Текст книги "Слово о полку Игореве. Переводы, статьи, пояснения"

Это было то самое «индоевропейское сообщество», которое располагалось в этих границах с древнейших времен. Их не нужно было откуда-то приводить в Поднепровье, они всегда были тут. И Русская (Троянова) земля всегда была тут, она никогда не нуждалась в приведении сюда каких бы то ни было переселенцев, для получения своего названия. Всем, кто интересуется этими вопросами более детально, настоятельно рекомендуется прочесть Пояснения и Комментарии, а еще отдельную статью «Троянова земля и Киевская Русь».

В данном переводе названия древних росов и русов пишутся с одним «с», а россов и руссов нового времени, с двумя. Это сделано совершенно сознательно, чтобы отличить одних от других. Расстановка ударений в старом тексте (в данной работе) сделана так, как это сделал проф. Л. Е. Махновец в книге «Слово о полку Игореве», 1986 года издания. Но не везде. В некоторых местах эта расстановка не удовлетворила автора этих строк и там ударения расставлены по своему. И еще одно, в тексте 1800 года издания (публикуемом здесь), «ять» заменен на «е», чтобы текст можно было писать современным шрифтом.

При работе над переводом, при прояснении некоторых темных мест текста 1800 года, приходилось вносить некоторые изменения в стародавний текст. Где-то изменять разделение на слова, где-то по-новому ставить знаки препинания. Например, «бо речь» здесь записано одним словом, как «боречь» потому, что это «воины». А вовсе не «потому, что говорил», как это принято ранее. Написание некоторых слов, выправленных ранее некоторыми предыдущими исследователями и переводчиками, как неправильные, – «по дубию», «далече» (рано пред зорями) и много других, возвращены к написанию 1800 года – «по добию», «давеча», потому, что по мнению А.Ф. никаких ошибок тут нет, и в тексте 1800 года было написано правильно.

Выражение «…силу прикрыла…» исправлено на «…силе прикро (обидно) стало» потому, что окончание «ла» скорее всего было дописано первыми издателями. По мнению А.Ф. южно-русское (ныне украиноязычное) слово «прикры» (прикро) было принято первыми издателями за «прикрыла». Очевидно, психологически сработали рядом стоящие буквы «въ». Текст был записан «всплошную» без интервалов и получалось что-то вроде «прикрыво». Правда потом эти «въ» отнесли к далее следующему «въстала», но интуитивный намек все-таки очевидно сработал и к слову «прикры» дописали окончание «ла». Получилось «прикрыла», но речь то здесь идет об «обиде».

Во многих современных переводах есть случаи перестановки целых частей древнего текста. Например: «…тьмою ся поволокоста… и въ море погрузиста…». В тексте 1800 года «…и въ море погрузиста…» стояло совсем в другом месте. В этой работе все поставлено на свои места и, по мере возможности, дано объяснение смысла древнего текста. Все остальное нужно смотреть в переводах, в древнем тексте, а также в Пояснениях и комментариях к ним.

Ф. Антонов

Слово о полку Игореве
(Свободный перевод)

 
То нелепо будет, братья,
Если мы, собравшись с вами,
Запоем про современность
Стародавними словами,
Как исполненный забот
Игорь-князь пошел в поход.
Пусть вовеки славится
Игорь Святославич!
А начнется наша песня
По былинам наших дней,
Не по выдумкам Бояна,
Ибо вещий чародей,
Как начнет слагать кому-то
Песню славы, то его,
Силою воображенья,
В красках, в образах, в сравненьях,
(Пел свободно и легко!) —
Заносило далеко!
 
 
Растекался пышной кроной
Дивных мыслей над землей.
И носился серым волком
Нам неведомой тропой.
Высоко под облаками
Сизым соколом летал.
(Поэтическая сила —
Выше всех земных похвал!)
 
 
Помните, воины,
Первых времен усобицы?
Как бывало в те года?
Не в чести была вражда!
И съезжались все князья,
Словно добрые друзья!
 
 
Десять соколов проворных,
Наудачу, кто быстрей,
Выпускали в поднебесье
На летящих лебедей.
Чей питомец смертоносный
Первым лебедя собьет,
Тот и славу заберет.
 
 
Жребий свят – и честь по чести,
Удальцу слагают песни,
Славят подвиги его,
А дружина пьет вино.
 
 
Так слагали Ярославу,
Мудрому седому князю,
Пели храброму Мстиславу,
Хитроумной тонкой вязью.
Как ходил он на касогов,
(Дикий барс, в сраженьях резвый)
Как сойдясь в единоборстве
Князя Редедю зарезал.
Пели Красному Роману,
Брату Гориславича,
Восхищались красотой
Романа Святославича.
 
 
Но Боян, поверьте, братья,
Не губил лебяжьей стаи,
Он в порыве вдохновенья,
Струны в лад перебирая,
Песню славы заводил…
Взгляд невидящий скользил
В даль, щемящую, полей…
Крики белых лебедей…
Пальцы-соколы играли,
Князьям славу рокотали.
 
 
Так начнем же эту песню
От времен Владимира.
Через дни междуусобий,
До нашего Игоря.
 
