Текст книги "Искусство допроса. Как добиться признания вины?"

Свидетель: Намного более развитыми.

Адвокат: В таком случае обвиняемый преуспел над вами в опи-сании этого документа?

Свидетель: Он был очень точен и четок.

Адвокат: Это очко в пользу его умственных способностей по сравнению с вашими?

Свидетель: Касательно этой детали, да.

Адвокат: Давайте перейдем к следующему вопросу и посмотрим, не могу я ли помочь умственным способностям обвиняемого достичь вашего уровня. Следующее, что вы заметили, по вашим словам, это то, что обвиняемый медленно и нерешительно отвечал на ясные и простые вопросы?

Свидетель: Это так.

Адвокат: Но сегодня вы отвечали с такой же медлительностью и нерешительностью?

Свидетель: Я не был нерешителен, я отвечал обдуманно. Адвокат: Доктор, как вы понимаете разницу между нерешительностью и обдуманностью?

Свидетель: Нерешительность – это то, чем я страдаю сейчас: я не могу решить, как ответить на этот вопрос.

Адвокат: Вы признаете, что это – нерешительность, не так ли?

Свидетель: А медлительность есть медлительность.

Адвокат: Тогда вы страдаете и тем и другим. Вы и медлительны, и нерешительны, по вашему собственному признанию, это так, доктор?

Свидетель: Да.

Адвокат: То есть вы ведете себя так же, как и обвиняемый, я правильно говорю?

Свидетель: Я не признаю, что отвечаю медленно и нерешительно. Я отвечаю на ваши вопросы осторожно и точно, честно и так быстро, как могу.

Адвокат: Но разве обвиняемый не делал то же самое?

Свидетель: Я полагаю, что да.

Адвокат: Вы помните, что еще вы заметили, помимо его медлительности и нерешительности?

Свидетель: Вам придется мне напомнить.

Адвокат (цитируя): «Я заметил забывчивость, особенно относительно недавних событий». Но теперь вы думаете, что обвиняемый не более забывчив, чем вы, не так ли?

Свидетель: Видимо, так.

Адвокат: Вы далее сказали: «Я также заметил на его лице выражение, характерное для определенного вида психического расстройства, выражение не то чтобы бурного веселья, но глупой, мимолетной улыбки, которая появлялась, на мой взгляд, неуместно». Вы думаете, что, с учетом ситуации, презрительная улыбка на лице здравомыслящего человека была бы странным явлением?

Свидетель: Мне кажется, очень странным.

Адвокат: Доктор, но он мог думать о предстоящем сегодня днем разговоре между мной и вами. Вы не думаете, что это могло заставить его улыбнуться?

Свидетель: Нет, не думаю.

Адвокат: Если бы, сидя на своем месте, он бы знал, о чем я собираюсь вас спросить и какими будут ваши показания, не кажется ли вам, что на его лице могла отразиться некая ирония?

Свидетель: Быть может.

Адвокат: Тогда следующий вопрос: вы выбрали только один образец почерка, написанного дрожащей рукой?

Свидетель: Я уже это говорил.

Адвокат: Вы также отвечали на мои вопросы медленно?

Свидетель: Иногда.

Адвокат: А забывчивость? Свидетель: Вы уже об этом говорили.

Адвокат: И вы признаете, что у любого здравомыслящего человека, слушающего вас, может проскользнуть на лице ироническая улыбка?

Свидетель (нет ответа).

Адвокат: Вы также признали, что человек, которого вы считаете сумасшедшим, пересказал, по памяти, содержание юридического документа лучше вас, хотя вы и изучили этот документ, и анализировали его весь вечер перед допросом.

Свидетель: Может быть.

Адвокат (снисходительно): Тогда вы все-таки не имели в виду, что обвиняемый лишен рассудка?

Свидетель: Нет, он не лишен рассудка, и я не хотел произвести впечатление, что это так.

Адвокат: Но тогда все ваши ответы сводятся к тому, что обвиняемый всего лишь не так умен, как некоторые другие люди, не так ли?

