Текст книги "Как работает филантропия в США. Идеи и практика, ресурсы и организация"

II. Филантропия – в зеркале научной и идеологической полемики

1. Как здесь понимают филантропию: споры об идеях, терминах и понятиях

Филантропия – весьма многоликое понятие. Почти каждый, кто исследует этот термин и стоящие за ним явления, не упоминая тех, кто хотя и далек от этой сферы, но считает возможным о ней судить, может вкладывать в него различный смысл. Оценка самого явления может простираться от пренебрежения или полного неприятия до почитания или фанатичного служения древней и эмоциональной идее благотворительности и ее, хотя и более молодой, но, по образному выражению Роберта Пейтона, весьма «рассудительной сестре» – филантропии.

Говоря о трудном искусстве давать имена предметам и явлениям, Фридрих Ницше писал: «…мне стоило величайших усилий и все еще стоит мне величайших усилий – осознать, что несказанно большее содержание заключается в том, как называются вещи, чем в самих вещах…»4141
  Фридрих Ницше, Веселая наука, М., Азбука, 2011, Книга 2, секция 58.


[Закрыть].

Русский историк В. Ключевский называл понятие благотворительность, которое в российской (как, впрочем, и в англоязычной) литературе часто употребляется как синоним термина филантропия, словом «с очень спорным значением». Благотворительность «многие различно толкуют», хотя и «все одинаково понимают»4242
  В. О. Ключевский, Добрые люди на Святой Руси, в книге «Исторические портреты», М., «Правда», 1990, с. 77.


[Закрыть].

Большинство авторов, пишущих о благотворительности и филантропии, и не только в США, начинают с того, что сказано об этих явлениях в толковых словарях, предназначенных определять общий смысл, конкретные значения и употребления слов в качестве терминов и понятий.

В англоязычных толковых словарях для обозначения понятий благотворительности и филантропии употребляют два основных слова – сharity и рhilanthropy.

Понятие сharity – согласно полному толковому словарю издательства Random House – происходит из латинского caritas (милосердие), и впервые это слово было зафиксировано в письменном английском языке в середине 13-го века4343
  См. Random House Compact Unabridged Dictionary, Special 2^nd ed., 1996.


[Закрыть].

Если дальше заглянуть в этимологию слова, то выяснится, что caritas это одна из трех важнейших добродетелей христианства – веры, надежды и любви-милосердия. Когда в 4-м веке нашей эры св. Иероним, один из отцов христианской церкви, создавал переводом с греческого латинскую версию Нового Завета (так называемую Вульгату), он использовал латинское слово caritas как эквивалент греческого слова agape, или любовь (в смысле любви к ближнему).

Таковы христианские истоки англоязычного понятия сharity. Заметим попутно, что в наши дни Сaritas это название международной благотворительной организации католической церкви, имеющей свои отделения в 200 странах. И если бы здесь было уместно, то, отвлекшись от происхождения слов, обозначающих благотворительность, и перейдя к рассмотрению ее истоков как религиозного и социального явления, можно было бы показать, что у нее есть также и языческие (греко-римские), и иудейские корни, ибо милосердие – дитя всех религий и культур.

Как же сейчас, спустя многие столетия после появления в англоязычном мире термина сharity, его здесь определяют и толкуют?

Вот все его значения по упомянутому выше толковому словарю издательства Random House (здесь и далее – в переводе автора):

– великодушные действия или пожертвования в поддержку бедных, больных и беспомощных;

– отдать или подарить что-либо человеку или людям в нужде: милостыня, подаяние, пожертвование;

– благотворительный акт или труд в пользу человека, группы людей, общины, всего общества или мира в целом;

– благотворительный фонд или организация;

– благожелательное или добросердечное отношение к людям, особенно в нужде и беде;

– терпимость, снисходительность, кротость в отношении других людей и их поступков;

– христианская любовь: любовь к ближним, любовь-милосердие, братская любовь, чистая любовь.

