Текст книги "Астрея. Имперский символизм в XVI веке"

Часть II. Имперская реформа Тюдоров

Королева Елизавета I как Астрея

В прологе к пьесе Томаса Деккера «Старый Фортунат» встречаются два старика, которые, прежде чем предстать перед королевой, заводят следующий разговор:

– Вы путешествуете в храм Элизы?

– Так точно, к её храму несу я своё немощное тело. Одни зовут её Пандорой, другие Глорианой, иные Цинтией, иль Бельфебеей, иль Астреей, чтоб множеством имён представить качества, что дороги им. Но все те имена слагаются в одно божественное тело, как все те качества принадлежат одной душе.

– Я из её страны, и мы боготворим её под именем Элизы[84]84
  T. Dekker, Works, London, 1873, I, p. 83.


[Закрыть].

Эта беседа подразумевает, что королева Елизавета, как символ и небесный объект поклонения, предстаёт различным почитателям в разных аспектах и при этом не теряет своей целостности.

Нам было бы приятно знать, что существует некая нить Ариадны, способная провести нас через лабиринт елизаветинского символизма, исследование которого в изображениях королевы или в посвящённых ей стихах ставит много неразрешимых вопросов. Возможно, часть затруднений удалось бы прояснить через более полное изучение её имён; возможно, одни из них нам слишком хорошо знакомы, а о других мы имеем сравнительно мало понятия. К примеру, мы хорошо знаем её как богиню-луну Цинтию или Диану, тонко воспетую Беном Джонсоном как «королеву и охотницу, непорочную и справедливую» и неявно восхваляемую её адептами Рэли и Чапменом. Мы много слышали о Глориане и Бельфебее, центральных персонажах «Королевы фей» Спенсера. Но что насчёт Пандоры и Астреи? Какие «дорогие качества» выражают эти имена? Мы не будем останавливаться на Пандоре, а вот королева-дева Астрея станет предметом нашего исследования в настоящем эссе.

В первой книге «Метаморфоз» Овидия есть известное описание четырёх эпох. В первый, золотой век под властью Сатурна люди собирали себе пищу, не прикладывая к этому труда, в условиях вечной весны. Все были добродетельны от природы, и повсюду на земле царил мир. После золотого века Сатурна наступил серебряный век Юпитера, когда вечная весна сменилась временами года. Людям впервые пришлось почувствовать жару и холод и начать трудиться на обработке земли. Третьим настал бронзовый век, он был суровее первых двух, но ещё не был нечестивым. И наконец, наступил век железный, давший волю злу. Стыд, правда и верность покинули землю. Жажда наживы толкнула людей за моря и заставила копаться в земле в поисках металлов. Затем пришла война и стала потрясать лязгающим оружием в окровавленных руках. Благочестие пало, и дева Астрея, последняя из бессмертных, покинула залитую кровью землю:

 
Victa iacet pietas, et virgo caede madentis
ultima caelestum terras Astraea reliquit[85]85
Пало, повержено в прах, благочестье, – и дева АстреяС влажной от крови земли ушла – из бессмертных последней.  (Овидий. Метаморфозы. Кн. I, строфы 149–150. Пер. С. Шервинского. М., Художественная литература, 1977. С. 35). – Прим. переводчика.


[Закрыть].
 

Рис. 1. Гравюра из книги Гая Юлия Гигина (Hyginus, De Mundi et Sphere, Venice, 1502)

Овидий опирается на греческие источники. Традиция золотого века, намёком представленная у Гесиода[86]86
  Труды и дни. Строфа 199. Пер. В. Вересаева // Гесиод. Полное собрание текстов. М., Лабиринт, 2001. С. 57. Описанный здесь всеобщий упадок грядущих зловещих времён схож по настрою с описанием ухода девы у Овидия.


[Закрыть], получила развитие в астрономической поэме древнегреческого поэта Арата при описании созвездия Девы, шестого знака зодиака[87]87
  Арат. Явления. Строфы 90–136. Пер. К. А. Богданова. СПб, Алетейя, 2000. С. 59–63.


[Закрыть]. Арат объясняет, что когда дева Справедливость покинула мир в железном веке, она обрела пристанище на небе в виде созвездия Девы, и её фигура с колосом в руке сияет теперь на небосводе. Этот атрибут – virgo spicifera – воспроизводится затем всеми латинскими переводчиками и подражателями Арата. Созвездие традиционно было принято представлять в виде крылатой женщины с колосьями. Колосья обозначают положение Спики, самой яркой его звезды.