 
Игорь-князь, собравшись с силой,
Ум свой крепостью стянул,
В путь далекий собираясь
В сердце мужество вдохнул,
Взял с собою сына, брата
И повел свои войска
На Донские берега.
На землю Половецкую
Пошел за землю Русскую.
 
 
О Боян, певец старинный,
Нежной трелью соловьиной
Как бы ты воспел поход,
Щебеча под небосвод?
По ветвям летая смело
Древа мысли,
Волком серым,
Чистым полем, за горой,
Мчась Трояновой тропой.
 
 
Несравненный и великий!
Уж когда ты запоешь,
Кого хочешь в плен возьмешь!
Ты и славу дней недавних
Краше древней поднесешь,
Из отдельных половинок
В одно целое совьешь,
Кинешься тропой Трояна,
Нужный образ подберешь,
И с кем надо поравняешь,
И как надо запоешь
Песню хитрую как вязь,
Лишь бы радовался князь.
 
 
Да к примеру, эта битва!
Вот где ладу ты бы дал!
Закружился ветром в поле
И конечно так начал,
Сидя где-нибудь над кручей:
«То не буря в чистом поле
Гонит соколов могучих…
То не ветер буйный стонет!
Не деревья в поле гнутся!
Дети Галицы великой
Вдаль на подвиги несутся…»
А быть может, вещий старец,
Спел бы ты, Велесов внуче:
«Кони ржут за речкой Сулой,
А в столице, эхом звучным,
Слава громкая звенит
И над всей землей летит!»
 
 
А на самом деле тихо
И никто не слышал «слыхом»,
Что на сборах зов гремит,
В Киев что-то там летит.
Без помпезности, спокойно,
Тем не менее, достойно,
Все идет своим путем.
Трубы, в Новгороде том,
Сбор скликают и зовут.
А в Путивле стяги ждут.
Игорь ждет родного брата,
Князя Всеволода ждет,
Из Трубчевска мимо Курска
Князь с дружиною идет.
 
 
Вот пришел буй-тур на встречу,
Рать курян, готовых к сече,
Вместе с ним пришла. Стоит.
Князь Всеволод говорит:
«Ты один мой свет на свете,
Брат мой, Игорь, оба дети
Одного с тобой отца,
Оба – Святославичи.
Так седлай же, брат мой, коней,
А мои – хоть вмиг в погоню,
Все под седлами стоят,
Нетерпением горят.
 
 
А мои бойцы-куряне
Опытные воины.
Рождены они в походах,
С конца копья вскормлены.
Их под шлемами взрастили,
Пути им ведомы,
Их мечами окрестили,
Овраги знакомы.
Словно барсы жаждут боя,
Тетива – как песня,
Сабли острые искрятся,
Колчаны на месте.
Не робеют в чистом поле
При опасной встрече.
Ищут в битвах князю славы,
Себе ищут чести».
 
 
Тут взглянул на солнце Игорь
И увидел, что оно
Темнотой погребено.
Мрак надвинулся ночной
И войска покрылись тьмой.
 
 
Говорит своей дружине
Игорь-князь: «Идемте ныне,
Сядем, братья, на коней,
Погуляем средь степей.
Так ли уж крепки кордоны?
Прогуляемся по Дону!
Лучше нам убитым быть,
Чем ярмо рабов влачить!»
 
 
И такое вот желанье
Князю на душу легло,
Что затмение светила,
Даже!
Не превозмогло:
«С вами, русичи, желаю,
Край родной оберегая,
Копья в битве испытать!
Вражью силу потоптать!
Дона тихого степного
Шлемом боевым испить.
Или – голову сложить!»
 
 
И вступил князь Игорь в стремя,
И поехал по степи,
Солнце тьмою заступало,
Ночь стонала на пути.
Пробудились птицы в гнездах,
Разразился громкий свист.
Стынет кровь, трепещет лист —
Кличет див в вершине темной,
Всею силой неуемной,
Землям подает сигнал,
Чтобы недруг не дремал.
 
 
Внемлет Волга, внемлет Сула,
На Поморие летит
Грозное предупрежденье:
«Поднимайтесь все, кто спит!»
Корсунь, Сурож окликает,
Окликает и тебя,
Истукан тмутороканский,
Чтоб готовил в бой коня.
 
 
Половцы перепугались
И спешат уйти за Дон.
Скрип телег, средь темной ночи,
Так похож на птичий стон.
Словно лебеди в тревоге
Встрепенулись и в полет.
Игорь-князь с войной идет!
 
 
Вот и птицы ждут несчастий
Сутками на деревах.
Волки воют по оврагам,
В темноте вселяя страх.
И стервятники слетелись,
Основались, молча ждут.
И лисицы хриплым лаем
Тоже к пиршеству зовут.
Ночь. Идет в тревоге войско.
Степь враждебная кругом,
Русь родная за холмом!
 
 
Ночь прошла и незаметно
Появился алый свет.
Зорька в небе заиграла,
Посылая свой привет
Сонным травам и долинам.
Смолкнул в роще соловей.
Небо синее светлей.
Всполошились все вороны
На развесистых дубах.
Стало Игорево войско
Четким строем на холмах.
Заалели щиты.
Вот сойдутся две лавы,
Честь тогда храбрецу,
Победителю слава!
 