Свидетель: Ну, мои ответы сводятся к тому, что у него прогрессивный паралич с умственным расстройством, и, если вы хотите, чтобы я это сказал, он не так умен, как другие – есть люди с лучшими умственными способностями, а есть с худшими.

Адвокат: У него достаточно развитые умственные способности, чтобы избежать диагноза полного сумасшествия?

Свидетель: Да.

Адвокат: У него достаточно развиты умственные способности, чтобы написать письма, о которых вы отзывались очень высоко?

Свидетель: Я сказал, что это хорошие письма.

Адвокат: У него достаточно развиты умственные способности, чтобы точно и логично описать этот документ, договор об опеке, который он подписал?

Свидетель: Как я уже говорил.

Адвокат: Он, скорее всего, больше знает о своих семейных делах, чем вы. Это разумное предположение, не так ли?

Свидетель: Я ничего о них не знаю.

Адвокат: Насколько вам известно, у него могли быть веские причины для того, чтобы вести себя так, как он себя повел в этом деле?

Свидетель: Это не исключено, но это меня не касается.

VI. Последовательность перекрестного допроса

Многое зависит от порядка, в котором произведен перекрестный допрос нечестного свидетеля. Никогда не следует рисковать задавать важный вопрос, пока вы не выстроили фундамент для него таким образом, чтобы поставленный перед фактом свидетель не мог от него ни отказаться, ни его объяснить. Очень часто мы видим, как документы, которые могут нанести самый большой ущерб, такие, как письма и аффидевиты, не производят ожидаемого впечатления просто потому, что их неумело использовали. Если у вас есть письмо, написанное свидетелем, обличающее его не с той стороны, с которой он показывает себя в деле под присягой, избегайте часто встречающейся ошибки – не передавайте письмо свидетелю для опознания, а затем не читайте его вслух со словами «что вы можете на это сказать?» Пока вы читаете письмо, свидетель будет собираться с мыслями и готовить объяснения, ожидая ваш вопрос, и важное для дела письмо не произведет должного впечатления.1515
  Аффидевит (от лат. affido – «клятвенно удостоверяю») – в праве Великобритании и США письменное показание или заявление лица, выступающего в роли свидетеля, которое, при невозможности (затруднительности) его личной явки, даётся под присягой и удостоверяется нотариусом или иным уполномоченным должностным лицом.


[Закрыть]

Правильный метод использования такого письма – тихо вести допрос свидетеля таким образом, чтобы он повторял все сказанное им на прямом допросе и противоречащее письму. «У меня записано, что вы сказали то-то или то-то, вы не могли бы повторить? Я хотел бы прочесть свои записи присяжным и хочу удостовериться, что они точные». Свидетель повторит свое заявление. Запишите его и прочитайте вслух свидетелю. «Это правильно? Вы в этом не сомневаетесь? Потому что, если вы хотите что-то нам объяснить или изменить в своих словах, в целях правосудия, я думаю, вы должны это сделать, пока мы не оставили эту тему». Свидетель не хочет ничего объяснять и изменять. Он изложил факты, менять ему нечего, и присяжным нравится его прямодушие. Внезапно поменяйте все свое отношение к нему и неожиданно обрушьте на него письмо. «Вы узнаете ваш собственный почерк, сэр? Позвольте прочитать отрывок из вашего собственного письма, в котором вы говорите…» а потом спросите его: «Что вы можете на это сказать?» Этим приемом вы поставите точку на данной теме так, что присяжные не скоро ее забудут. После этого целесообразно уйти от этой темы и перейти к следующей, чтобы не дать свидетелю шанс найти выход из вашей западни. Но когда у вас есть свидетель, принесший присягу, который на словах противоречит заявлению, сделанному им не под присягой, но написанному его почерком, тогда вы поймали его на крючок и нет опасности, что он увильнет. В этот момент нужно на него нажать.

«Какое же из ваших заявлений – правда?» «Вы забыли об этом письме, когда давали показания сегодня?» «Вы рассказали о нем вашему адвокату?» «Вы хотели его обмануть?»

