Текст книги "Хроники Расколотого королевства. Fly by Night"

Легкий ветер теребил кружевную занавеску кареты, Мошке виделось в этом что-то тревожное. С верхней рамы упала капля грязи и растеклась по двери. Из окна показалась рука в белой перчатке и стерла грязь белым платком. Мошка смотрела на эту руку, на это воплощение белизны и понимала, что ни черта не знает о белом цвете.

Раньше она считала, что белый – цвет старости и увядания. Цвет вещей, слишком долго пролежавших в воде. Но теперь перед ней предстал совершенно иной белый цвет.

Заодно Мошка осознала, что и богатство понимает неправильно. Раньше приметами достатка ей служили запах жареного мяса, красные щеки, тройной подбородок и большое, крепкое брюхо.

Теперь ей открылось, что богатство бывает иным – легким, воздушным, словно летний дождь из жемчуга.

Раньше Мошка никогда не видела жемчуга. И вдруг в окне кареты появилась женщина, а на платье у нее – целые нитки жемчужин.

Из темноты показалось лицо безупречной формы, белое, как мука. Кудри, собранные в высокую прическу, были напудрены до белизны и казались выточенными из мрамора. Если в этом лице и была теплота, сейчас она пряталась под слоем пудры. Мошка остро почувствовала, что настоящий цвет богатства вовсе не красный, как огонь в очаге или шерстяной плащ, а белый, как снег.

– Хизерсон, в чем дело?

Белая леди говорила холодно и спокойно, но Мошка ощутила, что под белилами скрывается совсем еще молоденькая девушка.

– Хизерсон, что там такое?

Леди выглянула из окна и окинула взглядом дорогу. На ее правой щеке Мошка заметила затейливый узор – цветом еще белее, чем лицо леди. Это был шрам в форме снежинки.

– Миледи, я полагаю, нам придется… – Голос кучера дрожал, он запинался почти на каждом слове. – Придется, возможно… Я полагаю…

Кучер так и не успел закончить свою мысль, а вместо этого сделался белым, как его кружевной воротник, и поднял руки вверх. Оба лакея, Клент и погонщик замерли на месте.

А из-за кустов поднялись пятеро человек с мушкетами, бесстрастно наставив оружие на путников.

«Д» значит «добыча»

Мошка никогда еще вживую не видела мушкета. Только на рисунках в книгах про разбойников, таких как «Рассказы висельника» или «Отчаянные истории». Там мушкеты всегда изображали огромными, как ружья с раструбами. Удивительно, но на самом деле они оказались куда меньше.

Она смотрела в дуло мушкета, и ее охватывал не столько страх, сколько изумление, какое наступает от внезапного удара снежком поддых. Мысли у нее текли связно, просто очень медленно.

Мошка отметила, что почти все разбойники молоды. Один из них то и дело беспокойно сглатывал и скользил рукой по мушкету. Он попробовал было оглянуться и уже повернул голову, но сдержался. Он явно хотел, чтобы все быстрее закончилось.

А потом Мошка услышала приближающийся топот копыт. Мужчины с мушкетами никак не отреагировали. Стало ясно, что они ждут этого всадника.

Вдруг в глаз Мошке упала капля дождя, и она подняла руку, чтобы вытереть ее. Едва коснувшись щеки, девочка замерла от страха. Вдруг разбойники увидели в этом жесте угрозу? Вдруг сейчас раздастся выстрел? Однако разбойники не сочли девочку опасной и не стали стрелять. Их внимание было приковано к лакеям и кучеру белой кареты, а еще ко всаднику, показавшемуся из-за поворота.

Крепкая лошадь серой масти была вся в грязи и часто дышала. Всадник же был не высок и не плечист, в отличие от всех книжных главарей разбойников. Не было при нем, к удивлению Мошки, и свирели с бордовым беретом. Да что там берет – на нем не было и парика!

Шляпа с круглыми полями закрывала пол-лица, а длинные волосы были собраны в хвост, из которого выбивалось несколько сальных прядей. Поверх пальто была накинута мешковина, какие носят солдаты-наемники.

Лицо всадника было страшным. Красные глаза, рот с желтыми зубами приоткрыт, он то и дело втягивал воздух с хищным шипением – короче говоря, главарь банды отчаянно страдал от насморка.