 
Утром в пятницу столкнулись,
Потоптали вражий строй,
И погнали врассыпную,
Беспорядочной толпой,
Обезумевших от страха,
Убегающих врагов.
Мимо брошенных кибиток
И покинутых шатров.
Похватали жен и девок,
Понаграбили добра,
Разгулялась тут дружина,
Взяв добычу на ура.
И давай метать под ноги
Покрывала и плащи,
И узоры дорогие,
И шелка, и кожухи…
(Прочь бежали «пастухи»,
Кинув золото!)
 
 
Красный стяг, с хоругвью белой,
И бунчук на серебре,
В знак любви и уваженья
Князь наш, батюшка, – тебе!
 
 
Дремлет храбрая дружина,
Спит Олегово гнездо.
Далеченько залетело.
На бесчестие оно
Не было порождено.
Ни потомкам буйных готов,
Ни тебе, разбойный сын,
Черный ворон половчин!
 
 
Гзак, набегом возмущенный,
Серым волком в ночь бежит.
Вслед за ним Кончак могучий
К Дону синему спешит.
Кто предскажет, кто решит
Спор суровый и кровавый,
И ответит не лукаво —
Кто там завтра победит?
 
 
А назавтра, утром рано,
Зори грозные встают.
Небо кровью заливает,
Тучи черные идут.
С моря, с Дона, через степи,
Чтоб навеки поглотить
Светлые четыре солнца.
Да, грозе великой быть!
 
 
Ярко молнии трепещут,
Мир небесный в клочья рвут,
Скоро хлынет дождь стрелами,
То-то кровушки прольют.
Вот где копьями сразиться!
Вот где саблей порубить!
Здесь, на берегу Каялы.
Да, грозе – великой быть!
На раздольи, на степном.
Русь осталась за холмом!
Вдаль ушла земля холмами.
Степь зелеными коврами
Раскатилась до небес…
И враги наперерез!
 
 
Это вы, Стрибожьи внуки,
С моря веете в степи?
Стрелы острые несете
На уставшие полки!
А земля гудит и стонет,
Реки взмучены текут.
Пылью степи покрывает,
А враги идут… идут…
Стяги вражьи возвещают:
С моря половцы идут,
Вот идут дружины с Дона,
Обступили там и тут.
Руссы храбрые сомкнулись
И взялись за ратный труд.
 
 
Яр-тур Всеволод! На брани
Ты надежда и оплот.
Твое войско, как тараном,
Пробивает путь вперед.
Где проходишь – там дорога,
Где свернул – там поворот.
Где идет твоя дружина,
Там рекою кровь течет.
Бьешь врагов своих стрелами,
Шлемы крепкие сечешь,
Горы трупов – след за вами,
Крепкий строй, сияет знамя,
Смело сквозь врагов идешь,
И бойцов своих ведешь.
 
 
И куда ты не поскачешь,
Там злачёный шлем блестит,
Там же меч твой смертоносный
Жутким посвистом свистит.
А кругом, в кровавых лужах,
Вражьи головы лежат.
Тучей вороны кружат.
Не спасли, ни шлем аварский,
Ни брони стальной оплот,
Снесены ударом мощным.
Тур могучий Всеволод!
 
 
Что те раны? Кто считает?
Когда все, и жизнь, и честь,
И что было, и что будет —
Всё на свете, все как есть,
Позабыл в пылу сраженья!
Отступили на мгновенье
И объятия жены,
И престол мечты и славы,
И преданья старины.
В сердце боя окружённый,
В мыслях все уже решив,
Разрубал врагов могучих
Словно разъярённый див.
 
 
Были войны в дни Трояни,
В лету канули года,
Когда битвы Ярослава
Сокрушали города.
И Олеговы походы
Прокатились чередой.
Да, Олег был не простой!
Воин вольный, своевольный,
С переменчивой судьбой!
То в неволе, то в престоле,
То всесильный, то изгой.
 
 
Да, ковал Олег крамолу,
Стрелы сеял по земле,
Вступит он, бывало, в стремя,
Там, вдали, в своей земле,
В городе Тмуторокани,
Опоясавшись для брани.
Значит скоро быть беде!
 
 
Звон его стремян злачёных
В стольный Киев долетал,
Князь Всеволод Ярославич
Слыша звон тот, трепетал.
Да и сын его, Владимир,
Звон в Чернигове слыхал.
И от звона боевого
Крепко уши затыкал.
И ворота городские,
По утрам, (дела такие!)
На засовы запирал.
(Страх на сильных нападал,
Когда звон тот долетал.)
 
 
И Бориса молодого
Доля горькая свела
(Загубила похвальба!)
За Олегову обиду,
За наследные права,
В час недобрый привела
На кровавую поляну,
Против киевских дружин.
В землю лёг не он один!
 
 
С той же Каниной поляны
Святополк увёз отца
На венгерских иноходцах,
Долг исполнив до конца.
И привёз с почётом в Киев,
В храм соборный. И в Софии
С тихой скорбью погребли,
Зла не помня киевляне.
А на Каниной поляне
Спит безвестный славянин,
И уж, вправду, – не один.
 
 
В те года, при том Олеге,
Межусобица цвела,
Гибла жизнь Даждьбожьих внуков,
Сокращая им века,
Рушился очаг домашний.
В те года, весной на пашне,
Редко пахари брели.
Вместо них вороньи стаи
Спор над трупами вели.
Опустела Русь в крамолах,
На побоищах галдёж —
Разжиревшие вороны
Учинили свой делёж.
 