«В каких целях вы хотели ввести в заблуждение присяжных?»1616
  В главе XIII приведен допрос свидетеля Пиготта сэром Чарльзом Расселлом, являющийся поразительным примером использования инкриминирующего письма.


[Закрыть]

«Некоторые люди, – сказал лондонский барристер, который часто наблюдал за сэром Чарльзом Расселлом в суде, – уже почти до-копавшись до правды, перестают копать, пока судья или кто-то другой не сделает это вместо них. Но когда Расселл видел проблески правды, он не останавливался, пока она не появлялась на свет. После него, никто не мог закопать эту правду!»

Иногда рекомендуется нанести свидетелю острый удар вашими первыми вопросами; конечно, эта тактика подразумевает, что у вас есть чем нанести удар. Начиная с главного пункта вашего допроса, вы получаете двойное преимущество. Во-первых, присяжные уже выслушали прямой допрос свидетеля и у них создалось определенное мнение о нем, и когда вы начинаете перекрестный допрос, им очень интересно, с чего именно вы начнете. Если вы сразу же «уложите» свидетеля метким вопросом, присяжным это запомнится намного лучше, чем если бы вы сделали то же самое, но позже, когда они уже менее внимательны и когда им может показаться, что ваш удачный выпад против свидетеля – не более чем счастливая случайность. Второе, и более важное преимущество, полученное вами, если вам удастся сразить свидетеля первой группой вопросов, это то, что он будет вас бояться и поэтому будет менее враждебно относиться к вам впоследствии, так как не будет знать, когда вы снова подставите ему подножку и он упадет перед присяжными. Чаще всего такой расклад приводит к тому, что вы получите более правдивые ответы по темам, о которых вы недостаточно знаете, чтобы ему противоречить.

Я видел случаи, когда самый решительный свидетель полностью терял присутствие духа после двух-трех хорошо рассчитанных ударов, нанесенных в самом начале перекрестного допроса, и становился таким же послушным в руках допросчика, как будто он был свидетелем с его собственной стороны. Это самое время для того, чтобы привести свидетеля обратно к его первоначальному рассказу и дать ему возможность смягчить краски или вовсе частично перерисовать картину; может быть, вам даже удастся переманить его на свою сторону дела. Это укрощение враждебно настроенного свидетеля, при котором вы заставляете его сказать всю правду вопреки его воле, одно из великих достижений в искусстве перекрестного допроса. В обращении к присяжным Чоат однажды сказал о таком свидетеле: «Я назвал его проходимцем и злодеем, они привели его ругаться, но посмотрите – в итоге он стал нашим благословением».

Некоторые свидетели при таком стиле допроса выходят из себя, и если допросчику удастся сдержаться и быстро задавать нужные ему вопросы, он сможет запутать свидетеля в такой сети противоречий, из которой он уже не выберется, позоря себя перед беспристрастными присяжными. Разозленный свидетель часто забывает следить за собой и говорит правду. Его эмоции притупляют его умение врать. Есть и другой тип свидетеля, который, выведенный из себя, становится замкнутым. Сначала он уклончиво отвечает на вопросы, а затем и вовсе отказывается отвечать. В глазах присяжных такое поведение – все равно, что если бы он признался, что дает ложные показания.

Но когда под рукой у вас нет материалов, способных запугать свидетеля и заставить его исправить свои ложные показания, а вы, тем не менее, заключили, что перекрестный допрос все же необходим, никогда не тратьте время на вопросы, которые дадут свидетелю шанс повторить свои первоначальные показания в той же последовательности, в которой он их давал в первый раз. Вам ничего не удастся, если вы не оставите ту последовательность, в которой он давал показания. Выберите самые слабые места в его показаниях и соответствующие обстоятельства, к которым он менее всего подготовлен. Не задавайте ваши вопросы в логическом порядке, так как он может начать придумывать ответы последовательно, но быстро передвигайтесь по его показаниям и требуйте от него прямых ответов на все случайные обстоятельства, косвенно относящиеся к его главному повествованию. По мере того как он начнет выдумывать ответы, задавайте вопросы все быстрее, задавая много ненужных вопросов вперемешку с одним нужным и задавая их все одним и тем же тоном. Если он говорит неправду и отвечает по памяти и ассоциациям, а не просто сочиняет, он ни за что не сможет придумывать ответы с такой же скоростью, как вы будете формулировать вопросы, и одновременно предугадать, как данный ответ сравнится с предыдущими. Если у вас есть мастерство, необходимое для использования этого метода допроса, вы обязательно заведете его в лабиринт противоречий, из которого он не сможет выбраться.

