Текст книги "Идентичность"

4. От достоинства к демократии

Современная концепция идентичности объединяет три различных феномена. Первый – тимос, универсальный аспект человеческой личности, который жаждет признания. Второй – различие между внутренним и внешним «я», а также нравственное превосходство внутреннего «я» над внешним обществом, оформившееся как идея только в Европе начала Нового времени. Третий – развивающаяся концепция достоинства, согласно которой признания достоин не узкий класс людей, но все и каждый. Расширение и универсализация понятия «достоинство» превращают личные поиски себя в политический проект. В западной политической мысли этот сдвиг произошел через поколение после Руссо, благодаря философии Иммануила Канта и – особенно – Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.

По Сократу, достоинство требовалось прежде всего воинам полиса, готовым доблестно рисковать жизнью на государственной службе. Это одно понимание человеческого достоинства, но есть и другие. В библейской книге Бытие Адам и Ева пребывают в состоянии невинности, пока змей не искушает Еву плодом с древа познания добра и зла. Съев этот плод, они сразу же осознают свою наготу, стыдятся ее и пытаются прикрыться. Бог изгоняет их из райского сада за нарушение своей заповеди, после чего человеческий род живет, неся наказание за первородный грех.

Христианская концепция достоинства строится на возможности нравственного выбора. Люди способны различать добро и зло; они могут выбрать добро, даже если часто, как Адам и Ева, этого не делают. Оправдание верой по Лютеру было просто выражением этого выбора. И хотя Адам и Ева сделали неправильный выбор, их выбор был бы бессмысленным, если бы они были не способны грешить. Съев плод, они определили свой моральный статус и моральный статус своих потомков, которые отныне будут знать разницу между добром и злом и иметь возможность выбирать. Животные не способны познать добро и зло, поскольку действуют инстинктивно, а Бог в каком-то смысле есть чистое добро и всегда делает правильный выбор. Человеческая способность выбирать дает людям более высокий статус, чем животным, поскольку она причастна к Божественному добру, но она меньше, чем у Бога, поскольку люди способны на грех. В этом смысле в христианской традиции все люди принципиально равны: все они наделены равной способностью выбирать. Центральную роль нравственного выбора для человеческого достоинства подчеркивал баптистский проповедник Мартин Лютер Кинг: «Я мечтаю, что придет день, когда четверо моих детей будут жить в стране, где их будут судить не по цвету их кожи, а в соответствии с их личными качествами», то есть в соответствии с нравственным выбором, который они сделали, руководствуясь своим внутренним «я», а не по их внешним характеристикам.

Иммануил Кант представил светскую версию этого христианского понимания достоинства в «Критике практического разума» и других работах, таких как «Основы метафизики морали». Он утверждает, что нет ничего столь же безоговорочно доброго, как добрая воля, то есть способность сделать верный нравственный выбор. Но Кант не рассматривал этот вопрос с религиозной точки зрения; нравственный выбор для него заключается в способности следовать императивным правилам, установленным разумом ради себя самого, не принимая в расчет последствия этого выбора для личного благополучия или счастья. Способность делать нравственный выбор означает, что люди не являются механизмами, подчиненными законам физики, как предполагал Гоббс; они являются моральными существами, которые могут выбирать независимо от своего материального окружения и по этой причине должны рассматриваться не как средства для достижения каких-то целей, а как самоцель. Мораль – это не утилитарное исчисление результатов, которые максимально увеличивают человеческое счастье, а сам акт выбора. Для Канта человеческое достоинство связано с человеческой волей, истинными носителями или необусловленными причинами которой являются люди.

Гегель признал эту связь между нравственным выбором и человеческим достоинством; люди – свободные в нравственном отношении существа, а не просто рациональные машины, стремящиеся к максимальному удовлетворению своих желаний. Но в отличие от Руссо или Канта, Гегель поставил признание этой нравственной силы в основание своего учения о природе человека. В книге «Феноменология духа» он утверждал, что история человечества движима борьбой за признание. Это требование исходит изначально от воина, готового рисковать жизнью в кровавой битве не ради земель или богатств, а лишь ради самого признания. Однако если это признание исходит от раба, то есть человека, не имеющего достоинства, то оно не приносит удовлетворения. Эта проблема может быть решена, только когда раб обретает достоинство через труд, через способность превращать мир в место, пригодное для жизни. Единственной рациональной формой признания является в конечном счете взаимное признание общего человеческого достоинства как хозяином, так и рабом.