В целом, латинские поэты продолжали традицию отождествления Астреи, девы-справедливости золотого века, с созвездием Девы, знаком месяца августа. Например, у Сенеки есть слова о том, как «Астрее Лев вручает быстротечный год»[88]88
  Геркулес на Эте. Строфа 69. Пер. С. А. Ошерова // Сенека. Трагедии. М., 1983. С. 154. – Прим. переводчика.


[Закрыть], подразумевающие, что солнце в своём пути по зодиаку переходит из Льва в Деву. Елизаветинские поэты были знакомы с этой традицией и также уравнивали Астрею и Деву. Подтверждение этому можно легко найти у Спенсера. В процессии месяцев в седьмой песне «Королевы фей» август идёт в сопровождении Девы-Астреи:

 
The sixt was August, being rich arrayd
In garment all of gold downe to the ground
Yet rode he not, but led a louely Mayd
Forth by the lilly hand, the which was cround
With eares of corne, and full her hand was found;
That was the righteous Virgin, which of old
Liv'd here on earth, and plenty made abound;
But after Wrong was lov'd and Justice solde,
She left th' vnrighteous world and was to heauen extold[89]89
  Faerie Queene, Bk VII, canto VII, xxxvii (Works, eds Greenlaw, Osgood, and Padelford, Baltimore, 1932, VI, p. 175).


[Закрыть].
(Шестым был август, богато облачённый
В одежды золотые до земли;
Он шёл пешком, ведя прекрасную девицу
За белу руку, в коей та держала
Колосья злаков горстью полной;
То была праведная Дева, что прежде
На земле жила и изобилие дарила.
Когда ж неправда восторжествовала, и справедливость продана была
Покинула неправедное место и вознеслась на небо).
 

А затем в самом начале «Сказки матушки Хаббард» мы узнаём, что:

 
It was the month in which the righteous Maid
That for disdaine of sinful world's upbraide,
Fled back to heaven, whence she was first conceived,
Into her silver bower the Sun received…
(То месяц был, в который праведная Дева,
Презревшая греховный мир
И в небо улетевшая, где некогда была зачата,
В серебряном своём дому встречает солнце…)
 

То есть это был август, месяц, в который солнце находится в созвездии Девы. И полную историю Девы-Астреи мы видим в начале пятой песни «Королевы фей», песне об Артегале или Справедливости:

 
Now when the world with sinne gan to abound,
Astraea loathing lenger here to space
Mongst wicked men, in whom no truth she found,
Return'd to heauen, whence she deriu'd her race;
Where she hath now an euerlasting place,
Mongst those twelue signes, which nightly we doe see.
The heauens bright-shining baudricke to enchace;
And is the Virgin, sixt in her degree,
And next her selfe her righteous ballance hanging bee[90]90
  Faerie Queene, Bk V, canto I, xi (Works, ed. cit., V, p. 7). Описание зодиака как пояса (balteus) Спенсер взял у Марка Манилия (Manilius, Astronomicon, I, 677; III, 334).


[Закрыть].
(Теперь, когда весь мир погряз в грехе,
Астрея, не желая оставаться,
Средь злых людей, меж коих нету правды,
На небо вознеслась, откуда была родом,
И вечно пребывает там теперь
Средь знаков дюжины, что ночью наблюдаем мы на небе.
Сияющей небесной перевязи украшенье;
Она есть Дева, шестая по порядку,
И сразу рядом справедливые её весы).
 

Последние строки относятся к положению Девы в зодиаке, где она является шестым по счёту знаком между Львом и Весами.

Греческая астрономическая поэма Арата имела множество латинских подражателей и переводчиков. Её переводили Цицерон, Цезарь Германик и Фест Авиен. Она также повлияла и на работу Гигина. «Аратея» Германика описывает бегство Девы такой фразой[91]91
  Germanicus Caesar, Aratea cum scholiis, ed. A. Breysig, Berlin, 1867, p. 137.


[Закрыть]:

 
Deseruit properè terras iustissima virgo[92]92
  Покинула земли честнейшая дева поспешно (лат).


[Закрыть].
 

