Текст книги "Искусство допроса. Как добиться признания вины?"

Мистер Эммет (вытаскивая из своих бумаг письмо и передавая его свидетелю, предварительно свернув его так, чтобы не была видна подпись): Мистер Во, будьте так добры, скажите мне, кто автор письма, которое я вам только что передал?

Мистер Во (отвечая быстро): Это письмо написано почерком Мунро Эдвардса.

Мистер Эммет: Вы уверены в этом, мистер Во?

Мистер Во: Уверен.

Мистер Эммет: Так же уверены, как и в почерке тех писем, которые, как вы показали ранее, написал обвиняемый?

Мистер Во: Точно так же.

Мистер Эммет: Тогда вы не против того, чтобы поклясться, что письмо, которое вы держите в руке, на ваш взгляд было написано Мунро Эдвардсом?

Мистер Во: Совершенно не против.

Мистер Эммет (с насмешкой): Это все, сэр.

Окружной прокурор (вскакивая с места): Дайте мне посмотреть это письмо.

Мистер Эммет (с презрением): Это ваше право, сэр, но я не думаю, что это пойдет вам на пользу. Письмо адресовано мне и написано кассиром в банке Орлеана. В нем говорится, что это заведение положило некую сумму на счет обвиняемого. Показания мистера Во относительно этого письма – просто проверка ценности его показаний относительно других важных аспектов этого дела.

Тут мистер Во встал со свидетельской трибуны и подошел к столу прокурора, еще раз тщательно изучил письмо, потом потянулся за жестяной коробкой, стоявшей на столе прокурора, в которой лежали почтовые марки Нового Орлеана. Затем он вернулся на трибуну.

Мистер Во (улыбаясь): Я, может быть, готов, мистер Эммет, прой-ти вашу проверку.

Мистер Эммет не ответил, но окружной прокурор продолжил допрос следующим образом…

Окружной прокурор: Мистер Во, вы только что дали показания, что письмо, которое вы держите в руке, было написано той же рукой, что и подделки Колдвелла, и что это рука Мунро Эдвардса. Вы настаиваете на этом?

Мистер Во: Да.

Окружной прокурор: На чем основана ваша уверенность?

Мистер Во: Потому что эта штука очень похожа на подделки не только внешним видом, но и своей целью. Скорее всего, это подделка, которая предназначалась только для его адвоката, но теперь, поскольку она вошла в доказательства дела, она явно доказывает, что он фальсификатор.

Было доказано, что настоящие марки Нового Орлеана отличаются от фальшивых на подделанном письме. Также было доказано, после сравнения с многочисленными письмами, написанными фальсификатором, что письмо было написано его почерком.

Впоследствии выяснилось, что заключенный сказал своему адвокату, мистеру Эммету, что владеет большими земельными участками в Техасе, некоторые из которых он потребовал продать, чтобы оплатить стоимость защиты. Он написал письмо, якобы от кассира банка в Новом Орлеане, на имя мистера Эммета, в котором говорилось, что в тот день 1500 долларов поступило на счет его клиента, о чем кассир счел нужным проинформировать адвоката, так как он узнал из газет, что мистер Эдвардс был в тюрьме. Мистер Эммет настолько поверил этому письму, что взял его с собой показать своему клиенту в тюрьме, как «хорошую новость».1313
  Edwards. Pleasantries about Courts and Lawyers.


[Закрыть]

Придумывание или преувеличение увечий в делах о нанесенном ущербе, заведенных против трамвайных компаний и других корпораций, в какой-то момент, не так давно, стали почти отдельной специальностью для определенного класса адвокатов в городе Нью-Йорке.

Существует несколько книг по медицине, детально описывающих симптомы, которые могут возникнуть при почти любом возможном несчастном случае, связанном с трамваями. Любой адвокат, ознакомившийся с этими книгами, легко распознает, читал ли их адвокат, допрашивающий его клиента – истца в делах о несчастных случаях и знает ли он симптомы болезни, описанные в этих медицинских трактатах, которые его клиенту, скорее всего, дали прочитать, дабы ознакомить его с симптомами, которые он должен будет показать в суде.