Размышления Гегеля разворачивались не как персональные путешествия в себя самого, как это было в случае с Руссо, а как политические исследования. Великим конфликтом его времени была Французская революция, воспевавшая Права Человека. Молодой Гегель стал свидетелем того, как Наполеон после битвы при Йене и Ауэрштедте в 1806 г. проехал через его университетский город, и усмотрел в этом зарождающуюся универсализацию признания в форме принципов Великой французской революции. Именно в этом смысле Гегель считал, что история закончилась: кульминацией ее становилась идея всеобщего признания; последующие события просто перенесли бы этот принцип в самые отдаленные уголки Земли{37}37
  Alexandre Kojève, Introduction à la lecture de Hegel (Paris: Éditions Gallimard, 1947).


[Закрыть].

Либерально-демократический режим, основанный на правах личности, закрепляет понятие равного достоинства в законе, признавая граждан в качестве моральных агентов, способных участвовать в самоуправлении. В эпоху Гегеля этот принцип навязывался странам генералом, восседающим на коне, но для философа это было несущественной деталью на фоне общего роста человеческой свободы.

К началу XIX в. сформировалось большинство элементов современной концепции идентичности: различие между внутренним и внешним; первенство внутренней сути человека над существующими социальными структурами; понимание того, что достоинство внутреннего «я» основано на нравственной свободе; представление о том, что все люди разделяют эту нравственную свободу; и требование признания этого свободного внутреннего «я». Гегель указал на фундаментальную истину современной политики: великие устремления, высвобожденные такими событиями, как Французская революция, в основе своей были борьбой за достоинство. Внутреннее «я» – это не просто вопрос личной рефлексии; свобода внутреннего «я» должна быть воплощена в правах и законе. Волна демократизации, которой предстояло подняться через 200 лет после Великой французской революции, была вызвана требованием народов признать свою политическую индивидуальность, признать, что они являются моральными агентами, способными участвовать в отправлении политической власти.

Иными словами, рабы восстали против хозяев; на место мира, в котором признавалось достоинство немногих, должен был прийти мир, основополагающим принципом которого становилось признание достоинства всех и каждого.

5. Революции достоинства

Требование признания равного достоинства служило движущей силой Великой французской революции. Это же требование приводит в движение массы и сегодня.

17 декабря 2010 г. полиция конфисковала овощи из тележки тунисского уличного торговца по имени Мохаммед Буазизи, якобы потому, что у него не было лицензии. По словам его родственников, Буазизи публично ударила женщина-полицейский Фаида Хамди, которая также изъяла его электронные весы и плюнула ему в лицо. (То, что Хамди была женщиной, вероятно, сделало это унижение особенно непереносимым для человека, выросшего в культуре, где доминируют мужчины.) Буазизи обратился в мэрию с жалобой и просьбой вернуть весы, но его отказались выслушать. Тогда с криком «Как, по-вашему, я буду зарабатывать на жизнь?» он облил себя бензином и поджег.

Известие об этом происшествии распространилось как лесной пожар по всему арабскому миру, спровоцировав так называемую «арабскую весну». Прямые последствия его проявились в Тунисе, где менее чем через месяц массовые беспорядки привели к отставке и бегству из страны ее многолетнего диктатора Зина эль-Абидина Бен Али. Протесты вспыхнули и в других арабских городах, в частности в соседнем Египте, где в феврале 2011 г. от власти был отстранен авторитарный правитель Хосни Мубарак. Протесты и восстания сотрясали Ливию, Йемен, Бахрейн и Сирию – население этих стран почувствовало силы и готовность выступить против авторитарных лидеров. Всех протестующих объединяло недовольство тем, что правительства унижали и игнорировали их.