Схолия на тексте «Аратеи» цитирует изложение мифа Девы-Астреи Нигидием Фигулом, проповедником неопифагореизма. Эта версия, похоже, пользовалась большой популярностью в Ренессансе[93]93
  См. ссылку на Нигидия Фигула и его историю Девы в цитируемых ниже отрывках из Гевары и сэра Ричарда Баркли (с. 105 и 168).


[Закрыть]. В ней вкратце рассказывается история бегства справедливой девы и говорится о том, как она обрела место на небе в награду за своё благочестие[94]94
  Germanicus Caesar, op. cit., p. 126.


[Закрыть].

Астрономические поэмы и их комментаторы обсуждают различные родословные и меняющиеся аспекты Девы-Астреи. Происхождение Девы туманно: одни называют её дочерью Юпитера и Фемиды[95]95
  Hyginus, Poet. Astron., II, 25. Версия происхождения Дике (Справедливости), согласно которой она является дочерью Юпитера и Фемиды и имеет сестёр Эвномию (Законность) и Эйрену (Мир), берёт начало из Гесиода.
  О различных версиях происхождения Девы и связанных с ней ассоциативных связях см.: A. Bouchе́-Leclercq, L'Astrologie grecque, Paris, 1899, pp. 139 ff.; а также статью Франца Кюмона (F. Cumont) о зодиаке в словаре греко-римских древностей Шарля Даремберга и Эдмона Сальо (C. Daremberg, S. Saglio, Dictionnaire des antiquitе́s grecques et romaines, Paris, 1875–1917).


[Закрыть]; другие – Астрея и Авроры; третьи зовут её дочерью Икария Эригоной, благочестивой девой, приведённой своей собакой к телу мёртвого отца. Её ассоциируют с несколькими божествами. Колосья в её руке предполагают, что она может быть Церерой. Иногда её также связывают с Венерой. Другие считают Деву Фортуной, поскольку её голова теряется среди звёзд[96]96
  Эту традицию продолжил Валериано, изобразив Астрею в виде безглавой фигуры между Львом и Весами (P. Valeriano, Hieroglyphica, Cologne, 1614 ed., p. 743).


[Закрыть]. Было в ней что-то и от Исиды[97]97
  Cf. F. Boll, Sphaera, Leipzig, 1903, pp. 129–130, 212. Дева-Дике имеет сходство с Исидой или Илифией.


[Закрыть] (эту тему позднее развивал Марциан Капелла)[98]98
  Martianus Capella, De Nupt., II, 174; cf. Bouchе́-Leclercq, op. cit., pp. 139–140.


[Закрыть], но из всех женских божеств более всего она напоминает Атаргатис[99]99
  Germanicus, Aratea, ed. cit., p. 125. Cf. Bouchе́-Leclercq, op. cit., p. 139; Cumont, op. cit.


[Закрыть], сирийскую богиню, почитавшуюся в Карфагене под именем Virgo Caelestis[100]100
  О поклонении карфагенской Virgo Caelestis в имперский период см.: F. Dölger, Antike und Christentum, Munster, 1929, I, pp. 92 ff. Virgo Caelestis была приравнена к Юпитеру и стала покровительницей народа Рима.


[Закрыть]и ассоциировавшуюся с Уранией[101]101
  ‘La Vierge Cе́leste de Carthage est proche parente de la Mère des Dieux, au mệme titre que l'Ouranie syrienne', H. Graillot, Le culte de Cybèle, Paris, 1912, p. 529. Cf. Dölger, op. cit., p. 97.


[Закрыть], а также, как и Исида, с луной[102]102
  Некоторые ренессансные мифологи считали Астрею одним из названий луны. Среди имён богини Луны Франческо Зуччи перечисляет Диану, Гекату, Люцину, Прозерпину, Астрею.
  F. Zucchi, Discorso sopra li dei de' gentili, 1602, reprinted in F. Saxl, Antike Gotter in der Spätrenaissance, Studien der Bibl. Warb., VIII, 1927.


[Закрыть]. Справедливая дева, таким образом, представляет собой довольно сложный персонаж, плодовитый и в то же время бесплодный. Она правильна и благочестива, но одновременно несёт в себе восточные лунно-экстатические черты.

