Текст книги "Сыщик"

IX. Катастрофа

Джеймс Бартон взглянул на часы. Стрелка уже приближалась к двум, а он ещё не виделся с Женни. Что она должна теперь о нем думать? Но зато теперь он явится к ней с приятным известием…

Не долго думая и не теряя дорогого времени, он взял шляпу и поспешил к ней вниз.

В проходе слонялся из стороны в сторону посыльный, остановившийся на одном месте, когда Бартон подошел к двери номера. Прежде, чем постучать, Бартон однако замер на минуту и прислушался: до него донесся громкий, гневный голос.

Неужели это был голос Женни? Может быть, тут Гамильтон? Уж не дерзнул ли сыщик?..

Бартон резко постучался. В номере вдруг, сразу все затихло. Дверь отворилась и перед ним показалась Элиза, выглянувшая узнать, кто стучит. Увидев молодого человека, она распахнула дверь настежь.

Женни стояла у своего сундука и занималась укладкою вещей. Когда он вошел в комнату, она слегка смутилась, даже нисколько покраснела, но тем не менее дружески и приветливо встретила его.

Лишь только Элиза удалилась в соседнюю комнату, Женни тотчас же заговорила со своей прежней чарующей улыбкой:

– Долго же вы заставили меня ждать вашего обещанного посещения. От тоски я не знала куда деваться и принялась за упаковку своих вещей.

– Причиною моего промедления, фрейлейн Женни, вовсе не была небрежность, – ответил мягко Бартон. – Дело в том, что у меня был важный и продолжительный разговор с агентом, Гамильтон возвратился.

– В самом деле? – спросила она.

С её лица исчезла последняя кровинка и какие бы усилия ни производила она над собою, ей всё-таки пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах.

– Чего же вы так испугались? – удивился Бартон. – Правда, всякое воспоминание о негодяе, который теперь уже схвачен и понесёт достойную кару, должно быть вам не особенно приятно. Я согласен с этим, но не вижу никакой для вас причины пугаться.

– Так, значит, ваш сыщик его действительно нашел? – заговорила Женни, постепенно приходя в себя. – О, если бы мне удалось позабыть самое ужасное!..

– Он не только найден, – подтвердил молодой человек, – но даже и сознался в преступлении. Ему не помогли бы никакие запирательства: ведь все улики и доказательства были налицо.

– И теперь?..

– Предоставьте этого негодяя мне, – сказал дружеским тоном Бартон. – Гамильтон, снабженный всеми необходимыми бумагами, перенесет своё дело в Англию. Я же сегодня после обеда уезжаю со скорым поездом в Лондон. Так как ваши сундуки уже запакованы, – прибавил он улыбаясь, – то почтительнейше предлагаю вам возвратиться в Лондон вместе со мною, под моею защитою и покровительством.

– Вы хотели…

– Вы будете смотреть на меня, как на брата, – задушевно прибавил Бартон, – и я ручаюсь вам, что доставлю вас до дому, не взирая ни на каких Гамильтонов.

Последние четыре слова он произнес едва слышно; тем не менее она быстро спросила его:

– А разве он не хочет, чтобы я ехала вдвоем с вами?

– Не обращайте на это внимания, – улыбнулся Бартон. – Я – сам себе хозяин и если сопровождать вас буду я, то вам не понадобится никакой паспорт. Согласны ли вы ехать со мною?

– Разве я могу возражать против такого великодушия? – ответила девушка скромно. – Я вполне доверяю вам.

– Спасибо, спасибо вам за это от всей души! – вскричал тронутый Бартон, – и вы не раскаетесь. Теперь же я должен покинуть вас: мне и самому нужно, кое-что подготовить и снарядиться в путь. Нужно уплатить по счетам в гостинице и вашей компаньонке за услуги. Вы, конечно, на время нашего короткого путешествия предоставите мне право быть вашим кассиром?

Она сделала легкое движение.

– Успокойтесь, – улыбнулся он в ответ на этот молчаливый протест, – я сведу потом счеты с вашим батюшкой и в убытке не останусь. Итак, до свидания, мисс, – но только поспешите, потому что до отхода поезда осталось всего только полтора часа.