Интересно наблюдать за этими делами после выплаты значительной части суммы, присужденной страдающему истцу присяжными.

Прошлой зимой два врача были вызваны в качестве свидетелей по делу миссис Богардус, которая подала в суд на Городскую трамвайную компанию из-за увечий, которые она якобы получила во время путешествия в одном из их трамваев. Эти врачи-эксперты показали под присягой, что у миссис Богардус был поврежден позвоночник и в результате несчастного случая она оказалась парализована. Из показаний врачей следовало, что ее болезнь была неизлечима. Архивы юридического отдела этой трамвайной компании продемонстрировали, что эти же врачи давали показания в еще одном деле против компании – деле мистера Хойта. В том случае они дали такие же показания о диагнозе мистера Хойта. У него тоже было якобы неизлечимое повреждение позвоночника, и он был парализован и беспомощен на всю оставшуюся жизнь. Архивы компании также показали, что Хойт быстренько выздоровел, получив сумму, присужденную ему судом. Во время судебного процесса по делу Богардус Хойт уже три года как работал в Х. Б. Клафлин и Ко. Он работал с семи утра до шести вечера – грузчиком.

Как только врачи дали показания в деле Богардус, Хойту пришла повестка в суд от трамвайной компании. На перекрестном допросе оба врача вспомнили дело Хойта, и суд обратил их внимание на стенографические записи вопросов и ответов, данных ими под присягой в том деле. Затем их спросили, жив ли еще Хойт и не знают ли они, как его найти. Они оба ответили, что, скорее всего, он уже умер, дело его было безнадежно, а если он еще жив, то, скорее всего, живет в одной из публичных психбольниц.

В этот момент Хойт вошел в зал суда. Его попросили выйти перед присяжными. Врачей попросили опознать его, что они оба и сделали. Затем Хойт сел на место свидетеля и признался, что с тех пор, как присяжные вынесли вердикт в его пользу, он не болел ни дня, что он поправился на тридцать пять фунтов (15 кг) и что на данный момент у него была самая тяжелая работа из всех, на которых ему приходилось когда-либо работать, что он работал с утра до вечера, что он никогда не был в психбольнице или даже на приеме у врача после судебного процесса, и закончил он свои показания поразительным заявлением, что из суммы, выплаченной ему трамвайной компанией в результате вердикта присяжных, он был обязан отдать 1500 долларов врачам, которые его лечили и выступили в суде на его стороне.

Все это оказалось слишком для присяжных в деле миссис Богардус, и на этот раз они очень быстро вынесли вердикт в пользу трамвайной компании.

В связи с этим делом я не могу сдержаться и не рассказать об еще одном поразительном случае ненадежности показаний экспертов в делах о нанесенном личном ущербе. Это особенно верно в отношении некоторых нью-йоркских терапевтов, которые открыто признаются, что в их профессиональные обязанности входит дача экспертных показаний в суде. Некоторые из них даже прошли курсы на юридическом факультете, когда учились на врачей, именно для того, чтобы быть пригодными в качестве медицинских экспертов на свидетельской трибуне.

Один из таких джентльменов дал показания в деле, которое слушалось в суде в прошлом ноябре и которое должно навсегда оставить за ним репутацию опасного свидетеля в любом будущем судебном процессе. Я имею в виду дело Эллен МакКуэйд против Городской трамвайной компании. Дело велось от имени ближайшей родственницы, в целях получения компенсации за ущерб в связи со смертью Джона МакКуэйда, который выпал из трамвая и сломал запястье так, что из него торчала кость. Рана медленно заживала и не закрывалась в течение трех месяцев. Спустя полгода после несчастного случая МакКуэйд внезапно заболел и умер. Вскрытие показало, что он умер в результате воспаления мозга, и целью экспертных показаний в деле было связать этот абсцесс мозга с несчастным случаем, повредившим запястье, произошедшим за полгода до смерти.