 
Это было в те столетья,
В те походы и бои.
А такой как эта битва
И седые старики
От рождения не знали,
Хоть и многое видали.
 
 
Так с утра и до заката,
С темноты и до утра,
Бьются в поле незнакомом
Дети Ольгова гнезда.
И гремят мечи о шлемы,
Стрелы тучами летят,
Бьются кони, топчут трупы,
Копья крепкие трещат.
И усеялась костями
Плодородная земля,
Кровью полита багряной.
И по всей Руси взошла
Безысходная тоска.
 
 
Что шумит в далеком поле?
Что там рано пред зарей?
Разворачивает войско
Игорь-князь перед бедой.
Закрывает брешь в порядках,
Хочет брата защитить.
Но беды не отвратить!
Бились день, всю ночь сражались,
И ещё (без сна) полдня,
В полдень дрогнули ковуи,
Рухнул строй – пошла резня.
Тут расстался Игорь с братом,
Тут кровавого вина
Не хватило пировавшим.
Плачет Русская земля.
Травы жалостью поникли,
Ветви горем налились.
Запустение покрыло
Цвет и молодость, и жизнь.
 
 
А на Дон пришла Обида
(Аж до берегов Тавриды!),
Из Трояновой земли,
Из Даждьбожьей стороны.
Девой-лебедем явилась,
Тихо в море опустилась,
Сделала могучий взмах,
Подняла с волнами страх.
Силы Поля вдруг проснулись,
От обиды встрепенулись,
Захлебнулись, как волной,
И пошли на Русь войной.
Мир, и счастье, и покой —
Всё исчезло прочь долой.
 
 
А князья в междуусобьях.
Свой родного в клочья рвут,
И погибель накликают.
А язычники идут.
Говорит родному брату,
Отнимающий добро:
«То моё! И то – моё же!
Это – тоже! Всё моё!»
 
 
Брат идёт войной на брата,
Побеждённый слёзы льёт.
(Или, хуже, убегает,
А потом врагов ведёт.)
А в князьях одни раздоры,
И о малом говорят,
Как о чем-то о великом.
А кочевники спешат.
Саранчою налетают,
Гибель чёрную несут.
И в сраженьях верх берут.
 
 
Залетел далёко сокол,
Подгоняемый мечтой.
Воспарил в мечтах высоко
Над равниною степной.
Гнал залётных птиц на море,
Думал дальше оттеснить.
Но полков не воскресить.
 
 
А потом затрубили карнаи: «Огня!»
И помчались по Русской земле,
Жар в людей кидаючи,
В огненных рогах.
Мечут тот огонь в рогах,
Мечут стрелы, мечут страх,
Долго пламя полыхало
В разорённых городах.
 
 
Жёны русские о милых
Зарыдали, голося:
«Неужели нам любимых
Не увидеть никогда?
Ни увидеть, ни услышать,
Ни обнять, ни приласкать.
Ни любви нам, ни богатства.
Век свой вдовий коротать».
 
 
Застонал печалью Киев,
И Чернигову от бед
Жизни и покоя нет.
Разлилась тоска рекою,
Стонет Русская земля
От нахлынувших напастей.
А князья, в чьей это власти, —
Все крамолы да разбой.
Да врагов ведут домой.
А кочевники приходят,
Дань богатую берут
(По шелягу от подворья)
А не выплатишь – сожгут.
 
 
Вот уж храбрые питомцы
Святославова гнезда
Разбудили гнев кочевий,
Загнусавила нужда —
Встала старая вражда!
 
 
Ту вражду прибил когда-то
Князь великий Святослав,
Мощной киевской грозою.
Подстерёг,
И час для боя выбрал верно,
И напал —
За пороги прочь прогнал.
 
 
Да! Сурово потрепал
Он железными полками
И булатными мечами
Землю половцев. Конями
Реки тихие взмутил,
А озёра и болота,
Словно вихорь, иссушил.
Притоптал холмы, овраги —
Крепок хмель военной браги,
Разгромил полки врагов
У Орельских берегов.
Самого же полководца,
Хана Кобяка, пленил.
После, в Киеве, – убил.
 
 
Прославляют Святослава
Иноземцы на пирах.
Немцы, греки, итальянцы,
На различных языках.
Прославляют за победу,
Славу громкую поют.
Князя Игоря клянут —
Утопил в Каяле-речке
Счастье всей своей земли,
Золото рассыпавши.
 
 
Здесь, на этой же Каяле,
Из богатого седла
Пересел плененный Игорь
(Видно счастье подвело)
Из седельца золотого
В половецкое седло.
Разлилась печаль рекою,
Приуныли города,
Флаги спущены на башнях,
Нет веселья и следа.
 