Здесь представлен, на наш взгляд, почти исчерпывающий перечень представлений и понятий, индивидуальных и коллективных акций, форм стихийной и организованной деятельности, обозначаемых в наши дни древним термином сharity. В нем нашла отражение длительная история не только американского, но и всего западного феномена благотворительности.

Термин рhilanthropy происходит по данным того же словаря, из греческого слова philanthropos (любовь к людям, к человечеству) и появился он в английском языке из латинского в начале 17-го века, когда в Англии при Елизавете I была проведена радикальная реформа всей системы благотворительности с передачей ее из ведения церквей и монастырей под контроль местных властей.

Вот его основные словарные значения4444
  См. там же


[Закрыть]:

– альтруистическая забота о человеческом благополучии и развитии, обычно выражаемая в форме пожертвований деньгами, имуществом и трудом в пользу: людей в нужде; образовательных, лечебных и культурных учреждений; других социально значимых целей;

– деятельность людей, посвященная организации сбора и распределения пожертвований на перечисленные цели;

– конкретный акт, форма или пример перечисленных видов деятельности;

– филантропическая организация.

Более точно, на наш взгляд, масштабность и общечеловеческий характер понятия рhilanthropy выражены в другом американском толковом словаре – Webster’s University Dictionary, где даны следующие его значения:

– деятельность, усилия, устремления, направленные на улучшение человеческого благосостояния, в форме благотворительной помощи и материальных пожертвований;

– организация, миссией которой является улучшение человеческого благосостояния;

– любовь к человечеству в целом.

Как видим, термин рhilanthropy содержит в обоих словарях меньшее число значений, зато он гораздо шире по смыслу, чем термин сharity. Первый, восприняв ряд основных значений второго, приобрел новое и более глубокое значение, поскольку появился в письменном английском языке четыре столетия спустя – в совсем другую эпоху.

Это было время, когда большинство институтов благотворительности перешло – сначала в Англии, а затем и в большей части Западной Европы – под контроль местных или центральных правительств, а сама благотворительная деятельность приобрела более масштабный характер, отражая как гуманные идеи эпохи Просвещения, так и нужды зарождающегося буржуазного общества с его массовым обнищанием сначала сельского, а затем и городского населения.

Уже этот небольшой экскурс в этимологию и толкование терминов сharity и рhilanthropy в американских словарях позволяет представить с какими понятийными сложностями сталкиваются американские авторы, пишущие о благотворительности и филантропии.

Как мы покажем ниже, рассматривая их терминологическую полемику, и в наше время мнение В. Ключевского о спорном значении слова «благотворительность» столь же актуально и столь же уместно для Америки, как и для России – несмотря на прогресс семантики и социологии за прошедшее столетие.

О смысле понятий и терминов сферы филантропии спорят не столько толковые словари, с большой задержкой отражающие перемены во взглядах на них в научной среде и обществе, сколько исследователи и практики этой сферы в США.

По мнению Роберта Пeйтона (Robert Payton), одного из самых авторитетных ее знатоков, споры об этих терминах вызваны, в первую очередь, тем, что они есть наглядный пример так называемых «существенно спорных концепций».

В таких терминах-концепциях (их еще более наглядные примеры – общество, демократия, религия) отсутствует однозначный смысл, дающий возможность стандартного употребления, и они вовлекают людей в бесконечные диспуты, вызванные не столько научными разногласиями, сколько различием идейных или моральных ценностей.

Именно такой концепцией, считает Пейтон, является «филантропия» (как и «благотворительность», – добавим мы). Та идея, что искажена попытками вместить в одно понятие весьма различные индивидуальные и общественные явления, которые сопротивляются обобщению и классификации4545
  Robert L. Payton, Michael P. Moody, Understanding Philanthropy: Its Meaning and Mission, Indiana University Press, 2008.


[Закрыть].