В последующие годы «арабская весна» привела к ужасным последствиям. Самая большая трагедия произошла в Сирии, где диктатор Башар Асад отказался оставить власть и начал войну против собственного народа, в результате которой на сегодняшний день погибло более 400 000 человек и еще миллионы остались без крова. В Египте досрочные демократические выборы привели к власти «Братьев-мусульман», а опасения, что они навяжут стране свою версию ислама, спровоцировали военный переворот в 2013 г. Ливия и Йемен погрузились в кровопролитные гражданские войны, и авторитарные правители ужесточили свою власть во всем регионе. Только в Тунисе, где зародилась «арабская весна», политический режим похож на либеральную демократию, но держится на волоске.

Сегодня, оглядываясь назад, легко утверждать, что «арабская весна» с самого начала не имела никакого отношения к демократии и что доминирующая политическая тенденция в регионе – это радикальный исламизм. Однако это не объясняет взрыва политических страстей, разбуженных самосожжением Мохаммеда Буазизи. Арабский мир на протяжении многих лет страдает от репрессивных и застойных диктатур; почему вдруг массы людей рискуют своей жизнью в ответ на один инцидент?

Подробности истории Буазизи особенно показательны. Он был не протестным активистом или политзаключенным, жертвой жестокого обращения со стороны режима, но обычным гражданином, который пытался зарабатывать на жизнь в «параллельной» экономике. Многие предприниматели в развивающихся странах остаются «в тени», поскольку вести полностью легальный бизнес под гнетом сонма законодательных ограничений и правил слишком трудно. Опыт Буазизи оказался близок миллионам людей в арабском мире потому, что ему пришлось столкнуться с отношением тунисского государства к простому человеку: товары, от которых зависит его жизнь, конфискуются волей чиновника, его публично унижают, а когда он пытается подать жалобу и добиться справедливости – игнорируют. Государство относилось к нему не как к человеку, то есть моральному агенту, который достоин минимального уважения и заслуживает по крайней мере объяснения того, почему его средства к существованию изъяты. Для миллионов людей в арабском мире самосожжение Буазизи символизировало и актуализировало ощущение несправедливого отношения к ним правящих режимов.

Затем арабский мир погрузился в хаос, потому что сами арабы не смогли договориться о том, какой режим придет на смену старым диктатурам. Однако в 2011 г. они – пусть и ненадолго – все же сошлись на том, что не желают быть подданными авторитарных правительств, которые в лучшем случае относились к ним как к детям, а в худшем – считали простофилями, которых могут обманывать коррумпированные политики, объектами экономической эксплуатации или пушечным мясом.

За последние два поколения мир стал свидетелем большого числа стихийных выступлений против авторитарных властей, начиная с протестов, приведших к падению коммунистических режимов в 1989 г., завершения политики апартеида в Южной Африке и подъема гражданских движений в странах Африки к югу от Сахары в 1990-х гг. и заканчивая «цветными революциями» в Грузии и на Украине в начале 2000-х гг. Ключевым содержанием этих процессов был конфликт вокруг признания базового человеческого достоинства.

Одно из этих восстаний так и было названо – «революция достоинства». В ноябре 2013 г. президент Украины Виктор Янукович объявил, что приостанавливает попытки своей страны завершить работу над Соглашением об ассоциации с Европейским союзом и будет стремиться к более тесному сотрудничеству с Россией и Евразийским экономическим союзом президента России Владимира Путина. В 2004 г. бывший тогда премьер-министром Янукович попытался сфальсифицировать итоги президентских выборов (он являлся одним из кандидатов), что вызвало восстание, известное как «оранжевая революция». Янукович был вынужден подать в отставку[16]16
  Автор достаточно вольно трактует события 2004 г., игнорируя тот факт, что под давлением Запада был проведен противоречивший Конституции «третий тур» президентских выборов, то есть переголосование во втором туре с участием тех же кандидатов. Громкие обвинения в фальсификации итогов второго тура никогда не были расследованы и больше не звучали после победы оппозиционного кандидата Виктора Ющенко. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Однако к 2010 г. все-таки занял пост президента[17]17
  В 2010 г. Виктор Янукович выиграл выборы, признанные честными и свободными. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], поскольку пришедшая к власти коррумпированная и склочная «оранжевая коалиция» не выполнила своих обещаний.