 
А однажды Святославу
В стольном граде, на горах,
Сон приснился непонятный.
И закрался в душу страх.
«Покрывают, – молвит тихо, —
Прошлым вечером меня
Похоронным покрывалом,
На кровати тисовой —
А вокруг народ толпой.
Черпают ковшом из бочки
Тёмносинее вино
И с почтением подносят
(Но с отравою оно).
Из пустых колчанов сыплют
Крупный жемчуг на живот.
Упокойный хор поёт.
И меня уж обряжают,
Как для царских похорон.
А в ушах могильный звон…
 
 
И уж нет конька над кровлей
В красном тереме моём.
Он стоит осиротелый,
Ветер бьёт его крылом.
Словно крышку забивают
Над моею головой.
Стук тревожный,
Ветра вой…
С вечера вороньи стаи
На поречьи собрались.
И галдели до рассвета.
А с рассветом унеслись
К морю синему. Как будто
Собрались со всех сторон,
Для свершенья похорон.
Тризну справили и вон!»
 
 
И сказали бояре князю:
«То, князь, горе ум помутило!
То два сокола слетели
Вдаль из отчего гнезда.
(Знать уж слово не узда!)
Тайною была езда!
(Самовольно улетели!)
Доискаться захотели
Города Тмуторокани.
Вот и дорвали́сь брани!
(Хотелось напиться
Шлемом из Дона!)
 
 
А тех соколов поймали,
Крылья срезали слегка,
Цепью крепкою сковали
По рукам и по ногам.
Нынче, княже, горе нам.
В третий день – настала темень!
Оба солнца среди дня
Закатились
И погасли два багряные столпа!
Вместе с ними закатились
Оба юных молодца,
Два прекрасных месяца —
Князь Олег и Святослав,
Жизни даже не познав,
Чёрной теменью покрылись
И Каяла тоже скрылась,
Как накрылась темнотой.
Налетел звериный вой.
 
 
Половцы землею Русской,
Как гепардов стая,
Удержу не зная,
Гонят за добычей – грабежи в обычай!
Цель одна – грабёж да мщенье
(Смерть, пожары, разоренье…)
И завидует живой
Тем, кто спит в земле сырой.
После, в степь ушли. И скрылись.
Будто – в «море погрузились»,
Нашу радость оборвав,
Все кочевья взбунтовав.
(Угро-финов и литвинов
По набегам разбросав.)
 
 
Уж сменилась хула на хвалу.
Обернулась неволя на волю.
Тут и диво спустилось на землю —
Это готские красные девы
Хороводные песни запели.
Закружились в неистовых плясках,
Брыжжут радостью яркие краски.
Русским золотом звенят.
И к отмщению манят.
Вспоминают время Буса,
Как пленили готы русов.
И зовут скорее ханов
Отомстить за Шарукана.
 
 
Нам же, княжеской дружине,
Боль покоя не даёт.
Грусть-тоска тугим арканом
Горло стиснула и жмёт.
Только беды да напасти.
Враг бесчинствует, а мы
Уж не ходим на пиры.
А ведь мы не чужеземцы!
На своей земле стоим!
От обиды нет покоя —
Мы веселия хотим!»
 
 
И тогда убитый горем
Князь великий Святослав
Молвил слово золотое,
Со слезами. И сказал:
«О, сыны мои родные,
Игорь и ты, Всеволод!
Ну зачем вы своевольно,
Крадучись, ушли в поход.
Молодость тому виною,
Не сдержали свою прыть,
Стали острыми мечами
Землю половцев губить.
Славу думали добыть?
Но без чести одолели,
Там, вдали, в земле чужой.
И без чести кровь пролили
Острый меч да нрав крутой.
И сердца у вас из стали,
В буйстве битв закалены.
Что ж вы, дети, натворили?
Для моей-то седины!
 
 
А уже не вижу боле
Я черниговских полков,
Сокрушавших в чистом поле
Многочисленных врагов.
Где могуты и татраны?
Где шельбиры, топчаки?
Где ревуги и ольберы?
Где былинные полки?
Те бывало без оружья,
Без мечей и без щитов,
С засапожными ножами
Гнали прочь своих врагов,
Как звенела эта слава!
Что не вижу Ярослава,
Брата милого со мной?
Чтоб идти в смертельный бой!
 
 
Вы ж решили только сами
Доблесть в битве проявить.
И всю славу боевую
Безраздельно захватить.
А скажите, разве дивно
Старому помолодеть?
Когда сокол повзрослеет,
То ветрам высоко петь!
И врагам не одолеть
В битвах сильного.
И детям малым не осиротеть.
И гнезду не опустеть!
 
 
Корень зла в ином таится!
Возраст вовсе не при чём.
Зло – вражда между князьями!
Каждый только о своём.
А князья-усобники, в деле не пособники!
Славу по ветру пустили.
Все добытое – вничто!
А под Римами несчастье.
Враг лютует и никто
Не заступится по-братски.
И никто не защитит.
Меч кривой крушит и рубит,
И кругом земля горит.
 
 
В тяжких ранах князь Владимир.
Горе, слёзы и тоска.
Подломили сына Глеба
Вражьи копья в миг броска.
Жизнь на грани волоска.
Горе и печаль сыну Глебову!
 
 
Княже Всеволод великий!
Чтоб не мысленно тебе
Прилететь бы издалеча
Да отеческой земле
Послужить мечом умело,
По-сыновьи, ратным делом.
Не в желаньях, не в мечтах,
А на деле и в боях!
Ты ведь можешь даже Волгу
Веслами порасплескать.
Дон повычерпать шлемами.
У тебя такая рать!
Будь ты нынче вместе с нами,
Продавали б на торгах
Юных пленниц по ногате —
Диво дивное в очах!
Да и пленник, не в цене, —
Был бы лишь по резане.
Ты ведь можешь, князь-воитель,
Даже посуху стрелять
Копьеносцами лихими,
Глебовичами удалыми.
Нужно только пожелать!
 