Своей наибольшей славой она обязана Вергилию. Вместе с Кумской сивиллой дева золотого века упоминается в самом начале знаменитой четвёртой эклоги. Вергилий пророчествует, что золотой век должен вот-вот наступить снова. Фактически он уже наступает в момент написания им этих строк. Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство[103]103
  Вергилий. Буколики. Эклога IV, 6. Пер. С. Шервинского // Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М., Художественная литература, 1977. С. 50.


[Закрыть]:

 
Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna.
 

История Запада никогда не забывала этих слов. Родится мальчик, продолжает поэт-пророк, «с которым на смену роду железному род золотой по земле расселится». Ему суждено будет править успокоенным миром, и в течение его жизни четыре эпохи пронесутся назад к золотому веку. Пусть он придёт скорее, молит Вергилий, и примет полагающиеся ему высшие почести, ибо весь мир ждёт его.

Вопрос о том, кого сам Вергилий имел в виду под мальчиком в этой эклоге, лежит за пределами нашей темы. В последующие века её прочитывали в свете дальнейшего развития истории и рассматривали в контексте восприятия Вергилия как пророка имперской миссии Рима. В шестой книге «Энеиды» Эней, путешествуя по аду в компании Кумской сивиллы, слышит из уст Анхиса пророчество о возвращении золотого века при Августе Цезаре.

 
Вот он, тот муж, о котором тебе возвещали так часто:
Август Цезарь, отцом божественным вскормленный, снова
Век вернёт золотой на Латинские пашни, где древле
Сам Сатурн был царём, и пределы державы продвинет,
Индов край покорив и страну гарамантов…[104]104
  Вергилий. Энеида. Кн. VI, 791–795. Пер. С. Ошерова // Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М., 1977. С. 261–262.


[Закрыть]
 

Золотой век – это правление Августа, возрождение при нём благочестия, мир и спокойствие в его вселенской империи. Таким образом, Дева-Астрея, справедливая и благочестивая девственница, чьё возвращение в четвёртой эклоге возвещает наступление золотого века империи, обретает римскую серьёзность облика. Она становится имперской девой.

О влияниях Девы можно узнать из астрологической поэмы Манилия, популярной в эпоху Ренессанса. Рождённым под её знаком она дарует красноречие и способности ко всем видам риторики, включая стенографию[105]105
  Manilius, Astronomicon, IV, 189–202.


[Закрыть]. Эти влияния, вероятно, определяются её связью с планетой Меркурий[106]106
  Знаки Близнецов и Девы управляются планетой Меркурий (Птолемей. Тетрабиблос. I, xx). Связь с Меркурием объясняет и то, почему Деву иногда изображают с кадуцеем в руках (см. рис. 1 на с. 66).


[Закрыть]. Будучи девственницей, она при этом дарит плодородие, и Манилий находит это противоречие удивительным. В этической сфере она справедлива и разумна, а также благочестива и опытна в сакральных мистериях. Манилий в благородных тонах описывает деву золотого века, которую он называет Эригоной[107]107
  Astronomicon, IV, 542–546. Эригоной Деву также называет Сервий в своём комментарии к Вергилию.


[Закрыть]. В его строках чётко прослеживается ассоциирование девы, «кто царицей была в древнее время», со справедливостью и имперским правлением, и, вкупе с благочестием, это делает её подходящим объектом для государственного культа.

Любопытно, что одно из немногих, если не единственное, археологическое свидетельство культа Девы обнаружено на территории римской Британии. Префект когорты, базировавшейся в одиннадцатом форте вала Адриана в Нортумберленде во времена династии Северов (III век н. э.), сделал надпись, посвящённую Деве, в которой знакомая нам фигура, держащая свой обычный атрибут, хлебный колос (spicifera), предстаёт объектом синкретического поклонения, в котором слились карфагенская царица небес Virgo Caelestis с матерью богов Церерой и с сирийской богиней Атаргатис. При этом она не перестаёт оставаться справедливой девой золотого века, «создательницей правосудия и основательницей града»[108]108
  Corpus Inscriptionum Latinarum, VII, 759. См.: Graillot, op. cit., p. 473; Dölger, op. cit., pp. 99 ff.