– Капитан Блит, – проговорил Клент вполголоса.

– Снимите всех с повозки, – проговорил Блит сиплым голосом, – и выверните карманы.

И шляпу он тоже не снял в знак приветствия, отметила Мошка.

– Выведите пассажиров, – продолжал он отдавать распоряжения, – чтобы было видно.

И никаких лирических комментариев по поводу их незавидной судьбы.

– Забирайте кошельки. И ботинки. И парики.

Он даже никому не подмигнул.

Мошка стала всерьез сомневаться, настоящий ли это разбойник.

Пока лакеев с кучером обыскивали, Блит переводил взгляд с погонщика (презрительный) на Мошку (равнодушный) и на Клента (довольный).

– Ты, – сказал он, – открывай карету и выводи пассажиров.

Клент приблизился к карете и неуверенно положил руку на дверцу.

– Миледи, – произнес он мягко, – боюсь, необходимо ваше присутствие.

Последовала тишина. Затем за занавеской показалось луноподобное лицо.

– Нас будут обыскивать? – спросила леди.

В голосе ее не было страха или возмущения. Она просто задала вопрос.

– Думаю, да, – сказал Клент. – У капитана большая команда, и всем надо платить. Он старается не разочаровать своих людей.

– Недопустимо, – ответила леди.

Голос ее был мягким, почти детским, но не терпящим возражений.

– Неизбежно, – возразил Клент.

– Нет ничего неизбежного. У меня есть карманные часы в форме мушкета. Я дам их вам вместе с кошельком. Деньги отдайте предводителю бандитов, а затем приставьте часы к его голове и потребуйте, чтобы моим людям вернули мушкеты. Вы будете вознаграждены.

Лишь когда умолкло последнее слово, Клент сумел захлопнуть рот.

– Миледи, – сказал он, – когда человек получает пулю, все золото мира не может спасти его.

– Я везу с собой предмет большой личной ценности, с которым не намерена расставаться, – произнесла леди и придвинула лицо так близко к занавеске, что на щеки легла кружевная тень. – Вы знаете, кто я?

Клент кивнул. Мошка заметила, какой взгляд он бросил на кольцо с печаткой на пальце белой леди, но следующие слова по-настоящему изумили девочку.

– Миледи… Если я смогу убедить этого человека не обыскивать вас, не соизволите ли вы взять на службу меня и… – он перевел взгляд на Мошку, и на лице его промелькнуло колебание, – …мою помощницу. Мы поэты и мастера слова. Не робкого десятка.

– Очень хорошо, – ответила белая леди. – Продемонстрируйте, какой вы мастер слова.

– Передайте мне ваш кошелек, миледи.

Рука в белой перчатке протянула Кленту белый шелковый кошелек.

Когда Клент проходил мимо Мошки, та тихо спросила:

– Справишься?

– Не уверен, – ответил он с сомнением в голосе. – Нужно подумать.

Дождь лил вовсю, и Клент поднял лицо к небу, словно ища там ответа. Когда он снова взглянул на Мошку, в его глазах играла дерзкая улыбка.

– Справлюсь, пожалуй, – сказал он.

Блит понаблюдал за тем, как разбойники обыскивают лакеев и кучера, а затем окинул Клента пренебрежительным взглядом и спросил:

– А ты чего ждешь?

– В карете никого нет, кроме одной несчастной девушки. Калеки. У нее лихорадка, и ей нужно скорее домой, пока она совсем не слегла. Она покорно просит вас не выводить ее под дождь. Вот ее кошелек.

Клент поднял руку с кошельком и сказал:

– Она с радостью отдает его вам и надеется на ваше сострадание к ее болезни.

– Чем скорее она выйдет и встанет вместе с остальными, тем скорее она поедет домой, – отрезал капитан Блит.

На Мошку, стоящую рядом с Клентом, Блит обращал не больше внимания, чем на… мошку.

– Осмелюсь предположить, – продолжал Клент, – вы говорите не то, что думаете. Я слышал много историй о капитане Блите, но ни в одной из них не говорится, что он – бессердечный злодей, обрекающий невинную девушку на смерть от лихорадки под проливным дождем. Это не ваши слова, их мог сказать этот дождь, или ваши дырявые башмаки, или голодный желудок, но только не капитан Блит. Человек, которого я вижу, слишком высок для таких слов.