Попытка Януковича вернуть Украину на российскую орбиту вызвала ряд стихийных протестов в Киеве, где к началу декабря 2013 г. почти 800 000 человек собрались на Майдане, чтобы поддержать дальнейшее сближение с ЕС. Режим отреагировал насилием, но, как и во многих ситуациях подобного рода, убийства протестующих лишь подогрели уровень возмущения и увеличили число сторонников Евромайдана. В феврале после гибели более сотни протестующих Янукович потерял контроль над ситуацией и покинул пост президента[18]18
  Фактически он был отстранен от власти Верховной радой Украины после бегства из Киева. Конституционность этого решения до сих пор оспаривается, хотя юридических действий для его пересмотра никто не предпринимал.


[Закрыть], что открыло новые политические возможности для Украины.

После этих событий Украина стала не более успешной либеральной демократией, чем Тунис. В ее экономике и политике доминирует небольшая группа олигархов, один из которых, Петр Порошенко, был избран президентом в 2014 г. Правительство, хотя и сформированное после демократических выборов, насквозь коррумпировано. Страна подвергается агрессии со стороны соседней России, которая в том же году захватила Крым и развязала войну на востоке Украины. Тем не менее важно понять мотивы политических сил, которые привели к Евромайдану и «революции достоинства».

Восстание, строго говоря, не было напрямую связано с борьбой за демократию, если под ней понимать публичный выбор, выраженный через голосование. В 2010 г. Янукович, поддержанный возглавляемой им Партией регионов, был законно избран президентом Украины. Скорее, выступления были направлены против коррупции и злоупотребления властью. На посту президента Янукович накопил миллиарды долларов личного богатства, а в процессе волнений быстро и широко распространилась информация о его роскошном дворце и других владениях. Большую поддержку Партии регионов оказывал теневой олигарх Ринат Ахметов, контролировавший большинство крупных отраслей промышленности на востоке Украины. Выбор между сближением с ЕС или с путинской Россией рассматривался как выбор между современной системой госуправления, в которой правительство относится ко всем людям одинаково, как к гражданам, и режимом, при котором демократией в своих интересах манипулируют клептократы. Путинская Россия представляла собой воплощение такого мафиозного государства. Более тесная связь с ней, а не с Европой была шагом в мир, в котором реальная власть находится в руках неподотчетной народу элиты. Отсюда и вера в то, что целью Евромайдана было восстановление достоинства простых граждан.

Импульсы, очевидно проявившиеся на ранних этапах «арабской весны» и «цветных революций», указывают на то, что является нравственным ядром современной либеральной демократии. В основе таких режимов лежат два взаимосвязанных принципа: свобода и равенство. Свобода может пониматься в негативном смысле, как свобода от государственной власти. Именно так ее интерпретируют многие американские консерваторы: людям должно быть позволено вести личную жизнь так, как они считают нужным. Однако свобода обычно означает нечто большее, чем невмешательство со стороны правительства: она означает деятельность, способность соучастия во власти посредством активного самоуправления. Так ощущали свою «агентивность», свою свободу воли толпы людей на улицах Туниса, Каира или Киева, которые впервые почувствовали, что могут изменить способ осуществления государственной власти. Эта свобода закреплена в избирательном праве, дающем каждому гражданину небольшую долю политической власти. Также она закреплена в правах на свободу слова и свободу собраний, которые обеспечиваются каналами политического самовыражения. Во многих современных демократических конституциях таким образом воплощен принцип равного достоинства. Они опираются на христианскую традицию, согласно которой достоинство человека основывается на его нравственной силе. Но эта сила больше не рассматривается в религиозном смысле, как способность принимать Бога; скорее, это способность соучаствовать в отправлении власти в качестве члена демократического политического сообщества.

Второй принцип – равенство – в современных либеральных демократиях редко понимается как обязательство обеспечивать реальное экономическое или социальное равенство. Те социалистические режимы, которые пытались сделать это, быстро начинали нарушать первый принцип – принцип свободы, поскольку они осуществляли масштабный государственный контроль над жизнью своих граждан. Рыночная экономика основана на частном преследовании корыстных интересов, что приводит к неравенству в уровне благосостояния, учитывая разные способности людей и условия их рождения. Равенство в современной либеральной демократии всегда означало нечто большее. Это, скорее, равенство свобод или равенство в свободе, что подразумевает как равную негативную свободу от злоупотреблений государственной власти, так и равную позитивную свободу участия в самоуправлении и экономическом обмене.