Этот врач-эксперт, конечно, ни разу не видел МакКуэйда, пока тот был жив, и ничего не знал о его деле, кроме того, что узнал в связи с гипотетическим вопросом, ответ на который его попросили дать в суде. Он высказал свое мнение, что сломанное запястье было прямой причиной последующего абсцесса мозга, который произошел оттого, что гнойные бактерии перешли по лимфатической системе из запястья в мозг, где и остались, и вызвали абсцесс, из-за которого последовала смерть.

Трамвайная компания же утверждала, что болезнь мозга произошла в результате болезни среднего уха, которая развилась как последствие простуды или от переохлаждения, и никак не была связана с несчастным случаем, и что большое количество жидкости в мозгу, обнаруженное после смерти, могло образоваться только в результате заболевания такого типа.

Во время перекрестного допроса этого медицинского эксперта в зал суда вошла молодая женщина под вуалью. Ее попросили пройти вперед и поднять вуаль. Далее доктора попросили опознать ее как мисс Зиммер, на стороне которой он давал показания несколько лет до этого, в ее судебном процессе против той же трамвайной компании.

Во время рассмотрения ее дела мисс Зиммер вносили в зал суда в кресле с откидывающейся спинкой. Она не могла двигать нижними конечностями, и этот доктор дал показания, что у нее хронический миелит, болезнь позвоночника, из-за которого она парализована, и никогда уже не сможет ходить. Его точные слова присяжным были следующими: «Такой, какой вы видите ее сегодня, джентльмены, она и будет всегда». Суд обратил внимание свидетеля на это заявление, и устроил ему очную ставку с мисс Зиммер, пышущую здоровьем, и уже много лет работающую медсестрой. Позже, она выступила свидетельницей, и призналась, что присяжные присудили ей 15 000 долларов, но что после этой панацеи от трамвайной компании ее состояние заметно улучшилось, и спустя несколько месяцев она уже могла передвигаться на костылях, а потом и без них, и с тех пор она зарабатывает себе на жизнь, работая медсестрой-акушеркой.

Сенсация, вызванная появлением Зиммер, еще не успела утихнуть, как суд обратил внимание свидетеля на еще одно дело, в котором он также давал показания в пользу истца, – дело Келли против трамвайной компании. У Келли действительно был паралич, но он утверждал, что паралич этот был вызван недавним несчастным случаем на трамвае. Однако во время суда выяснилось, что Келли потерял возможность передвигаться самостоятельно задолго до предполагаемого несчастного случая, и предыдущий случай стал настолько известным, что многие уважаемые врачи города даже читали о нем лекции. Доктор был вынужден признать, что выступал в качестве свидетеля и в этом деле, но отрицал намеренное участие в мошенничестве.

Один из худших пороков показаний медицинских экспертов – гипотетический вопрос и ответ, оба из которых играют такую важную роль в наших сегодняшних судебных процессах. Это, быть может, самый отвратительный вид доказательств, который когда-либо воздействовал на ум или давил на психику присяжного.

Предполагается, что гипотетический вопрос – это аккуратный конспект показаний, которые уже принесли под присягой различные свидетели, выступившие до дачи показаний свидетелем – медицинским экспертом. После этого доктора просят принять, как достоверные, все факты, включенные адвокатом в его вопрос, и дать присяжным свое заключение и экспертное мнение, основанное на этих фактах.

Очень часто выходит, что терапевт не то что не обследовал, а даже ни разу не видел пациента, о состоянии которого он дает показания под присягой. Девять раз из десяти присяжные принимают ответ свидетеля, как прямое доказательство существования самого факта. Адвокат, ведущий перекрестный допрос, обязан просветить присяжных в таких вопросах и сделать так, чтобы они поняли, что рассматривать они должны не правдивость ответа, но правдивость и точность вопроса. Эти гипотетические вопросы обычно неточно и расплывчато сформулированы и показывают дело совсем не с той стороны, на которую указывают показания свидетелей. Но если по существу вопрос сформулирован правильно и его задают свидетелю, за ним следует наносящий ущерб противоположной стороне ответ, и присяжные заключают, что истец действительно страдает от ужасной или неизлечимой болезни, которую доктор только что описал под присягой.