Историк Марти Салек (Marty Sulec), исследуя эволюцию термина «филантропия», демонстрирует современную разноголосицу толкований, сопоставляя определения филантропии ее ведущими американскими экспертами4646
  Marty Sulek, On the Modern Meaning of Philanthropy, Nonprofit and Voluntary Sector Quarterly, Vol. 39, No. 2, 193—212, 2010. http://nvs.sagepub.com/content/39/2/193.full.pdf+html.


[Закрыть].

Признавая, как и Пейтон, что точный смысл этого понятия является в нынешнем научном мире предметом дебатов и нередко зависит от научных интересов спорящих, М. Салек все же считает, что есть ряд рабочих определений филантропии, которые признает большинство ее исследователей.

Одно из наиболее широко применяемых определений предложил известный эксперт по третьему сектору Лестер Саламон.

По его мнению, филантропия – это добровольные частные пожертвования ценностей или времени для публичных целей и тем самым лишь один из источников дохода бесприбыльных организаций.

Подход Л. Саламона можно лучше всего понять, исходя из распространенной концепции трехсекторной экономики. Если филантропия – это использование частных средств для публичных целей, а государство с его налогово-бюджетной системой – это использование публичных средств для публичных целей, то рынок (бизнес) представляет собой использование частных средств для частных целей.

С упрощенной саламоновой трактовкой филантропии как одного лишь потока добровольных пожертвований и финансового источника доходов третьего сектора (мы еще встретимся с ней, рассматривая организацию этого сектора в главе 3 данного раздела) не согласны многие специалисты.

Ряд оппонентов Саламона считает, что он необоснованно подменяет как понятие филантропии, так и стоящий за ним высокоразвитый комплекс организаций представлением о поглотившем филантропию секторе бесприбыльных организаций.

Филантропия, утверждает, к примеру, историк Джудит Силандер (Judith Sealander), это не просто фандрайзинг для обеспечения финансовых нужд третьего сектора.

В течение 19 века, особенно к его концу, в Америке сложилась «системная филантропия» с ее организационной и финансовой инфраструктурой (локальные и общенациональные добровольческие ассоциации и частные фонды), добивающаяся подлинных социальных изменений, а не одного лишь облегчения жизни бедных, которое было целью сбора пожертвований господствовавшей до того «христианской филантропии»4747
  См. Sealander, J. Curing evils at their source: The arrival of scientific giving. In L. J. Friedman and M. D. McGarvie, eds., Charity, philanthropy, and civility in American history, Cambridge University Press, 2003, pp. 217—240.


[Закрыть]. Однако главной альтернативой взглядам Л. Саламона на понятие филантропии является его толкование Робертом Пейтоном. Определяя филантропию довольно краткой формулой – «добровольные действия для общественного блага», он дает ей весьма обширное обоснование, изложенное, помимо многочисленных статей и эссе, в трех книгах, опубликованных в течение последних 25 лет4848
  См.:– R. L. Peyton, Major Challenges to Philanthropy, Washington D. C., Independent Sector, 1984. – Robert L. Payton, Philanthropy: Voluntary Action for the Public Good, Greenwood, 1988. – Robert L. Payton, Michael P. Moody, Understanding Philanthropy: Its Meaning and Mission, Indiana University Press, 2008.


[Закрыть].

В них Пейтон весьма последовательно отстаивает трактовку филантропии, во-первых, как исчерпывающего понятия, включающего добровольное пожертвование, добровольную службу и добровольные ассоциации, используемые преимущественно в интересах других и, во-вторых, как «рассудительную сестру благотворительности».

Пейтон следующим образом раскрывает содержание этой, на наш взгляд, весьма наглядной метафоры. В современном употреблении термин «филантропия» отражает две главные идеи – сочувствие и сообщество.

Первая отличается эмоциональностью и, хотя не лишена рассудительности, исключает расчетливость. У второй – более рациональный оттенок, ее как раз отличает рассудительность, но поддержанная сочувствием. Она может быть и эмоциональной, даже в чрезмерной степени, но она непременно включает организацию и план, благоразумие и расчет.