[Закрыть]. Её почитание принимает государственную форму; она воплощает римскую гражданскую добродетель (Virtus) и мир (Pax), эти столь сильно акцентируемые черты римского имперского правления. Если бы елизаветинские археологи знали об этой надписи, они вполне могли бы ухватиться за неё как за античное обоснование государственного поклонения имперской деве Елизавете[109]109
  Большую осведомлённость, однако, о культе Virgo Caelestis в Британии демонстрирует Джон Селден (John Selden) в своём сочинении «De diis syris» (с. 247 в лейпцигском издании 1662 г.). См. также его замечания о Деве и Деве Марии там же на с. 105.


[Закрыть].

У славы четвёртой эклоги есть, конечно, и другая сторона. Этот гимн золотому веку империи был взят христианами как мессианское пророчество. Мальчик, пришествие которого он предсказывает, становится Христом, рождённым в царствование Августа. Под его духовным правлением сначала падёт греховное железное племя, а затем настанет золотой век христианского благочестия и справедливости. И дева, которая «грядёт» (Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna), становится не просто девой Астреей, возвращающейся на землю в новом золотом веке империи, но Девой Марией, Богоматерью и Царицей Небесной, чьё явление вместе с её божественным сыном знаменует начало христианской эры.

Насколько можно судить, первым человеком, подробно и публично заявившим о четвёртой эклоге как мессианском пророчестве, был император Константин. «Кто есть та грядущая дева?» – вопрошает император и сам отвечает на свой вопрос; она есть Непорочная Дева, Матерь Божья[110]110
  Constantine, Oratio ad Sanctorum Coetum, cap. XIX (Migne, Patr. graec., VIII, 456).


[Закрыть]. Свою христианскую интерпретацию эклоги император связывает с толкованием пророчеств сивиллы как также относящихся к пришествию Христа. Первый христианский император стремится как можно прочнее соединить имперские и христианские традиции; для этой цели используются cивиллы и Вергилий. Дева четвёртой эклоги христианизируется в Деву Марию, но сохраняет сильные имперские и языческие черты константинова христианства.

Лактанций не заходит так далеко, как его имперский повелитель. Он не утверждает прямо, что Дева есть Богоматерь, но связывает золотой век и справедливую деву с христианским благочестием в целом. Поэты учили, говорит он, что справедливость правила во времена Сатурна, а затем покинула землю. И это следует воспринимать не как поэтический вымысел, а как истину[111]111
  Лактанций. Божественные установления. Кн. V, 5. Пер. В. Тюленева. СПб., 2007. С. 312–313.


[Закрыть]. В золотом веке люди открыто почитали Бога и вели скромную жизнь, «что присуще нашей вере». В последующие века благочестие стало вырождаться, пока, наконец, справедливая дева не покинула землю. Далее Лактанций продолжает:

Но Бог, как Родитель милосерднейший, с приближением конца времён послал вестника, чтобы восстановить тот минувший век и вернуть изгнанную справедливость … И вот возвратился образ того золотого времени, и возвращена была на землю справедливость, которая есть не что иное, как благочестивое и религиозное поклонение единственному Богу, но немногим она была дана[112]112
  Там же. V, 7. С. 317.


[Закрыть].

Христианство есть золотой век, но это известно лишь немногим и скрыто от большинства. А посему людям не следует тщетно искать справедливость как некий образ, который должен сойти к ним с небес (здесь Лактанций, конечно, подразумевает возвращение с небес Девы-Астреи). Справедливость уже среди нас, и золотой век наступит в каждой отдельной душе, которая примет христианскую веру.

Станьте праведными и добрыми, и справедливость, которую вы ищете, сама пребудет с вами. Удалите из сердец ваших всякий дурной помысел, и тотчас к вам вернётся то золотое время. Вы никак не сможете обрести его иначе, как начав почитать истинного Бога[113]113
  Там же, V, 8. С. 318. За указание на этот отрывок я благодарна Питеру Идену.


[Закрыть].

Здесь заложено основание для включения описания золотого века в язык христианского мистицизма. Изобилие вина и хлеба, мир среди животных, аромат пряностей станут метафорами чувств благочестивой души. Пасторальный язык четвёртой эклоги, удивительно близкий, как всегда отмечалось, языку иудейского пророка Исаии, может занять своё место с библейским гимном в словаре христианского мистицизма. Для Лактанция возвращение справедливой девы есть разновидность духовного состояния.

