признаваясь, что ему снова нужны деньги: «Если «Я за тебя умру» купят, это кардинально изменит ситуацию». От Фицджеральда не ждали «истории о самоубийстве», особенно читатели, привыкшие к более легкой пище 1920-х. Это намеренная попытка усложнения и отхода от юношеских романтических сюжетов его ранних рассказов. История, разворачивающаяся на фоне живописных гор Северной Каролины, сама по себе довольно мрачна. В богатстве красок и описаний, а также в фигуре обреченного и потенциально опасного Деланнукса заметны многочисленные отзвуки «Великого Гэтсби». Слова «поднимая вокруг себя ядовитую пыль» живо напоминают этот роман. Съемки фильма в сочетании с любовной историей и оператор, влюбленный в кинозвезду, также вызывают в памяти режиссера и его героиню на одной из вечеринок у Гэтсби. Кроме того, Атланта Даунс и Деланнукс отчасти напоминают Розмари Хойт и Дика Дайвера из романа «Ночь нежна».

13 декабря Обер писал Фицджеральду о перспективах рассказа:

Мне нравится «Я за тебя умру», но боюсь, продать его будет сложно. «Пост», «Американ», «Макколлс», «Космополитен» и «Ред бук» его отклонили. Литтауэру из «Коллиерс» понравилось, но Ченери – нет. Литтауэр читает рассказы еще для «Вуменс хоум компэньон» и передал его туда; думает, они могут взять. Трудность с этим рассказом в том, что с начала и до конца чувствуется угроза самоубийства… В «Космополитен» считают, что герой, который прячется от судебных исполнителей, слишком загадочен и не оживает по-настоящему в глазах читателя.

Смягчать угрозу самоубийства Фицджеральд отказался. В январе 1936 года он ответил Оберу из балтиморской больницы: «Если продать «Я за тебя умру» не удастся, отошлите его обратно мне. Сам я больше не стану его трогать, но я знаю здесь одного малого, который, возможно, выправит его за часть гонорара, если таковой когда-нибудь будет получен». Упомянутый в письме «малый», Чарльз Маркис Уоррен (1912–1990, известный в первую очередь как создатель телесериала «Сыромятная плеть») познакомился с Фицджеральдом в Балтиморе в 1933 году и позже работал с ним в Голливуде над сценарием «Ночь нежна», но «Я за тебя умру» Уоррен не исправлял. Обер предложил послать рассказ в более скромный журнал «Пикториал ревью», но, несмотря на отчаянную нужду в деньгах, Фицджеральд на это не согласился. 29 января он снова написал: «Я хотел бы, чтобы Вы вернули мне «Я за тебя умру» в ближайшее время».

Фрагменты записей, сделанных Фицджеральдом в трудную для него пору пребывания в Северной Каролине, показывают, что он экспериментировал с языком, насыщенным цветовыми оттенками. Это уже стало отличительной чертой его прозы, но теперь он обращался к более темным и грустным тонам:

Тускло-коричневый сланец – там, где отступает темно-коричневый прилив, это было неописуемо, как платье рядом с ним (цвет долгих часов человеческого дня – синий, как страдание, синий для того, кто боится счастья, «если б я мог [уловить] этот цвет, все наладилось бы навсегда».

И еще:

Сам он, подобно многим, робким оттого, что они не могут или не хотят подогнать мир своего воображения к реальности, нашел компенсацию – о, была некогда сине-зеленая неизменная мечта, идеал и цвета взяты от женщин, любивших его за его славу, или деньги, или уверенность [.]

В Северной Каролине Фицджеральд пытался покончить с собой. Марта Мари Шенк, его друг и, временами, секретарь, сохранявшая даже самые крошечные листочки с записанными на них мыслями и сценами, подобные процитированным выше, сообщила об этих случаях – но и сам Фицджеральд признавался в этом друзьям. В 1936 году, когда репортер «Нью-Йорк пост» Майкл Мок опубликовал разгромную статью как раз к сорокалетию Фицджеральда, он наглотался таблеток. В октябре Фицджеральд описал эту историю в письме к Оберу: «Я раздобыл пузырек с морфием и проглотил четыре пилюли – достаточно, чтобы убить лошадь. Это оказалось чересчур, и не успел я добраться до постели, как меня вырвало. Пришла медсестра + увидела пустой пузырек + я расплатился на полную катушку + потом чувствовал себя идиотом. Если мне когда-нибудь попадется мистер Мок, все произойдет очень быстро и неотвратимо. Перкинсу не говорите». От своего старого приятеля по Принстону, юриста Джона Биггса-младшего, Фицджеральд тоже ничего не скрывал: «В Каролине мне было так паршиво + приехал [в Балтимор в 1935 г.] на Рождество + долго баловался с тридцать восьмым [калибром]».

Не давала Фицджеральду покоя и почти постоянная опасность, что Зельда причинит себе вред. Набрасывая список возможных имен для «Карли-суицида» Деланнукса, он поместил в столбике напротив случаи из жизни Зельды. Однако в апреле 1936-го он писал Беатрисе Дэнс, с которой у него был краткий роман в Северной Каролине: «На днях я возил [Зельду] к Чимни-Року, куда она в детстве ездила с семьей. И когда мы пытались (безуспешно) найти пансион, где они останавливались, грозовые тучи почти рассеялись. Как я тебе говорил, иногда и не догадаешься, что она больна». Даже если иметь в виду самое личное или болезненное, в жизни Фицджеральда не было ничего такого, что он не мог бы претворить в искусство – возможно, в попытке понять это или избавиться от этого, а возможно, ради того, чтобы подчинить его себе и обратить в нечто ностальгическое, даже прекрасное.