Пейтон напоминает, что филантропия и благотворительность были теснейшим образом переплетены в течение примерно 3500 лет истории этой традиции западной цивилизации, если исчислять ее от появления библейских обычаев поддержки ближних в древней Иудее.

Защищая свой широкий подход к термину «филантропия», он утверждает, что пока не найдено лучшего слова, следует употреблять его как понятие универсальное, включающее и благотворительную деятельность, потому что это такое же «протеическое» (многогранное) слово, как, скажем, религия и общество, бизнес и искусство.

Более 10 лет тому назад Пейтон даже предположил, что английский термин charity (благотворительность) похоже приближается к своему концу в официальном и научном употреблении. Понятие это поддерживается в использовании, главным образом, благодаря его многочисленным упоминаниям в налоговых кодексах англоязычных стран, и оно может не выжить при их серьезных пересмотрах.

Этот пейтоновский прогноз пока, однако, не стал реальностью и можно усомниться в его осуществлении в обозримом будущем. В США пересмотры и частичные изменения системы налогов проводятся часто, и они, пусть не каждый раз, но непременно затрагивают филантропическую сферу. Она, как и весь третий сектор, постоянно нуждается в обновлении правил налогообложения и регулирования многих сотен тысяч их организаций.

Однако вряд ли при этом выпадет из употребления термин charity, входящий в число главных моральных и религиозных ценностей западного мира.

Особенно в Америке, на берега которой это святое слово всех ветвей христианства принесли протестанты, изгнанные из Англии и других европейских стран.

Британский пример серьезного реформирования благотворительной сферы это подтверждает. В 2006 году после 5-летней подготовки был принят – впервые за 400 лет после исторического Charitable Uses Act 1601 года, известного как Закон о бедных Елизаветы I – новый и фундаментальный Закон о благотворительных организациях (Charities Act 2006)4949
  http://www.legislation.gov.uk/ukpga/2006/50/contents.


[Закрыть].

При просмотре его текста можно убедиться в том, что термин charity имеет здесь сквозное употребление. Судя по перечню целей благотворительной деятельности, его используют столь же расширительно, как и в Америке термин «philanthropy». Консервативным англичанам, родоначальникам регулируемой государством частной благотворительности и филантропии, виднее…

Однако Америка, позаимствовавшая когда-то елизаветинский закон и заложившая его термины и нормы в свое налоговое законодательство, не намерена пока принимать специальный правовой акт о благотворительности (или о филантропии – как правильнее-то?), хотя в этом, как твердят почти все ученые и практики этой сферы, есть острая нужда. А пока у них есть широкие возможности для обсуждения новых идей, в том числе, для некоей терминологической игры, которая, кстати, позволяет подготовить понятийную почву и для законодательных перемен. Можно не сомневаться, что и после них дискуссии на эту неисчерпаемую тему будут продолжаться.

Подход Пейтона к определению филантропии поддерживает историк Роберт Бремнер, считающий, что филантропию нужно толковать широко, следуя ее словарным значениям. В уже упоминавшейся ранее книге «Американская филантропия» (1988).

Бремнер утверждает, что забота о бедных – это не единственная и не главная проблема филантропии, ибо у нее есть более обширная цель – улучшение качества человеческой жизни. Какими бы мотивами ни руководствовался тот или иной донор, задача филантропии в целом – продвижение социального благополучия, счастья и культуры человечества.

И в этом значении понятие филантропии является более современной концепцией, соответствующей духу социальных перемен 20 столетия, чем концепция благотворительности, которую следует отнести только к помощи бедным и страждущим. Подобный смысл филантропии, уверяет Р. Бремнер, будет более приемлем даже для радикалов, призывающих не к благотворительности, а к социальным преобразованиям.