Он поднес её руку к губам, раскланялся и вышел.

* * *

Расплатившись с хозяином и увязав свои вещи, он решил ещё раз повидаться с Гамильтоном и проститься с ним. Но сыщика не оказалось дома. Он ещё не возвращался, выйдя из дому после недавнего разговора с Бартоном.

Это, впрочем, было до некоторой степени даже приятно молодому человеку после того, что произошло; говорить им было больше не о чем, а насчёт дальнейшей судьбы Корника всё было уже улажено и условлено.

За разными мелочными занятиями и заботами время до половины четвертого прошло незаметно. Всё было сделано, всё приведено в порядок и он нашел Женни уже в дорожном платье, но в каком то странном, возбужденном состоянии. Она была страшно бледна, вздрогнула, увидав его на пороге своей комнаты и почти испуганно спросила:

– Как? Уже пора?

– А вы совсем готовы?

– Так мы в самом деле едем?

– Разве вы сомневаетесь в этом? Всё готово. Пока мы доберемся до вокзала и сдадим наши вещи, поезд как раз и тронется. Фрейлейн Элиза, – обратился он к молодой девушке-компаньонке, подавая ей конверт, – ваше присутствие было необходимо лишь на короткое время, теперь же ваши обязанности принимаю на себя я. Возьмите это за ваши труды и не поминайте нас лихом.

Компаньонка покраснела от удовольствия и рассыпалась в благодарностях. Бартон дёрнул звонок.

– Ваши вещи доставит человек из гостиницы, – сказал он Женни. – Внизу нас уже ожидают дрожки и я, по правде сказать, буду очень рад, когда мы почувствуем себя уже в пути.

По коридору раздались громкие шаги. Кто-то постучал в дверь.

– Войдите, – крикнул Бартон.

На пороге со шляпою в руке показался Гамильтон и спокойным, но пытливым взглядом обвел всех присутствующих. Он увидел, как его появление озадачило Бартона, но сосредоточил все свое внимание на молодой даме, лицо которой приняло землистый оттенок.

– Извините, господа, – заговорил агент ледяным тоном, – за то, что я вхожу сюда незваным и неожиданным гостем; я делаю это по обязанности. Милостивый государь, я арестую вас именем королевы!

– Арестуете меня? – презрительно усмехнулся Бартон.

Гамильтон посторонился и впустил в комнату двух полицейских.

– Задержите этого господина, – указал он им на Бартона – и отведите его в его комнату, или же не спускайте с него глаз до тех пор, пока явится комиссар. Сопротивляться он не станет, но если понадобится, то можете употребить и силу. Что же касается юной леди…

На лице молодой женщины шла в это время неописуемая игра чувств: на нем выражались и волнение, и испуг, и суетливость и безнадежный ужас. Почувствовав на себе враждебные взгляды сыщика, она незаметно и быстро скользнула в соседнюю комнату, ещё быстрее затворила за собою дверь и заперла ее с той стороны на задвижку.

– Один из вас пусть сторожит выход, чтобы она не удрала! – крикнул Гамильтон полицейским, тщетно напирая на только, что закрывшуюся дверь. – Расставьте людей внизу под окнами шестого номера и пусть следят покрепче!..

– Господин Гамильтон! – вскричал бешено Бартон. – Вы отдадите мне отчёт в ваших действиях! Кто дал вам право арестовать меня?

– Милостивый государь, – ответил Гамильтон, все ещё стараясь найти способ выдавить дверь, – о праве здесь не может быть и речи. Вы должны подчиниться силе. Обо всем остальном речь будет впереди.

– Но я этого не потерплю! – вскричал Бартон, оставаясь между сыщиком и дверью, за которою скрылась дорогая ему женщина.

– Тише, дружище! Ни с места! Иначе кое-что и влетит!

Бартон почувствовал себя схваченным двумя здоровенными, рослыми полицейскими, один из которых показал ему при этом довольно внушительный кулак.

– Боже милостивый! – воскликнула перепуганная до смерти Элиза. – Что же это такое творится?