Некоторые свидетели, хотя и не готовые давать заведомо ложные показания, все же принимают твердое решение не рассказывать всю правду, если это возможно, из-за личных интересов или отношений со стороной, которая вызвала их для дачи показаний. Если вас проинформировали, что такой свидетель (а чаще всего – свидетельница) знает о каком-либо важном факте и могла бы вам помочь, если бы захотела, то вы обязаны выудить у нее этот факт. Для этого нужно много терпения и изобретательности. Если вы зададите вопрос напрямую, то, скорее всего, услышите в ответ «Я не помню», или она даже позволит себе успокоить свою совесть тем, что сделает вид, что готова ответить – но не может. Вам нужно медленно и постепенно подбираться к интересующей вас теме. Начните с вопросов, отдаленно связанных с важным фактом, который вам нужен. Она ответит вам на них, быть может не осознавая, куда ведут эти ответы. Когда она уже ответила на какие-то вопросы, вы можете вести ее дальше и дальше, постепенно подходя к сути дела, пока вы не заведете ее так далеко, что у нее будет простой выбор: рассказать вам о том, что она хотела утаить, или признаться в даче ложных показаний. Когда она сойдет со свидетельской трибуны, вы почти услышите, как она шепчет подругам: «Я совершенно не хотела об этом рассказывать, но этот человек поставил меня в безвыходное положение, и мне пришлось все рассказать или признаться, что я врала».

Во всех ваших перекрестных допросах никогда не теряйте контроль над свидетелем, ограничивайте его ответы заданными вами вопросами. Он попытается уйти от прямого ответа или, если его заставить отвечать прямо, постарается добавить объяснения, которые сделают ответ намного менее ценным для вас. И напоследок – это самое главное – я хочу повторить, что вы всегда должны быть готовы к тому, чтобы остановиться. Нет ничего важнее, чем вовремя законченный допрос. Многим адвокатам удается подловить свидетеля на серьезном противоречии, но, довольные этим, они продолжают задавать вопросы и сводят на нет весь эффект, оказанный на присяжных в начале допроса. «В радости знай меру» – вот одно из основных правил перекрестного допроса. Даже если единственное, что вам удалось – показать присяжным, что свидетель собирался их обмануть, вы уже достигли многого для того, чтобы они не доверяли показаниям этого свидетеля. Присяжным свойственно воспринимать свидетеля как единое целое – они ему или верят, или не верят. Если они ему не доверяют, то, скорее всего, они проигнорируют все его показания, несмотря на то, что бόльшая часть их могла быть правдой. В первую очередь они будут помнить о том, что он хотел их обмануть, или что он сошел со свидетельской трибуны с ложью на устах, или то, что он был высмеян за свое незнание всем залом. После этого для присяжных его показания оказываются просто выброшенными из дела.

Ерскин однажды потратил целый день на то, чтобы доказать присяжным, что его свидетель – сумасшедший, пока терапевт, помогающий ему в этом деле, не посоветовал Ерскину спросить свидетеля, считает ли он себя Иисусом Христом. Этот вопрос был задан Ерскином очень осторожно и деликатно и сопровождался просьбой простить его за непристойный вопрос. Свидетель, которого вопрос застал врасплох, посреди тишины, воцарившейся в зале, торжественно воскликнул: «Я есть Христос», – после чего дело и закончилось.