Мошка, на протяжении всей тирады следившая за Блитом, подумала, что капитаном того назвали впервые. Это звание ему щедрой рукой навесил Клент.

– Я могу говорить свободно? – спросил Клент.

– Если только «свободно» значит «короче», – ответил капитан.

– Благодарю вас. – Клент подошел к нему чуть ближе. – Я не могу молчать, видя, как вы отказываетесь от блестящей возможности. Вот скажите, что вы получите, вытащив эту несчастную под дождь? Несколько пуговиц с ее халата? Может, ваши люди хотят срезать ее волосы и продать парикмахеру?

– А что я потеряю?

– Ага! – Клент поднял указательный палец. – Прекрасный вопрос! Вы можете потерять нечто очень ценное. Вскоре вы поймете, о чем идет речь. Но сперва я должен поинтересоваться… Часто ли вы чините ботинки?

– Что?

Вожак разбойников был озадачен не на шутку. Его красные глаза метались из стороны в сторону, словно скакали между двумя вопросами – услышанным и заданным.

– Можете не отвечать, – великодушно предложил Клент. – Я и так прекрасно вижу. Вижу, как из дырки размером с монету торчит большой палец, проверяя направление ветра. А почему? Это я тоже вижу. Когда ваши карманы полны монет, идете ли вы к сапожнику? А затем к портному? Привести в порядок одежду? Нет! В первую же ночь вы с товарищами идете в таверну и пьете за каждого короля и королеву, которых можете вспомнить, а затем – за королей, которых вам подскажет воображение, и дальше – до тех пор, пока сами не почувствуете себя королями, которым море по колено. А на следующий день вы снова бедны, и снова не на что починить ботинки. Зато той ночью! – Клент развел руки в стороны, будто обнимая мир. – Какой широкий жест! Вы кричите всем и каждому: «Может, я испорчен, но не жалок; может, я груб, но не слаб; грязь может пристать к моим ботинкам, но не к моей душе»…

Выдержав театральную паузу, Клент уронил разведенные руки.

– Я сочинитель баллад, – сказал он деловито. – Я люблю красивые жесты. Я знаю им цену. Знаю, что с ними делать. Предположим, что вы позволили этой несчастной остаться в карете, вернули ей деньги и пожелали доброго пути до Манделиона, чтобы там она нашла хорошего врача, который спасет ей жизнь… Какой сюжет для баллады!

Блит вопросительно смотрел на Клента.

– Я мог бы прославить великодушие мятежного капитана Блита. Когда вы будете ехать верхом мимо таверны, ночью, на холодном ветру, вы будете слышать, как эту балладу поет народ, и она согреет вас лучше любого плаща. А когда вы будете скрываться на болотах от констеблей, сотни людей будут лежать ночь напролет без сна, молясь за спасение великодушного капитана Блита. Когда же вы будете спать под звездами и никого не будет рядом, кроме лошади, щиплющей траву, вы будете знать, что где-то далеко, в большом красивом доме, есть юная леди, которая думает о вас с теплотой. Вот что вы можете потерять.

Блит сидел ни жив ни мертв. Он попробовал что-то сказать, но голос его не слушался. Наконец он прочистил горло и, протянув руку, взял кошелек у Клента. Он взвесил его, прикидывая ценность содержимого, и вернул назад.

– Мы известны тем, что забираем деньги у мужчин, – произнес Блит, – но не здоровье у юных девиц. Отдайте ей кошелек, пусть заплатит врачу.

Произнеся эти слова, Блит взглянул на Клента, как бы спрашивая, хорошо ли они подойдут для баллады. Клент мягко кивнул ему, давая понять, что сказано как надо.

Когда Клент был уже в двух шагах от кареты, Блит окликнул его:

– Как вам кажется, украсит ли балладу то, что мы починим колесо?

В глазах Клента загорелось пламя восторга.

– Да, это будет просто замечательно.