– Не беспокойтесь, милая барышня, вас это не касается, – обратился к ней Гамильтон на немецком языке. – Идите себе с Богом домой и не бойтесь: вас не обвинят ни в чем. Могу вам сообщить только, что дама, которой вы служили компаньонкой, не нуждается более в том, чтобы вы ехали с нею. Я сам, лично провожу ее в Англию… А вот кстати и господин комиссар! Вас то нам и надо.

Указав вошедшему комиссару на Джеймса Бартона, он прибавил:

– Это – тот самый Корник, о котором я вам говорил, а его Дульцинея, только что скрылась в эту комнату, откуда однако она уже дальше никуда не убежит.

– Корник? Я – Корник? – стараясь освободиться из стальных лап полицейских, воскликнул Бартон. – Ты с ума сошел! – Я сам приехал сюда ловить Корника.

– А где у вас на это полномочия и приказы? – спросил его Гамильтон по-английски.

– Они у тебя в кармане! – вскричал Бартон вне себя. – Ты сам знаешь, что я их изорвал и бросил тебе под ноги!

Гамильтон перестал обращать на него внимание.

– Г-н комиссар, – обратился он к представителю полиции, – этот господин, за которым я слежу из самой Англии, записан здесь, в гостинице под чужим именем. Мои полномочия и документы вам уже предъявлены и известны. Будьте добры, позаботьтесь, чтобы он не ускользнул от нас, пока я добуду его даму.

С этими словами он схватил туго набитый небольшой сундук и бросил его с такою силою в створку двери, что она не выдержала и немного открылась. В один миг он пролез в образовавшуюся щель и отворил дверь с той стороны настежь.

Молодая женщина, как оказалось, и не помышляла о бегстве. Закутанная плотно в свою мантилью, она стояла посреди комнаты и, обдав сыщика взглядом, полным презрения и ненависти, произнесла:

– Разве так ведут себя воспитанные люди? Разве они таким недостойным образом врываются в комнату женщины?…

– Барышня, – холодно ответил ей Гамильтон, – я ещё не вполне убежден в том, что имею дело с порядочной женщиной. Для меня вы – арестантка. Именем королевы, Люси Фалло, я вас арестую по обвинению в краже брильянтов.

– А у вас существуют доказательства этой наглой лжи? – вскричала молодая девушка презрительно.

– Мы их сейчас поищем, – ответил насмешливо Гамильтон. – Г-н комиссар, будьте любезны, распорядитесь, чтобы вошли женщины.

– Сию минуту. Они здесь.

– Так пусть войдут обе. Мне нужно поискать, не скрыла ли арестованная брильянтов где-нибудь у себя на теле. Мы же тем временем займемся обыском сундука.

Вошли две дюжих бабы – жена и дочь одного из полицейских, обе такого внушительного вида, что Гамильтон вполне мог положиться на них. Он ввёл их обеих в комнату молодой женщины и вернулся к мужчинам.

Здесь Бартон объяснил комиссару, говорившему по-английски, свое истинное положение и доказывал, что все эти неприятности претерпевают два совершенно невинных человека. Он говорил, что свои полномочия разорвал сам, что в книге записан не под чужим, а под собственным именем, и что дама – ни в чем не повинна. Но это не повело ни к чему.

Имя Гамильтона было хорошо известно в полицейском мире не в одной только Англии.

Комиссар слушал его, пожимал плечами, указывал на улики, ссылался на то, что он действует по долгу службы и советовал в его же интересах быть терпеливым и сдержанным, чтобы не нажить себе потом неприятностей.

В тот момент, когда вошел Гамильтон, комиссар собирался уже вести Бартона под стражу в его номер. Но сыщик пригласил их обоих остаться, так как они оба, по его мнению, могли быть важными свидетелями.

Затем он без всяких проволочек перешел к сундуку молодой женщины, рассчитывая наткнуться в нем на какие-нибудь тайные уголки и секретные отделения и поискать на всякий случай бриллиантов там. То же самое было проделано и с сундуком Корника. Но ни в том, ни в другом не оказалось ничего. Рассчитывая каждую минуту на обыск, воровка могла держать драгоценности при себе. Кроме того, Гамильтон знал наверное, что она – по крайней мере с момента его возвращения из путешествия и до сих пор – не сдавала никакого ценного пакета на почту. Стало быть, не было ничего невозможного в предположении, что она хранила бриллианты при себе, где-нибудь поближе к телу.