Умный допрашивающий часто может ослабить разрушительный эффект таких гипотетических вопросов. Один полезный метод – встать и потребовать, чтобы доктор повторил суть заданного ему вопроса, на котором он основывает свой ответ. Запинающийся свидетель, пытающийся вспомнить все части вопроса (такие вопросы обычно очень длинные), открывает глаза присяжных на опасность, содержащуюся в его показаниях. Но не всегда безопасно задавать такой вопрос свидетелю. Все зависит от характера человека, которого вы допрашиваете. Некоторые врачи, до того, как принести присягу, тщательно изучают напечатанные гипотетические вопросы, на которые им предстоит ответить. Эту деталь можно выяснить, задав один простой вопрос, и если свидетель ответит, что он прочел вопрос заранее, обычно стоит его спросить, какую часть вопроса он считает самой важной, а какие и вовсе можно выкинуть. Таким образом, можно ограничить гипотетический вопрос до определенной его части, правдивость которой предыдущие показания могли оставить под вопросом.

Часто выясняется, что одно-единственное предложение или неожиданный поворот в вопросе является базой всего полученного от свидетеля ответа. Чаще всего это происходит с добросовестными терапевтами, которые обычно предлагают адвокату добавить несколько слов к вопросу, чтобы их ответ был ближе к тому, что нужно адвокату. Выявление одного этого факта уже многое сделает для того, чтобы разрушить этого свидетеля в глазах присяжных. Я узнал однажды, во время перекрестного допроса одного из наших выдающихся терапевтов, что он добавил слова «Можете ли вы сказать с уверенностью» к гипотетическому вопросу адвоката, и потом, уже на трибуне, ответил на вопрос отрицательно, тогда как, если бы его спросили о его взгляде на данную тему, он был бы вынужден ответить иначе.

Естественно, в гипотетические вопросы, заданные стороной истца, не будут включены факты, которые потом может использовать в свою пользу защита. Поэтому при перекрестном допросе таких свидетелей полезно узнать, как мог бы измениться ответ свидетеля, если бы он учел новые факты в деле. «А если бы в дополнение к тем фактам, которые вы уже обдумали, добавились бы новые, которые я сейчас вам назову?», и так далее, «каким бы было ваше мнение в таком случае?»

Часто гипотетические вопросы так сформулированы, что ответ на них напрашивается сам собой. В деле Гуито всем медэкспертам задали вопрос, который сводился к тому (хотя и не был так задан до-словно), что, если человек, у которого в роду было помешательство, у которого в молодости были признаки умопомрачения, который вел себя неадекватно в зрелом возрасте, в какой-то момент, увлеченный ненормальной идеей, что Бог послал его с поручением убить президента Соединенных Штатов, без какой-либо причины убил бы его, можно ли, по их мнению, считать такого человек здравомыслящим или он сумасшедший.

Для того чтобы увидеть изъяны в большинстве гипотетических вопросов, чтобы понять, какое из предложений, прилагательных или наречий кажется терапевту наиболее важным, когда он приносит присягу, нужны немалый опыт и проницательность.

Профессиональный свидетель всегда на стороне, его вызвавшей, готовый и даже жаждущий ей послужить. Адвокат, ведущий перекрестный допрос, никогда не должен об этом забывать. Поддерживайте свидетеля, попытайтесь заставить его изменить интересам его стороны; способствуйте тому, чтобы он, делая заявления и объясняя свое мнение, отвечал уклончиво. Присяжные всегда относятся к таким показаниям подозрительно. Считайте, что свидетель-эксперт был вызван давать показания против вас для того, чтобы нанести вам наибольший возможный ущерб, и он воспользуется любым предоставленным ему вами случаем, чтобы это сделать. Такие свидетели обычно проницательные и хитрые люди и приходят в суд, подготовившись давать показания по теме, по которой их вызвали.