«Е» значит «единоутробные»

Это было невероятно – Мошка домовая мушка сидела в карете, на диване из белого шелка. Невероятно, что разбойники позволили им уехать, – она слышала, как Блит говорит кучеру пароль на случай, если им встретится другой отряд его банды. Она была уверена, что чары Клента вот-вот развеются и доброта главаря разбойников обернется едкой насмешкой.

Кучер протяжно свистнул лошадям. Карета качнулась на рессорах и сдвинулась с места. Кто-то из разбойников хлопнул на прощание по крыше, прямо над головой Мошки – та чуть не подпрыгнула от страха.

Было невозможно поверить, что они с Клентом въедут в Манделион в карете, с лакеями в белых одеждах, точно благородные вельможи. Наверняка это сон, они проснутся под смоковницей, деревом Дораса, бога сновидений. Или на мосту карета рассыплется, как одуванчик на ветру, а их благородная покровительница обернется белой лебедью и взмоет в небо.

Все это время за Мошкой наблюдали две жемчужины. На коленях белой леди покоилась шкатулка, украшенная каменьями, вместо ручки на крышке красовалось выгнувшее спину чучело горностая с глазами из жемчуга. Больше на Мошку никто не смотрел. Молодая леди отрешенно поглаживала чучело, словно это живой зверек.

– Замечательно, – проговорила она медленно, не поднимая глаз.

На несколько секунд повисла тишина, затем Клент произнес:

– Ах, я с превеликим удовольствием услужил вам, миледи, и, если мне будет позволено столь откровенное признание, мой ораторский дар был вдохновлен мыслью о даме, чья неземная красота пробудила бы голос даже в камне…

Что-то в словах Клента и в подобострастном выражении лица не понравилось Мошке. Он говорил, то и дело поправляя шляпу, заламывая ее то на один бок, то на другой.

– Правда? А мне показалось, вас вдохновляет перспектива получить должность и мою протекцию. Ну же, сэр. Говорите прямо.

– Я питаю надежду, леди Тамаринд, что вы дадите мне заказ написать эпическую историю вашей семьи. Восхождение к власти герцогов Авурлейсов, их мудрое и многовековое правление Манделионом, их трагическое изгнание во время войны, и последовавшие за этим годы Птицеловов, а потом триумфальное возвращение вашего брата, предъявляющего права на трон…

Глаза Мошки округлились, когда она поняла, что сидит рядом с сестрой герцога Манделиона.

– Очень хорошо, – проговорила леди Тамаринд, и голос ее был мягок, как утренний снег. – Вы ее напишете, и вам заплатят. Полагаю, читать ее мне нет нужды.

Шляпа Клента съехала на бок, а в глазах загорелся восторг.

– И… О-о… Полагаю, мне понадобится рекомендательное письмо, чтобы я смог войти в круги… высшего общества.

Мошка почувствовала, что письмо ему важнее денег.

– В Манделионе общество собирается в Медвяных садах, окружающих мою восточную резиденцию. – Леди Тамаринд ненадолго задумалась. – Я напишу письмо с высочайшим одобрением ваших личных качеств и рекомендацией принять вас в нижний круг Медвяных садов. Для человека, которого я знаю так мало, большего я сделать не могу.

Клент с ликованием выдохнул, и разговор на том окончился.

Монотонный шум дождя по крыше, цоканье копыт по мостовой и мягкое сиденье располагали к дремоте. Вскоре Мошка провалилась в сон.

Перед сном она размышляла о будущем, эти мысли сложились в причудливые, фантастические образы. Ей снилось, как в Манделионе она находит отца. Тот не умер, а уехал, теперь работает школьным учителем, у нее полно братьев и сестер, все они ходят в школу. Вот ее первый учебный день, Мошка волнуется. К чему бы она ни прикоснулась, эта вещь вспыхивает пламенем. Чтобы все было в порядке, Мошка должна надеть белые перчатки, но их украл Клент. Она пытается рассказать отцу, а тот не отвечает и вообще делает вид, что не замечает ее. Тогда она бежит к Кленту и требует перчатки назад, но тот сидит, наглый, довольный, и натягивает ее перчатки на свои крупные, пухлые руки. Мошка бросается на него, он вспыхивает и превращается в обугленную головешку.