Но это предположение не оправдалось. Вошла одна из женщин и заявила, что на арестованной, которая теперь оправляет свой туалет под надзором её товарки, не было найдено ничего кроме мягкого пакета. Этот пакет найден был спрятанным. Женщина передала его комиссару. Тот вскрыл и нашел в нем английские банкноты ценностью около восьмисот фунтов.

– Это проливает некоторый свет, – вскричал Гамильгон. – У меня записаны нумера похищенных билетов и мы их сейчас сличим. Но прежде нам необходимо обыскать комнату, в которой спряталась дама. Весьма возможно, что она воспользовалась коротким временем своего добровольного заточения для того, чтобы спрятать там что-нибудь.

– Я, кажется, все хорошо осмотрела, – сказала жена полицейского, сомнительно покачивая головой. – Осмотрела тюфяки, гардины, печку и даже ковер встряхнула: нигде ничего.

– Можно войти? – постучал Гамильтон в дверь.

Отворила молодая девушка, сторожившая арестованную.

Молодая женщина вполне одетая стояла на середине комнаты. Она была бледна, но глаза её горели. Сыщик прочел в них гнев и ненависть. Но Гамильтон был не такой человек, чтобы считаться с подобными мелочами. Первым делом он, открыв жалюзи, прибавил в комнате дневного света и затем обыскал ковры и картины, пошарил за зеркалом, перевернул и подвинул к окну стол, влез на него, ощупал гардины сверху – нигде не было ничего. Но он на этом не успокоился. Он повернул диван и ощупал его – твердого предмета в нем не было.

Однако, когда его рука скользила по грубой материи, обтягивавшей заднюю сторону спинки дивана, – его палец попал в чуть-чуть распоровшийся шов. Он придвинул диван спинкою поближе к свету и без церемоний распорол шов дальше. Работая правою рукою в проделанном отверстии, он в то же время не спускал глаз с лица молодой женщины, следя за его выражением. На лице её было ясно написано полное равнодушие, но от Гамильтона не ускользнуло то обстоятельство, что дама зорко следит за каждым его движением.

– Ах, милая дама! – воскликнул он, когда его рука, шарившая за подкладкой, уперлась в какой то посторонний, твердый предмет. – Я так и знал, что вы не станете терять времени, запершись в этой комнате. Вас действительно нельзя назвать новичком!.. Однако, что же нам посылает судьба? – Золотая цепочка и одна серёжка… Значит, и другая тут же, недалеко… Делать нечего, придется, видно, завтра обойщику чинить наделанные мною прорехи…

Гамильтон рвал материю без церемонии и без сожаления, выбрасывая вон мочалу и волос, и продолжал эту работу до тех пор, пока не нашел глубоко завалившуюся вторую серёжку. Таким же манером вместе с пучком мочалы появилась и брошь, сделанная из одного крупного бриллианта.

– Что, же будете и теперь запираться, мадам? – спросил он, показывая воровке найденные драгоценности.

Она не отвечала ни слова; она даже не взглянула в его сторону; она была мрачна. Только правая рука её беспомощно повисла, сильно стучали зубы и глаза, умевшие смотреть так любовно, теперь метали молнии.

– Нашли что-нибудь? – спросил комиссар.

– Нашел всё, чего мы искали, – ответил спокойно Гамильтон. – А что, не возвращался ещё посыльный с телеграфа?

– Только что вернулся и ждет вас в соседней комнате.

– Слава Богу, теперь, стало быть, скоро все доказательства будут на лицо. Советую вам, г-н комиссар, смотреть за этой дамою построже. Это – стреляная птица.

– Не беспокойтесь, мы вам доставим милую парочку в целости.

– Ну, парочку-то я, пожалуй, у вас разрозню и его выпущу на волю, – усмехнулся сыщик, выходя в соседнюю комнату.

Вскоре он вернулся оттуда с запечатанной депешей, вскрыл ее и прочел про себя:

«Франкфурт на Майне. Господину Гамильтону. В Ислингтоне нет никакого священника по имени Бентгоуз. В Лондоне такого тоже нет. Бартон».