Кстати, подобный смысл слова «филантропия», вероятно, приемлем и для богатых доноров, о чем выразительно сказал один из крупных нью-йоркских филантропов, у которого К. Бакал брал интервью еще в конце 1970-х годов. Он, мол, не занимается благотворительностью, то есть помощью бедным – на это он платит налоги государству. Его волнует филантропия, то есть благополучие, доступное всем.

Однако расширенное толкование филантропии, выдвигаемое Пейтоном и Бремнером также встречает возражения.

Один из их главных тезисов о том, что к сфере филантропии следует отнести не только финансовые пожертвования, но и отстаивание интересов бедных, бесправных и страждущих, так же, как и добровольный труд для общества, не принимает видный британский историк Дэвид Оуэн (David Owen).

В своем капитальном труде о трех столетиях (1660—1960) филантропии в Англии он исключает из этой сферы все акты, которые не сопровождаются значительными денежными пожертвованиями отдельных лиц или групп, а именно – «добрые дела, личное участие или труд для общественной пользы»5050
  Цит. по Jon Van Til, Defining Philanthropy, In Critical Issues in American Philanthropy: Strengthening Theory and Practice, ed. by Jon Van Til, Jossey-Bass, 1990, p. 22. Далее – Jon Van Til, Defining Philanthropy, 1990.


[Закрыть].

Странное ограничение: куда же их следует отнести – не к «чистой» ли благотворительности, в реальности не существующей? И правомерно ли волонтерство, денежная оценка которого, например, в США, близка к сумме прямых денежных пожертвований, оторвать от филантропии?

Сомнения в универсальности пейтоновского определения филантропии как «добровольных действий для общественного блага» выразил также Пол Скервиш (Paul Schervish), издавна исследующий моральный аспект связи богатства и филантропии. С одной стороны, считает он, многие акции государства и бизнеса, не являясь по форме филантропией, также служат общественному благу, а с другой, филантропическое поведение не всегда носит добровольный характер.

Особенно в тех случаях, когда оно определяется в терминах «обязанности» или «долга», прежде всего, морального свойства. В этих случаях решение о пожертвовании зависит не столько от доброй воли донора, сколько от его морального долга – перед человечеством и страной, религией и общиной, ассоциацией и школой, семьей и друзьями5151
  Paul G. Schervish, Philanthropy, In Encyclopedia of Politics and Religion, vol. 1, Washington, D. C., 1998, pp. 600—603. http://www.bc.edu/content/bc/research/cwp/publications/by-topic/theory.html.


[Закрыть].

Примирить два ведущих подхода к определению филантропии – ограничительный Л. Саламона и расширительный Р. Пейтона – взялся Джон Ван Тил (Jon Van Til), еще один известный исследователь этой сферы5252
  Jon Van Til, Defining Philanthropy, 1990, pp.19—37.


[Закрыть].

Он предлагает компромиссный вариант определения, который гласит: современная филантропия включает в себя и добровольное пожертвование, и поступление времени и денег, предназначенных как для нужд благотворительности, так и в интересах повышения качества жизни всех.

Как и всякий компромисс в попытке сочетать крайности, это определение становится не только эклектичным, но и громоздким.

Однако, как отмечает М. Салек, в этом варианте содержится весьма интересный аспект, упущенный и Саламоном, и Пейтоном – Ван Тил придает решающее значение намерениям донора и целям его филантропии. У него все акты добровольных пожертвований для благотворительных целей относятся к филантропии при условии, что донор намерен обеспечить лучшее качество жизни всех.

Иными словами, благотворительность может быть ущербной, если она, например, культивирует взамен бедности массовое иждивенчество, которое, становясь новым социальным бедствием, ухудшает качество жизни общества в целом.

В своей попытке компромисса Ван Тил все же больше склоняется к универсальному толкованию филантропии у Пейтона, предлагая вознести филантропию на еще более высокий пьедестал. Пора, призывал он еще более 10 лет тому назад, отнести это понятие – и как добровольное пожертвование и как его мотивацию – так же и к другим секторам общества.