VII. Бессловесный перекрестный допрос

Ничто так не абсурдно и не являет собой бόльшую трату времени, чем перекрестный допрос свидетеля, который в показаниях не упомянул ни одного существенного факта против вас. И, тем не менее, хотя это и странно, суды полны молодых адвокатов – и, увы! не только молодых – которые считают, что обязаны перекрестно допросить всех свидетелей, принесших присягу. Кажется, они боятся, что их клиенты или присяжные начнут подозревать их в невежестве или неспособности вести дело в суде. Нередко случается, что эти ненужные допросы приводят к появлению новых теорий в деле в пользу противоположной стороны, и свидетель, который мог бы остаться безобидным, становится значительной помехой в деле.

Бесконечное количество свидетелей, с которыми мы сталкиваемся в суде, делает невозможным формулировку определенных правил, которые подошли бы ко всем делам. Редко удается встретить свидетеля, который один к одному похож на другого, допрошенного раньше, именно в этом и заключается прелесть нашего искусства. Определенный метод, используемый вами в конкретном деле, зависит от того, насколько вы считаете показания свидетеля важными, даже если они ложные.

Может случиться, что на вашей стороне так много свидетелей, которые смогут опровергнуть эти показания, что не стоит даже идти на риск, неизбежно связанный со сложным перекрестным допросом. В таких делах лучше всего оставаться на месте и вообще не задавать вопросов. Многое также зависит, что вполне понятно, от возраста и пола свидетеля. По сути, можно сказать, что поистине великий судебный адвокат – это тот, кто, великолепно зная все установленные правила своего искусства, понимает, когда их следует нарушить. Если свидетель – женщина и к концу ее основных показаний становится ясно, что она не по зубам допросчику, часто очень помогает подействовать на присяжных так называемый бессловесный перекрестный допрос. Резко встаньте, как будто вы собираетесь начинать допрос.

Свидетельница решительно повернется к вам, готовая разрушить вас первым же своим ответом. Это сигнал к тому, чтобы немного подождать с вопросом. Добродушно рассмотрите ее, как будто вы не уверены, стоит ли вообще ее допрашивать, а затем снова сядьте. Хороший актер может это проделать так, чтобы присяжные поняли, что он хотел сказать: «А зачем? Это же всего лишь женщина».

Джон Филпот Курран, известный в свое время как очень популярный адвокат, на втором месте после Ерскина, как адвокат по работе с присяжными, однажды провел такой бессловесный перекрестный допрос, но совершил ошибку и поделился своими мыслями вслух, перед тем как вернуться на место. «Вас бесполезно расспрашивать, то, что вы негодяй, написано у вас на лице». «Вы уверены, сэр? – ответил свидетель с улыбкой. – Я никогда раньше не знал, что мое лицо – зеркало».

Так как единственная цель перекрестного допроса – уменьшить ущерб, нанесенный показаниями, неблагоприятными для нашей стороны, необходимо помнить о том, что неудавшаяся попытка допроса только усиливает впечатление от свидетельских показаний в глазах присяжных. Поэтому можно повторять снова и снова: очень часто молчание достигнет большего, чем несколько часов допроса. Только опыт поможет нам определить, какой метод лучше использовать в каком случае.

Забавный пример этого произошел во время суда над Альфонсом Стефани, обвиненным в убийстве Клинтона Г. Рейнольдса, известного адвоката из Нью-Йорка, управляющего делами его отца. Защитой было сумасшествие, но заключенный, хотя и явно находясь на начальной стадии какого-то психического заболевания, не был в юридическом смысле сумасшедшим. Его осудили за убийство со смягчающими вину обстоятельствами и приговорили к пожизненному заключению.

Стефани защищал покойный Вилльям Ф. Хоу, эсквайр, который был одним из самых преуспевающих адвокатов по криминальным делам своего времени. Хоу не был великим адвокатом, но мастерство, с которым он обращался со свидетелями, встречающимися в таких делах, было почти на грани гениальности.