Стенка кареты стукнула Мошку по затылку, она открыла глаза и увидела перед собой спящего Клента. На миг ей показалось, что он сейчас вспыхнет и сгорит, как во сне.

– Ненависть становится силой, только если отдаваться ей с умом.

Этот тихий, спокойный голос окончательно вернул Мошку в реальность. Леди Тамаринд смотрела прямо на нее. Мошка, собравшись с мыслями, поспешила объясниться:

– Он…

– Твои беды меня не волнуют. Меня волнует просьба твоего хозяина. Почему ему так хочется попасть в высшее общество?

Разум Мошки озарила вспышка ненависти.

– Он шпион, – сказала она шепотом. – Поганый соглядатай. У него документы от Книжников. Я видела.

Леди Тамаринд бесстрастно смотрела на Мошку. Поняла ли она, о чем речь? Может, она сочла поведение Мошки недостойным? Или не поверила?

– Шпион Книжников, – произнесла едва слышно леди Тамаринд. – А как его зовут?

– Эпонимий Клент.

– Эпонимий Клент, – повторила леди Тамаринд, будто уже слышала это имя.

Она, не отводя взгляд, склонилась к Мошке.

– Лицо мужчины ничего тебе не скажет. Но вот имя… Это другое дело. Эпонимий. Такое имя подошло бы герою баллады. Но таким героям доверять не стоит. А сама ты шпионка, как твой хозяин?

– Не-ет… Он прятал от меня свои бумаги.

Клент всхрапнул во сне, и Мошка умолкла. Но вскоре тот мирно засопел, и девочка продолжила:

– Я просто его помощница. Так уж вышло. Но я хочу учиться в школе. Я читать умею.

Во взгляде леди Тамаринд появился интерес. Голос ее стал мягче, как бархат, если гладить его против ворса.

– Тебе, похоже, нравится жемчуг, девочка. Хочешь получить жемчужину?

От такого предложения Мошка едва не лишилась чувств – да за жемчужину она бы с радостью сожгла весь Чог, с мельницей и солодовней, с гончарной мастерской и кухней. От таких мыслей ей сделалось не по себе, и она отвела взгляд от всевидящих глаз леди Тамаринд.

– Если сослужишь мне службу, – сказала та, – и сослужишь хорошо, я награжу тебя. Ты получишь жемчужину и еще кое-что получше. Сколько в тебе храбрости, девочка?

– Хватит, чтобы дернуть черта за хвост, но не сесть ему на загривок, – ответила Мошка старой чогской поговоркой.

– Как тебя зовут? – спросила леди мягко.

– Мошка Май, – сказала Мошка и сразу вспомнила, что она преступница в бегах. Но как не ответить этой снежной королеве? Назвать чужое имя немыслимо. Имя – твое отражение, чужое на тебя не налезет. – А вы леди Тамаринд? Сестра герцога? Герцога Манделиона?

– Так и есть. Ты готова поверить, что даже у сестры герцога есть могущественные враги? Опасные враги.

Мошка вспомнила разговор матросов в Халберде.

– Ключники! – возбужденно прошептала она.

Рука леди Тамаринд замерла на чучеле зверька. Мошка поспешила объяснить свою осведомленность:

– Я слышала разговоры матросов в таверне. Они думали, что я сплю, и говорили, что Ключники хотят подгрести Манделион под себя… Как получилось в Скарри… Но что вы этого не допустите. А кто такие эти Ключники?

– Самая страшная гильдия в королевстве, – чуть поколебавшись, сказала леди Тамаринд. – Давным-давно они просто делали замки с ключами и шкатулки, но после свержения короля гильдии набрали жуткую силу. Скажи, дитя, ты слышала о ловцах воров?

– А то! – Ловцы воров регулярно мелькали в «Рассказах висельника». – Они ловят за деньги тех воров, кого не могут поймать констебли. Верно?

– Отчасти. Слушай внимательно, девочка. Ловцы воров не лучше тех, кого преследуют. Все ловцы работают на Ключников, они делают так, чтобы любой преступник, отказавшись работать на Ключников, угодил за решетку. Ключники правят преступным миром в четырех городах и укрепляют свою власть в других. Теперь ты понимаешь, насколько опасны мои враги?

Мошка слушала с открытым ртом.