Но некоторые эксперты не более чем притворщики и обманщики. Я помню, как несколько лет назад стал свидетелем абсолютного краха одного из таких экспертов-обманщиков из медицины. Это было дело о возмещении убытка против городских властей. Доктор истца был словоохотливым джентльменом и довольно обаятельным. Он дал показания о серьезной травме головы, после чего прочитал присяжным целую лекцию на эту тему и сделал это настолько великолепно и убедительно, что сильно поразил присяжных. Даже судья был увлечен более, чем обычно. Доктор бойко рассказывал о «вазомоторных нервах» и «рефлексах» и выражался почти исключительно на языке медицинских терминов, непонятных присяжным. Он завершил свои показания, сказав, что истец никогда не выздоровеет, и если он вообще выживет, то его придется поместить в дом для душевнобольных. Адвокат, представляющий городские власти, сразу же увидел, что это был неординарный свидетель. Любой перекрестный допрос о медицинской стороне дела был обречен на провал, потому что свидетель, хотя и явно был мошенником, был достаточно изобретателен, чтобы замести следы, скрыв свои ответы в тумане медицинских терминов. Доктор Аллан МакЛейн Гамильтон, который присутствовал в качестве медицинского советника городских властей, предложил следующий прием:

Адвокат: Доктор, я заключаю, исходя из количества книг, которое вы принесли с собой, чтобы привести достаточные обоснования своей позиции, и из вашей манеры дачи показаний, что вы очень хорошо разбираетесь в профессиональной литературе, особенно там, где речь идет о травмах головы.

Доктор: Я горжусь тем, что я…у меня не только большая личная библиотека, но я провел многие месяцы в библиотеках Вены, Берли-на, Парижа и Лондона.

Адвокат: Тогда, быть может, вы знакомы со знаменитой работой Андрюса «О непосредственных и отдаленных последствиях травм головы»?

Доктор (надменно улыбаясь): Ну, как же иначе. У меня были причины обратиться к этой книге не далее, чем на прошлой неделе.

Адвокат: А вы когда-либо читали Шарвэ «О мозговых трав-мах»?

Доктор: Да, я читал книгу доктора Шарвэ от начала до конца, много раз.

Адвокат продолжал в том же духе, задавая свидетелю похожие вопросы о других выдуманных медицинских книгах, каждую из которых доктор или «внимательно изучал» или «уже приобрел для своей библиотеки и как раз собирался прочесть», пока, наконец, подозревая, что доктор начинает понимать, что его завели в ловушку, адвокат внезапно сменил тактику и спросил громко и ехидно, не читал ли доктор работу Пейджа «Травмы позвоночника и спинного мозга» (настоящий научный трактат на данную тему). На этот вопрос доктор ответил со смехом: «Я никогда не слышал о такой книге и подозреваю, что и вы о ней не слышали!»

Наступила кульминация. Доктор Гамильтон немедленно принес присягу для дачи показаний на стороне защиты и объяснил присяжным, что участвовал в подготовке перечня липовых медицинских книг, с которыми оказался так близко знаком ученый эксперт, выступающий на стороне истца.

С другой стороны, если у адвоката, ведущего перекрестный допрос, не получилось пробить брешь в показаниях честного и квалифицированного эксперта, он должен быть очень осторожен в попытке дискредитировать его унизительными намеками на его профессиональные способности, как это показывает следующий пример, демонстрирующий опасность давать эксперту шанс отпарировать вам.

Прошлой зимой доктор Джозеф Коллинс, известный специалист по нервным болезням, давал показания на стороне Городской трамвайной компании в деле, где истец заявил, что страдает от аномально расположенной почки, чего не смог подтвердить врач, выступающий на стороне трамвайной компании. Ничего не получив от перекрестного допроса доктора Коллинса, на прощание адвокат истца бросил в свидетеля следующий бумеранг.