Святой Августин подходит к проблеме четвёртой эклоги более взвешенно. Он верит, что она действительно пророчествует о пришествии Христа, но что Вергилий лишь повторял предсказание Кумской сивиллы[114]114
  Civ. Dei, X, 27. Cf. J. B. Mayor, W. Warde Fowler, R. S. Conway, Virgil's Messianic Eclogue, London, 1907. p. 24.


[Закрыть] и сам не понимал, что говорит. Так была узаконена традиция мессианского характера эклоги.

Эта традиция была продолжена и в Средние века. Поэма каролингского епископа Теодульфа о «скрытых» в баснях языческих поэтов истинах, отчётливо представляет средневековую теорию внутренних христианских смыслов в античной поэзии. Она включает справедливую деву в число примеров языческих мифов, скрывающих под «ложной оболочкой» божественные истины[115]115
Plurima sub falsa tegmine vera latent…Sic Proteus verum, sic iustum Virgo repingit,Virtutem Alcides, furtaque Cacus inops.(Много верных вещей сокрыто под ложным покровом:Истину ведь Протей, а Дева праведный суд нам являет,Алкид же – добродетель, воровство – Какий ужасный.  – Перевод М. Фиалко). Theodulfi Carmina, in Mon. German Hist., Poetarum latinorum medii aevi, I, p. 543.


[Закрыть]. Отождествление Девы с Богоматерью иногда заходило так далеко, что начинало влиять на символизм последней. Ряд образов представляет Богородицу в одеждах, покрытых колосьями. Это, как уже отмечалось[116]116
  K. Rathe, ‘Ein unbeschriebener Einblattdruck und das Thema der “Ahrenmadonna”', Mitteilungen der Gesellschqft fur vervielfaltigende Kunst, Vienna, 1922.


[Закрыть], было заимствованием Пречистой Девой колоса Девы-Астреи.

Исключительное значение имеет то, как подходил к этому вопросу Данте. В «Чистилище» Стаций говорит Вергилию, что принял христианство благодаря пророчеству в четвёртой эклоге, сделанному тем, кто не мог видеть собственного пути, но нёс огонь перед собою, чтобы осветить дорогу другим:

 
Ты был, как тот, кто за собой лампаду
Несёт в ночи и не себе даёт,
Но вслед идущим помощь и отраду,
Когда сказал: «Век обновленья ждёт:
Мир первых дней и правда – у порога,
И новый отрок близится с высот[117]117
  Божественная комедия. Чистилище. Песнь XXII, 67–72. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть].
 

Это было правильное августинианское прочтение эклоги как истинного мессианского пророчества, сделанного поэтом, не понимавшим до конца смысла своих слов. «Правда», стоящая «у порога», есть дева Астрея, в её пророческом образе, как данное в языческой поэзии указание на рождение Христа от Девы Марии.

Как мы уже видели, дантовская трактовка Астреи в «Монархии» явственно направлена на сакрализацию и христианизацию имперской идеи. Справедливая дева есть священная империя, оправданная сама по себе, поскольку она породила золотой век Августа, когда мир был наиболее близок к единству, и оправданная Богом, поскольку это был момент времени, выбранный Христом для пришествия в мир. Луна империи отражает свет, исходящий напрямую от солнца божественного одобрения. Справедливая дева становится девой имперской, святой и богоподобной. Кроме того, она ещё и дева отчётливо гибеллинских устремлений, которая смело ставит себя почти что вровень с папой. В некоторых письмах Данте она даже принимает образ реформисткой девы, чья миссия состоит в том, чтобы протестовать против пороков духовенства[118]118
  См. выше на с. 31.


[Закрыть].

Письмо к императору, в котором Данте связывал определённое имперское реформаторство с пророчеством Вергилия о возвращении девы Астреи, получило довольно широкое распространение благодаря тому, что было опубликовано на видном месте в книге такого популярного автора как Антон Франческо Дони. В 1547 г. Дони выпустил сборник писем и отрывков сочинений различных писателей[119]119
  Prose Antiche di Dante, Petrarcha, et Boccaccio, et di molti altri nobili et virtuosi ingegni, Florence, 1547.


[Закрыть], среди которых были как знаменитые (Петрарка и Кола ди Риенцо), так и малоизвестные имена. Во многих из этих текстов высмеиваются пороки клира, и в некоторых обсуждается возможность реформы. Книга открывается письмом Данте к императору, и приводимая им цитата из Вергилия о возвращении Девы стоит на самой первой странице.