Филантропию, включая труд волонтеров, можно, пишет Ван Тил, рассматривать как социальную силу, способную воздействовать и на нефилантропические организации. Если смотреть на филантропию как на поведенческую силу, охватывающую все общество, удается выйти за пределы распространенного секторального подхода.

Тогда можно было бы увидеть, что не только организации филантропического сектора действуют, исходя из «любви к ближнему». Этим вечным и мощным импульсом руководствуются также деятели и учреждения государства, семьи, малые бизнесы и крупные корпорации. Все чаще можно наблюдать, как практически все организации становятся в большей или меньшей степени филантропическими.

В этом случае, цитирует Ван Тил социолога Сьюзен Острендер (Susan Ostrander), еще одного сторонника этого подхода, будет правильным спросить не «что такое филантропия», а «каково качество филантропии в той или иной ячейке общества?»

О том, что дебаты о понятиях в этой сложной и изменчивой сфере вряд ли когда-нибудь утихнут, свидетельствует опубликованная в 2008 году новая книга Роберта Пейтона (в соавторстве с Майклом Муди – Michael P. Moody) под многозначительным названием – Понимание филантропии: ее смысл и миссия5353
  Robert L. Payton and Michael P. Moody, Understanding Philanthropy: Its Meaning and Mission, Indiana University Press, 2008.


[Закрыть].

Книга эта признана многими рецензентами новым прорывом в теоретическом осмыслении этой сферы, а также сигналом к старту следующего этапа терминологической полемики.

В этом последнем, и вряд ли окончательном, слове американского толкования филантропии, авторы, хотя и принимают во внимание приведенную выше критику оппонентов и учитывают обновление этой сферы в последние десятилетия, по-прежнему настаивают на широком ее определении – добровольные действия для публичного (общественного) блага.

Они напоминают, что как в обычном, так и в научном употреблении за одним словом «филантропия» скрывается множество разнородных явлений – точно также как за единичными терминами «бизнес» и «политика». Эти термины, как другие, подобные им, понятия-множественности, являются зонтичными определениями (еще лучше, по мнению авторов, употребить здесь метафору не «зонтика», а «циркового купола»).

Под словом филантропия как под «куполом цирка» скрывается большое разнообразие тем и понятий. Среди них пожертвования и гранты, волонтеры и попечители, фонды и вклады, благотворительные встречи и фандрайзинг, социальная защита и реформа и многие, многие другие.

Отвечая оппонентам, они согласны с тем, что для филантропии важны и намерения, и действия. Но разве, замечают они, в нашем определении это не сказано? В нем говорится о «добровольных действиях» и делается упор на достойном их намерении – добиться «публичного блага».

Конечно, признают Пейтон и Муди, намерения доноров могут быть самыми разнообразными, как и их представления о публичном благе. А стремление к этой альтруистической цели может смешиваться с иными, даже эгоистичными мотивами их акций, и практика многократно это подтверждает.

Но как бы там ни было, полагают авторы, акцию следует считать филантропической, если она добровольна и если признается, что она по общей оценке служит публичному благу – для мира, общества, страны в целом или в какой-либо локальной и специальной области.

Возможен, по мнению Пейтона и Муди, другой подход к этой проблеме – выявление и классификация целей «добровольных действий для публичного блага».

Можно, например, разделить их на две группы по признаку цели: (1) облегчить страдания других, перед которыми у помогающего нет официальных, правовых или моральных обязательств; (2) улучшить качество жизни всего сообщества, как бы донор ни определял эту идею. Первая цель включает обеспечение базовых нужд человека, таких как пища, жилище, одежда и первичная медицинская помощь, вторая охватывает общее улучшение жизни (культурной, образовательной, развлекательной и т. п.) всего сообщества, сколь бы малым или большым оно ни было.

Этой группировкой авторы демонстрируют, как под общим понятием «добровольных действий для публичного блага» можно объединить родственные сферы (и термины) филантропии и благотворительности, нередко искусственно разделяемые.