Гамильтон подошел к столу, положил на него бриллианты и телеграмму, вытащил из кармана выписку номеров, украденных банковых билетов и стал сличать с отобранными у молодой женщины. Затем вынул другой лист с описанием похищенных у леди Клив ценностей и тоже сличил. Покончив с этою работой, он дружески обратился к молодому Бартону:

– Позволите мне теперь просить вас, г. Бартон, осмотреть этот маленький результат наших поисков? Это будет не лишено для вас интереса. Господа, освободите теперь вашего арестанта.

– Вы меня никогда не убедите вашими пустячными подозрениями в виновности невинного человека, – ответил мрачно Бартон.

– В самом деле? Даже и в том случае, если я вам докажу, что вы избежали страшной опасности? – спросил Гамильтон.

– Опасности? Это ещё что за новость?

– Опасности, которую не дай Бог пережить никому, кроме, конечно, людей, потерявших стыд и совесть: – опасности стать смешным.

– Господин Гамильтон!..

– Будьте любезны, прочтите телеграмму вашего отца, присланную мне в ответ на мой запросу сделанный ему сегодня утром. Прочли? Теперь пробегите номера только что отобранных банковых билетов и, наконец, самое точное описание драгоценностей леди Клив. Почерк очень разборчив и красив. Сомневаетесь ли вы теперь, что вы имели дело не с Женни Бентгоуз, а с готовой на что угодно Люси Фалло? Милый друг, дело можно считать законченным.

Видя, что молодой Бартон остолбенел при виде стольких доказательств и стоит, как вкопанный, сыщик продолжал:

– Теперь бросьте ваш взгляд на саму даму. Я вам даже отворю для этого дверь в её комнату. Уверены ли вы в том, что она доехала бы с вами до самого Лондона и не нашла бы способов и средств удрать у вас из-под носа где-нибудь по дороге? Мало этого. Я ещё из Эмса телеграфировал леди Клив прислать сюда кого-нибудь, кто знает эту даму в лицо. Подождите до завтра: посланный приедет завтра. И когда вы взвесите всё, что я теперь говорю, все обстоятельства дела, доказательства и показания, когда вы сами убедитесь в том, что не было даже намека на возможность обвинять невинного, то вы сами, м-р Бартон, признаете, что я свою обязанность исполнил добросовестно.

Бартон молчал. Он все ещё колебался и несколько секунд нерешительно смотрел, опустив глаза вниз. Но затем лучшие чувства взяли над его сомнениями верх. Он протянул Гамильтону руку и искренно проговорил:

– Благодарю вас. Я этого никогда не забуду. Без вас я был бы жестоко обманут.

– Советую вам теперь, как можно скорее ехать в в Лондон, – ответил Бартон, крепко пожимая протянутую ему руку. – А за мнимый арест не сердитесь. При вашей благородной настойчивости он был необходим. В порядочности вашей не было сомнения ни на одну секунду. Вам подтвердит это г-н комиссар.

Комиссар подтвердил, что Гамильтон, придя к нему ещё утром с клочками разорванных полномочий, удостоверил личность г. Бартона. Если же и вышла только что разыгранная комедия, то она оказалась крайне необходимой для того, чтобы вырвать его из рук опасной преступницы.

На следующий же день из Лондона прибыл полицейский чиновник, знавший Люси Фалло в лицо. Теперь уже не осталось более никаких сомнений и Гамильтон почувствовал себя вполне удовлетворённым.

Бартон немедленно же уехал домой один, Гамильтон же должен был остаться ещё на несколько дней, чтобы выполнить несколько необходимых формальностей по переводу из Франкфурта в Лондон банковских ценностей и бриллиантов; а затем и он повёз обоих преступников. Но до Лондона ему удалось довезти одну только молодую даму.

Корник по дороге совершил отчаянный прыжок на всем ходу с поезда между Люттихом и Намуром. Он выпрыгнул из окна вагона, но очень неудачно. Он страшно расшибся и умер раньше, чем его довезли до ближайшей станции.

КОНЕЦ