 
Вы, воинственные братья!
Храбрый Рюрик и Давыд!
То не ваша ли дружина
Туром раненым кричит.
(Саблями порубаны
В поле незнакомом!)
Разве то не ваши люди
Там, убитые лежат?
И не их златые шлемы
Из кровавых луж блестят?
Так вступите господа
В золотые стремена.
За землю нашу Русскую.
За раны князя Игоря,
Храброго и смелого
Князя Святославича!
 
 
Князь Галиции, великий
Осмомысл Ярослав!
Высоко сидишь на троне,
Мощь державную создав!
Ты закрыл в горах проходы,
Венграм путь загородил.
Временем играешь ловко!
Путь Дунаю перекрыл.
Твои грозы, словно тучи,
В земли дальние плывут.
Твои воины бесстрашно
Вдаль на подвиги идут.
Отворяешь стольный Киев,
Не спросив ни у кого.
Суд вершишь аж до Дуная!
Так поведай, отчего?
Ты стреляешь вдаль к султанам,
Земли чуждые берёшь,
А своей – не бережёшь?
 
 
Так стреляй, властитель сильный,
Лучше в хана Кончака.
За поруганную землю,
Да за раны Игоря,
Храброго и сильного
Князя Святославича!
 
 
А ты буй Роман!
И надёжный Мстислав!
Храбрая мысль умело
Движет ваш ум.
Высоко в облаках
Мчитесь вдвоём на дело!
Словно как соколы на ветру,
Крылья вразлёт раскинув,
Храбро бросаетесь на врага,
В буйстве его опрокинув.
Есть у вас в латинских латах
Воины железные.
Дрогнули от них соседи,
И враги любезнее —
И Литва, и Деремела,
И Ятвяги, и Хинва.
Да и половцы склонились,
В страхе копья побросав,
Перед теми латами,
Да под мечи булатные!
 
 
Но уж поздно, князь!
Померкнул Игорю от солнца свет.
И деревья обронили
Не к добру свой лист и цвет.
И по Роси, и по Суле
Поделили города.
А уж Игореву войску
Не воскреснуть никогда.
Дон вас всех на подвиг кличет!
Князь-воитель, отзовись!
Ольговичи поторопились,
Вот и не убереглись.
 
 
Ингварь! Всеволод!
Прекрасны, вы, Мстиславичи-бойцы!
Неплохие шестикрыльцы,
Удалые молодцы!
Не победами ль в сраженьях
Вы добыли свою власть?
Где же шлемы золотые,
Коим пир кровавый всласть?
Где же копья боевые,
Где же польские щиты?
Станьте доблесно на страже
Стрелы острые вперив,
Доступ Полю перекрыв.
За землю нашу Русскую,
За раны князя Игоря,
Храброго и сильного
Князя Святославича!
 
 
Уж и Сула светлой речкой
Не течёт в Переяславль.
И Двина потоком мутным
(Не река, а мутный сплав)
Надвигается к славянам,
Всё под кликами поганых,
От лесных полночных стран,
Тучей грозных полочан.
 
 
Изяслав, из всех единый,
На пути такой лавины
Стал защитною стеной
И вступил в смертельный бой.
Позвонил в сраженьи жарком
В шлемы воинов Литвы.
Но среди густой травы,
Сам под красными щитами
Слег, обласканый мечами
От воинственной Литвы.
 
 
Под прощальный шум листвы,
Исходя последней кровью,
Без мольбы, не дрогнув бровью,
Как последний час настал,
Тихо про себя сказал:
«Крылья птиц твою дружину
Приоденут в дальний путь,
Звери кровь оближут с трупов…»
Грустная той песни суть.
И ни брата Брячеслава,
И Всеволода не было —
Бросили родные братья
Изяслава одного.
 
 
Но негибнущая слава
Не забыла Изяслава,
Улыбнулась тихо в след,
Да послала свой привет
Деду храброму Всеславу.
 
 
И бессмертная душа,
Расставаясь с храбрым телом,
Вдаль тихонько отлетела.
Смертным жемчугом блестя,
К высям горним шелестя,
Через тонкое изделье,
Золотое ожерелье.
И на все один ответ,
Изяслава больше нет.
Сникли радость, и веселье,
Приуныли голоса,
Льется смерти полоса —
Грусть вселенская!
Трубы траурно гудят
Городенские.
 
 
Ярослав и все внуки Всеслава!
Опустите стяги!
И мечи свои вложите
Грозные в отваге!
Вы крамолами своими
Ведёте поганых,
На Русскую землю,
А земля в ранах.
Как ни водитесь хитро,
Гибнет ваше же добро,
Всех наследников Всеслава,
Всех потомков Ярослава.
И насилие чинят
Все, кто только захотят!»
 
 
На седьмом Трояна веке
Бросил жребий князь Всеслав,
О красавице любимой.
Не имея должных прав,
Хитростью вооружился,
На горячего коня,
И помчался в стольный Киев.
Как ни есть, но стольный взял.
 