Спектр активных филантропических акций, направленных на достижение названных целей, может быть весьма разнообразен – от прямой помощи до организации сбора пожертвований и публичной защиты интересов нуждающихся.

Откликаясь на критику П. Скервиша, Пейтон и Муди подчеркивают, что у обеих названных выше целей есть исключительно важное моральное измерение.

Филантропическое вмешательство в жизнь других людей должно приносить им ту или иную пользу, во всяком случае, не должно наносить им ощутимый вред. Они утверждают, что это моральное измерение является наиболее важной характеристикой их концепции филантропии, и детально обосновывают это утверждение в своей книге.

Как, однако, быть с еще более древним и общепризнанным в западной культуре понятием charity – «благотворительность»? Какое место ему отводят в своей концепции филантропии Пейтон и Муди?

Они для начала раздвигают границы проблемы. Помимо термина charity, означающего любовь к ближним, то есть чувство доброжелательности и милосердия к другим, в наследие западной культуры входят и другие древние понятия, в большей или меньшей мере, близкие по смыслу к терминам «благотворительность» и «филантропия».

Среди них есть широко распространенное в христианской традиции греческое слово agape (агапа), обозначающее «любовь-милосердие».

В иудейской традиции имеется ивритское слово tzedakah (цдака), чаще переводимое, как праведность или как справедливость, а нередко, как благотворительность. В этой концепции объединяют в одной идее милосердие и справедливость, полагая, что одно не может существовать без другого. Потому что, помогая другим, ты совершаешь не только акт милосердия, но и поступок справедливости, который придает такому поведению свойство морального долга как обязанности.

Более всего из этих древних понятий близка к филантропии благотворительность, и покопавшись в истории употребления обоих терминов за прошедшие два тысячелетия, Пейтон и Муди не видят смысла в их противопоставлении. Они – понятия, скорее сочетаемые, взаимодополняющие друг друга, чем конкурирующие.

Но отражая современные условия, вновь твердят они, именно филантропия, как зонтичный термин и концепция всей рассматриваемой сферы, выходит на первый план.

И в этой связи, заключают авторы этого «последнего слова» в американском толковании филантропии, они предпочитают употреблять термин благотворительность (charity) больше как традицию, чем как сектор, что позволяет им подчеркнуть глубокие исторические корни филантропии и сохранить ее взаимосвязь с благотворительностью.

Вместе с тем, наши авторы готовы признать правомерность использования в литературе и на практике (конечно, в зависимости от контекста) и другие, помимо благотворительности, позитивные определения всего феномена.

Например, благожелательность, или щедрость (benevolence), милосердие, или пожертвование (beneficence), также пришедшие из древних религиозных традиций. Когда же речь идет о формальных организациях, или о «секторе», стоит применять и такие термины как «третий», «независимый» или «добровольческий» сектор – опять же, там, где это уместно и отражает соответствующий контекст.

В этом смысле, заявляют авторы этого замечательного понятийного обзора, они даже могут смириться с «бесприбыльным сектором» в его узком, экономико-правовом значении, хотя и предпочитают «филантропический сектор».

В конце концов, спрашивают Пейтон и Муди, нужно ли насильственно менять привычный словарь специалистов и широкой публики? Важнее признать общую природу феномена и понимать друг друга в дебатах и на практике, а язык терминов постепенно и естественно придет к новой модели их употребления.

Последнего утверждения придерживается и автор настоящей книги. Хотя изложенные выше терминологические споры могут показаться кому-то схоластичными и просто скучными, без них, в самом начале книги, посвященной столь сложной теме, невозможно обойтись, чтобы не запутаться в дальнейшем.

Во всяком случае, лучше поплутать в начале, чтобы двигаться дальше при более или менее ясном свете. И не забудем приведенное в начале главы суждение Ф. Ницше – «несказанно большее содержание заключается в том, как называются вещи, чем в самих вещах».