– То, что ты работаешь на меня, – величайший секрет. Нас никто не должен видеть вместе, – продолжала леди Тамаринд.

Мошка кивнула.

– Хорошо. Сейчас Ключники набирают силу, и, если я их не остановлю, они завладеют Манделионом. Я должна знать, выступят ли другие гильдии против Ключников. В том числе Книжники. – Леди Тамаринд склонилась к Мошке, ее голос превратился в еле различимый шепот. – Мне ни в коем случае нельзя себя выдавать, но я должна знать их планы.

– Вы хотите, чтобы я шпионила за Книжниками?

Мошка провела сухим языком по сухим губам.

– Останься со своим хозяином, разузнай о нем побольше. Через него ты войдешь в контакт с другими Книжниками. Может, он пристроит тебя в школу Книжников. Учись как следует, и какое-нибудь знатное лицо возьмет тебя в услужение. Когда у тебя будут сведения для меня, разыщи Плюмажный сквер. Перед статуей Добряка Свояка увидишь куст фазаньих перьев. Спрячь в них письмо, у самой земли. Мне его передадут.

Мошка слушала, наморщив лоб. Она старалась все запомнить.

– Теперь слушай внимательно, ради твоей же безопасности. Берегись тех, кто не снимает перчатки даже за столом. Следи внимательно за карманами и кошельком – ловцы воров запросто подкинут тебе чужое добро и выставят воровкой. И еще, девочка. Если тебе покажется, что тебя подозревают… опасайся гиблых мест…

Клент протяжно зевнул и открыл глаза. Тамаринд откинулась на спинку, придав лицу непроницаемое выражение. А Мошка закрыла глаза и притворилась спящей.

Вроде бы она слушала дыхание Клента и задремала буквально минут на пять, но тут карета подскочила на кочке, и Мошка очнулась. Женщина в белом сидела, отвернувшись к окну, в глаза бросилась звездочка шрама. Уж не приснился ли Мошке тот разговор?

Девочка протерла глаза и потянулась. За окном проплывала деревня. Дорога бежала вдоль реки, на которой тут и там виднелись белые паруса и реющие на ветру флаги с эмблемой Речников, серебристой водомеркой на черном фоне. По вечернему небу плыли облака, ветер трепал штору на окне.

Карета въехала на мост, облепленный магазинами, ремесленными лавками и тавернами. Река была такой широкой, что поначалу Мошка приняла ее за озеро. Но вскоре показался другой берег, уходящий краями в туман, сливающийся с горизонтом. Это была река Слай, и на том берегу возвышались башни и шпили столицы королевства, Манделиона.

Мошку переполнял восторг, она высунулась из окна, чтобы лучше рассмотреть город. На востоке и западе вздымались два самых высоких шпиля, обрамлявшие город, словно рама картину. За длинной крепостной стеной, местами порушенной, пестрела мозаика крыш, а купол собора в вечернем небе казался легким, как мыльный пузырь. С корабельных верфей доносился стук молотков о дерево и металл, напоминавший стрекот кузнечиков.

Ветер дышал свежестью. Он нес запахи речных цветов и песчаных отмелей, пение журавлей и аистов и текучие, серебристые образы подводного мира. Глядя вдаль, Мошка почувствовала, что где-то там, за горизонтом, река впадает в океан и ее могучее течение растворяется в бескрайних водах, сливаясь с ритмами приливов и отливов.

Карета добралась до конца моста. Дорогу обступили здания, такие высокие, что у Мошки закружилась голова. В опускавшихся сумерках череда темных стен складывалась в бесконечную мозаику, а кружева гипсовой лепнины будто парили в воздухе. Мошка улавливала особую связь между этими изысками архитектуры и своей новой покровительницей, ибо их объединял белый цвет. Даже белые паруса на реке представлялись ей свитой леди Тамаринд. И бледный месяц, показавшийся из-за облака, точно завиток сливочного масла на кромке ножа, был ее союзницей.

– Скажите кучеру, где вас высадить, мистер Клент, – сказала леди Тамаринд.

– Я полагаю… наши друзья… живут в восточной части Стрэддл-стрит, миледи.