 
Но как только лишь добился
Киевского княж-стола,
Тут же прочь от них сбежал.
Лютым зверем, тёмной ночью,
Из Белгорода, по-волчьи,
Просто прыгнул в темноту
И растаял. Поутру,
В Новгороде объявился,
Под стенами. Ополчился.
Взял тараны-стрикусы,
И защиты, и красы в раз лишил —
Ворота града, Ярославову отраду,
Проломил, разбив в куски.
Вот такие-вот броски!
 
 
Так разрушил князь Всеслав
То, что создал Ярослав.
Но и тут не усидел.
И с Дудуток полетел
На Немигу.
На Немиге
Смерть обильно жатву жнёт.
Здесь на брата брат идёт.
Стелют головы снопами,
На току кладут живот.
И течёт кровавый пот.
 
 
И булатными мечами
Жизнь людскую молотят.
И лютуют, как хотят.
Веют душу прочь от тела,
Гибнут смелые из смелых.
И Немиги берега,
(Жизнь людей не дорога)
Все усеяны костями
Русских воинов. Они
В землю семенем легли.
А что после проросло,
Бедствием на Русь пришло.
 
 
Князь Всеслав, людей судил,
Города князьям рядил,
Сам ночами волком рыскал.
За ночь, бают, доходил
Аж до кур тмутороканских.
(Правда, вне владений ханских.)
В те года «суровый галл»
Очень близко проживал.
Вовсе не в Тмуторокани.
Там их не было и ране,
Этак годиков с пятьсот,
Как из их житейских сот
Дух их древний испарился.
Курск, на Куре, появился,
Курш Приморье оседлал,
А в Литве засел «лат-галл».
 
 
В общем, не в Тмуторокани,
Кур тмутороканский жил.
Он давно, в степных курганах,
Древних предков хоронил.
А потом в лесах тенистых,
Среди пагорбов и нив,
Пил из рек хрустально чистых
И строгал своих богов
У Курляндских берегов.
 
 
А Всеслав (к тому вопросу),
Рыскал видимо без спросу,
Их потомков навещал.
И не раз при этом Хорсу,
Предку куров – древней корси,
Волком путь пересекал.
 
 
Ему в Полоцке бывало
На заутреню звонили,
А он в Киеве, в тот час,
Слышал звон, как божий глас.
Вещая была душа
В теле князя-колдуна.
Как не прыгал, ни скакал,
Но от напастей страдал.
И ему Боян правдивый
Как-то песню сочинил.
В этой песенке шутливой
Он с усмешкой говорил:
«Ни хитрому, ни прыткому,
Ни птичке проворной,
Суда божьего не минуть».
 
 
И стонать Руси от горя,
Вспоминая о тех днях,
Когда ею управляли
Властью сильные князья.
 
 
Того старого Владимира
Нельзя было пригвоздить
К горам киевским.
А теперь, случись несчастье,
То один с дружиной в бой,
А другой – к себе домой.
Ладу нет в земле родной.
Теперь все – разбогатели,
Поделились меж собой,
Рюрик доблестный – на битву,
А Давид – к себе домой.
И не в лад им кони пашут.
Порознь воины идут.
И об этом копьеносцы
Песни горькие поют.
 
 
На Дунае Ярославны
Голос слышится далекий.
Плачет жалобно кукушкой
На рассвете одиноко.
«Полечу, – поёт, – кукушкой
По Дунаю в степь далече,
Омочу рукав шелковый
Я в Каяле быстротечной,
Полечу на поле битвы,
Князя милого найду,
И его больные раны
Осторожно оботру».
 
 
Ярославна причитает
На стене перед рассветом.
И с тоскою обращаясь,
Говорит седому ветру:
«О, зачем ты, ветер буйный,
Сильно веешь на просторе?
О, зачем ты, господин мой,
Навеваешь много горя?
Гонишь вражеские стрелы
На своих воздушных крыльях
И безжалостно вонзаешь
В воинов моего мужа?
Разве мало тебе в небе
Веять там, под облаками,
И вдали, на синем море,
Всласть играться кораблями?
Так зачем же, господин мой,
Радость нежную мою
Разметал по ковылю?»
 
 
Ярославна рано плачет
Перед городом Путивлем,
На стене высокой стоя,
Говоря: «О, Днепр-Славутич!
Ты пробил себе дорогу
Сквозь кремнистые пороги.
Твой могучий бег волны
Святославовы челны
Колыхал, как в колыбели,
До речной излучины,
Аж, до войска Кобякова,
Чтобы взять его в оковы.
Так верни же, господин мой,
Мужа милого ко мне.
Чтобы я к нему не слала
Слёз горючих на заре».
 
 
Ярославна горько плачет
Рано утром на рассвете:
«Трижды светлое светило!
Ты прекрасней всех на свете!
Так зачем же, господин мой,
Свои жаркие лучи
Распростер в безводном поле
На уставшие полки?
Обессилил жаждой руки,
Свёл тоской тугие луки,
И колчаны иссушил,
Горем тягостным закрыл?»
 
 
Зашумело в полночь море.
Волны в сумерках идут.
Бог указывает князю
К отчим землям тайный путь.
 