Адвокат: В конце концов, доктор, не правда ли, что в вашей про-фессии никто не считает вас хирургом?

Доктор: Я никогда себя им и не считал.

Адвокат: Вы невролог, не так ли, доктор?

Доктор: Да, сэр.

Адвокат: Просто-напросто чистой воды невролог?

Доктор: Ну, я относительно чист и вполне прост.

Помимо уже предложенных наилучших методов перекрестного допроса экспертов, надежных методов для успешного перекрестного допроса экспертов-психиатров не существует. Но ниже следует замечательный пример одного превосходного метода, который можно использовать при допросе психиатров во время определенного типа процедуры habeas corpus.1414
  Хабеас корпус (лат. habeas corpus, буквально «ты должен иметь тело», содержательно – «представь арестованного лично в суд») – это существовавшее издревле, по некоторым данным, ещё до Великой хартии вольностей, понятие английского (а с XVII века – и американского) права, которым гарантировалась личная свобода. Любой задержанный человек (или другой человек от его имени) может подать прошение о выдаче постановления хабеас корпус, имеющего силу судебного предписания, которым повелевается доставить задержанного человека (букв. тело, corpus) в суд вместе с доказательствами законности задержания. Фактически этим устанавливается презумпция незаконности задержания. В Великой хартии вольностей статья 39 специально оговаривала неприкосновенность личной свободы.


[Закрыть]

Летом 1898 года в Нью-Йорке в деле о попечительстве о ребенке было начато разбирательство в порядке habeas corpus. Суть дела заключалась в том, был ли отец ребенка в здравом уме, когда он произвел определенные действия, пока ребенок был под его опекой.

Известный психиатр, который выступал в нью-йоркском суде уже в течение десяти лет с обеих сторон и почти в каждом важном деле о сумасшествии, был нанят просителем для того, чтобы понаблюдать в зале суда за действиями, манерой держаться и показаниями отца, подозреваемого в сумасшествии, пока тот давал показания со свидетельской трибуны.

По окончании показаний отца этого свидетеля-эксперта вызвали для дачи показаний по результатам его наблюдений. Допрос происходил следующим образом:

Адвокат: Вы присутствовали в зале суда вчера, когда обвиняемый по этому делу давал свидетельские показания?

Свидетель: Да, присутствовал.

Адвокат: Вы видели его в зале суда до того, как он вышел на свидетельскую трибуну?

Свидетель: Я наблюдал за ним в зале суда и на трибуне в понедельник.

Адвокат: Вы сидели за этим столом во время заседания суда? Свидетель: Я сидел за столом во время его допроса. Адвокат: Вы слышали все его показания?

Свидетель: Да.

Адвокат: Вы наблюдали за его манерой поведения во время дачи показаний?

Свидетель: Да.

Адвокат: Внимательно?

Свидетель: Очень внимательно.

После того как свидетелю показали образцы почерка обвиняемого, допрос продолжился следующим образом:

Адвокат: А теперь, доктор, если считать, что адреса на этих конвертах были написаны обвиняемым три года или более назад и что другие адреса, показанные вам, и подписи к ним были написаны им в течение последнего года, и если учесть его манеру поведения при да-че показаний, за которой вы наблюдали, и вообще его манеру дер-жаться на допросе, сформировалось ли у вас какое-либо мнение на-счет психического состояния этого человека на сегодняшний день?

Свидетель: Да, у меня сформировалась оценка его психического состояния в результате наблюдений за ним в зале суда и во время дачи показаний, и после изучения этих образцов почерка, взятых одновременно с моими наблюдениями за этим человеком.

Адвокат: Как бы вы оценили его психическое состояние на момент дачи показаний?

Судья: Я думаю, доктор, что до того, как вы ответите на этот вопрос, было бы хорошо, если бы вы рассказали нам, что вы увидели, что привело вас к вашим заключениям.