Доктор Аллен МкЛейн Гамильтон, выдающийся психиатр, специально изучил дело Стефани, в течение нескольких недель посещал его в тюрьме Томбс и подготовился к исчерпывающему описанию его умственного состояния. Доктор Гамильтон был нанят мистером Хоу и был главным свидетелем защиты. Но, вызвав его на свидетельскую трибуну, он не стал допрашивать своего свидетеля о его опыте работы с психическими расстройствами и осведомленности о всех видах сумасшествия и не показал присяжным, каким образом доктор наблюдал за состоянием заключенного. Хитрый адвокат, судя по всему, считал, что окружной прокурор Деланси Николл и его коллеги, представители противоположной стороны, были неопытными мальчиками, которые проведут длительный перекрестный допрос и позволят каждому ответу свидетеля сыграть вдвойне важную роль, так как вызваны эти ответы будут вопросами прокурора. Всегда считалось, что это предопределенный план действий врача и адвоката. В соответствии с этим во время прямого допроса мистер Хоу удовлетворился всего одной группой вопросов:

– Доктор Гамильтон, вы обследовали заключенного, не так ли?

– Да, сэр, – ответил доктор Гамильтон.

– По-вашему, он здравомыслящий или сумасшедший? – продолжил мистер Хоу.

– Сумасшедший, – ответил доктор Гамильтон.

– Можете приступить к перекрестному допросу, – прогремел Хоу, сделав характерный жест. Мистер Николл и его коллеги быстро посовещались.

– У нас нет вопросов, – тихо сказал Николл.

– Что! – воскликнул Хоу, – не задать знаменитому доктору Гамильтону ни одного вопроса? Хорошо, тогда я задам их сам! – и он повернулся к свидетелю и начал задавать вопросы о том, насколько тщательно тому удалось изучить симптомы заключенного и так далее, когда вдруг, по нашему возражению, верховный судья Ван Брунт попросил свидетеля уйти с трибуны, так как он уже закончил давать показания, и постановил, что, так как прямой допрос уже закончился, а перекрестного допроса не было, мистеру Хоу не оставалось ни-чего, кроме как вызвать своего следующего свидетеля!

Мистер сержант Баллантин в своей автобиографии «Некоторые случаи из жизни барристера», рассказывает о судебном процессе в деле об убийстве. Обвиняемой была женщина с очень приятной внешностью, которую обвиняли в том, что она отравила своего мужа. «Положение их было скромным, и предположительно она отравила его, чтобы получить деньги из похоронного фонда, а помимо этого, она состояла в неподобающих отношениях с молодым чело веком, живущим неподалеку. В теле умершего было обнаружено маленькое количество мышьяка, и во время защиты я предположил, что тут возможно и другое объяснение – неосторожное обращение с ядом во время уничтожения крыс. Мистер Барон Парк настроил присяжных благосклонно по отношению к заключенной, специально делая акцент на незначительном количестве мышьяка, найденном в теле, и присяжные без особых колебаний признали ее невиновной. Доктор Тейлор, профессор химии и опытный свидетель, доказал наличие мышьяка, и, я думаю, к великому огорчению моего солиситора, который жаждал увидеть суровый перекрестный допрос, я не задал ни одного вопроса. Он сидел на скамье около судьи, который, после заключительного слова и до вынесения приговора, заметил, что он удивлен найденным количеством мышьяка, на что Тейлор сказал, что, если бы ему задали этот вопрос, он бы док1717
  Солиситор (англ. solicitor) – категория адвокатов в Великобритании, ведущих подготовку судебных материалов для ведения дел барристерами – адвокатами высшего ранга.


[Закрыть]азал, что этот факт, взятый вместе с остальными, упомянутыми в доказательствах дела, указывал на то, что на самом деле было принято очень большое количество мышьяка. Профессор знал, что никогда не стоит предлагать доказательства, и адвокат обвинения сам не задал нужного вопроса. Мистер Барон Парк, узнавший об этом инциденте случайно, не посчитал нужным использовать эту информацию – таковым был мой первый урок в искусстве «бессловесного перекрестного допроса».

Еще один крайне интересный и полезный урок в искусстве бессловесного перекрестного допроса приведен ниже из рассказа Ричарда Гарриса, К. С., который был издан в «Лондонском юридическом журнале» за 1902 год.