 
Вечер. Зори потухают.
Тихо в стане, стража спит.
Притворившись князь лежит,
В мыслях Поле замеряет —
Путь, которым побежит.
Избежать погони —
От Донца до Дона!
 
 
Кони к полночи готовы.
Тихо свистнул за рекой
Верный Лавр – прощай покой!
Князь исчез. И тут хватились!
Зашатались вдруг шатры.
На коней и в миг в погоню
Сквозь горящие костры.
Игорь-князь метнулся быстро
Горностаем в камыши.
Выплыл гоголем на воду
И теперь его ищи.
 
 
Бросился на борзого коня.
Соскочил с него он буйным волком.
И помчался к берегам Донца —
На Лугань!
(Чтоб сбить погоню с толку.)
 
 
Вот он сизым соколом летит,
Синь туманов быстро прорезает,
Влёт сбивая диких лебедей,
Лавр за ним проворно поспевает,
Струшивая чистую росу.
Ночь густая беглецов скрывает.
Мчались они все быстрей и быстрей
И надорвали рысистых коней.
 
 
Говорит Донец: «Князь Игорь!
Все величие – тебе!
Кончаку – моё нелюбье,
А Руси – веселие!»
 
 
Отвечает Игорь: «Донче!
Я приветствую тебя,
Как приветствуют друзья!
Честь свою, своё величье,
Свои воды сквозь века
Ты проносишь горделиво,
Дружелюбная река!
Ты лелеял нежно князя
На задумчивых волнах.
Стлал ему траву в дубравах
На зелёных берегах.
Укрывал его туманом
Над водой, в тени дерев.
Сон стерёг его тревожный
Чуткой птицей на воде.»
 
 
Не такая, молвят, Стругна —
Худосочная река.
Но как хлынут воды ливней,
Да схлеснутся у Днепра,
В устье-улове широком,
В омуте с водоворотом,
Топит всех, кто ни плывёт,
Дань жестокую берёт.
Вот и князя Ростислава
Утопила, взяв на дно.
Хоть и было то давно,
Плачет мать по Ростиславу,
Гнутся ветви и листы,
Никнут жалостью цветы.
 
 
Не сороки затрещали,
То за Игорем во след
Скачут половцы в погоню.
Ищут князя. Князя нет.
Звери, птицы понимают,
И, чем могут, помогают:
Так, вороны – не кричат,
Галки тоже все молчат.
И сороки не стрекочут,
Змеи только лишь шуршат.
Дятлы дробным перестуком
Указывают путь реки.
Соловьи веселой песней
Возвещают свет зари.
 
 
Предлагает осторожно
Гзак ревнивый Кончаку:
«Если сокол улетает,
К своему летит гнезду,
Нам накинуть не мешает
На соколича узду!
Так давай домой вернёмся,
Юным княжичем займёмся,
И над речкою степной,
Тонкой золотой стрелой,
Расстреляем молодца.
За побег его отца».
 
 
Гзаку хитро отвечает
Умудрённый хан Кончак:
«Если сокол улетает,
И не взять его никак —
Значит сокол тот смельчак!
Трус клянет судьбу и долю.
А смельчак идёт на волю,
Жизнь свою в заклад кладёт,
А на волю все ж идёт.
Мы же князя молодого,
Сына сокола такого,
Не злаченою стрелой,
Свяжем юною женой».
 
 
И сказал тогда Гзак Кончаку:
«Коль опутаем красною девицей,
То не будет нам ни сокольца,
Не будет и красной девицы!
Нас тогда и куры заклюют.
Птицы с нас тогда начнут смеяться,
Враг уйдет и девку уведут.
И куда нам всем тогда деваться?»
 
 
Пел Боян не только песни-славы,
Не только про Трояновы дела.
Он пел и про «походы» Святослава.
(Иду на вы!) И тут ему хвала!
То были песнопенья о минулом.
Их сочинил прекраснейший поэт.
Там и княженье Ярослава
И поучительный совет!
(И то, что делать не пристало…)
 
 
А то, что пел про Святослава,
Как раз другому подошло.
И в поучение пошло
Крамольному воителю Олегу,
Через его любимую жену —
Не разорить крамолами страну!
И тут – не выжечь, ни отсечь:
«Тяжело головушке без плеч,
Телу тоже – зло без головы.»
(Это вместо похвалы!)
 
 
Худо будет на Руси всем без Игоря!
 
 
Солнце на небе сияет,
Игорь-князь в родной земле.
Девы песни запевают
На Дунае, вдалеке.
Голоса их звонко вьются,
С моря к Киеву летят.
«Игорь-князь домой вернулся!» —
Радуются, стар и млад.
Игорь едет в стольный Киев.
Бег стремительный коня
На Боричев взвоз выносит.
На моление звонят
В божьих храмах.
Игорь едет
К Пирогощей напрямик,
Замолить свои грехи.
Рады все и веселы!
 
 
Пели песнь князьям старинным,
А теперь и молодым
Песню славы начинаем!
Слава в битвах удалым!
Князю Игорю вовеки
Славу громкую поём.
Князю Всеволоду славу
По заслугам воздаём.
И Владимиру по чести
Грянем славу. И всем вместе,
Тем, кто силою полков
Сокрушал своих врагов.
Не жалел ни сил, ни ран,
Защищая христиан.
Князьям слава и дружине!
Аминь!