Карета обошла скопление двуколок и повернула на прибрежную улицу, где между домами проглядывала река. Путники остановились у магазина с витриной, закрытой ставнями. Мошка с неохотой поднялась и вслед за Клентом вышла из кареты.

– Миледи… а-а… как же… как же письмо?

– Будет отправлено вам по этому адресу в скором времени.

В голосе леди Тамаринд звучала непреклонность, но кукольный образ придавал этой суровости нечто по-детски трогательное. После этих слов леди скрылась за шторой, и карета тронулась с места. Клент постарался придать лицу невозмутимое выражение и, поднявшись на крыльцо, постучал в дверь. На вывеске мужская рука пожимала женскую.

– Мистер Клент… а что мы делаем в брачном доме?

Ответить Клент не успел. Дверь открылась, и на пороге показался коренастый человечек в широкополой шляпе капеллана. На лице у него застыла гримаса то ли сочувствия, то ли презрения. Однако стоило Кленту сказать первые слова, как тот расплылся в радушной улыбке, явив миру ровный ряд желтых зубов.

– Ах, вас направила сюда мистрис Бессел? Коли вы друг Джен, добро пожаловать в дом Бокерби. Пренепременнейше отведайте моего табаку, хоть одну понюшку, прежде чем ложиться спать.

Каждую фразу человечек начинал произносить голосом глубоким и раскатистым, точно церковный колокол, а заканчивал крикливым тоном уличного торговца.

Мошка и Клент прошли за хозяином по неряшливому обшарпанному коридору в неряшливую обшарпанную гостиную. Единственный стол был заставлен вазами, где вместо цветов стояли сушеные стебли борщевика с крупными бежевыми соцветиями. На конторке лежала большая засаленная книга, в которой парочки выискивали свои имена, чтобы проверить их совместимость.

Вся стена за конторкой была усеяна нишами, похожими на птичьи гнезда, выдолбленные в скале. В каждой стояла фигурка Почтенного покровителя. Многие Почтенные Мошке были незнакомы. Она узнала Добрячку Куколку, покровительницу полуправды, Добряка Случайника, покровителя клятвопреступников, и Добрячку Юдин, покровительницу двуличности. Самая большая ниша была у Добряка Лимфо, бдящего ока: тот, по легенде, благоволил даже тем договорам и союзам, которых Торквест, смыкающий руки, не коснулся бы и мизинцем своих железных рукавиц.

Мошка знала, что добропорядочные браки заключаются в церкви, но коли ты слишком беден или скрываешь свою связь, обращайся в брачный дом. Сюда приходили юные матери-одиночки со своими кавалерами, и влюбленные пары, не получившие благословения родных, и двоеженцы тайком от своих богатых, но нелюбимых супруг – в общем, все, кто хранил личную жизнь в тайне. Они украдкой проникали в брачный дом и за несколько шиллингов получали брачное свидетельство. Судя по внешности Бокерби, в этом заведении он совмещал обязанности священнослужителя и церемониймейстера.

Бокерби снял с каминной полки табакерку из красного дерева и предложил Кленту. Тот, взяв щепотку табаку, сунул ее в нос и резко вдохнул.

– Итак, – сказал Клент, усевшись в просторное кресло-качалку и указав Мошке на скамейку у стены, – что в городе нового, мистер Бокерби?

– Вы у нас бывали, сэр? Нет? – Бокерби пожал одним плечом и тоже втянул носом табак, наморщив лоб. – Как бы вам сказать… У нас тут черт-те что творится.

– Я заметил, городская стена местами погорела.

– То дела минувших дней, мистер Клент. По большей части. М-да, Манделион изрядно потрепало.

– Войной?

– Да. А потом Птицеловами. Нам досталось неслабо, сильнее, чем другим. Мне было всего одиннадцать, когда они пришли к власти, а я все помню, словно это было вчера.

Мошка все ждала, когда Клент и Бокерби покосятся на нее и перейдут на язык полунамеков или вовсе выставят ее из комнаты, но ничего подобного не случилось. Неожиданно для себя она оказалась достаточно взрослой для таких разговоров.

– Первое, с чего они начали, – запретили девкам плясать на день святого Пискуна. А кого ловили, называли «дьявольскими плясуньями» и связывали им большие пальцы на ногах – так, что они едва могли ходить. А потом пошли чистки. Помню, в церкви целые скамьи пустели, люди пропадали семьями, а спрашиваешь, что стряслось, – все молчат.