«Давным-давно, в лондонском Ист-Энде, жил один фабрикант по имени Варинг. У него был очень успешный бизнес, загородное поместье, где жила его семья, и дом в городе. Он занимал очень высокое положение и был уважаемым человеком.

Среди его многочисленных помощников работала девушка по имени Хэрриет Смит. Она приехала из деревни и еще не утратила своей сельской красоты и свежести, и многоуважаемый мистер Варинг в нее влюбился. Если бы Хэрриет знала, что он женат, она, скорее всего, отвергла бы его уважаемые ухаживания. Он уговорил ее выйти за него замуж, но тайно; она не должна была говорить о замужестве своему отцу, пока это не было бы удобно мистеру Варингу.

У них родилось двое детей. К несчастью, через какое-то время в делах Варинга настал кризис. Он обанкротился. Завод и склад пустовали, а Хэрриет перестала получать еженедельное содержание.

Однажды, когда Варинг находился у себя на складе, скорее всего, пытаясь решить, как быть дальше, к нему зашел старый мистер Смит, отец Хэрриет, узнать, что сталось с его дочерью. «Я и сам очень хотел бы это узнать», – сказал мистер Варинг. Оказалось, что она ушла от него больше года назад, и ее якобы видели в Париже. Старик был озадачен и заявил Варингу, что найдет ее, живую или мертвую, и с этими словами ушел. Хозяйка, у которой миссис Варинг снимала квартиру, сказала, что было очень странно, что она уехала, и ни разу не спросила о своих детях, которых очень любила.

Ее не было уже около года, и через несколько дней мистер Варинг должен был сдать свои помещения хозяину, у которого он их снимал. Никогда еще не было человека, так легко идущего по жизни, как мистер Варинг, то, что ему пришлось покинуть свои помещения, его совершенно не тревожило, за исключением одной детали – ему нужно было вывезти несколько больших тюков, да так, чтобы этого никто не видел. Если бы кто-то увидел, как он их вывозит, могли бы подумать, что он старается скрыть часть своего имущества.

Так вышло, что у Варинга работал молодой человек по имени Дэйвис, Джеймс Дейвис, простой молодой человек, всегда готовый помочь. Хозяин всегда ему нравился, а он нравился хозяину. После банкротства Дэйвис устроился на работу в другой компании в Уайт-чапеле. Однажды субботним вечером, гуляя по направлению к Май-нории и дыша свежим воздухом, он столкнулся со своим старым хозяином. Тот дружелюбно поприветствовал его и спросил, нет ли у него свободного часа, и если есть, то не мог бы Дэйвис помочь ему дотащить до кэба несколько тюков с дорогими образцами продукции, принадлежащие коммивояжеру. Джеймс с готовностью согласился, они оба закурили сигары и пошли дальше, болтая о старых добрых временах и старых друзьях. Вскоре они подошли к складу, у которого лежали два тюка, завязанных клеенкой.

«Вот они, – сказал мистер Варинг, зажигая спичку, – возьми один, я возьму второй. Они довольно тяжелые, и нести их нужно осторожно, а то что-то может разбиться».

Когда они дошли до проезжей части, мистер Варинг сказал: «Постой тут, я пойду найду извозчика».

Пока Джеймс ждал, его разобрало любопытство, настолько сильное, что он с ним не справился и развязал один из тюков. Представьте его ужас, когда он обнаружил в нем отрубленную человеческую голову!

«У меня волосы встали дыбом! – сказал свидетель. – И упала шляпа» Но он не растерялся. Он завернул останки и встал, как статуя, дожидаясь возвращения мистера Варинга с кэбом.