Свидетель: Мне показалось, что, давая показания, обвиняемый медленно и нерешительно отвечал на ясные и простые вопросы, что не соответствует здоровому психическому состоянию человека с его образованием и положением. Я заметил забывчивость, особенно относительно недавних событий. Я также заметил на его лице выражение, характерное для определенного вида психического расстройства, выражение не то чтобы бурного веселья, но глупой, мимолетной улыбки, которая появлялась, на мой взгляд, неуместно и которая для психиатров имеет особое значение. Относительно образцов почерка, которые мне показали, особенно подписи к договору, мне показалось, что написана она была дрожащей рукой, показывающей отсутствие мышечного контроля, используемого при написании.

В ответ на гипотетический вопрос об истории жизни обвиняемого свидетель ответил:

Свидетель: Я считаю, что человек, описанный в гипотетическом вопросе, страдает от психического заболевания, известного как прогрессивный паралич, на стадии слабоумия.

После завершения заседания суда в тот день свидетеля попросили взять договор (подпись к которому и была написана «дрожащей рукой», на основе которой он поставил диагноз слабоумия) и внимательно прочитать до следующего заседания суда. На следующее утро свидетель вернулся на трибуну и заявил, что считает, что обвиняемый был в таком состоянии, что он не мог понять смысл и последствия этого документа.

После этого свидетеля передали адвокату защиты для перекрестного допроса. Адвокат вскочил на ноги и, неожиданно для свидетеля, резко прокричал:

Адвокат: Как вы считаете, зачем вас сюда пригласили?

Свидетель (после длительного раздумья): Меня пригласили сюда для того, чтобы я послушал показания этого обвиняемого, отца ребенка, дело об опеке над которым слушается здесь.

Адвокат: Это был простой вопрос, тот, что я вам сейчас задал? Вы считаете его простым?

Свидетель: Совершенно простой вопрос.

Адвокат (улыбаясь): Тогда почему же вы так долго не могли на него ответить?

Свидетель: Я всегда отвечаю не спеша, это моя привычка. Адвокат: Может ли это быть показателем расстройства вашей психики, доктор, – медлительность, с которой вы отвечаете? Свидетель: Я очень стараюсь правильно отвечать на ваши вопросы. Адвокат: Но быть может, обвиняемый тоже очень старался правильно отвечать на вопросы несколько дней назад? Свидетель: Несомненно, он пытался это сделать.

Адвокат: Вы пришли сюда официально с целью наблюдения за обвиняемым, не так ли?

Свидетель: Я пришел сюда в целях вынести свое заключение о его психическом состоянии.

Адвокат: Вы собирались выслушать его показания, до того, как вынести ваше заключение?

Свидетель: Да.

Адвокат (улыбаясь): Один из симптомов прогрессивного паралича, о которых вы говорили, медлительность обвиняемого при ответе на простые вопросы, не так ли?

Свидетель: Да, так.

Адвокат: Ваше заключение частично обосновано и анализом его почерка, не так ли?

Свидетель: Да, я так сказал в своих показаниях вчера.

Адвокат: И в этих целях вы использовали одну подпись на определенном документе и не использовали кое-какие конверты, которые были вам переданы, не так ли?

Свидетель: Я изучил несколько подписей, но только одна из них была сделана дрожащей рукой, характерной при прогрессивном параличе, подпись на документе.

Тут свидетелю показали различные письма и документы, написанные и подписанные обвиняемым после договора об опекунстве.

Адвокат: А теперь, доктор, что вы можете сказать об этих, более поздних письмах?

Свидетель: Это образцы хорошего почерка. Если вам угодно, они не показательны ни для какой болезни – ни для прогрессивного паралича, ни для других.

Адвокат: Как вы думаете, состояние обвиняемого улучшилось за это время?

Свидетель: Я не знаю. Почерк точно улучшился.

Адвокат: Кажется, доктор, что вы выбрали из многочисленных бумаг и писем одно-единственное, показывающее нервное расстройство, и вы делаете вид, что считаете это честным?