Современные либеральные демократии институционализируют эти принципы свободы и равенства, создавая дееспособные государства, которые тем не менее ограничены верховенством права и демократической подотчетностью. Верховенство закона ограничивает власть, предоставляя гражданам определенные основные права, то есть государство не может ограничивать индивидуальный выбор в некоторых областях, таких как свобода слова, собраний, право собственности и религиозные убеждения. Верховенство права также поддерживает принцип равенства, поскольку законы, правила и уложения применяются в равной степени ко всем гражданам, включая и тех, кто занимает высшие политические должности в системе. Демократическая подотчетность, в свою очередь, призвана обеспечить всех взрослых граждан равной долей власти, предоставив им право голоса и позволив сменять правителей, если они возражают против дальнейшего пребывания тех у власти. Поэтому верховенство права и демократическая подотчетность обычно тесно взаимосвязаны. Закон защищает как негативную свободу от злоупотреблений со стороны правительства, так и позитивную свободу равного участия в управлении страной, как это было еще в эпоху борьбы за гражданские права в Соединенных Штатах. Демократическое участие, в свою очередь, защищает судебную систему от злоупотребления ею. Во время гражданской войны в Англии в XVII в. парламент объединился для защиты независимости судов, то же стремилось сделать и польское гражданское общество в 2017 г., когда правящая партия поставила под угрозу независимость судебной системы.

На самом деле либеральные демократии никогда в полной мере не соответствуют основополагающим идеалам свободы и равенства. Права часто нарушаются; закон никогда не применяется к богатым и могущественным в той же мере, как к бедным и слабым; граждане, хотя и имеют возможность участвовать в политическом управлении, зачастую предпочитают этого не делать. Кроме того, между целями свободы и равенства существуют внутренние противоречия: бóльшая свобода часто влечет за собой усиление неравенства, в то время как выравнивание итогов общественного развития уменьшает свободу. Успех демократии зависит не от оптимизации ее идеалов, а от баланса – баланса между личной свободой и политическим равенством, между дееспособным государством, осуществляющим законную власть, и институтами права и подотчетности, которые пытаются ее ограничить. Многие демократические государства стремятся сделать гораздо больше, проводя политику, направленную на содействие экономическому росту, сохранение окружающей среды, защиту потребителей, поддержку науки и техники и т. п. Однако реальное признание граждан в качестве равноправных зрелых людей, способных делать политический выбор, является минимальным условием либеральной демократии.

Авторитарные правительства, напротив, не признают равного достоинства своих граждан. Они могут притворяться, что делают это, через вычурные конституции, такие как в Китае или Иране, в которых перечислены широчайшие права граждан, в реальности отсутствующие. В относительно мягких диктатурах, таких как Сингапур периода правления Ли Куан Ю или Китай времен Дэн Сяопина, государство придерживалось патерналистского отношения к гражданам. К обычным людям относятся как к детям, нуждающимся в защите мудрого родителя, государства; им нельзя доверять ведение собственных дел. В худших диктатурах, таких как сталинская и гитлеровская, целые слои населения – кулаки, буржуазия, евреи, инвалиды, неарийцы – считались недочеловеками, мусором, который можно было выбросить во имя общего блага.

Стремление заставить государство признавать и уважать базовое достоинство человека лежит в основе демократических движений со времен Великой французской революции. Создание государства, гарантирующего равные политические права, стало единственным рациональным способом разрешить противоречия, которые Гегель видел во взаимоотношениях хозяина и раба, где признавался только хозяин. Именно это побуждало американцев к протестам в период движения за гражданские права, южноафриканцев – восстать против апартеида, Мохаммеда Буазизи – к самосожжению, других протестующих – рисковать жизнью в бирманском Янгоне, на Майдане и на площади Тахрир или в ходе других бесчисленных столкновений на протяжении столетий.