Имперские мотивы и символы, которые Кола ди Риенцо использовал в своём движении и которых мы вкратце коснулись выше, имели широкое распространение и повлияли на всё дальнейшее развитие событий. Движение Риенцо, проникнутое идеями в диапазоне от иоахимитского и францисканского мистицизма до веры в Мерлина[120]120
  Риенцо постоянно цитирует Мерлина, ставя его в один ряд с Иоахимом Флорским; см.: Cola di Rienzo, Epistolario, ed. A. Gabrielli, Rome, 1890, pp. 120, 126, 131, 201.


[Закрыть] и другие пророчества и соединявшее всё это с глубоким научным преклонением перед древним Римом, удивительным образом спаивало в себе воедино языческие и христианские влияния. Его призывы ко всем городам и провинциям Италии участвовать в справедливости, мире (pax) и согласии (concordia), которые возрождённый Рим и духовное перерождение в святом духе понесут по миру, выдержаны в очень экстравагантном стиле. Тираны исчезнут в новом царствии справедливости, уничтоженные так же, как Юдифь уничтожила Олоферна<sup>1[121]121
  Риенцо часто использует по отношению к своему движению эту библейскую иллюстрацию (см.: ibid., pp. 84, 88, 155, 213).


[Закрыть]</sup>. Презренные имена гвельфов и гибеллинов будут выброшены в новой эпохе мира и единства[122]122
  Ibid., p. 59.


[Закрыть] ²². Он призывает Карла IV Богемского, как императора, повести обновлённый мир к новой эре «вселенского преобразования»[123]123
  Ibid., p. 94.


[Закрыть]. В другом письме Риенцо сокрушается о развращённости церкви и смертных грехах пап[124]124
  Ibid., pp. 145 ff.


[Закрыть]. А в одном из последующих цитирует знаменитую строчку[125]125
  Ibid., p. 212. Cf. K. Burdach, Vom Mittelalter zur Reformation II, i, Berlin, 1928, p. 511.


[Закрыть] Iam redit et virgo, redeunt Saturnia regna, ассоциируя её со своей миссией.

Первое из торжеств, посвящённых его возведению в достоинство «Рыцаря Святого духа», состоялось 1 августа 1347 г. Риенцо придавал большое значение имперскому имени месяца, в который произошло это знаменательное событие его жизни, ассоциируемое им с пророчествами, относящимися к Деве и Весам[126]126
  Rienzo, Epistolario, p.175. Месяц август, которым управляет Дева, обязан своим именем императору Августу, переименовавшему в честь своих побед месяц секстилий (Suetonius, Divus Augustus, XXVI, XXXI).


[Закрыть]. Накануне вечером он совершил ритуальное омовение в купели, где, по преданию, был крещён император Константин[127]127
  Этот символический акт был связан с его представлением о реформе. Она должна была очистить империю от пятен и запустить процесс общего преобразования. Epistolario, p. 107; cf. I. Origo, Tribune of Rome, London, 1938, pp. 128–129.
  Демонстрируемый Риенцо культ Константина, как «рыцаря» святого духа, можно любопытным образом сравнить с елизаветинским империализмом и религиозным рыцарством.


[Закрыть] ²⁷, подчеркнув тем самым христианскую сторону своей рыцарской и римской миссии.

Риенцо жаждал renovatio urbis, то есть возрождения Рима в сочетании с духовным возрождением, вдохновлённым святым духом. И потому его движение несло в себе элементы, ведущие и к Ренессансу, и к Реформации. Он верил, что время для renovatio пришло, и связывал свою уверенность с «периодом Феникса» в пять сотен лет[128]128
  В античной мифологии цикл жизни птицы Феникс определялся в пятьсот лет. – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Похоже, ему было известно об использовании феникса в качестве символа renovatio в античности. Эта птица присутствует на монете Константина Великого, на одной из монет Константа I с девизом Felix Temporum Reparatio и на одной из монет Адриана с надписью Saeculum Aureum[129]129
  См. статью H. Mattingly, ‘Virgil's Fourth Eclogue', Journal of the Warburg and Courtauld Institutes, X (1947), pp. 14 ff.


[Закрыть]. Возвращение золотого века и возрождение феникса являются символами с параллельными значениями.