Бокерби усмехнулся. Мошка в который раз поразилась, что взрослые могут смеяться, даже если в рассказе нет ничего смешного.

– Вот таким вот ползуном я был, когда заварилась каша, – продолжил мистер Бокерби и, сложив указательный и большой пальцы, «зашагал» ими по подлокотнику кресла. – Сущим крабом. Как сейчас помню, я тогда воровал рыбу под Липсом. Шел ночью домой. Луны нет – ни зги не видать. Так-то по берегу мельницы стоят, у каждой колесо на свой лад звучит – по ним обычно и узнавал дорогу. Но в ту ночь все колеса молчали. Я уж начал думать, околдовали меня и домой я теперь не вернусь, как вдруг вижу – движутся два огонька, повыше и пониже. Ясное дело, кто-то идет по мосту с фонарем. Так я перепугался, что на том мосту и просидел до рассвета. А как солнце встало, увидел, почему мельницы молчат. Все колеса были увешаны клетками с бочку размером, а клетки набиты людьми – мужиками, бабами, детьми – все одеты к празднику святого Джарри, и все мертвые. Птицеловы устроили облаву среди ночи: сворачивали им шеи и втыкали крылья.

– Крылья? – осторожно переспросил Клент.

– Наверно, кроме Манделиона, они такого нигде не вытворяли. Ну да, крылья на гвоздях…

Тут Бокерби наконец обратил внимание на Мошку, глянул на нее беспокойным взглядом и устало махнул рукой, как бы отгоняя это ужасное воспоминание.

– Можете представить, как все обрадовались, когда герцог вернулся с сестрой из Джотландии.

– Как он, кстати, поживает? – спросил Клент деликатно, словно справляясь о здоровье близкого друга.

– Да… Он уже не тот, что прежде. – Бокерби замялся, подбирая слова. – Мы тогда свалили Птицеловов, семнадцать лет назад, и он вернулся. Все ликовали – флаги, смех, шапки в воздух. Прошла пара лет, и началась заварушка с Мертвой Буквой, когда Книжники грызлись между собой. Герцог жестоко подавлял мятежи, но потом все вроде улеглось. Теперь снова начались беспорядки, и народ боится, что герцог выведет мушкетеров на улицы. Я против ничего не говорю, не подумайте. Просто его… методы управления год от года становятся все чудней. Но ведь это герцог! Аристократы – все чудаки…

Клент вздохнул:

– Что ж… Почтенные блюдут мудрость властей предержащих и дерут три шкуры с убогих. Спасибо за ваше радушие, мистер Бокерби, но боюсь, нам пора на алтарь сновидений. Если вы проводите нас в наши комнаты…

С этими словами Клент поманил Мошку пальцем, призывая ее следовать за ним.

Бокерби взял свечу и повел их из гостиной по коридору в маленькую комнату со столом, кроватью и клозетом. Там пахло мышами.

Едва Бокерби ушел, Мошка свалилась на койку у изножья большой кровати, но беспокойные мысли не давали ей заснуть. Как ни странно, выдав леди Тамаринд секрет Клента, она стала меньше его ненавидеть. Слишком много всего свалилось на нее за один день, и присутствие Клента непонятным образом успокаивало ее.

– Мистер Клент, герцог что, имбецил?

Клент на миг застыл, а потом огорченно покачал головой.

– Это мне награда за расширение твоего словаря. Еще раз услышу, что ты называешь герцога подобными словами, посажу тебя на сухой паек, пока не поумнеешь. В Манделионе неосторожное слово может стоить жизни.

– Но если он не имбецил, почему все говорят о его чудачествах и любви к симметрии?

– Ах, это, – сказал Клент и присел на подоконник. – Любовь герцога к симметрии восходит ко временам его пребывания у королев Мэриел и Пэри. Ты ведь слышала о королевах-близняшках?

– Они – внучки последнего настоящего короля?

– Очень хорошо. А ты знаешь, почему на всех портретах их руки скрыты в длинных рукавах?

Мошка, никогда не видевшая портрета королев-близняшек, покачала головой.