«Залезай, Джеймс!» – сказал тот, после того как они забросили «образцы» на верх кэба. Но Джеймс не был расположен к поездке в кэбе и предпочел бежать сзади. И так он пробежал всю дорогу Уайт-Чапела, через Лондонский мост и по дороге Олд Кент, крича каждому полицейскому по пути, чтобы кэб остановили, но большинство из них не обратили на него внимания, а несколько просто засмеялись, как над сумасшедшим. Полиция не нарушает своего спокойствия по пустякам.1818
  Уайтчепел (англ. Whitechapel) – исторический район Лондона, ныне в составе городского района (боро) Тауэр-Хэмлетс. Уайтчепел знаменит тем, что в конце XIX века здесь происходили убийства, приписанные серийному убийце Джеку Потрошителю. Постоянное население имеет разнообразное этническое происхождение, преимущественно это выходцы из Бангладеш.


[Закрыть]

В конце концов кэб подъехал к отдаленной улочке, к пустому дому, который, как оказалось, принадлежал брату мистера Варинга. Дом этот стоял в старой части Лондона и был лабиринтом арок, подвалов и погребов, полных крыс и других вредителей.

Джеймс подбежал, запыхавшись, как раз в тот момент, когда его старый хозяин тащил первый тюк образцов в дом. Каким-то образом ему удалось заставить полицейского его выслушать.

Полицейский, увидев, как мистер Варинг тащит второй тюк, прямо спросил его, что в тюке.

– Для вас – ничего, – сказал мистер Варинг.

– Не знаю, не знаю, – ответил полицейский, – давайте посмотрим. Тут мистер Варинг потерял всякое самообладание и предложил полицейскому и его коллеге, подошедшему к ним, сто фунтов за то, чтобы они согласились не проверять тюки.

Но с полицией шутки плохи. Он затолкнули мистера Варинга в дом и там обнаружили страшное содержимое огромных тюков. Тюки направили в отделение полиции, где участковый хирург заявил, что это останки молодой женщины, уже давно мертвой, до этого закопанные в хлорной извести.

Конечно, это не было доказательством убийства, и Варинга обвинили в убийстве намного позже, после того как старик отец несколько раз заявил, что это останки его дочери Хэрриет.

В конце концов заявление отца произвело на казну такое впечатление, что органы начали подумывать, не убийство ли это действительно, особенно если учесть, что на затылке обнаружились два пулевых ранения и горло было перерезано. Были также некоторые доказательства, что она была захоронена под полом склада мистера Варинга: в могиле нашли волосы и одну или две пуговицы с жакета молодой женщины.

Все эти факты, вместе взятые, были восприняты казной, как подозрительные. Конечно, была выдвинута версия самоубийства, но лорд верховный судья отмел эту идею во время суда, спросив, каким образом женщина могла выстрелить сама себе в затылок дважды, перерезать себе горло, похоронить себя под полом и заколотить могилу досками.

Тем не менее было понятно, что убийство не может быть доказано без идентификации, а казна решила добиваться смертного приговора, в надежде, что в ходе суда что-то прояснится. И теперь, не зная, что еще предпринять, старого мистера Смита допрашивал один из лучших адвокатов того времени, и вот как прошел допрос:

– Вы видели останки?

– Да.

– Как вы думаете, чьи они?

– Моей дочери, насколько мне известно.

– Почему вы решили, что это останки вашей дочери?

– Она была такого же роста, с таким же цветом волос и такими же маленькими ногами и ступнями.

Это было все, и это было ровно ничего.

Но для того, чтобы удовлетворить своего клиента, необходимо провести перекрестный допрос. Поэтому адвокат обвиняемого спросил:

– Ваше мнение основано на чем-нибудь еще?

– Нет, – неуверенно ответил старик, поворачивая свою шляпу, как будто под ней хранилась какая-то тайна.

Переполненный зал суда затаил дыхание. Казалось, что свидетель обдумывает нечто, о чем ему не хотелось говорить.

– Да, – сказал он после двух– или трехминутной паузы. – У моей дочери на ноге был шрам».

Это было сенсацией! Занавес!

Перекрестный допрос нужно было продолжать, чтобы разобраться со шрамом, а потом нужно было вернуться к прямому допросу.

Оказалось, что шрам был у Хэрриет с детства – еще девочкой она упала в камин.

– Вы видели этот шрам на останках? – спросил адвокат заключенного.