Свидетель: Да, потому что я искал то одно, которое показало бы наибольшее нервное расстройство, хотя я действительно и нашел только одно.

Адвокат: Сколько образцов почерка были переданы вам, из которых вы выбирали?

Свидетель: Пятнадцать или двадцать. Адвокат: Доктор, вы опять медленно отвечаете.

Свидетель: Это мое право, мои ответы записываются. Я имею право отвечать так точно и осторожно, как хочу.

Адвокат (строго): Обвиняемый давал показания, от которых зависела его свобода и опека над его ребенком, у него было право быть немного осторожным в своих ответах, или вы так не думаете?

Свидетель: Несомненно.

Адвокат: Вы также высказали мнение, что обвиняемый не мог понять смысла договора об опекунстве, который вам передали для исследования вчера вечером?

Свидетель: Таково мое мнение.

Адвокат: Как вы понимаете смысл этого документа?

Свидетель: Смысл этого документа в том, чтобы законно и формально передать опеку над дочерью обвиняемого миссис Бланк и дать ей все права и привилегии, положенные при такой опеке. В свою очередь миссис Бланк соглашается выступать в любых делах об опекунстве вместо обвиняемого, и обвиняемый передает ей право действовать от его имени, как она считает нужным. Это то, что я помню об этом документе.

Адвокат: То есть эта бумага фактически передает заботу и опеку над ребенком миссис Бланк, не так ли?

Свидетель: Я не знаю. Я даю показания только относительно психического состояния обвиняемого.

Адвокат: Вы знаете, передает ли эта бумага право на опекунство миссис Бланк?

Свидетель: Я вам пересказал все, что вспомнил. Я прочел бумагу один раз.

Адвокат: Я спрашиваю, какое значение вы придаете этой бумаге, потому что я собираюсь оказать честь обвиняемому и сравнить его умственные способности с вашими.

Свидетель: Я был бы очень рад, если бы мои умственные способности были бы хуже, чем его. Мне бы очень хотелось, чтобы он был другим.

Адвокат: Когда обвиняемый давал показания по этому документу, ему задали тот же вопрос, что и вам, и он сказал: «Я знаю, что это просто бумага, дающая миссис Бланк право следить и ухаживать за моим ребенком». Вам не кажется, что это очень точное описание содержания этого документа для человека, страдающего, по вашим словам, слабоумием?

Свидетель: Очень точное.

Адвокат: Просто удивительно, не так ли?

Свидетель: Это была правильная интерпретация документа. Адвокат: Если он смог сделать такое заявление на свидетельской трибуне, отвечая неблагоприятно настроенному адвокату противоположной стороны, неужели вы все еще хотите сказать, что он не понимает значения этого документа?

Свидетель: Он очень сильно колебался и запинался, если я правильно помню, отвечая на этот вопрос. Но ответил правильно, это действительно так.

Адвокат: То есть вы говорите о его манере говорить, а не о сути того, что он сказал, не так ли?

Свидетель: Он сказал, что у него не очень хорошая память и что он точно не помнил, что это за документ, но потом ответил на вопрос правильно.

Адвокат: Вам не кажется поразительным, что он смог вспомнить один знаменательный факт о событиях седьмого июня относительно этого документа – что он передает право на заботу и уход за его дочерью миссис Бланк?

Свидетель: Он это вспомнил.

Адвокат: Прекрасная память, если учесть, что он сумасшедший, не так ли?

Свидетель: Он вспомнил это.

Адвокат: Для сумасшедшего это очень хорошая память?

Свидетель: Да.

Адвокат: А для человека, который не сумасшедший, это же тоже признак хорошей памяти?

Свидетель: Он все вспомнил идеально.

Адвокат: Доктор, неужели вы не понимаете, что человек, который может изложить суть этого документа в одном предложении, обладает более развитыми умственными способностями, чем человек, которому понадобится полдюжины предложений, чтобы сказать то же самое?